Адский тур на троих. Семь кругов абсурда

– Я соберу тебя в такую мелкую пыль, что даже адские подметальщики не смогут…

– Угрозы! – перебило его существо, и тут же его лицо расплылось, превратившись в точную копию Энки, только с поднятыми в удивлении бровями. – О, как оригинально. А знаешь, что было бы, если бы ты не угрожал, а попросил?

Кот, до сих пор сидевший в стороне, внезапно вскочил и ударил лапой по ближайшей луже ртути. Брызги взметнулись вверх, и на мгновение все отражения в них сложились в одно – Фолиант, стоящий на берегу в облике высокого мужчины в плаще из страниц.

– Надоело, – проворчал Кот. – Вечно эти мелодраматичные паузы.

И будто в ответ на его слова, воздух над озером дрогнул, и Фолиант материализовался во плоти, держа в руках верёвку, свитую из вырванных книжных страниц. Буквы по ней ползли, как муравьи, то и дело складываясь в слова: «ложь», «правда», «возможно».

– Вытащи её сам, – сказал Фолиант, бросая конец верёвки Энки. Его голос звучал так, будто доносился из глубины колодца. – Но знай – она уже не та.

– Что это значит?

– Это значит, – Фолиант улыбнулся, и в его улыбке было что-то от кота, играющего с мышью, – что каждый, кто ныряет в «а что если», возвращается с частичкой этого «если». И иногда эта частичка оказывается больше, чем сам человек.

Кот фыркнул:

– Прекрасная новость. Теперь у нас будет Лораэль с привкусом несбывшегося. Надеюсь, хотя бы не горьким.

Энки не стал ничего отвечать. Он обмотал верёвку вокруг запястья и, не сводя глаз с озера, шагнул вперёд.

Ртуть приняла его, как родного – ведь демоны всегда были немного зеркалами, немного отражениями того, чего боялись люди. Первый шаг – и он уже по колено в металлической жиже, второй – и она поднимается до груди, холодная, как забытые обещания.

– Не забудь задержать дыхание, – крикнул ему вдогонку Кот. – А то вдруг там есть что-то, кроме метафор и разочарований!

Последнее, что увидели оставшиеся на берегу, прежде чем озеро сомкнулось над головой Энки, – это его глаза, в которых горело что-то, что не было ни гневом, ни страхом.

Может быть, надежда.

А может быть, просто отражение того самого солнца, которое знало всё, но ничего не рассказывало.

                                              * * *

Озеро выплюнуло их внезапно, как ребёнок, попробовавший что-то невкусное. Сначала показалась рука Энки, сжимавшая верёвку из страниц, потом его плечи, облепленные серебристыми каплями, которые тут же начали стекать, оставляя после себя чёрные следы, будто выжженные слова. И наконец – две фигуры, которые он вытащил за собой.

Две Лораэль.

Первая была мокрой до последнего волоса, и вода (если это была вода) стекала с неё не вниз, а в стороны, рисуя в воздухе причудливые узоры, прежде чем упасть на песок и превратиться в крошечные зеркальца. Её глаза на ладонях были закрыты, а губы плотно сжаты, будто она боялась выпустить наружу даже вздох.

Вторая стояла рядом, совершенно сухая, но в её пустых глазницах плавали отражения – то родители, то она сама, то что-то ещё, слишком далёкое, чтобы разглядеть. Она улыбалась, но улыбка эта была похожа на трещину в стекле.

Кот, до сих пор сидевший на берегу, медленно поднялся и, обходя лужу ртути, подошёл ближе. Его хвост дёргался, выдавая напряжение.

– Ну вот, – сказал он. – Выбирай. Обе плохие.

Энки, всё ещё стоявший по колено в озере, сжал кулаки. Капли ртути закапали с его пальцев, оставляя на поверхности воды круги, которые тут же превращались в вопросительные знаки.

– Что это значит?

– Это значит, – раздался голос Фолианта, который наблюдал за происходящим, прислонившись к несуществующему дереву, – что озеро не просто забирает. Оно оставляет выбор. Настоящая Лораэль – или та, какой она могла бы стать, если бы нашла родителей. Но обе они – лишь части целого. Ты не можешь получить и то, и другое.

Сухая Лораэль повернула голову в его сторону, и её пустые глаза на мгновение остановились на демоне.

– Я помню их, – прошептала она. – Я помню, как пахли её волосы, как звучал его смех. Я могу рассказать тебе всё.

