Адский тур на троих. Семь кругов абсурда

Лораэль, до этого молча стоявшая в стороне, вдруг протянула руку. Бумажный журавль с надписью «Родители Лораэль. Дело закрыто» сел ей на ладонь, дрогнул и рассыпался в пыль.

– Значит… – её голос дрогнул, – даже здесь нет ответов?

Кот подошёл и потёрся о её ногу, оставляя на ботинке следы от пыли архивов.

– Ответы есть. Просто они редко бывают такими, какими мы их ждём.

А в это время на стене зала появилась трещина. Сначала тонкая, как волосок, она быстро росла, ветвилась, создавая узор, напоминающий дерево решений. Или карту. Или что-то ещё, что каждый видел по-своему.

Саботажник свистнул:

– Ну что, бежим, пока система не перезагрузилась?

Энки посмотрел на трещину, потом на Кота, на Лораэль, на Саботажника, на руины архива и, наконец, на обломки весов у своих ног.

– Да, – сказал он.

И в этот момент все бумажные журавли разом взлетели, закрывая их от взора Судии, который всё ещё кричал что-то о правилах, нарушениях и том, что так никто никогда не делал.

Но его уже никто не слушал.

                                              * * *

Судья поднял голову, и его лицо, собранное из тысяч одинаковых решений, дрогнуло, будто пергамент, на котором слишком долго писали одно и то же слово. Его пальцы, похожие на пересохшие чернильные перья, постукивали по столу, выбивая ритм вечного сомнения.

– Обвиняемые признаны виновными в нерешительности, – произнёс он, и голос его рассыпался на десяток эхо, повторяющих приговор с разной интонацией: «Виновны… виновны… а если нет?..

Фолиант, до этого молча наблюдавший из угла зала в облике чёрного кота с глазами, как треснутые изумруды, вдруг вытянулся в тень, а затем встал на две ноги, приняв форму высокого мужчины в плаще, сшитом из страниц ненаписанных книг. Он поправил несуществующий галстук и шагнул вперёд, оставляя на полу отпечатки цифр – 7, 77, 777, – которые тут же исчезали, словно их стирала невидимая рука.

– Уважаемый суд, – начал он, и его голос звучал так, будто доносился из всех уголков зала одновременно, – мои клиенты – идиоты. Это факт. Но даже у идиотов есть право на ошибку. В конце концов, разве не ошибки делают нас… интересными?

Судья наклонился вперёд, и его веки, тяжёлые, как свинцовые печати, медленно приподнялись.

– Интерес – не оправдание.

– А скука? – Фолиант улыбнулся, и в уголках его рта заплясали тени. – Вечное сомнение – это ведь тоже наказание. Вы приговариваете их к тому, что уже есть. Разве это справедливо?

Зал замер. Даже грешники, вечно перешёптывающиеся в клетках, замолчали. Один из них, мужчина с лицом, изъеденным вопросами, ухватился за прутья и прошептал:

– Он прав… А если нет?

Судья закрыл глаза, и на его лбу проступила трещина, тонкая, как лезвие.

– Наказание изменено. Вечно выбирать… но без права на результат.

Кот-Хроникёр, до этого сидевший на плече Энки и методично записывающий всё происходящее когтем в воздухе, вдруг фыркнул:

– Великолепно. Теперь мы будем вечно топтаться на месте, как пьяный философ перед таверной.

Энки, демон с ртутными глазами, скрипнул зубами. Его тень, обычно послушная, дёргалась у ног, будто пыталась убежать.

– Нам нужен выход, – прошипел он. – Не играй в слова, Фолиант.

Тот повернулся к нему, и в его зрачках мелькнуло что-то древнее – может, Вавилон, может, Александрия, а может, просто отражение чьей-то забытой тоски.

– Выход? Он уже здесь.

Он махнул рукой, и в конце зала появилась дверь. Обычная, если не считать двух ручек и надписи, выцарапанной над косяком: «Только для тех, кто не боится».

Лораэль, девочка с зеркалами вместо ладоней, сжала кулаки. Осколки в её глазах дрожали.

– Это ловушка.

– Всё – ловушка, – муркнул Кот. – Даже этот диалог. Особенно этот диалог.

Энки шагнул вперёд. Его пальцы сжались вокруг обеих ручек – одна была холодной, как лёд, другая обжигала, как уголёк.

– Выбор без выбора, – проворчал он. – Как мило.

Он дёрнул на себя – и дверь исчезла. На её месте зияла трещина, узкая, как лезвие, и глубокая, как последний вопрос перед сном.

