Небесный архив: забытые души. Часть 1

– Они близко, – прошептала Вера, протягивая осколок зеркала. – Соня жива. Где-то там.

Алексей кивнул. Его пальцы дрожали, когда он взял стекло – капли крови остались на поверхности, но не застыли, а поползли, образуя узоры, похожие на письмена.

Вдали послышался скрип – Корректоры обходили парк, методично, как врачи, готовящие операционную.

– Нам нужно бежать, – Вера схватила Алексея за рукав. – Они переписали город, но ещё не нашли нас. Пока.

Алексей покачал головой. Его губы сложились в слово, которое Вера узнала без звука: «Поздно».

Он поднял руки – ладонями к небу, как будто держал невидимую книгу. И начал писать. Не в воздухе, как раньше, а на собственной коже. Кровь выступала из старых шрамов, образуя буквы, слова, целые предложения. Последнее слово осталось незаконченным – «Своб…»

– Допиши! – крикнула Вера. – Алексей, допиши!

Но он лишь улыбнулся – впервые за всё время. И произнёс вслух. Голос его был хриплым, неиспользуемым, но удивительно тёплым:

– Свобода.

Слово материализовалось в воздухе – не кровавое, а золотое, сверкающее, как первый луч после долгой ночи. Оно замерло на мгновение, затем сложилось, сжалось… и превратилось в бабочку. Крылья её были из тончайшего пергамента, с едва заметными строчками текста.

Бабочка вспорхнула, коснулась крылом губ Алексея – и он рухнул на колени, обеими руками сжимая горло. Изо рта у него повалил дым – не чёрный, а белый, как страницы новой книги.

– Нет! – Вера упала рядом, пытаясь разжать его пальцы. – Нет, нет, нет!

Но было поздно. Алексей посмотрел на неё – и в его глазах не было боли. Только понимание. И что-то ещё… благодарность?

Бабочка кружила над ними, затем рванула вверх – к серому небу, к облакам, которые теперь выглядели как скомканные листы бумаги. Вера хотела крикнуть, но в горле застрял ком. Последнее, что она увидела – как бабочка растворяется вдали, унося с собой голос Алексея. Навсегда.

Он остался сидеть на земле, беззвучно шевеля губами. Его руки потянулись к Вере, начертали в воздухе: «Это стоило того».

Тени сгущались. Где-то за деревьями раздавались шаги – размеренные, неспешные. Корректоры не бежали. Они знали, что время теперь работало на них.

Вера схватила Алексея за руку и потащила прочь – к выходу из парка, к улицам, которые больше не были её улицами, к миру, который стал чужим. Он шёл покорно, как ребёнок, лишь изредка сжимая её пальцы, будто говоря: «Я здесь. Я ещё здесь».

Когда они выбежали на площадь, город встретил их тишиной. Ни музыки, ни голосов, ни даже ветра. Только белые фонари, которые теперь горели днём, освещая ничего.

Ночь застала их в подъезде заброшенного дома. Алексей уснул сразу, его дыхание было поверхностным, как у человека, который боится задохнуться во сне. Вера сидела у окна, глядя на звёзд – их было слишком много, и располагались они странно, как буквы в ребусе.

Она не заметила, как уснула.

Сон пришёл сразу – не постепенно, а как падение в холодную воду. Она стояла в бесконечном зале с зеркальными стенами, и в каждом отражении была немного другой – то старше, то моложе, то с шрамами, как у Сони, то с глазами, полными чернил, как у Алексея.

– Нравится коллекция? – раздался голос за спиной.

Тихий Гость сидел в кресле, которого секунду назад не было. Его пальцы перебирали чётки, нанизанные не на нить, а на человеческий волос – светлый, почти прозрачный.

– Где я? – спросила Вера.

– В самом интересном месте, – он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то от флейтиста, что-то от куклы-плакальщицы. – Между строк.

Он поднял руку, и зеркала ожили – в них закружились образы, лица, места. Вера увидела Соню – ту заперли в стеклянной комнате, где стены медленно сдвигались. Увидела Алексея – он стоял перед зеркалом, беззвучно крича. Увидела даже себя – десятки, сотни Вер, каждая в своём мире, каждая на перепутье.

