Адский тур на троих. Семь кругов абсурда

Его отражение в ближайшем зеркале перестало повторять движения. Оно уселось по-турецки, скрестив передние лапы, и пожало плечами с такой человеческой выразительностью, что даже Лораэль, схватившаяся за свой зеркальный осколок в глазнице, невольно усмехнулась.

Зал превращался в хаос. Из каждого зеркала теперь вылезали альтернативные версии Энки: святой с окровавленными руками, трус с перекошенным от страха лицом, даже кот-демон с переливающейся шерстью. Они двигались нескладно, будто марионетки, которым только что подарили жизнь, но ещё не объяснили правила.

– Сцена семьдесят семь! – раздался вдруг звонкий голос, и в центре зала материализовался Фолиант в нелепой шляпе режиссёра и с мегафоном, которого у него в руках минуту назад не было. – Энки осознаёт, что он – второстепенный персонаж! Эмоции: гнев, растерянность, экзистенциальный ужас! Камера, мотор!

Настоящий Энки стоял, сжав кулаки, наблюдая, как его двойники окружают его полукругом. Они не нападали – просто смотрели, и в их взглядах читалось что-то между голодом и жалостью.

– Это какой-то больной бред, – прошипел он, но голос его дрогнул – впервые за всё путешествие.

– Бред? – переспросил Фолиант, прикладывая руку к сердцу с театральным ужасом. – Это искусство, дорогой мой! Ты же видишь – все они настоящие. Ну, почти. Настолько, насколько вообще можно быть настоящим в мире, где реальность трещит по швам.

Святой-Энки сделал шаг вперёд, протягивая окровавленные ладони.

– Я мог бы спасать, – прошептал он. – Вместо того чтобы губить.

Трус-Энки заёрзал на месте, его глаза бегали по комнате.

– Я мог бы убежать, – запищал он. – И мне не было бы стыдно.

Кот-Энки лишь муркнул и показал когти, в которых отражались целые галактики.

Энки смотрел на них, и что-то внутри него сжималось, будто кулак, готовый разжать пальцы. Он повернулся к Фолианту, который теперь размахивал каким-то сценарием и кричал указания невидимой команде.

– Хватит, – сказал Энки тихо. Затем громче: – ХВАТИТ!

Он схватил ближайшее зеркало – то самое, где минуту назад сидело отражение Кота – и со всей силы швырнул его в Фолианта. Стекло разлетелось на тысячи осколков, каждый из которых на мгновение отразил разные эмоции на лице «режиссёра»: удивление, восхищение, даже какую-то странную гордость.

Наступила тишина. Двойники замерли. Даже Дисторто, наблюдавший до этого со стороны, прикрыл рот ладонью – если это можно было назвать ладонью.

– Браво! – наконец воскликнул Фолиант, появляясь уже без шляпы из-за спины Энки. – Истинное проявление воли! Хотя… – он наклонился, подбирая осколок зеркала, – ты уверен, что это был твой выбор? Может, это просто прописано в сценарии?

Энки выхватил осколок у него из рук.

– Есть один способ это проверить, – сказал он и, повернувшись к своим двойникам, поднял осколок так, чтобы в нём отразились они все сразу. – Смотрите.

В крошечном кусочке зеркала отразилось нечто невозможное – все версии Энки слились в одну, но это был не он и не они, а кто-то третий, с глазами, полными звёзд и пустоты одновременно.

Зеркальные копии вскрикнули – одиноким, жутким голосом – и рассыпались, как песочные замки. Только эхо их голоса ещё висело в воздухе: «Кто мы?»

Кот подошёл к оставшимся осколкам и аккуратно наступил на один из них лапой.

– Полагаю, это называется «разрушить четвёртую стену». Хотя в нашем случае, наверное, все стены уже давно разрушены. – Он обернулся к Фолианту: – Когда будет следующий дубль, гений режиссуры?