Из неё потянулся ветер. Он пахнул чем-то старым – то ли пылью закрытых книг, то ли пеплом сожжённых решений.

– Ну что, – Кот прыгнул на край трещины и заглянул вниз. – Кто первый? Я записываю.

Лораэль протянула руку, и зеркальные осколки в её ладони отразили тьму – но не пустую, а густую, как чернила, в которых плавали обрывки чужих воспоминаний.

– Там… там нет дна.

– Отлично, – Энки оскалился. – Значит, падать будем вечно.

Фолиант рассмеялся – звук рассыпался, как стеклянные бусы.

– Разве не в этом суть?

И тогда они прыгнули – в трещину, в неизвестность, в следующий акт бесконечной пьесы под названием «Адский тур на троих».

А Судья, оставшийся в зале, медленно стёр со лба трещину и начал слушать следующее дело.

Выбор, как всегда, был бесконечным.

                                              * * *

Трещина зияла перед ними, как расколотая страница мироздания, из которой сочился ветер, пахнущий старыми книгами и несбывшимися обещаниями. Лораэль стояла на краю, её пальцы сжимали край платья, а в глазах, отражавших осколки миров, дрожал страх – не перед падением, а перед тем, что она могла увидеть там, внизу.

Судья, неподвижный, как монумент собственных решений, протянул ей зеркало. Оно было маленьким, потёртым по краям, будто его долго носили в кармане, доставая лишь в минуты слабости.

– Возьми, – сказал он, и голос его звучал так, будто доносился не из уст, а из глубины самого зеркала. – Чтобы видеть, кем ты могла бы стать.

Лораэль взяла его дрожащими руками. В отражении, замутнённом, как вода в заброшенном колодце, она увидела себя – но не одну. Рядом стояли двое: мужчина с её глазами и женщина с её улыбкой. Они смотрели на неё, и в их взгляде не было ни осуждения, ни боли – только тихая грусть, как у тех, кто давно простил, но не может забыть.

– Мама… Папа… – прошептала она, и в этот момент зеркало стало тяжёлым, будто впитало в себя все её невыплаканные слёзы.

Кот-Хроникёр, сидевший у неё на плече, наклонился и одним когтем ткнул в стекло.

– Осторожно, девочка. Зеркала врут громче всех – они показывают только то, что ты хочешь видеть.

– А если я хочу видеть правду?

– Тогда тебе не нужны зеркала, – муркнул он. – Тебе нужен дневник. Или хороший психолог.

Энки, стоявший рядом, сжал кулаки. Его тень, обычно послушная, вдруг оторвалась от пола и застыла перед зеркалом, разглядывая собственное отражение – демона в белых одеждах, кормящего голубей.

– Чёрт возьми, – прошипел он. – Даже здесь меня пытаются сделать святым.

Фолиант, наблюдавший за этим в облике кота, вдруг рассмеялся – звук был похож на треск ломающегося стекла.

– Может, ты и правда мог бы им стать?

– Перестань, – Энки оскалился. – Я предпочитаю быть плохим. Это честнее.

Лораэль не отрывала взгляда от зеркала. Её родители в отражении что-то говорили, но слов не было слышно – только тихий шёпот, как шелест страниц в пустой библиотеке. Она хотела закричать, спросить их, почему они ушли, почему оставили её одну в этом лабиринте отражений, но губы не слушались.

– Пора, – резко сказал Энки и схватил её за руку. – Если мы останемся здесь, он передумает и заставит нас выбирать снова.

Кот спрыгнул с её плеча и, грациозно приземлившись на край трещины, заглянул вниз.

– Глубина неизвестна, время падения не определено, страховки нет. – Он обернулся к ним. – Идеальные условия для прыжка.

– Ты с ума сошёл? – Лораэль наконец оторвала взгляд от зеркала.

– Нет, просто я уже пережил семьдесят глав ада. Что ещё может меня удивить?

Энки вздохнул и шагнул вперёд.

– Если мы разобьёмся, я тебя придушу.

– Запишите, – Кот провёл когтем по воздуху, оставляя светящийся след. – «Демон угрожал бессмертному коту. Оптимизм сохранял».

Лораэль задержала взгляд на зеркале в последний раз. Её родители махали ей, словно провожая в дорогу. Она сжала его в ладони – и прыгнула.

