Дух народа Арху. Том 1. Спасение небесного волка

Хараспа сбросил шапку, его лысина блеснула.

– Служит нам, – хмыкнул он. – Не Хистафе.

– Когда твой брат добьет бычка? – Фаран наклонился.

– Остались две ноги, – ответил Хараспа. – Голова уже потухла.

– Это главное, – сказал каган. – Без головы тело – труп.

– Шах и тысячники не живут без хаомы, – сказал Хараспа. – Дай волю – все десять тысяч сядут. Но брату не хватит травы. Нужен союз. Он согласится, если узнает, что ты за мной.

– Скоро, – кивнул Фаран. – Хистафа заметит слабость гарнизона. Западные соседи сцепятся. Тогда тебе понадобится направить силы на восток.

– Как у вас получается с новым рынком? – оживился Хараспа.

– Плохо, – буркнул Фаран. – Караван за Чиз раздавил один северный выскочка. Степи временно закрыты. Но его накажут другие.

– Горы в Шайбалык и Отукен откроются, – добавил он. – Договариваемся с шелковыми.

– Богатство близко, – хмыкнул Хараспа. – Хаома – дар миру но нужна вода, – продолжил он. – Много.

– Вода? – Фаран нахмурился. – У вас с ней же беда. Как ты собираешься ее решить?

– Канал от Мутной реки, – ответил Хараспа. – Нам нужны рабы и ваше разрешенеие.

– Трудно, – сказал каган. – Народ не отдаст воду. Как оправдаюсь?

– Я это обдумал. Мы якобы «покоримся» тебе, – сказал Хараспа. – Станем твоими. Назначишь марионетку для налогов.

Фаран замер, его глаза сверкнули. Страна кладбищ, край диких хаомаваргов, была неприступна. А теперь они сами лезут под его руку.

– И? – спросил он, отбросив подушку.

– Указ: вода для урожая, – сказал Хараспа. – Больше воды – больше налогов.

– Подозрительно, – покачал головой Фаран.

– Западная угроза всех отвлекает, – возразил Хараспа. – Время союза.

– Ты прав, в таком случае ты должен выделить военную помощь, – сказал каган. – Пять тысяч. Шелковые сделают главное, твои – для духа.

– Это выполнимо, – кивнул Хараспа.

– Завтра начинай, – бросил Фаран. – Накажем северного выскочку и его родню.

– А западная туча? – Хараспа прищурился.

– Дам дань – пленных северян, – сказал Фаран. – Избавимся от всех.

– Однако, вы хитер, – хмыкнул Хараспа.

– Рано хвалить, – отрезал каган. – Сначала – дело.

– Тогда иду к вождям, – сказал Хараспа, вставая.

– Ак йол, – кивнул Фаран.

Юрта опустела, дым вился к небу. Фаран остался один, его разум балансировал на краю пропасти. Он плел сети между шелковыми, хаомаваргами, западными врагами и северянами. Но жадность, как змея, могла ужалить. Если один союзник захочет большего, Симизкент падет.

Гора Бурхан

Инеем укрыт,

Ветер пастель застилает.

Дитя без дома

(Мацуо Басё, перевод автора)

Степи, что раскинулись у подножия гор Тенгри, дышали ветром, холодным, как сталь. Эргунэ, чьи глаза сияли мальчишеским азартом, привязал коня к кривому дереву. Мальчик полез вверх, его пальцы цеплялись за ветки. Достигнув гнезда, он улыбнулся одинокому орленку, чьи перья топорщились, как иглы.

– Ждал меня, друг? – прошептал Эргунэ, его голос дрожал от восторга. – Я пришел.

Он протянул руку, нежно погладил птенца и сунул его в холщовый мешок, что висел на поясе. Спустившись, мальчик не спешил к коню. Он присел на камень, открыл мешок и вновь залюбовался орленком, чьи глаза сверкали, как звезды. Но топот копыт, далекий, как гром, заставил его замереть. Эргунэ вскинул голову. На горизонте, в клубах пыли, мчались всадники – жужане, степные разбойники. Весть о бегстве Керекитов на запад привела их, как волков к добыче.

