Дух народа Арху. Том 1. Спасение небесного волка

Ясутай взглянул на него, его глаза были глубокими, точно колодцы, полные печали. Он знал: это их последняя встреча. Джигиты доели мясо, кости бросили в угли, и пришло время прощаться. Ясутай встал, его тень легла на траву, длинная и одинокая.

– Здесь мы расходимся. Удачи тебе, брат. Ты – воин, твой народ – вольный, как мой. Увидимся ли снова – не знаю.

– Время покажет, – ответил Бектегин, голос его был хриплым. – Не забывай нас. Если не мы, то внуки наши встретятся.

Джигиты обнялись, их руки сжали плечи друг друга, и пожелания удачи – «ак йол» – разнеслись над кострами. Бектегин повернул коня на запад, его люди последовали, копыта застучали по земле. Он покидал Отукен, оставляя за спиной родные травы, и шел искать новые земли, где его мечта могла бы пустить корни – или сломаться под ветром судьбы.

Улус Шайбалык

В южных просторах Шайбалыка зима не касалась земли своими ледяными пальцами. Солнце здесь пылало вечно, выжигая траву до золотого блеска, а плодородные поля простирались до горизонта, точно ковер, сотканный из пота и слез. Местные люди, чьи спины гнулись под жаром, собирали урожай трижды за сезон – рис, пшеницу, ячмень, – их руки были быстры, как у муравьев, что строят свои холмы. Но славу этим краям принес шелк, тонкий и прочный, что струился из коконов шелкопряда, живущего в тени тутовых деревьев. Легенда гласила, что ремеслу их научил небесный дух, явившийся на драконе, чье дыхание пылало огнем, а чешуя сверкала, как звезды. С тех пор соседи звали их шелковыми людьми, и имя это стало их гордостью – и их проклятием.

Этот трудолюбивый народ придумал бумагу, их ученые писали на ней черной чернилой. Простой народ много работает и зачастую не наслаждается результатом своего труда. С наличием такого количество шелка они мог ли бы стать самым богатым народом в мире, но шелк уходил в руки аристократии, а они в свою очередь как дань отдавали их людям в шкурах и другую часть продавали на шелковом пути.

Недовольство простого народа кипела и вот-вот обстановка должна была пошатнуться. Пользуясь этим случаям, в стране появлялись подпольные группировки против табгачей. Они отвергали культ Вечного Неба, что веками держал кочевников и шелковых вместе, и обращали взоры к новой вере – коричневой религии, чьи жрецы шептались о земле, что дает силу, а не о небесах, что смотрят сверху. Духовенство, принявшее этот культ, ушло в тень, и из их рядов родилось секретное общество – Белый Лотос. Название звучало мягко, как лепестки цветка, но за ним таилась сталь. В каждом городе, от шумных базаров до тихих деревень, тайные члены собирались в подвалах и хижинах, их глаза горели решимостью, а руки сжимали оружие – грубые копья, украденные клинки, ножи, выкованные из гвоздей. Они готовились к удару, что мог бы перевернуть Шайбалык, и их шепот был подобен ветру перед бурей.

Осенний рис склоняется к ветру

Без слов, без воли – в сторону одну

Так сердце моё, не ведая покоя,

Тянется к тебе, назло молве людской

(Из японской поэзии Манъёсю, перевод автора)

Рисовые поля южного Шайбалыка раскинулись под палящим солнцем, точно зеркала, что отражали небо, мутное от жары и пыли. Вода в них стояла по колено, ее поверхность рябила от движений земледельцев, чьи спины гнулись, как тростник под ветром. Ясун, сын простого рисовода, стоял среди них, его руки, сильные и загорелые, сжимали рога буйвола, что ревел и рвался из пут. Зверь бил копытами по грязи, но Ясун держал крепко, пока соседи привязывали к нему телегу, скрипящую под грузом. Молодой, с лицом, что могло бы украсить песни, он был одним из них – днем гнул спину в поле, а ночью учился держать клинок, выполняя приказы Белого Лотоса. Эту тень на Шайбалык принесли миссионеры коричневой религии, что явились с южных границ, проповедуя коричнвую веру. Их вождь, Большой Лотос, правил издалека, а Мудрые Лотосы, наставники, готовили бойцов – Боевых Лотосов, кем Ясун жаждал стать.