Тьма поглотила их сразу, как чернила, пролитые на чистый лист. Воздух свистел в ушах, но падения не было – скорее, ощущение бесконечного полёта сквозь слои реальности, где время то ускорялось, то останавливалось вовсе.

– Где моя страховка?! – донёсся голос Кота где-то справа.

– В следующей жизни! – крикнул в ответ Энки, и его слова растворились в темноте.

Лораэль сжала зеркало так сильно, что осколки впились в ладонь, но боли не было – только холод, проникающий в самое сердце. Она закрыла глаза и подумала о том, что, может быть, это и есть выбор – не между «да» и «нет», а между тем, чтобы держаться за прошлое или отпустить его.

А может, никакого выбора и не было.

Энки летел рядом, и в его голове крутилась одна мысль, навязчивая, как рифма в плохом стихотворении: А что, если это тоже выбор?

Что, если даже падение – часть игры, которую затеял кто-то там, наверху, смеясь над их попытками найти смысл в бессмыслице?

Фолиант, превратившийся в книгу, парил рядом, его страницы шелестели, как крылья летучей мыши.

– Интересно, – раздался его голос из темноты, – если мы не достигнем дна, значит ли это, что его нет?

– Заткнись, – хором ответили Энки и Кот.

Лораэль не сказала ничего. Она лишь крепче сжала зеркало, в котором всё ещё оставалось отражение семьи, которой у неё не было.

И тогда где-то внизу, в бесконечности падения, появился свет – слабый, как первая звёздочка на вечернем небе.

Он становился ближе.

Или это они становились ближе к нему.

Но это уже была другая история.

Часть 2. АД ЗЕРКАЛЬНЫХ КРАТЕРОВ

Глава 11. Озёра, показывающие ошибки

Трещина разверзлась под ногами неожиданно – не с грохотом, а с тихим, почти стыдливым хрустом, будто реальность стыдилась собственной хрупкости. Энки успел лишь втянуть воздух, как будто собирался выругаться, но вместо слов его лёгкие заполнила ледяная влага. Он погружался в озеро, которое не было водой – оно было тяжелее, гуще, словно ртуть, смешанная с жидким стеклом.

Свет здесь преломлялся иначе. Лучи, пробивавшиеся сквозь толщу, не освещали, а разрезали пространство на ломти воспоминаний. Энки видел, как Лораэль, вытянув руки, медленно тонула рядом, а её волосы расплывались тёмными водорослями. Но самое странное было на поверхности: её отражение осталось там, прижав ладони к стеклу воды, и улыбалось – широко, неестественно, как улыбаются куклы, когда их рот натягивают слишком сильно.

– Прекрасное начало, – муркнул Кот, всплывая рядом и отряхивая лапы, будто попал не в адское озеро, а в лужу после дождя. – Если бы я писал мемуары, начал бы так: «Падение в зеркало – лучший способ проверить, насколько твоя жизнь была ошибкой».

Энки хотел ответить, но вместо слов из его рта вырвались пузыри, и один из них, коснувшись поверхности, лопнул с тихим звоном, как разбитая нота.

Тут озеро вздохнуло. Из глубины поднялось существо – не всплыло, а вытекло, как чернильное пятно на бумаге. Его тело переливалось, принимая форму то змеи, то падающей капли, то искажённого лица. Оно осело перед ними на поверхность, не нарушая её глади, будто и само было лишь отражением.

– Я покажу вам правду, – сказало существо, и голос его звучал так, будто кто-то говорил одновременно из всех углов комнаты. – Или нет?

– Зеркальный тролль, – написал Кот когтем на песке, который тут же осыпался, словно его никогда не было. – Надоел уже.

– Дисторто, – представилось существо, склоняя голову – или то, что её напоминало. – Страж отражений. Исказитель фактов. Лжец поневоле.

– Выбери одно, – проворчал Энки, наконец выбравшись на берег. Его одежда не была мокрой – она просто мерцала, как будто кто-то стёр с неё часть пикселей. – Или это тоже часть твоей сути – быть всем и ничем?

Дисторто рассмеялось – звук напоминал треск разрываемой фольги.

– Ты умён, демон. Но ум здесь – лишь ещё один способ увидеть кривизну мира.

Оно провело рукой – если это можно было назвать рукой – по поверхности озера, и вода застыла, превратившись в идеальное зеркало. В нём отражались они все, но…

– Это не мы, – прошептала Лораэль, поднявшись на колени.