Эргунэ понял: верхом его настигнут. Сердце заколотилось, как барабан. Он развязал коня, хлопнул его по крупу, и жеребец умчался, взметнув пыль. Мальчик бросился к скалам, где камни, как кости земли, обещали укрытие. Его ноги скользили, руки цеплялись за выступы, а мешок с орленком бил по боку. Жужане, четверо в войлочных шапках, заметили коня и ринулись за ним. Их предводитель, чья борода была черна, как смола, рявкнул:

– Двоим – искать мальчишку!

Двое отделились, их кони храпели, но скалы были круты. Они привязали лошадей и полезли пешком. Эргунэ, задыхаясь, карабкался выше, его легкие горели. Силы таяли, и он заметил углубление под огромным валуном, как пасть горы. Мальчик втиснулся в него, прижав мешок к груди. Орленок молчал, словно чуя беду. Эргунэ затаил дыхание, его сердце билось в горле, глаза следили за склоном.

Голоса жужан, грубые, как лай, приближались. Их сапоги хрустели по камням.

– Где щенок? – прорычал один.

– Не уйдет, – ответил другой.

Эргунэ молился духам предков, его пальцы дрожали. Он хотел зажмуриться, когда над склоном показались шапки жужан, а затем их лица, искаженные злобой. Но в тот миг, как тень, перед укрытием возник снежный барс. Он появился с боку и прикрыл углубление пол телом. Его шерсть сияла, как лунный свет, глаза горели, а рык, низкий и грозный, заставил воздух задрожать. Барс стоял, закрывая Эргунэ, его когти впились в камень.

Жужане замерли, их мечи медленно поднялись.

– Назад, – прошипел один, чья борода была седой. – Это священные места. Пролить кровь здесь – проклятье.

– Барс не простой, – выдохнул другой. – Он не боится людей. Смотри, как стоит.

Они отступили, их шаги были осторожны, как у воров. Сев на коней, жужане умчались к своим, их крики растаяли в ветре. Барс, чья тень легла на укрытие, исчез, как призрак. Эргунэ держа ровное дыхание не шевелился. Он не знал, что ждет внизу – голодный зверь или разбойники. Коня не было, а голод и холод уже кусали его. Мешок с орленком стал тяжелее, но мальчик сжал его крепче, его глаза искали путь в ночи.

Северный Шайбалык

Ночь укрыла степь черным войлоком, и звезды, как угли небесного костра, сияли над юртой Алпастана. Через шанырак, круглый глаз юрты, Чылтыс, Менгу и Ишигу, лежа на спинах, смотрели в небо. Их лица, освещенные слабым светом очага, были задумчивы. Чылтыс, чьи волосы были сплетены в косу, заговорила, ее голос был мягким, как ветер:

– Скоро тебе двенадцать, Менгу, – сказала она. – Твой первый цикл «мушель жас». Отметим, как предки: раздадим твои вещи бедным, и беды обойдут нас.

– Ты так делала, мама? – спросил Менгу, его глаза не отрывались от звезд. – И отец?

– Все наши предки чтили мушель, – ответила Чылтыс. – Это их завет.

– Почему мы так серьезно к нему относимся? – Менгу повернулся к матери. – Разве это не обычай шелковых людей?

Чылтыс улыбнулась, ее взгляд был теплым, но тень прошлого легла на ее лицо.

– Нет, сынок. Его создали кочевники. Прямо как мы, лежа под шаныраком.

– Как? – Менгу приподнялся, его брови нахмурились.

– Шанырак – это небо, – сказала Чылтыс, указав на круглый проем. – Шесть кереге делят его на двенадцать ячеек. Предки, глядя на звезды, видели, как они движутся из ячейки в ячейку. Годы наблюдений открыли им времена года, пути и время. Так родился календарь. Они назвали ячейки именами зверей.