Возраст его давно звал к женитьбе, и глаз его цеплялся за Суну, дочь рисовода Ляу. Однако, времена были не те, ведь он вступил в тайную организацию которая поставила цель – прогнать всех кочевников с Шайбалыка. Пока он не выполнит свою миссию, думать о женитьбе было не уместным.

Старейшины сидели на камнях у края поля, их посохи стучали по земле, а голоса гудели, как пчелы над цветами.

– Вода мутная, – заметил один, седой, с лицом, точно высохшая глина. – Это хорошо.

– Да, – подхватил другой, щурясь на солнце. – Грунт питает ростки.

– Бросить бы сюда рыбу и уток, отходы их – лучшее удобрение – мечтательно протянул третий.

Ясун, отпустив буйвола, отошел к работницам, чьи голоса звенели над водой. Среди них была Суна, ее платье, подоткнутое выше колен, открывало белые ноги, что блестели в грязи. Девушки бросали ростки риса в воду, их движения были быстры, как полет птиц. Ясун смотрел на Суну, его сердце стучало, а разум искал слова. «Твоя кожа светлее риса, зубы – как зерна», – шептал он про себя, но тут же скривился. – Чушь. Все о рисе. Неужели я так пуст?»

Девушки заметили его, шепот прошел меж ними, как ветер по траве. Самая смелая, с острым взглядом, окликнула:

– Ясун, зачем мы сажаем рис в воде? Нельзя ли на земле, без этой муки? Ноги стынут!

Он улыбнулся – повод был лучше не придумать.

– Урожай упадет в двадцать раз. Мы бы давно сгнили от голода.

– А наши ноги? – не унималась она. – Заболеем, и женщин станет меньше.

– Будь моя воля, – начал он, но замолчал, подбирая слова.

– То что? – подтолкнула она.

– Я бы запретил женщинам работать.

– И кто бы тогда трудился? – рассмеялась она. – Мужчины одни не справятся.

– Если подумать, выход найдется.

– Ну, подумай!

– Одной мысли мало, – сказал он, голос его стал тише. – Нужна свобода. От законов. От кочевников.

– Эх, значит, ты бесполезен, – вдруг вступила Суна, до того молчавшая.

Слова ударили, как камень. Ясун покраснел, жар залил его лицо. Обида смешалась с гневом, что тлел в нем против власти и табгачей. Ему нужно было выкрутиться.

– Давайте я разожгу костер, – выпалил он. – Грейтесь у него, когда замерзнете.

– Хоть так, – кивнула смелая, и Ясун бросился за дровами.

                                * * *

Девушки сидели у костра грея босые ноги. Ясун принес еще веток, его тень плясала на песке, и он ходил вокруг, довольный, как кот у очага. Но идиллию разорвал грубый голос:

– Ясун! Надо поговорить!

Ивэй стоял у края поля, его фигура, широкая и приземистая, темнела в сумерках. Волосы, стянутые над лбом, и туго завязанный пояс выдавали в нем деревенского силача, но глаза его горели завистью. Он был из Белого Лотоса, приносил вести от монахов, и ненавидел Ясуна – за силу, за красоту, за взгляд Суны, что год назад отверг его. Теперь Ивэй был в несчастливом браке, а Ясун – свободен, и это жгло его, как угли.

Ясун нехотя отошел от костра.

– Неплохо устроился, – бросил Ивэй, голос его был резким, как удар кнута. – Ночью, в середине часа крысы2, собираемся у меня. Придет Мудрый Лотос.

– Понял, – кивнул Ясун.