В отражении Энки не было рогов. Он был человеком – обычным, с усталыми глазами и шрамом на щеке, которого у настоящего Энки никогда не было. Кот в зеркале был толстым, ленивым созданием с бантом на шее, а Лораэль…

– Где мои глаза? – дотронулась она до лица. В отражении её ладони были гладкими, пустыми.

– Где твои ошибки? – парировал Дисторто. – Озёра этого Ада показывают не вас, а то, кем вы могли бы стать. Или то, чем вы боитесь быть.

– Бред, – Энки пнул зеркало, но вместо трещин поверхность покрылась рябью, как будто кто-то бросил камень в прошлое.

– Ах, если бы, – вздохнуло существо. – Но нет. Вот смотри.

Озеро снова изменилось. Теперь оно отражало не их, а моменты – тысячи вариантов, где они принимали другие решения. Энки видел себя, подписывающего контракт с небесами. Лораэль – стоящей у закрытой двери, за которой слышались голоса родителей. Кот…

– О, – Кот наклонился, разглядывая сцену, где он лежал на диване, лениво жуя рыбу. – Какая пошлость.

– Это не просто «альтернативы», – прошипел Дисторто. – Это ваши сожаления.

Лораэль протянула руку к воде – и её пальцы коснулись поверхности. В тот же миг отражение схватило её за запястье.

– Ты могла бы спасти нас, – прошептало её двойник голосом, которого у настоящей Лораэль не было. – Но ты выбрала искать.

И потянуло вглубь.

Лораэль вскрикнула – впервые за всё путешествие – и рванулась назад, но отражение не отпускало.

– Ну вот, – вздохнул Кот, – начинается самое интересное.

Энки уже бросился вперёд, но Дисторто скользнуло между ним и водой, его тело растянулось, как тень на закате.

– Подожди, демон. Разве ты не хочешь узнать, каким ты мог бы быть?

– Я и так знаю, – рявкнул Энки. – Счастливым.

И ударил кулаком в зеркальную гладь.

Озеро разбилось.

Но не на осколки – на судьбы.

                                              * * *

Лораэль вырвалась на поверхность с глухим всхлипом, как человек, впервые ощутивший вкус воздуха после долгого утопления. Её руки судорожно сжали края разбитого зеркала озера, пальцы впились в его гладь, будто пытаясь удержать что-то ускользающее. Но самое страшное было не это.

Один её глаз теперь был пуст.

Не слеп – именно пуст, как тёмная комната с выбитым окном. На его месте зияла впадина, в которой поблёскивал осколок зеркала, вросший в плоть, будто озеро оставило ей сувенир на память.

– Ты… – Энки замер на мгновение, его голос стал тише, чем шелест страниц в забытой библиотеке.

Лораэль коснулась лица, и её пальцы дрогнули, встретив холод стекла вместо тепла кожи.

– Он забрал его, – прошептала она, и в её голосе не было страха – лишь странное, леденящее понимание. – Не глаз. То, что я видела им.

Дисторто, наблюдавший за этим с края озера, склонил голову, будто учёный, довольный экспериментом.

– Всё имеет цену, девочка. Даже взгляд.

Энки не стал слушать. Его кулак обрушился на воду с такой силой, что та взвыла – не звуком, а вибрацией, пронзившей пространство, как игла через ткань реальности. Поверхность озера застыла, превратившись в ледяное зеркало, но не холодное – обжигающее, будто кто-то заморозил пламя.

– Верни ей, – прошипел Энки, и его тень, отражённая в стекле, не повторила движения. Она лишь ухмыльнулась, обнажив слишком острые зубы.

– О, – раздался новый голос. – Какая трогательная сцена.

Фолиант стоял позади них, но не в своём обычном обличье. Он был перевёрнут – не вверх ногами, а словно вывернут наизнанку, как перчатка, сшитая из теней и вопросительных знаков. Его черты напоминали Энки, но искажённые, словно отражение в треснувшем стекле.

– Ты уверен, что ты – оригинал? – спросил Фолиант, и его голос звучал так, будто кто-то наложил слова демона на запись его собственного голоса.

Кот, до этого молча наблюдавший, подошёл и ткнул лапой в Фолианта.

– А ты уверен, что существую?

Фолиант рассмеялся – звук напоминал падение стопки книг в пустой комнате.

– О, мой пушистый летописец, – он наклонился, и его лицо на мгновение стало слишком реальным, как страшный сон, который не стирается после пробуждения. – Я существую ровно настолько, насколько в меня верят. А вот ты…

– Я, – перебил Кот, подняв хвост, – оставляю следы в реальности когтями. Попробуй повторить.