Мокрая Лораэль не сказала ни слова. Она просто смотрела вниз, на свои руки, где глаза на ладонях теперь медленно открывались, показывая зрачки, суженные от боли.

Энки шагнул вперёд.

– Ты, – он указал на мокрую Лораэль. – Ты настоящая.

Сухая Лораэль замерла. Её улыбка дрогнула, и на секунду в пустых глазах мелькнуло что-то похожее на страх.

– Зачем ты это сделал? – её голос стал тише, словно исчезал вдали. – Ты мог бы дать мне жизнь.

– Это не жизнь, – прошипел Энки. – Это просто ещё одно «а что, если».

Сухая Лораэль посмотрела на него в последний раз, и в её взгляде было столько обиды, столько невысказанных слов, что даже Кот на мгновение притих. Потом она рассыпалась – не в пыль, не в дым, а в тысячи осколков, каждый из которых показывал какой-то момент, который никогда не случится.

Они падали на песок и разбивались, оставляя после себя лишь влажные пятна.

Мокрая Лораэль наконец подняла голову.

– Кто…, кто я?

Энки закрыл глаза.

– Ты Лораэль.

– Лораэль, – повторила она, пробуя имя на вкус, как будто слышала его впервые.

Кот вздохнул и подошёл ближе, осторожно тыча лапой в ближайший осколок исчезнувшей Лораэль.

– Ну что ж. Теперь у нас есть девочка, которая не помнит, зачем мы здесь. И озеро, которое, похоже, совсем недовольно.

Озеро действительно изменилось. Ртутная гладь почернела, и теперь в ней отражалось не небо, а что-то другое – тёмное, бесформенное, шевелящееся.

Фолиант оттолкнулся от воздуха и выпрямился.

– Нам пора идти.

– А ключ? – спросил Кот.

– Ключ, – Фолиант улыбнулся, – уже у нас.

Лораэль разжала ладонь. В её руке лежал крошечный осколок зеркала, в котором отражалось что-то, чего больше не существовало.

Энки посмотрел на озеро в последний раз.

– Идём.

И они ушли, оставив за спиной воду, которая медленно затягивалась льдом, и отражения, которые теперь были предоставлены сами себе.

Глава 15. Эхо, застрявшее на «Почему?»

Пещера встретила их молчанием – тем особым, густым молчанием, которое бывает только в местах, где слишком долго не слышали живых голосов. Своды из чёрного стекла уходили вверх, теряясь в темноте, а стены были испещрены трещинами, будто кто-то пытался выцарапать в них ответ на не заданный вопрос.

Кот первым нарушил тишину, резко тявкнув:

– Рыба!

Слово сорвалось с его языка и рассыпалось по пещере, ударяясь о стены, размножаясь, теряя буквы:

– …ыба… ба… а…

– Блестяще, – процедил Энки, наблюдая, как последний слог застревает где-то под сводами, превращаясь в жалобное «а-а-а». – Теперь вся пещера знает о твоих гастрономических предпочтениях.

Лораэль осторожно провела пальцем по стене. Касание оставило после себя влажный след, который тут же впитался в камень, словно пещера жадно пила каждое прикосновение.

– Здесь… – начала она, но голос её вдруг раздвоился, потом расстроился, и через мгновение сотни Лораэлей говорили хором: «десь-десь-десь…", пока последний звук не превратился в шёпот, похожий на шелест сухих листьев.

Фолиант, до сих пор молчавший, вдруг кашлянул – и пещера тут же ответила ему многоголосым эхом, которое постепенно перешло в нечто, напоминающее смех.

– Очаровательно, – пробормотал он. – Здесь даже кашель звучит как философское высказывание.

Они двинулись вперёд, и с каждым шагом воздух становился гуще, насыщеннее неозвученными словами. Казалось, можно протянуть руку и нащупать в темноте обрывки фраз, застрявшие здесь сто лет назад.

Неожиданно из трещины в стене вырвался сгусток звука и прилип к плечу Энки. Существо, напоминающее клубок спутанных голосов, дрожало, принимая то форму вопросительного знака, то детской руки.

– Почему? Почему? – зашептало оно, и каждый раз слово звучало по-разному: то детским голоском, то хриплым старческим, то вовсе нечеловеческим скрипом.

Энки попытался стряхнуть его, но существо лишь плотнее обвилось вокруг его руки.

– Потому! – рявкнул демон.

Эхо замерло. Пещера втянула воздух, затаив дыхание. Даже Фолиант приподнял бровь, наблюдая за происходящим.