– Невероятно, – выдохнул Менгу, его глаза загорелись. – Небо говорит с нами? Духи предков шлют знаки через звезды?

– Конечно, – кивнула Чылтыс. – Они всегда с нами. Надо лишь слушать и помнить.

– Правда, что мы, табгачи, забыли предков? – спросил Менгу, его голос стал тише. – Что не слышим их?

– Кто сказал? – Чылтыс нахмурилась.

Менгу придвинулся и шепнул:

– Госпожа Миляу, мать Ишигу.

Чылтыс стиснула губы, ее глаза сверкнули.

– Не слушай шелковых, – сказала она. – Мы в степи, в юрте, охотимся, как предки, носим их одежду. Мы – кочевники.

– И у нас есть флаг Теленгу! – добавил Менгу, его голос ожил. – И бунчук с волчьей головой и драконьим хвостом. Отец сказал, его зовут Улуу, и китайцы украли это слово, назвав драконом. Но Улуу – это вой волка.

– Так сказал отец? – Чылтыс подняла бровь.

– Да, – кивнул Менгу. – Он не прав?

– Улуу, значит огромный, – ответила она. – Так предки звали дракона. Но твой отец прав, мы дали это имя шелковым.

– Я хочу к маме, – вдруг всхлипнул Ишигу, его голос дрожал. – Она рассказывала сказки.

– Какие? – Чылтыс повернулась к мальчику, ее тон смягчился.

– Про Обезьяну и кузнечика, – сказал Ишигу, – про Ча, что стал драконом, про князя, что ел рисовую мякину…

– Такие я не знаю, – хмыкнул Менгу, глядя на мать.

– Потому что я знаю лишь сказки кочевников, – ответила Чылтыс. – Те, что пели моя мать и бабушка.

– Расскажи Ишигу, – сказал Менгу. – Ему станет легче.

– Хочешь? – Чылтыс посмотрела на Ишигу, чьи глаза блестели от слез.

– Да, – кивнул он.

– Расскажи ему про говорящий череп!

– Нет, ему будет страшно.

– Тогда про Хоридоя.

– Вообще-то эта сказка не про Хоридоя а про девушку – лебедя.

– Ну мама, какая разница? Вы же поняли о чем я?

– Ладно, не будем спорить а то мы забыли про Ишигу. Кстатит, ты не спишь?

– Нет, мне нужно сказка чтобы уснуть.

– Ах вот как! – улыбнулась Чылтыс. – Тогда слушай!

Она откинулась на войлок, ее голос стал глубоким, как степь:

– На острове Ольхон, у берегов Байкала, жил Хоридой, охотник и рыбак. Однажды, наловив рыбы, он сидел у воды, курил трубку, а солнце клонилось к закату. Вдруг прилетели три белых лебедя, сели на воду. Хоридой затаился в кустах. Лебеди сбросили крылья и стали девушками, прекрасными, как звезды. Они плескались, смеялись, а Хоридой, ослепленный, прокрался к берегу, схватил одни крылья и спрятался.

Девушки, наигравшись, вернулись за крыльями. Самая красивая, не найдя своих, заплакала. Две сестры, горевая, улетели, а она осталась, прикрывшись волосами до пят. Ее голос гремел:

– Если ты старец, буду дочерью. Если юноша – женой. Если дева – сестрой. Выйди!

Хоридой, чье сердце пело, вышел, держа крылья. Он не отдал их, боясь, что она улетит. Девушка-лебедь стала его женой. В бедной юрте она хозяйничала, готовила, радовала мужа. Их жизнь зацвела, сыновья росли, как кедры. Но крылья Хоридой прятал.

Годы шли. Хоридой состарился, одиннадцать сыновей стали воинами. Девушка-лебедь, хоть и седая, тосковала по небу. Однажды она попросила:

– Дай взглянуть на крылья, вспомнить молодость.