– Знают только тридцать. Секрет, – добавил Ивэй, прищурившись. – Не проболтайся. Особенно девкам.

Ясун сжал кулаки, гнев вспыхнул в груди.

– На что намекаешь?

– Я не намекаю! Просто предупреждаю, – отрезал Ивэй, его улыбка была тонкой, как лезвие.

– Спасибо. Я свободен?

– Жду вечером, – Ивэй ушел, бросив жадный взгляд на Суну.

                                * * *

Ночь упала на деревню, точно черный плащ, укрыв хижины и поля. Ясун дремал в своей лачуге, его тело ныло от дня, а разум кружился вокруг Суны и тяжкой доли. Белый Лотос был его светом в этой тьме – надеждой на жизнь без цепей. Мудрые Лотосы сулили новые законы, что облегчат труд простых, если табгачи падут. Он готов был отдать все за это.

Стук в дверь вырвал его из полусна. Ясун вскочил, тихо, как тень, и выскользнул наружу, оставив родителей храпеть в глубине дома. Двое ждали его – темные фигуры в ночи.

– Родители не проснулись?

– Нет! Идем, – Ясун рванул за ними, их шаги глушила трава.

Сарай Ивэя, пропахший скотом и сеном, был полон – тридцать теней жались в полумраке. Лампы бросали тусклый свет на лица, полные ожидания. В центре стоял Чегу, Мудрый Лотос, маленький старец с лысиной, что блестела, как луна, и седой бородой, что свисала до груди.

Его шелковый халат струился, а на лбу алел третий глаз – нарисованный знак, что не моргал. Он слыл целителем, но сорок лет его жизни ушли на коричневую религию – веру, что сплотит Шайбалык против врагов. Чегу шептался с Сайлыком, ваном шелковых, четыре года, обещая бунт против кочевников за признание их культа. И слово свое держал.

Тьма скрывала лица, но Чегу чуял их голод к переменам. Ивэй, стоя рядом, шепнул ему начать, и старец кивнул, голос его был низким, как рокот земли:

– Дети мои! Я получил хорошую новость от нашего покровителя и вана Сайлыка. На собрание племен произошел раскол между кочевниками и это то чего мы ждали. Теперь нам надо быстро реагировать. Кажется «спаситель» скоро явится.

Шепот радости прошел по сараю, но Ясун, сидя в углу, нахмурился.

– Сможет ли Сайлык быть спасителем? – спросил он, голос его прорезал гул.

Чегу прищурился, найдя его в тенях.

– Спасителем может быть любой из нас.

– Как мы узнаем его? Есть приметы?

– Нет, – ответил старец. – Он придет простым, но изменит все.

Ивэй, приземистый и грубый, скривился. Он не верил в пророчества, вступив в Лотос ради свободы, а не сказок.

– Мудрый лотос, что делать? Каков план?

– Сеять страх среди табгачей и кочевников, – сказал Чегу. – Соберем списки адептов по деревням. Потом – ночной удар. Карта их мест у нас есть. В одну ночь перережем всех.

– Нам достанется Нангу, – предположил Ивэй. – Ближайший город с врагами.

– Возможно. Держите клинки наготове.

Ясун встал, его тень легла на стену.

– Запишите меня в другие города. Я хочу дальше!

Ивэй рявкнул, его голос был резким:

– Освободи свой край сперва!

– Я не успокоюсь, пока вся родина не очистится, – отрезал Ясун.

Чегу улыбнулся, его глаза блеснули.

– Славный малый. Длинная дорога начинается с малых шагов. Ты уже идешь.

– Я еще ничего не сделал, – возразил Ясун.

– Ты очистил душу, – ответил старец. – Это первый шаг.

– Хватит! – перебил Ивэй. – Опасно медлить. Расходимся!

Лотосы потянулись к выходу, лампы гасли одна за другой. Ясун остался, глядя на Чегу. «А вдруг он – спаситель?» – мелькнуло в его голове. Старец вдруг заговорил, точно прочел его мысли:

– По-твоему, я? А может, ты!