Существо съёжилось, сжалось в комок и упало на землю, издав звук, похожий на всхлип.

– Обиделось, – констатировал Кот, тыча лапой в дрожащий звуковой комок. – Ты груб, Энки. Можно было хотя бы сказать «потому что» для приличия.

– Здесь, – Лораэль вдруг указала вглубь пещеры, где темнота сгущалась, образуя нечто вроде арки, – кто-то есть.

Арка оказалась входом в круглый зал, стены которого были покрыты тончайшими кристаллами. Они дрожали при каждом шаге, издавая едва слышный звон, и в этом звоне угадывались слова – обрывки вопросов, заданных кем-то очень давно.

В центре зала сидело Эхо.

Не метафорическое, а самое настоящее – существо из спрессованного времени и невысказанных слов. Оно подняло голову, и они увидели, что вместо лица у него – воронка, уходящая в темноту.

– Почему? – спросило Эхо, и кристаллы на стенах запели это слово на тысячу ладов.

– Потому что круглый, – невозмутимо ответил Кот, осматривая зал. – Все пещерные залы должны быть круглыми. Это, кажется, правило.

Эхо замерло, будто обдумывая ответ. Потом медленно подняло руку – вернее, то, что могло быть рукой – и указало на Лораэль.

– Почему они ушли?

Лораэль вздрогнула. Глаза на её ладонях зажмурились.

– Я не помню…

– Оно не спрашивает о твоих родителях, – прошептал Фолиант. – Оно спрашивает, почему ушли слова. Почему вопросы остались без ответов.

Энки шагнул вперёд, заслоняя Лораэль.

– Хватит. Мы не пришли сюда играть в вопросы без ответов.

Эхо наклонило голову, и его воронкообразный рот расширился, превратившись в нечто похожее на улыбку.

– Но это всё, что у меня есть. «Почему» – это всё, что осталось.

Кот вдруг прыгнул вперёд и, встав на задние лапы, ткнул Эхо в грудь (если это можно было назвать грудью).

– А вот и нет! У тебя ещё есть «рыба»! Ры-ы-ы-ба!

Пещера взорвалась эхом. Кристаллы запели, зазвенели, застонали, повторяя это слово, искажая его, переворачивая наизнанку, пока оно не превратилось во что-то совсем другое – может быть, в смех, может быть, в плач.

Эхо отшатнулось, будто получило пощёчину.

– Я не… – оно замерло, потом вдруг рассыпалось на тысячи звуковых осколков, которые замерли в воздухе, дрожа, как камертоны.

Фолиант поднял руку, и один из осколков опустился ему на ладонь.

– Интересно, – пробормотал он, – сколько лет этому «почему»? Сто? Тысячу? Или оно родилось вчера, когда какой-то грешник в последний раз задал вопрос и не дождался ответа?

Энки подошёл к ближайшей стене и провёл по кристаллу пальцем. Тот зазвенел чистым, печальным звуком.

– Нам нужно идти дальше.

– Но… – Лораэль протянула руку к осколкам Эха, – мы же можем помочь?

– Помочь? – Фолиант рассмеялся, и его смех размножился, заполнив пещеру. – Мы не можем даже помочь самим себе. Как ты поможешь эху?

Осколки между тем начали медленно собираться обратно, образуя новую фигуру – меньше прежней, слабее. Оно смотрело на них своими безглазыми глазами и шептало что-то, чего они уже не могли разобрать.

Кот вздохнул и повернулся к выходу из зала.

– Ладно. Если здесь нет рыбы, нам тут делать нечего. Хотя… – он оглянулся, – технически, эхо может повторить «рыбу» сколько угодно раз. Это как бесплатный обед.

Но они уже шли дальше, вглубь пещеры, оставив за спиной существо, которое всё ещё спрашивало «почему», но теперь уже совсем тихо, словно боясь, что его снова обидят ответом.

                                              * * *

Дальше пещера сужалась, превращаясь в тоннель, где кристаллы на стенах росли так густо, что напоминали зубы гигантского существа. Каждый шаг отзывался звоном, который долго висел в воздухе, наслаиваясь на предыдущие, пока пространство не наполнилось хаотичной симфонией звуков.

Фолиант вдруг остановился, и его плащ из страниц зашевелился, будто поймал невидимый ветер. Он поднял руку, и из ладони выросла странная конструкция – нечто среднее между старинным фонографом и книжным переплётом.

– Давайте проверим, – сказал он, – что остаётся от наших слов, если их разобрать на части.