Фолиант только улыбнулся и растворился в воздухе, оставив после себя лишь листок бумаги, на котором было написано: «Актёрский состав может быть изменён без предупреждения».

                                              * * *

Лораэль вдруг замерла, её глаз расширился, отражая тусклый блеск в глубине пустого зеркала. Она медленно протянула руку, указав на гладкую поверхность, которая отказывалась показывать хоть какое-то отражение.

– Там… – её голос сорвался на шёпот, – ключ лежит в пустоте.

Дисторто, до этого наблюдавший за происходящим с самодовольной ухмылкой, вдруг затрясся, как осиновый лист на ветру. Его ртутное тело потеряло чёткие очертания, расплываясь по полу мутными волнами.

– Не смей! – зашипел он, и в его голосе впервые появились нотки настоящего страха. – Ты не должен туда смотреть! Это зеркало для… для тех, кто…

– Для тех, кто ещё не определился? – перебил Кот, подходя ближе и прищуриваясь. – Или для тех, кто слишком хорошо знает, кто они?

Энки уже шагнул вперёд. Его рука, покрытая шрамами от тысячелетних битв, дрогнула в воздухе на мгновение – всего на мгновение – прежде чем пересечь границу зеркальной поверхности. Казалось, он погружает пальцы в воду, только эта вода была гуще, темнее, словно состояла из жидкой тьмы.

– Энки, подожди… – начала Лораэль, но было уже поздно.

Его пальцы сомкнулись вокруг холодного металла. В тот же миг пустое зеркало ожило, заструилось, как будто кто-то влил в него ртуть. И показало… человека. Обычного. Без рогов, без демонического блеска в глазах, без той ауры вечной войны, что окружала настоящего Энки. Просто человека с усталыми глазами и морщинами у рта, оставленными слишком многими несказанными словами.

Энки отпрянул, как от удара. Ключ – маленький, тёмный, покрытый странными письменами – выпал из его пальцев и покатился по полу, звеня, как падающая монета.

– Нет… – прошептал он, и в этом слове было столько отчаяния, что даже Фолиант, появившийся из ниоткуда, потерял на мгновение свою вечную ухмылку.

Дисторто закатился истерическим смехом, его форма пульсировала, как сердце в предсмертной агонии.

– Вот она, правда! Вот он, настоящий ты! Тот, кем ты был до того, как стал… этим. – Он презрительно махнул рукой в сторону Энки.

Кот поднял ключ зубами и аккуратно положил его перед Лораэль.

– Кажется, мы нашли то, что искали. Хотя, как всегда, получили больше, чем просили.

Энки не слушал. Он смотрел на своё отражение – на этого простого, слабого, ничтожного человека – и что-то в нём рвалось на части. Его кулаки сжались, рога засветились зловещим багровым светом.

– Это не я, – прошипел он. – Это… это не может быть я.

Отражение в зеркале лишь печально улыбнулось и открыло рот, чтобы что-то сказать, но Энки уже ударил. Ударил со всей силы, со всей ярости, со всем страхом, что клокотал в нём тысячелетиями. Зеркало разлетелось на тысячи осколков, каждый из которых продолжил показывать то же самое лицо, те же самые глаза.

– Это и есть ты, – прошептали осколки, и их голос был странно знакомым. – Тот, кем ты был. Тот, кем мог бы остаться. Тот, кто всё ещё живёт внутри.

Лораэль подняла один из осколков, и в нём отразилось её собственное лицо – но с двумя глазами, полными слёз. Она быстро отбросила его, как обжигающий уголь.

Дисторто, всё ещё смеясь, начал растворяться, его форма теряла очертания, как кошмар при пробуждении.

– До встречи в следующих зеркалах, – прошептал он, исчезая. – Их так много… и все они ждут.

Фолиант подошёл к Энки, который стоял, сжав кулаки, над разбитым зеркалом.

– Ну что, герой, – сказал он мягко, – теперь ты знаешь цену правды. И ключа, кстати, тоже.