Ясун замер, холод пробежал по спине.

– Не понял?

– В стране где нет порядка и свободы, будь смел в действиях, но будь осмотрителен в речах! – Тсс – Чегу приблизил указательный палец к губам. – Теперь вступай сын мой. Скоро настанет твой час.

Ивэй бросил на Ясуна взгляд, полный яда, но тот поклонился старцу и выскользнул в ночь. С приятелем он бежал по улицам, сердце его горело. Слова Чегу зажгли в нем видение – себя в доспехах, с мечом, что рубит врагов. Он жаждал боя и перемен.

Глава вторая. Время Перемен

Ханбалык

Ни рдна волна

Не достает.

До высей, где спит сокол!

(Мацуо Басё, перевод автора)

Храм табгачей стоял на холме, его стены из потемневшего камня поросли мхом, а крыша, выгнутая, как спина дракона, скрипела под ветром, что гнал пыль с севера. Внутри пахло старым деревом и дымом от ароматных палочек, что тлели в углу, отмечая время. Свет лился сквозь узкие окна, вырезая полосы на полу, где сидели ученики – молодые табгачи в серых халатах, чьи лица были напряжены, а руки сжимали кисти и бумагу. Один из них, худой паренек с острым взглядом, притаился у двери, его глаза следили за тропой снаружи. Увидев тень учителя, он махнул рукой, и Танук, быстрый, как ястреб, метнулся к полке, где хранились палочки.

Из кармана он достал свои – намазанные глиной и подкрашенные, чтобы скрыть обман, – и ловко подменил ими те, что оставил учитель. Глина замедляла горение, даря им драгоценное время. Танук ухмыльнулся, его темные волосы упали на лоб, но Сибау, долговязый и угрюмый, шагнул к нему, голос его был резким, как удар кнута:

– Ты уверен, что они горят медленнее?

– Проверял сам, – ответил Танук, не глядя на него.

– А если заметит? Накажут всех! – Сибау скрестил руки, его глаза сузились.

– У Мина зрение, как у старого ворона, – отмахнулся Танук. – Цвет тот же. Я добавил краску.

– Отлично! – выдохнули другие ученики, их шепот прошел по храму, как ветер по траве.

– Ты умник, Танук! Кто бы додумался? – посыпалась похвала, но Сибау фыркнул:

– Не спешите. Пусть учитель придет. Тогда увидим.

Страж у двери дернулся, его голос прорезал тишину:

– Идет! По местам!

Все бросились к своим подушкам, расселись, затаив дыхание, точно ничего не было. Дверь скрипнула, и вошел Мин – старик сгорбленный, как сухое дерево, с бородой, что свисала, как седой мох. Его глаза, мутные от лет, скользнули по ученикам, и те встали, поклонились, а затем сели, шурша бумагой. Мин не стал медлить, открыл книгу – древнюю, с пожелтевшими страницами – и заговорил, голос его был хриплым, как скрип телеги:

– На юге крепнет религия коричневых людей. Представьте, они взяли власть и сделали свою веру законом. Вы – чиновники или министры. Как обратите это в благо народа? Что сделаете со старой верой и обрядами? Как удержите общество от раскола? Какую стратагему выберете?

Он замолчал, затем добавил:

– Даю вам пол дянья3 времени.

– Мало! – загудели ученики, их голоса смешались в ропот, но Мин поднял руку, непреклонный, как камень.

Танук подался вперед, его голос был звонким:

– Учитель, раз речь о коричневых людях, дайте время «чашки чая»4. Это в их духе!

Мин усмехнулся, уголки его губ дрогнули.

– Ладно, за остроумие – пусть будет так. Отмерю чашкой чая.

Он взял палочку с полки, не заметив подмены, и поднес к огню. Ученики затаили дыхание, краем глаза следя, как пламя лизнуло глину. Мин ничего не увидел – его взгляд был слишком слаб, – и палочка загорелась, медленно, как задумано.