Лораэль, всё ещё сидящая на краю озера, вдруг засмеялась. Это был странный звук – смесь облегчения и отчаяния, будто она наконец поняла шутку, которая была не смешной.

– Так вот почему зеркала в этом месте, – сказала она, касаясь осколка в своей глазнице. – Они не отражают. Они забирают.

Дисторто скользнул ближе, его тело переливаясь, как ртуть под луной.

– Нет, девочка. Они просто показывают, что ты уже потеряла.

Фолиант, всё ещё в облике перевёрнутого Энки, шагнул к озеру и провёл пальцем по его поверхности.

– Интересно, – произнёс он задумчиво. – Если бы ты посмотрел в него достаточно долго, Энки, увидел бы ты демона… или человека?

Энки не ответил. Он смотрел на своё отражение – на того, кто был и не был им.

А озеро, застывшее и молчаливое, хранило все ответы.

Но ни один из них не был правдой.

                                              * * *

Дисторто закатился смехом – звуком, напоминающим треск разбивающихся зеркал в пустом доме. Его тело колыхалось, как ртутная лужа под ветром, отражая в себе трижды искажённые образы героев.

– Ключ? – прошипело существо, и его голос рассыпался на множество эхо. – Но он же всегда перед вами! Ключ – это именно то, что ты потеряла, девочка.

Лораэль замерла. Её пальцы дрогнули у края зеркального осколка, вросшего в глазницу. В глубине пустоты что-то блеснуло – слабо, как последняя звезда перед рассветом.

– Если я это сделаю, – прошептала она, не сводя единственного глаза с Дисторто, – я больше никогда не увижу их такими, какими помню.

– Видение – роскошь для тех, кто может позволить себе иллюзии, – муркнул Кот, усаживаясь рядом и принимаясь вылизывать лапу с видом философа. – Но мы-то с тобой знаем: правда всегда прячется за тем, на что больнее всего смотреть.

Энки шагнул вперёд, его тень – та самая непослушная – изогнулась в странном поклоне.

– Дай мне сделать это, – сказал он, но Лораэль уже вонзила пальцы в собственную плоть.

Боль была странной – не острой, а тягучей, как расставание. Осколок поддался с тихим звоном, оставив после себя не кровь, а свет – холодный, зеркальный. В её ладони лежал ключ, выкованный из самого воспоминания, из той части души, что хранила образы родителей. Он был маленьким, тёплым и слегка дрожал, будто живой.

– Остроумно, – Фолиант склонил голову, рассматривая находку. – Спрятать выход в том, без чего невозможно войти. Даже я не додумался бы до такого.

Дисторто зашипел, его форма начала расплываться, как чернила в воде.

– Ты не должна была… Это против правил…

– Каких ещё правил? – Энки ударил кулаком по застывшей поверхности озера. Удар отозвался не звуком, а вибрацией, пробежавшей по всему Аду, как трещина по стеклу. – Мы уже в аду, или ты не заметил?

Озеро треснуло. Не сразу – сначала появилась тонкая ниточка разлома, затем вторая, третья… И вдруг вся поверхность превратилась в паутину разбитых отражений. Из каждой щели потянулись руки – тысячи рук, все одинаковые, все – Лораэль, но в разных вариантах: та, что осталась дома, та, что не стала искать, та, что нашла родителей слишком рано…

– Пора уходить, – сказал Кот, подбираясь к краю разлома. – Хотя «уходить» – это сильно сказано. Скорее, «проваливаться в следующий кошмар».

Лораэль посмотрела вниз – сквозь трещины виднелась тьма, но не пустая. В ней шевелилось что-то огромное, бесформенное и настолько древнее, что даже ад казался перед ним детской сказкой.

– Я не…, – начала она, но Фолиант мягко подтолкнул её вперёд.

– Бояться поздно. Ты уже сделала самый страшный выбор – посмотрела правде в лицо. Вернее, в отсутствующее лицо.

Отражение Лораэль в разбитом озере помахало им на прощание. Оно улыбалось, но теперь эта улыбка казалась почти… грустной.

Энки схватил Лораэль за руку. Кот вцепился когтями в его плечо. Фолиант сделал шаг назад – и исчез, как сон при пробуждении.