Кот мотнул головой в сторону выхода, где уже появлялась новая дверь – тёмная, с выгравированными на поверхности вопросительными знаками.

– Пойдёмте, пока зеркала не решили показать нам что-нибудь ещё более неприятное. Например, моё отражение с фитнес-браслетом и абонементом в спортзал.

Но Энки ещё долго стоял над осколками, в каждом из которых смотрел на него тот самый человек, пока Лораэль не взяла его за руку и не повела за собой – в следующий круг, в следующий ад, в следующую правду, которая, возможно, окажется ещё страшнее.

Глава 13. Песчаные дюны сожалений

Они шли сквозь пустыню, которая не была пустыней. Под ногами хрустело не песчинками, а осколками – миллиардами крошечных стёклышек, будто кто-то разбил все зеркала мира и рассыпал их по бескрайней равнине. Каждый шаг оставлял за собой след, но уже через мгновение ветер стирал его, словно стирают ошибку с черновика.

– Здесь был Кот, – царапнул Кот-Хроникёр когтем по склону дюны, сложенной из битых витрин. – P.S. Ненавижу пустыни.

Стекло под его лапой заскрипело, будто хихикнуло. Энки, шагавший впереди, даже не обернулся. Его ртутные глаза, обычно такие живые, теперь казались потухшими – в них отражались только бесконечные осколки под ногами, и это было похоже на то, как если бы он смотрел в тысячу крошечных зеркал, и все они показывали ему одно и то же: ты здесь не хозяин.

Лораэль шла последней, её босые ноги уже исцарапаны, но она не останавливалась. Глаз, который она потеряла в Аду Зеркал, теперь был закрыт осколком – он сверкал, как слеза, но не плавился.

– Если бы я знал, что ад – это вечный пляж без моря, я бы взял зонтик, – пробормотал Энки, но шутка прозвучала плоской, как будто её тоже перемололи в стеклянную пыль.

Ветер поднялся внезапно – не тёплый, не холодный, а чужой. Он нёс с собой не песок, а обрывки голосов.

– Ты мог бы быть лучше… – прошелестело у самого уха Энки.

Он замер. Голос был его собственным, но таким, каким он звучал давным-давно – до изгнания, до падения, до того, как он стал тем, кем стал.

– А я – «Мяу». Как глубоко, – отозвался Кот, прижав уши.

Лораэль молча подняла ладонь, словно пытаясь поймать ветер. Её пальцы сжимали пустоту, но по лицу пробежала тень – она узнала что-то в этом шёпоте.

– Это не просто эхо, – сказала она тихо. – Это отказники.

– Что?

– Слова, которые мы не додали. Фразы, которые не договорили. Они здесь застряли.

Кот фыркнул, но тут же подпрыгнул – из-под его лапы выскользнула стеклянная змейка, сложенная из обломков фразы «Прости».

– Великолепно! – проворчал он. – Теперь даже мои извинения кусаются.

Энки нахмурился. Он знал, что где-то здесь должен быть ключ – второй из семи, тот, что Дисторто спрятал среди зеркальных кратеров. Но как искать что-то в пустыне, где каждый осколок отражает не лицо, а стыд?

– Ты обещал вернуться… – пропело где-то справа.

Энки резко повернулся, но там никого не было – только дюна, усыпанная битыми часами. Стрелки показывали без пятнадцати никогда.

– Это не твоё, – вдруг сказала Лораэль, глядя на него своим единственным глазом. – Это чьё-то чужое «почему».

– Откуда ты знаешь?

– Потому что свои собственные сожаления мы чувствуем в животе. А чужие – только в ушах.

Кот тем временем устроился на вершине дюны и методично вылизывал лапу, на которую налипла фраза «Я не хотел».

– Знаете, что самое смешное? – пробормотал он, сплёвывая осколки. – В аду даже извинения режутся.