Аппарат щёлкнул, и из его раструба полились их голоса, но звучащие наоборот, будто время внезапно побежало вспять:

– «…ад в попал я.…» – прорычал перевёрнутый голос Энки.

– «…абыр! абыр!…» – мяукал Кот.

– «…ан ен, ан ен…» – шептала Лораэль.

Звуки, проигранные задом наперёд, казались чем-то древним и зловещим, как заклинание, произнесённое без понимания смысла. Кристаллы на стенах дрожали, повторяя эти перевёртыши, и с каждым новым эхом слова становились всё более чужеродными, будто превращались в язык, на котором говорили задолго до появления людей.

Кот прижал уши:

– Прекрати! Это звучит так, будто меня выворачивают наизнанку. Хотя… – он задумался, – технически, это именно так и есть.

Энки схватил аппарат, пытаясь его выключить, но устройство лишь громче заскрипело:

– «…ичоп я! ичоп я!»

– Очаровательно, – Фолиант улыбнулся, наблюдая, как демон трясёт его изобретение. – Теперь мы знаем, как звучит твоя ярость в обратной проекции. Напоминает бульканье недовольного болота.

Лораэль вдруг прижала ладони к ушам. Глаза на её руках закрылись, а губы сжались в тонкую ниточку. Когда шум достиг апогея, она крикнула – не громко, но с такой силой, что все сразу замолчали:

– Замолчите!

Тишина упала, как тяжёлый занавес. Даже кристаллы перестали вибрировать, застыв в неестественных позах. И в этой внезапной тишине что-то зашевелилось у них под ногами.

На земле, где секунду назад был лишь камень, теперь лежал ключ. Он был странной формы – не металлический, а словно слепленный из того же материала, что и эхо, полупрозрачный и слегка дрожащий. Казалось, если до него дотронуться, он издаст звук.

Кот потянулся лапой:

– Интересно, он…

– Не надо! – Лораэль схватила его за хвост. – Он боится звуков. Посмотрите.

Действительно, когда Кот пошевелился, ключ начал таять, как лёд на горячей сковороде. Только полная тишина возвращала ему форму.

Энки медленно, стараясь не скрипеть сапогами, опустился на корточки. Он вытянул руку, но не касаясь ключа, изучая его. Ключ пульсировал в такт его дыханию.

– Значит, – прошептал он, – чтобы взять его, нужно…

– Совсем замолчать, – закончил Фолиант. – Не только ртом. Мыслями. Дыханием. Даже сердцебиением. – Он посмотрел на каждого из них. – Кто из вас способен на такую тишину?

Кот открыл пасть, чтобы возразить, но вовремя спохватился и лишь развёл лапами. Его хвост нервно дёргался, выдавая внутренний монолог, который явно был полон саркастическими замечаниями.

Лораэль сделала шаг вперёд. Она закрыла глаза – и глаза на её ладонях тоже закрылись. Её грудь перестала подниматься, пальцы замерли. Она стала статуей, призраком, тенью – чем угодно, только не живым существом, производящим звук.

И ключ… потянулся к ней. Не она взяла его – он сам пополз в её сторону, как железо к магниту. Полупрозрачный металл обвил её палец, принял твёрдую форму и замер.

В тот же миг пещера вздрогнула. Кристаллы на стенах затрещали, осыпаясь вниз тысячами осколков, каждый из которых на лету издавал последний звук – «почему?», «зачем?», «как?» – пока не разбивался о землю, превращаясь в молчаливую пыль.

Фолиант поймал один из осколков:

– Любопытно. Кажется, мы только что убили несколько тысяч вопросов. Надеюсь, они не были риторическими.

Энки помог Лораэль подняться. Ключ в её руке теперь был твёрдым, но всё ещё слегка дрожал, как испуганный зверёк.

– Как ты это сделала? – прошептал он.

Она покачала головой:

– Я просто вспомнила, каково это – не иметь голоса.

Кот, не выдержав, фыркнул:

– Отлично. Теперь у нас есть ключ, который боится собственной тени, пещера, которая разваливается, и.… – он оглянулся, – где наше эхо, кстати?

На том месте, где раньше сидело Эхо, теперь была лишь лужица звуков – маленьких, жалких «почему», которые тихо пузырились и лопались, как мыльные пузыри.

Фолиант наклонился, подхватил одно «почему» на кончик пальца и поднёс к уху.

– Интересно, – сказал он, – если его высушить и пересадить в другую пещеру, оно снова вырастет в большое Эхо? Или так и останется карликовым вопросом?