– Время пошло, – бросил он, усаживаясь с книгой.

Ученики выдохнули, их лица озарились радостью. Они склонились над бумагой, кисти заскрипели, а взгляды метались по сторонам. В головах крутились тридцать шесть стратагем, каждая – как ключ к замку этой задачи.

                                * * *

Палочка догорела до отметки, дым ее вился, тонкий и медленный, и Мин потушил ее пальцами, поднявшись.

– Время вышло. Листы мне!

Ученики собрали бумаги, передали их в дрожащие руки старика. Мин пролистал их быстро, его пальцы шуршали, как сухие листья, и остановился на одном. Остальные он бросил на пол, точно мусор.

– Прав только Танук, – объявил он, голос его был тверд.

– Ууу! – загудели ученики, их лица вытянулись. – Как? Мы не правы?

– Какой ответ? – выкрикнул кто-то.

– Тишина! – рявкнул Мин, поднимая лист Танука. – Стратагема 14: Позаимствовать труп, чтобы вернуть душу. Сущность этой стратагемы такая:

«Во первых, поставив новую цель, возродить к жизни нечто, принадлежащее прошлому,

Во вторых, использовать в современной идеологической борьбе старые идеи, традиции, обычаи пере интерпретируя их для новейшего употребления,

В третьих, придавать чему-либо, в действительности новому, ореол старины.

И наконец, в четвертых, употреблять новые учреждения для продолжения старых отношений. Использовать новых людей для проведения старой политики: выставляется напоказ совершенно новое тело, но пробудившая его к жизни душа – старая. Попросту говоря, это называется «вливать старое вино в новые мехи», или «в новой обувке спешить по старой дорожке», или «приклеивать новые ярлыки к старым товарам».

Такие примеры уже были в истории, если взять религии наших западных соседей, то там явно можно увидеть результаты такой политики. Например, лункапоклонники и рогатые люди отмечают рождения своих богов воды и луны двадцать пятого дня двенадцатого месяца. И всех этих богов родила женщина без участия мужчины. Даже у коричневых людей есть богинья Басамани хатун: она тоже родила без контакта с мужчиной двадцать пьятого дня двенадцатого месяца. А это ведь был днем рождением бога солнце. Неудивительно то, что у всех этих богов есть двенадцать помощников. И не случайно в день солнцестояние когда рождается новый год, они отмечают рождение своих богов. Исходя из этого, мы видим что языческое вера в солнце и двенадцать месяцев стали основой для новых религий и правители разных поколений умело «переобувают в свои новые обуви и идут старой тропинкой».

Значит, по нашей стратагеме – относящийся уже к прошлому, но все еще обладающий огромной силой воздействия «труп» – культ бога солнце – оказался одушевлен новой душой, благодаря чему старое продолжало жить, наполненное новым содержанием.

Исходя из этого, чтобы сохранить единство народа и нашу старую веру в Небо я бы влил душу нашей веры в труп коричневой религии».

Тишина лопнула, как пузырь. Ученики, кроме Сибау, чье лицо осталось кислым, разразились хлопками. Танук сидел, ухмыляясь, его хитрость с палочками дала не только время, но и победу.

Улус Сандаукум

Лунный свет к западу бежит

А тени цветов

Идут на восток.

(Ёса Бусон, перевод автора)

Объединенная армия Сандрала шагала к столице огнепоклонников, их копыта и сапоги поднимали пыль, что вилась над каменными скалами и оврагами. Солнце палило, выжигая траву, и тени воинов, рогатых и лунапоклонников, тянулись по земле, точно призраки. Среди скал возвышалась громада – высеченные фигуры солярных богов, чьи лица, некогда гордые, теперь лежали в трещинах и пыли. Их руки, простертые к небу, были обломаны, а глаза, что смотрели на века, выщерблены, как кости, брошенные ветром. Это зрелище цепляло взгляд каждого, кто проходил мимо, и шепот ужаса смешивался с топотом марша.