Энки не ответил. Он смотрел вдаль, где стеклянные волны пустыни сливались с горизонтом. Где-то там был Дисторто, где-то там – ключ. И где-то там – его собственное отражение, которое, если верить зеркалам, никогда не врало.

– Пойдём, – резко сказал он. – Пока ветер не принёс нам что-то похуже воспоминаний.

Лораэль кивнула, а Кот спрыгнул вниз, оставив на склоне дюны новую надпись:

«Здесь был Кот. P.S. Всё ещё ненавижу пустыни. P.P.S. И ветер тоже».

Стекло под их ногами звенело, как разбитые обещания.

                                              * * *

Они уже собирались обойти стеклянный бархан, когда песок под ногами вдруг зашевелился – не как пыль на ветру, а как кожа, содрогающаяся под прикосновением. Из зеркальной кроши медленно поднялась фигура, будто вылепленная из ртути и лжи. Дисторто. Его тело переливалось, отражая небо, но небо было чужим – таким, каким его видели глаза, полные слёз.

– О, скитальцы, – прошипело существо, и его голос рассыпался на десяток отголосков, как будто каждый осколок вокруг повторял слова по-своему. – Вы пришли за правдой? Или за тем, чтобы её переписать?

Лораэль инстинктивно прикрыла ладонью глаз, затянутый осколком. Энки почувствовал, как его тень – та самая, что перестала повторять его движения ещё в Аду Зеркал – дёрнулась, будто пыталась убежать.

– Мы пришли за ключом, – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Дисторто рассмеялось – звук был похож на треск ломающегося стекла.

– Ключ? Да вы уже держали его в руках! Вон он, – существо махнуло в сторону, где среди осколков лежала детская погремушка. – Ваше «если бы». Ваше «я передумал».

Кот, до этого молча наблюдавший, вдруг фыркнул:

– Если бы у меня был грош за каждое «если бы» в этой пустыне, я бы купил себе вечность. И потратил её на сон.

Дисторто повернулось к нему, и на мгновение его лицом стало отражение Кота – но не настоящего, а того, каким он мог бы быть: упитанного, с бантом на шее, мурчащего на коленях у невидимой хозяйки.

– Хочешь вернуться? – спросило существо. – Я могу стереть твои страницы. Сделать тебя просто котом. Без мемуаров, без путешествий… Без боли.

Кот замер. Энки видел, как дрогнул его хвост – всего на миг, но дрогнул.

– Лораэль… – Дисторто повернулось к девочке, и теперь её голос звучал из тысячи осколков одновременно. – Ты же хочешь найти их, да? Родителей? Дай мне твой глаз – настоящий – и я покажу, где они. Не отражение. Не память. Их самих.

Лораэль сжала кулаки.

– Нет.

– Ты уверена?

– Да.

Тогда Дисторто изменилось. Оно вобрало в себя все блики, все тени, и вдруг закричало голосом Лораэль – но не теперешним, а детским, испуганным:

– Энки! Помоги! Они уходят!

Демон рванулся вперёд, даже не осознавая, что делает. Это был голос из его памяти – голос, который он слышал когда-то давно, ещё до того, как стал демоном.

– Смотри, – прошептало Дисторто, и перед ними возник Фолиант.

Но не тот Фолиант, что путешествовал с ними. Это были песочные часы – огромные, прозрачные, где вместо песка текли осколки зеркал. Верхняя половина была подписана «Что было», нижняя – «Что ты помнишь». И они не совпадали.

В верхней части Энки увидел себя – не демона, а человека, с глазами без ртутного блеска. Он стоял на краю пропасти и тянул руку к кому-то невидимому. В нижней же… В нижней он отворачивался.

– Интересно, да? – Дисторто скользнуло вокруг часов, и его пальцы (если это можно было назвать пальцами) оставляли на стекле трещины. – Память – это ведь тоже зеркало. Только кривое.

Кот подошёл ближе и постучал когтем по стеклу.