Энки уже толкал их к выходу:

– Обсудим на воздухе. Если, конечно, ты хочешь дышать дальше.

Пещера действительно рушилась, своды трескались, как тонкий лёд, и с каждым обвалившимся куском породы в воздухе вспыхивали последние звуки – слова, застрявшие здесь, может быть, века назад, теперь освобождались и умирали.

Когда они выбежали наружу, последнее, что они услышали – это тихий, детский голос из глубины, который спросил: «Почему?» – и больше не получил ответа.

                                              * * *

Пещера дрожала, словно гигантский хрустальный колокол, в который ударили молотом безумия. Стены, покрытые тончайшими прожилками трещин, звенели, отражая каждый звук тысячекратно, но теперь этот хор превратился в какофонию. Эхо – маленькое, прозрачное, с лицом, напоминающим смятый лист бумаги, – цеплялось за выступ, его пальцы-нити уже разрывались под тяжестью собственного вопроса.

– Почему? – кричало оно, и слово, отражённое в кристаллах, множилось, заполняя пространство, как вода, хлынувшая в трюм тонущего корабля.

Дисторто скользил по стенам, его тело, словно ртуть, переливалось в отблесках ложного света. Он тянулся к Эхо длинными, неестественно гибкими пальцами, каждый из которых заканчивался крошечным зеркальцем.

– Коллекция должна быть полной, – прошептал он, и голос его рассыпался на десяток разных тонов, как будто говорили сразу несколько существ. – Ты последний. Ты – незавершённость.

Энки стиснул зубы. Его тень, оставшаяся где-то в Зеркальном Аду, будто дергала его за невидимые нити, напоминая, что он сам – лишь отражение чего-то большего.

– Мы не можем его оставить, – пробормотал он, но Лораэль уже шагнула вперёд, её единственный глаз (второй теперь был лишь пустой впадиной, заполненной осколком зеркала) сверкнул.

– Оно помнит голос моей матери, – сказала она так тихо, что слова едва долетели до Энки.

Кот-Хроникёр, сидя у неё на плече, записывал что-то когтем по стене, но буквы тут же исчезали, съеденные тишиной.

– Если мы его потеряем, никто не услышит последнего «почему», – написал он и тут же лизнул лапу, словно пытаясь стереть собственную сентиментальность.

Дисторто между тем уже схватил Эхо. Существо завизжало – не от боли, а от непонимания, от невозможности получить ответ. Его тонкие руки впились в зеркальную поверхность тела Дисторто, но тот лишь рассмеялся, и смех его рассыпался на сотню осколков, вонзившихся в стены пещеры.

– Почему?! – закричало Эхо в последний раз, и тут же его голос был поглощён, словно воду впитала сухая земля.

Тишина, наступившая после, была хуже любого вопля.

Лораэль вздрогнула, её пальцы сжались в кулаки.

– Он забрал его… – прошептала она, и в её голосе было что-то, от чего Энки невольно отвернулся.

– Ну и чёрт с ним, – проворчал демон, но даже его привычная бравада звучала фальшиво. – Оно всё равно только одно слово знало.

Кот фыркнул, прыгнул на землю и написал:

– Одно слово – и то важнее твоих ста монологов о том, какой ты крутой.

Энки хотел было огрызнуться, но в этот момент пещера содрогнулась. С потолка посыпались кристаллы, тонкие, как иглы, и такие же острые.

– Бежим! – крикнул Энки, хватая Лораэль за руку.

Она не сопротивлялась, но её взгляд был прикован к тому месту, где только что исчезло Эхо.

– А если… – начала она.

– Нет «а если»! – перебил Энки, таща её за собой. – Здесь всё рушится, и если мы сейчас не свалим, то следующее «почему» будет нашим последним!

Кот уже мчался впереди, его хвост торчал трубой, а уши прижались к голове.

– Я не записал ещё финальную главу! – пронеслось в его мыслях, и это пугало его куда больше, чем падающие своды.

Пещера обрушивалась за ними, как бумажный город, размываемый дождём. Последнее, что они услышали перед тем, как выскочить в узкий проход, ведущий к следующему Аду, – это смех Дисторто. Но даже он стих, словно кто-то выключил звук.

И тогда наступила настоящая тишина.

Лораэль остановилась, тяжело дыша.

– Он забрал его… – повторила она, и в её голосе была не только боль, но и что-то ещё – словно она вдруг поняла, что её собственные воспоминания тоже могут быть украдены.