Арасу, седой философ с глазами, что видели слишком многое, остановился, его посох стукнул о камень. Он повернулся к Зизифе, чья черная мантия колыхалась, как тень луны.

– Наши историки писали о них, – начал Арасу, голос его был низким, как рокот земли. – Тысячу лет назад их возвели, верно?

– Да, – кивнул Зизифа, его борода в форме полумесяца дрогнула. – Боги солнца. Наши братья по вере сокрушили их перед отступлением.

– Безумцы, – выдохнул Арасу, его взгляд потемнел. – Такую красоту уничтожить.

– Красота? – Зизифа прищурился, его голос стал резким. – Это идолы, глина, как мы сами, но без души, что даровал бог. Представь, Манат гневно дунет в них дух – они оживут и раздавят нас всех!

– Ты веришь, что статуи могут встать? – Арасу скривился, его тон был полон насмешки.

– Почему нет? – парировал Зизифа. – Нас слепили из глины, вдохнули душу – и вот мы здесь. Так же и с ними.

– Ересь, – бросил Арасу, его рука сжала посох. – Как можно верить в такое?

– Не смей! – огрызнулся Зизифа. – Мы ведем людей к правде. Поклоняться идолам – грех!

– Бог велел тебе судить за чужие грехи? – Арасу шагнул ближе.

– Нет, – отступил Зизифа. – Но мы убираем соблазн. Спасаем их от огня ада.

– Ты хочешь мир без шанса на грех? – Арасу прищурился.

– Да! – глаза Зизифы загорелись. – Мы это сделаем.

– И как люди предстанут перед Богом? – продолжал Арасу. – Скажут: «Не грешили, ибо не могли»? Как их судить?

Зизифа замолчал, его лицо напряглось. Арасу ждал, готовя новый удар, но жрец заговорил первым:

– Не знаю. Но Богу угодно, чтобы мы жили по его воле.

– Ты просто ищешь славы перед ним, – отрезал Арасу. – Эгоист. Дай людям свободу выбора – тогда суд будет честным.

– Наша вера спасет мир, – возразил Зизифа. – Свобода тут ни при чем.

– Мир спасут знания и просвещение, – Арасу выпрямился. – Счастье – там, где есть свобода.

– Много ли счастливых в твоей стране? – бросил Зизифа, ухмыльнувшись.

– Было много, – голос Арасу стал холодным. – Пока вы не пришли. История учит: где свобода и знание, туда врываются варвары или фанатики, чтобы все сокрушить.

– Варвары – на востоке, – отмахнулся Зизифа. – Нас это не касается.

– Люди в шкурах свободнее вас, – парировал Арасу. – Шелковые бегут к ним не зря.

– Откуда ты знаешь? Вы же далеко, – Зизифа нахмурился.

– Наши путники писали о тех краях века назад, – ответил Арасу. – Там все так же, если не хуже. Огнепоклонники творили чудеса, как эти статуи. А вы ведете мир к разрушению.

Сандрал, что ехал рядом, вмешался, его голос был тяжел, как удар молота:

– Вам лучше разойтись. Слишком много споров.

– С радостью, – Арасу дернул уздечку влево, к рогатым всадникам, и скрылся в пыли.

Сандрал взглянул на Зизифу, пожав плечами.

– Не принимай близко. Он старый ученый.

– Не беспокойся, король, – Зизифа выдохнул. – Это мне следовало уйти. Вы – гости.

Южный Шайбалык

Столица шелковых людей, Нангу, дремала под солнцем, ее улицы гудели, как улей, а стены дворца Сайлыка возвышались над городом, точно гора над равниной. Внутри пахло ароматными маслами, а приемная вана блестела полированным деревом.