– А где «Что было на самом деле»?

Дисторто замерло.

– Этого нет ни в одном аду, – ответило оно наконец.

Фолиант – настоящий – вдруг засмеялся. Это был странный звук, будто смеялись страницы книги.

– Он прав, – сказал он, появляясь из ниоткуда. Его плащ шелестел, как перелистываемые листы. – Даже я не знаю, что было. Только что помнят.

– Тогда какой смысл во всём этом? – вырвалось у Энки.

Фолиант улыбнулся – той улыбкой, что бывает у учителей, когда ученик задаёт единственный важный вопрос.

– Смысл? В том, чтобы собрать осколки и понять – они никогда не сложатся в целое. Но без них не будет и отражения.

Дисторто зашипело, словно кипящее стекло:

– Ты портишь игру!

– Я и есть игра, – пожал плечами Фолиант.

И тогда пустыня вздрогнула. Осколки под ногами зазвенели, складываясь в узор – дорогу, ведущую к чёрной точке на горизонте.

– Ключ, – прошептала Лораэль.

– Или ещё одна ловушка, – пробормотал Кот.

Энки посмотрел на свои руки. Они дрожали – не от страха, а от чего-то другого. От понимания, что даже в аду правда – это всего лишь осколок.

Но идти было некуда. Только вперёд.

– Пойдёмте, – сказал он. – Пока ветер не переменился.

А песочные часы сыпались за их спиной, отсчитывая мгновения, которых никто не помнил.

                                              * * *

Кот первым заметил сундук. Он возвышался на вершине дюны, сложенной из битых зеркал, и сверкал, как обещание, которое нельзя сдержать. Его поверхность была испещрена царапинами – будто кто-то пытался открыть его когтями отчаяния.

– Вот он, ключ к нашему спасению или к новым неприятностям, – провозгласил Кот, облизывая лапу, порезанную осколками. – Пятьдесят на пятьдесят. Как всегда.

Энки молча поднялся по склону. Каждый шаг отзывался хрустом под ногами – словно он топтал чьи-то застывшие сожаления. Лораэль шла следом, её единственный глаз неотрывно следил за сундуком, будто он мог исчезнуть в любой момент.

– Позвольте мне, о великие искатели приключений, – с театральным поклоном произнёс Кот и вонзил когти в щель сундука.

Стеклянная крышка с противным скрипом поддалась. Внутри лежал лишь клочок пергамента с надписью: «Ключ там, где ты не искал».

– О, какая неожиданность, – процедил Кот, вращая записку перед носом. – В аду нас обманули. Кто бы мог подумать!

Энки, не говоря ни слова, пнул сундук ногой. Тот перевернулся с глухим звоном, и все увидели – к его днищу прилип небольшой серебристый ключ, будто его специально приклеили туда, где никто не подумает искать.

– Гениально, – проворчал демон, отдирая находку. – Прямо как в той истории, где иголку прячут в стоге сена. Только стог – это ад, а иголка – ключ от спасения.

Лораэль потянулась к находке, но вдруг вся пустыня содрогнулась. Ветер, до этого лишь шепчущий чужие сожаления, внезапно завыл, поднимая в воздух миллиарды стеклянных песчинок. Они сверкали, как бритвы, отражая тысячи исковерканных лиц.

– Дисторто не отпускает нас так просто, – крикнула Лораэль, закрывая лицо руками. Но было поздно – первые острые зёрна уже впивались в кожу, оставляя крошечные порезы, из которых сочились не кровь, а воспоминания.

Энки попытался схватить товарищей, но буря уже разъединила их. Сквозь рёв ветра он услышал голос Кота:

– Запишите в мемуары: «Погиб в стеклянной мясорубке. Последние слова: где моя страховка?!»