Озеро разбилось окончательно, и они полетели вниз, в темноту, в неизвестность, в следующий круг этого бесконечного ада. Последнее, что они услышали перед тем, как тьма поглотила их полностью – голос Дисторто, уже почти неразличимый:

– Возвращайтесь… Когда снова захотите увидеть… кто вы есть на самом деле…

А потом не стало ничего. Кроме падения. Кроме ключа, сжатого в окровавленной ладони. Кроме воспоминания о том, что когда-то – возможно, в другой жизни – они были другими.

И, возможно, счастливыми.

Глава 12. Дисторто искажающий правду

Зал встретил их безмолвием, которое было гуще, чем просто отсутствие звука. Оно висело в воздухе, как невысказанная мысль, как слово, застрявшее в горле перед признанием. Стены здесь состояли из зеркал – тысяч зеркал, каждое со своей собственной правдой, своей собственной ложью.

– Добро пожаловать в галерею возможностей, – прошипел Дисторто, его голос скользил по стенам, отражаясь и множась, пока не превратился в хор. – Здесь вы увидите себя такими, какими могли бы стать. Или такими, какими боитесь быть.

Лораэль шагнула вперёд, её единственный глаз ловил отражения, мелькавшие в зеркалах. В одном она видела себя ребёнком, сидящим за праздничным столом с родителями – их лица были размыты, как старая фотография. В другом – старуху, смотрящую в пустую колыбель.

– Очаровательно, – муркнул Кот, усаживаясь перед зеркалом, в котором его отражение было толстым, ленивым котом в золотом ошейнике. – Я бы назвал это «кошмар наяву», но, кажется, мы уже в аду.

Энки не смеялся. Он стоял перед рядом зеркал, и каждое показывало его – но не его. В одном он был святым с нимбом, слишком ярким, чтобы быть настоящим. В другом – трусом, дрожащим в углу. В третьем – котом, чёрным, с глазами, полными звёзд.

– И что? – спросил он, и его голос звучал резко, как удар по стеклу. – Это должно меня напугать?

Дисторто скользнул к центральному зеркалу – огромному, в позолоченной раме.

– Нет, – сказал он. – Это должно заставить тебя задуматься.

Зеркало дрогнуло, и в нём появился Энки – но не тот, которого они знали. Этот был облачён в белые одежды, его рога сияли, как отполированные драгоценности, а в руках он держал горсть зёрен, которыми кормил голубей. Птицы ворковали вокруг него, садились на плечи, и весь образ дышал такой чистотой, что от него хотелось зажмуриться.

– Вот он, – прошептал Дисторто. – Ты, каким ты мог бы быть.

Настоящий Энки смотрел на своё отражение, и что-то в его глазах дрогнуло – не страх, не зависть, а что-то более глубокое, более тёмное.

– Фальшивка, – сказал он наконец и, схватив камень с пола, швырнул его в зеркало.

Голуби взметнулись в воздух, их крылья превратились в клочья разлетающегося стекла. Отражение исказилось, но не исчезло – теперь «святой» Энки стоял с окровавленными руками, а голуби лежали мёртвыми у его ног.

– А может, это ты фальшивый? – шепнул Дисторто, его голос просочился в уши, как холодная вода. – Может, ты – всего лишь плохая копия того, кем должен был стать?

Кот подошёл к одному из зеркал – тому, что оставалось пустым.

– А что здесь? – спросил он, тыкая лапой в стекло.

Дисторто замер.

– Это… для тех, кто не оставил отражения.

– То есть?

– Для тех, кто никогда не был настоящим.

Лораэль повернулась к нему, её голос дрогнул:

– Или для тех, кто ещё не решил, кем является?

Тишина повисла в воздухе, густая, как туман. Энки смотрел на осколки разбитого зеркала, на своего «святого» двойника, который теперь стоял по колено в крови и мёртвых птицах.

– Знаешь, что самое смешное? – сказал он наконец, поднимая голову. – Даже если это правда… мне всё равно.

И, повернувшись, он пошёл прочь, оставляя за собой следы на пыльном полу – следы, которые тут же начали стираться, будто их никогда и не было.

                                              * * *

Тишину разорвал звук, похожий на треск ломающегося льда. Первое зеркало дрогнуло, его поверхность задрожала, как вода от брошенного камня, и вдруг – пальцы. Бледные, длинные, с слишком острыми ногтями, они впились в раму, пытаясь вырваться наружу. За ними последовала рука, плечо, и вот уже из зеркала вытягивалась фигура – точная копия Энки, только с глазами, в которых плавали чужие воспоминания.

– Ну вот, – муркнул Кот, отступая на шаг, но не переставая писать когтем по каменному полу. – Если все они – ты, то кто тогда я?