Сайлык вошел, его шаги гремели по плитам, лицо было суровым, как буря. Он едва позавтракал – рис и чай проглотил наспех, – и теперь спешил к столу, где слуги расставили утварь для зеленого чая. В углах курились ароматные свечи, их дым вился, как змеи, наполняя воздух сладким дурманом.

Секретарь, низкий и быстрый, как тень, подбежал к нему.

– Уважаемый ван, гости в соседней комнате. Все готовы.

– Зови их, – бросил Сайлык. – И чай неси!

– Сию минуту! – секретарь исчез.

Чуть спустя, у двери появился евнух и начал объявлять имена гостей. Он начал из трех самых важных чиновников называемые «тремя гуннами».

– Тайвэй (военный министр) Си Мо, чэнсян (первый министр) Вэй Хо, и юйшидафу (верховный цензор) Си Ву!

Три фигуры вошли, их шелковые халаты – красные и желтые – струились, как кровь и солнце. Они поклонились, медленно, как деревья под ветром. Евнух продолжил:

– Синбу шаншу – (министр судопроизводства) И Вай, душуй (руководитель строительством и эксплуатацией оросительный сооружений) Сао Ли, а так же звездочет Ля.

Остальные последовали, их грудь украшали вышивки – тигры, журавли, аисты, бамбук, – знаки их рангов. Волосы, длинные и гладкие, были стянуты в пучки, блестящие, как черный лак. Они расселись вокруг стола, их взгляды скользили по Сайлыку.

– Как здоровье? Поездка на север легка ли была? – заговорили они вразнобой.

Сайлык кивнул, его лицо оставалось каменным. Он поднял руку, и шум стих.

– Уважаемые, время действовать, – начал он, голос его был тверд. – Курултай табгачей рухнул. Ючжэны отвергли союз, Тангуты с Хазаркешцами, а Селенгиты и Керекиты ушли. Раскол среди людей в шкурах – наш шанс. Медлить нельзя.

Чиновники закивали, их глаза перебегали друг к другу, проверяя единство.

– Наши голуби летят к целям, у нас нет пути назад – продолжал Сайлык. – Или победим, или умрем. Если будет провал – и ни вы, ни ваши семьи не спасутся. Бросьте интриги и дайте результат!

– Вас поняли, ван, – министры склонили головы, их шепот был подобен шелесту шелка.

Сайлык посмотрел на звездочета. – Господин Ля! Что говорят звезды на этот год? – Сайлык давно уже знал характер наступившего года но он специально задал этот вопрос при всех чтобы чиновники вдохновились на решающее действие. Звездочет был спокойным и мудрым человеком с длинной белой бородой и зависающими бровьями. Его тембр голоса мог усыпить любого дали бы ему шанс петь песни или рассказывать сказки перед сном:

– Этот год под числом один! – начал он. В этом году нужно начинать большие дела и создавать новые идеи. Очень удачный год для начинания серьезных дел.

– Небо за нас, – Сайлык кивнул, затем взглянул на И Вая. – Как дела на счет заключенных?

– Сорок тысяч на юге, ван, – ответил министр судопроизводства. – За месяц соберем и вооружим.

– Хватит, – Сайлык повернулся к Вэй Хо. – Амуниция? Еда?

Чэнсян опустил взгляд, его голос дрожал:

– Оружие есть, но денег нет. Казна пуста, а брать заметно – табгачи начнут копать.

– Да и вообще, как вы определились с ценами? Вы все еще даете заказ по прошлогодним расценками или «увеличили». Не от того ли возникают трудности? – многозначно посмотрел военный министр Си Мо. – Здесь нужно «тщательно разобраться»!

Сайлык нахмурился. Интриги вспыхнули, как искры но он во время прервал их:

– Нам нужно срочно наложить дополнительный налог на крестьян и торговцев. Наш основной предлог должен быть – строительство дамбы и канала. Пугать кочевниками сейчас бессмысленно.

– А если поднимут бунт? – спросил Сао Ли. – Правду не скажешь.