Лораэль стояла, ошеломлённая. Каждая песчинка, попавшая ей в глаз, приносила новый образ: вот женщина, похожая на неё, но старше, плачет у разбитого зеркала; вот мужчина с её носом бросает в озеро часы; вот она сама, но такая маленькая, тянет руки к отражению в воде…

– Это не моё! – закричала она, но ветер унёс её слова, смешав с миллионом других отвергнутых фраз.

Фолиант появился внезапно, его плащ хлопал, как страницы книги на сквозняке. Он подошёл к Энки и, не повышая голоса, сказал:

– Она тонет в чужих историях. Как и ты когда-то.

Демон не ответил. Он видел, как Лораэль медленно опускается на колени, её пальцы впиваются в стеклянный песок, будто пытаясь найти опору в этом море лжи.

– Что делать? – прошипел он, чувствуя, как осколки впиваются в спину.

Фолиант улыбнулся своей загадочной улыбкой:

– Найти то, что не искал.

Энки огляделся. Буря вырывала из песка обломки зеркал, и в каждом мелькали лица – знакомые и нет. И вдруг он понял.

Нырнув в самую гущу вихря, он схватил первое, что попалось под руку – маленькое зеркальце, не больше ладони. В нём отражался не он, не буря, а тихий двор, где двое взрослых звали кого-то по имени… имени, которое ветер унёс.

– Лораэль! – крикнул он, протягивая находку.

Девочка подняла голову. Её глаз, не закрытый осколком, был полон чужих слёз. Но когда она увидела зеркальце, что-то дрогнуло в её лице.

Она потянулась, их пальцы встретились на хрупкой поверхности, и вдруг буря стихла. Песчинки замерли в воздухе, превратившись в звёзды чужой памяти, а потом рухнули вниз, как сброшенные со стола крошки прошлого.

Кот отряхнулся, выплёвывая осколки:

– Ну вот, теперь у меня весь рот в чужих секретах. Надеюсь, хоть один из них пикантный.

Лораэль сжимала зеркальце, её плечи дрожали.

– Это они? – тихо спросил Энки.

– Я… не знаю. Но теперь я знаю, где искать.

Фолиант наблюдал за ними, а в его глазах – том самом, что менял цвет в зависимости от эпохи – мелькало что-то похожее на удовлетворение.

– Ключ найден, – сказал он. – И не только тот, что прилип ко дну.

Буря рассеялась, открывая путь к далёким горам, где ждал следующий ад. Но прежде, чем сделать шаг, Энки обернулся. На месте, где бушевал ветер, теперь лежала идеально гладкая поверхность – огромное зеркало, отражавшее только небо.

И ни одного из них.

Глава 14. Утонуть в «а что если?»

Озеро лежало перед ними, как расплющенная монета, брошенная кем-то небесным. Его поверхность не была водой – скорее, тяжёлой, маслянистой ртутью, густой и не желавшей отражать ничего, кроме собственного бездонного «если бы». Небо над ним висело перевёрнутым, облака плыли вниз головой, а солнце, вместо того чтобы греть, лишь холодно подмигивало из глубины, словно знало что-то, чего не знали они.

– Ныряем? – Кот-Хроникёр подошёл к самому краю, поставив лапу на зеркальную гладь. Его отражение не повторило движения – вместо этого оно ухмыльнулось и показало язык.

Энки нахмурился. Его ртутные глаза сузились, улавливая дрожь на поверхности.

– Ты первый. Если вынырнешь – расскажешь, что там.

– А если не вынырну?

– Тогда я напишу в твоих мемуарах, что ты умер героем. От несварения рыбы.

Кот фыркнул, но не отступил. Он знал, что Энки блефует – демон уже протянул руку, готовый схватить его за хвост, если что-то пойдёт не так.

Лораэль стояла чуть поодаль, её пальцы сжимали край платья. Глаза на ладонях – те самые, что отрасли после падения в зеркальный кратер, – были закрыты. Она не хотела смотреть. Но когда её собственное отражение в озере шевельнулось без её участия, она не смогла удержаться.