Хоридой, чья любовь была сильнее страха, достал их. Жена накинула крылья, обернулась лебедем и вырвалась через шанырак, оставив черные следы на лапках от его сажи.

– Прощайте, дети, муж! – крикнула она. – Я домой!

Она растаяла в небе. Хоридой корил себя, дети плакали. С тех пор их потомки, видя лебедей, брызгают молоком, чтя деву-лебедь.

– Конец, – сказала Чылтыс. – Понравилась, Ишигу?

– Да, но грустная, – прошептал он. – Если мама улетит, я буду плакать.

– Она не улетит, – сказала Чылтыс, погладив его.

– Жалко Хоридоя, – вздохнул Менгу. – Я бы сжег крылья. Зачем он хранил их?

Чылтыс рассмеялась, ее смех был как звон колокольчиков.

– Это сказка, сынок.

– Все равно, – буркнул Менгу. – Я найду красавицу и не дам ей уйти.

– Ты встретишь свою, – сказала Чылтыс. – Без огня. Ты – сын Неба, будущий каган.

Менгу промолчал, его взгляд был прикован к звездам. Чылтыс нахмурилась.

– Не хочешь быть каганом? – спросила она.

– Хочу, – ответил он тихо. – Но каганы не женятся по любви. Вы найдете мне дочь вождя или вана. Не увижу я красавицу у озера.

Чылтыс снова рассмеялась, но ее глаза были серьезны.

– На курултае отец говорил с вождем Чиликтинцев, – сказал Менгу. – Тот обнимал меня, звал сыном.

– Может, она тебе понравится, – ответила Чылтыс.

– А если нет? – Менгу сел. – Отец уже решил без меня? Не лучше было бы показать ее мне?

– Ей нет пяти, – сказала Чылтыс. – Она еще маленькая!

– Вы сошли с ума?

– Через десять лет она будет готова. Что здесь такого?

– Десять лет? – Менгу округлил глаза. – Мне будет двадцать! Я состарюсь!

– Двадцать – не старость, – хмыкнула Чылтыс. – Принцы женятся и в шестнадцать, но…

– Она – не мой выбор, – перебил Менгу. – Чиликтинская невеста – не для меня.

– Слово отца – закон, – сказала Чылтыс, ее голос стал тверже. – Нарушить его – бесчестье. Но если она не твое сердце, найдешь другую любовь.

Менгу замолчал. Честь отца, предки, духи, род – как горы, что не сдвинуть. Он лег, его взгляд утонул в звездах.

– Пусть Тенгри даст ей красоту, – выдохнул он.

Западные границы Отукена

Летняя степь

Место славных сражений —

Лишь сон остался.

(Мацуо Басё, перевод автора)

Кочевка Керекитов, как река из людей и скота, текла на юго-запад через степи, где трава была скудной, а ветер – острым, как клинок. Мужчины и женщины, чьи лица были выжжены солнцем, гарцевали на конях, их глаза следили за горизонтом. Матери, качая младенцев, кормили их грудью, не слезая с седел. Для самых малых они мастерили «соргыс» – соски из отварного курдюка, пронзенного палочкой, чтобы голод не терзал детей в пути. Колыбели, привязанные к седлам, качались в такт шагам, а скрип повозок сливался с блеянием овец.

Казакарба везла Айлу, чьи роды были близки. Ее лицо, бледное, как кость, хранило тень тревоги. Бектегин третий раз за день подъехал к повозке. Барысхан, юный драчун с горящими глазами, вел лошадей казакарбы, гордясь ролью защитника Айлу. Увидев вождя, он кивнул – Айлу не спала.

Бектегин, привязав коня к повозке, прыгнул на ходу и вошел в юрту. Тусклый свет очага освещал Айлу, что лежала на боку, сжимая в пальцах пару бирюзовых бусин. Ее дыхание было тяжелым, глаза – полны тоски.

– Девушки ушли? – спросил Бектегин, присев рядом.

– Да, – ответила Айлу, ее голос был слаб. – Сыграли на домбре. Я уснула.