Энки посмотрел на неё, потом на кота, который уже приводил в порядок свою шерсть, будто только что не бежал от смерти.

– Ну что, – демон усмехнулся, – теперь мы знаем, что в этом Аду воруют не только отражения.

Кот вздохнул и написал на ближайшей стене:

– И всё же… почему?

Буквы не исчезли. Они остались там, одинокий вопрос в мире, где ответов больше не было.

Глава 16. Последняя нота гимна

Тоннель вывел их в зал, похожий на опрокинутую скрипку – выгнутые деревянные стены, струны, натянутые под самым потолком, вместо люстры – огромный камертон, застывший в вечном колебании. Но самое странное были музыканты.

Они сидели в полукруге, застывшие в неестественных позах: скрипач смычком касался пустоты, пианист давил на несуществующие клавиши, ударник замер в момент удара по барабану, которого не было. Их пальцы двигались, повторяя разученные движения, но звука не возникало – только лёгкий шелест, будто кто-то перелистывал нотные страницы в соседней комнате.

– Yesterday… – прошептала Лораэль, и её голос дрогнул.

Энки нахмурился.

– Что «вчера»?

– Они играют «Yesterday». Но… не могут вспомнить последний аккорд.

Кот, принюхавшись, подскочил к пюпитру и быстрым движением когтя нацарапал на пыльной партитуре: «Попробуйте ре-мажор. Или нет?»

Музыканты не отреагировали. Их глаза, мутные, как старые стёкла, были устремлены куда-то внутрь себя, будто они слушали музыку, которую больше никто не мог услышать.

– Это Ад Тишины, – сказал Энки, но тут же замолчал, потому что из-за рояля выскользнул Дисторто.

Существо двигалось, как тень, отбрасываемая пламенем – неровно, прерывисто. Его руки, слишком длинные и гибкие, взметнулись вверх, и в воздухе застыли ноты – но не те, что должны были быть. Они перекручивались, ломались, превращая мелодию в нечто уродливое.

– Прекрати! – крикнула Лораэль, но её голос растворился, будто его поглотила толстая вата.

Дисторто повернулся к ней, и на его лице – если это можно было назвать лицом – расплылась улыбка.

– Ты помнишь, как звучал голос твоей матери? – прошептал он, и его слова, как иглы, впились в Лораэль.

Она зажмурилась, схватившись за голову.

– Нет…

– Ты забыла. Как они забыли последний аккорд.

Энки шагнул вперёд, но Кот внезапно вцепился когтями в его плащ.

– Не надо, – написал он на полу, – он питается звуками. Чем громче ты орёшь, тем больше у него сил.

Дисторто тем временем приблизился к Лораэль.

– Ты слышала, как она пела тебе колыбельную? – его голос стал мягким, почти ласковым. – Попробуй вспомнить.

Лораэль закусила губу. В её единственном глазу стояли слёзы.

– Я.… не могу.

– Потому что я забрал это, – прошептал Дисторто. – И теперь это моё.

Он провёл рукой по воздуху, и на мгновение Лораэль услышала – нет, почувствовала – обрывок мелодии. Что-то знакомое, тёплое, но тут же ускользающее, как сон при пробуждении.

– Мама… – вырвалось у неё.

Энки не выдержал.

– Эй, зеркальное отродье! – рявкнул он. – Если ты хочешь чьих-то воспоминаний, попробуй мои!

Дисторто медленно повернулся к нему.

– Твои воспоминания пахнут серой и ромом. Мне не интересно.

Кот тем временем подкрался к пианисту и ткнул его лапой. Тот не шелохнулся.

– Они не живые, – написал он. – Они – оболочки. Как пустые скорлупки.

– Тогда почему они всё ещё играют? – пробормотал Энки.

– Потому что музыка – это последнее, что у них осталось, – вдруг сказала Лораэль. Её голос звучал глухо, будто сквозь воду. – Они не могут остановиться. Потому что, если остановятся – поймут, что больше ничего не слышат.

Дисторто засмеялся, и его смех рассыпался на сотню отголосков, каждый из которых бил по ушам, как молоток.

– Ты умна, девочка. Но это не поможет тебе вспомнить.

Он снова взмахнул руками, и ноты в воздухе исказились ещё сильнее, превратившись в нечто болезненное, режущее. Лораэль вскрикнула – но не от боли, а от ужаса, потому что в этот момент она поняла: чем громче звуки вокруг, тем тише становятся её собственные воспоминания.

– Он стирает её память, – прошептал Энки.

Кот мотнул головой.