– Мама?..

В ртутной глубине, среди перевёрнутых облаков, стояли двое. Женщина в платье, выцветшем от времени, и мужчина с тростью, которая казалась ей знакомой до боли. Они не улыбались. Они просто смотрели, будто ждали.

– Лораэль, – Энки резко развернулся к ней, но было поздно.

Она шагнула в озеро.

Её нога не провалилась – она растворилась, будто тело стало частью отражения. Второй шаг. Третий. Лораэль шла вперёд, не чувствуя тяжести, не замечая, как её волосы, серебристые и лёгкие, как паутина, начали темнеть, впитывая металлический блеск.

– Чёрт! – Энки рванулся за ней, но Кот вцепился зубами в его плащ.

– Не надо. Ты же видишь – оно её уже забрало.

– Вижу, – демон прошипел, – но это не значит, что я позволю этому дерьмовому озеру решать, кто из нас тонет!

Лораэль не слышала их. Она слышала только голос матери – тот самый, который забыла за годы скитаний.

– Ты опоздала, – сказала женщина в озере.

– Я искала вас.

– Мы знаем. Но «искала» – это прошлое. А здесь только «если бы».

Озеро сомкнулось над её головой.

На берегу её отражение осталось стоять. Оно помахало Энки и Коту, а потом повернулось и пошло вдоль берега, будто решило продолжить путь без них.

Кот выпустил плащ Энки и сел, поджав хвост.

– Ну, вот и всё. Теперь у нас есть зеркальная Лораэль. Надеюсь, она хотя бы не будет вечно хлопать глазами на ладонях – это меня пугало.

Энки не ответил. Он смотрел на озеро, где теперь плавали два отражения неба – одно настоящее, другое украденное.

– Она не умерла, – пробормотал он.

– Конечно нет. Она просто утонула в «а что если». По-моему, это даже хуже.

– Заткнись.

Кот послушно замолчал. Он знал, что сейчас демон будет ругаться, бить кулаками по ртутной глади, может быть, даже попробует нырнуть сам. Но он также знал, что Энки не сделает этого. Потому что демоны, как и люди, боятся одного – увидеть в зеркале то, кем они могли бы стать.

А озеро тем временем тихо смеялось, отражая облака, которые плыли вниз головой, и солнце, которое знало всё, но ничего не рассказывало.

                                              * * *

Тень, отброшенная озером, вдруг зашевелилась сама по себе, оторвалась от земли и принялась плясать странный, угловатый танец. Она вытягивалась в длинные, неестественные формы, то складываясь гармошкой, то распадаясь на сотни мелких чёрных лоскутов, пока из этого хаоса не выкристаллизовалась фигура Дисторто. Существо, сотканное из жидкого металла и треснувших отражений, выплеснулось из тени, хлопая в ладоши с таким звонким лязгом, будто билось одно зеркало о другое.

– Она выбрала! – завопило Дисторто, и его голос рассыпался на десяток эхо, каждое из которых кричало разными тонами. – Она выбрала иллюзию! Ах, как это прекрасно! Как глупо! Как по-человечески!

Оно кружилось, разбрызгивая капли ртути, которые застывали в воздухе крошечными зеркальцами, показывая в каждом обрывки Лораэль – то ребёнком, то взрослой, то такой, какой она могла бы стать, но никогда уже не станет.

Энки двинулся вперёд так стремительно, что даже Кот не успел моргнуть. Его пальцы впились в шею Дисторто, но вместо плоти нащупали что-то вязкое и холодное, словно пытались сжать саму тень.

– Верни её.

– Ой, – Дисторто склонило голову набок, и его шея тут же вытянулась, как резиновая, позволяя ему заглянуть Энки прямо в глаза с расстояния в дюйм. – Или что? Разобьёшь меня, как дешёвое зеркало? Но я ведь уже разбит, милый демон. На тысячи кусочков. На тысячи «а что, если».