Вождь положил руку на ее голову, его пальцы были грубы, но ласковы.

– Потерпи, милая, – сказал он. – Все будет хорошо.

Айлу посмотрела на него, ее губы дрогнули.

– Жаль, он родится не на родине, – прошептала она.

Бектегин покачал головой, его взгляд был тверд.

– Эти степи не хуже наших, – сказал он. – Спорные земли, значит могут быть и наши. Здесь духи предков с нами.

– Вот что плохо, – возразила Айлу, ее голос окреп. – Все зовут эти края своими. Ты, табгачи, жужане. Земля пьет нашу кровь, обращая ее в траву. В итоге в выигрыше только скот который щипает эту зелень. И так вечно.

Бектегин улыбнулся, но его глаза были серьезны.

– Мы же закалываем скот, – сказал он. – Круг жизни.

– Не это же смысл жизни, – ответила Айлу, – Должно быть что-то святое.

– Вот оно, – сказал Бектегин, коснувшись ее живота. – Твой сын.

Айлу вздохнула, ее взгляд стал далеким.

– Он родится, чтобы бороться? – спросила она. – Чтобы не стать травой?

– Его ждут великие дела, – сказал вождь, его голос был как клятва. – Мы должны быть сильны, чтобы он вырос воином.

– Бедный мой сын, – прошептала Айлу. – Еще не родился, но трудности уже гонят.

– Трудности закаляют, – сказал Бектегин. – Мы соберем силы, вернемся в столицу. Табгачи падут. Ты увидишь.

Айлу посмотрела на него, ее глаза блестели.

– Вести об Эргунэ? – спросила она тихо.

Бектегин стиснул зубы, его лицо омрачилось.

– Никаких, – ответил он. – Лишь бы жив.

Тишина легла на юрту, как пыль на степь. Айлу сжала бирюзу, ее губы шептали молитву духам, а Бектегин смотрел в вдаль, его сердце разрывалось между долгом и тоской по пропавшему мальчишке.

Центральный Отукен

О, странник гусь, скажи —

Когда начались дороги

Твоих перелётов?

(Мацуо Басё, перевод автора)

Зной степи, как раскаленный горн, высасывал силы из Эргунэ. Он лежал под кривым деревом, чья тень была слабой защитой от солнца. Голод грыз его изнутри, а жажда сжимала горло, как удавка. Ночь принесла кошмары – тени жужан, рык барса, крики орленка. Эргунэ, чьи веки были тяжелы, не знал, спит он или бодрствует. Видения и голоса, что преследовали его, стали привычными, как боль. Но теперь новый звук вторгся в его забытье – топот копыт, сначала далекий, затем близкий, пока не стих. Кто-то спрыгнул на землю.

Эргунэ, чьи глаза были мутны, приоткрыл их. Перед ним стоял старец в белом халате с черными полосами, чья борода серебрилась, как снег. Его лицо, изрезанное морщинами, было добрым, но глаза – острыми, как у ястреба. Старик присел, его взгляд был полон жалости.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Люй Бувэй. Весны и осени господина Люя. Глава 5.

2

Время крысы – по древне-китайскому 23:00 до 01:00. Середина время крысы будет 00:00

3

Каждый дянь составлял 1/60 суток или 24 минуты

4

По правилам служителя коричневой религии чашка чая длится зимой – 10 минут, летом – 14,4 минуты

5

(Шицзин, «Мне ты в подарок принес плод айвы», перевод автора)

6

Переметная сумка

7

Хорошо оценивать ситуацию

8

Асан Кайгы – поэт, философ, легендарный персонаж.

9

Миф Гильгамеш (перевод автора)

10

Тулуга – знамьеносец.

11

«Иттің иесі болса, бөрінің Тәңрісі бар»! – с казахского.

12

В стенах есть мыши, у мышей есть уши. (с персидского языка)

13

Две головы барана не варятся в одном котле (с тюркского)

14

Счастье тому, кто желает счастье другим (Авесто)