– Теперь ты часть Архива, – прошептал Тихий Гость. Его пальцы сжали чётки. – Но какая именно – ещё предстоит решить.

Он дунул – и все зеркала разом разбились. Осколки не упали, а замерли в воздухе, повернувшись к Вере острой гранью.

– Проснись, – сказал Тихий Гость. – Они уже здесь.

Вера проснулась от того, что Алексей тряс её за плечо. Его глаза были полны ужаса. За окном, в предрассветной мгле, стояли три силуэта в серых халатах.

                                              * * *

Серые фигуры за окном замерли в неестественной неподвижности, словно ожидая какого-то сигнала. Алексей схватил Веру за руку – его пальцы были холодными и влажными, как страницы книги, оставленной под дождем. Он указал на заднюю дверь подъезда, ведущую во внутренний двор. Вера кивнула, но перед тем, как броситься к выходу, бросила последний взгляд на книгу в своей сумке. «Небесный Архив. Том 1» будто излучал слабое тепло, напоминая о том, что они еще не проиграли.

Они выбежали во двор, где воздух пах не мусором и сыростью, а чернилами и старым пергаментом. Стены окружающих домов были испещрены надписями – не граффити, а ровными строчками, будто кто-то методично записывал здесь историю этого места. Алексей вдруг остановился, его глаза расширились. Он поднял руку и указал на кирпичную кладку, где среди прочих надписей выделялась одна:

«Черный ход в Архив – за углом прошлого»

Вера хотела спросить, что это значит, но в этот момент из подъезда за ними раздался скрип – Корректоры вошли в здание. Алексей потянул ее за собой к дальнему углу двора, где стояла старая будка сторожа – та самая, что когда-то принадлежала Григорию. Теперь она была заколочена, но на дверях висел крошечный ключик – точь-в-точь как тот, что когда-то открыл Вере путь в Архив.

Ключ повернулся в замке с щелчком, слишком громким для такой тишины. Дверь открылась не внутрь будки, а в совершенно иное пространство – длинный коридор с бесконечными полками по бокам. Вера узнала это место. Архив. Но не тот, разрушенный, а какой-то другой – еще не тронутый Корректорами.

Они шагнули внутрь, и дверь захлопнулась за ними сама собой, оставив снаружи лишь тихий смешок – тот самый, что всегда сопровождал появление куклы-плакальщицы.

Коридор вел вниз, в сердце Архива. Стены здесь дышали, расширяясь и сужаясь в такт какому-то неведомому ритму. На полках стояли не книги, а стеклянные сосуды, в каждом из которых плавало светящееся воспоминание. В одном Вера увидела себя маленькой – ту самую память, которую украли Дети Черных коридоров. В другом – Алексея, говорящего без страха, его голос звенел, как колокольчик.

Вдруг Алексей остановился, схватившись за горло. Его губы сложились в беззвучное слово: «Смотри».

В конце коридора, в нише между стеллажами, сидела она. Кукла-плакальщица. Но теперь она не рыдала, как раньше. Она смеялась. Ее стеклянные глаза блестели, а тряпичные руки сжимали что-то, похожее на крошечную книжку. Когда Вера приблизилась, кукла подняла голову и раскрыла рот:

– Добро пожаловать домой, ошибка.

Ее голос звучал как скрип несмазанных качелей. Кукла протянула руку, и Вера увидела, что держит она не книгу, а зеркальце – точную копию того, что когда-то висело в пустой комнате.

– Он ждет тебя, – прошептала кукла. – Создатель. Тот, кто начал эту историю.

Алексей резко дернул Веру за руку, указывая обратно, по коридору. Оттуда доносились шаги – тяжелые, размеренные. Корректоры нашли их даже здесь.

Кукла рассмеялась снова, и на этот раз ее смех разнесся по всему Архиву, заставляя стеклянные сосуды дрожать.

– Бегите, бегите, – хихикала она, – но куда вы убежите от самих себя?

Вера посмотрела в зеркальце, которое кукла бросила к ее ногам. В отражении она увидела не свое лицо, а бесконечную череду комнат, коридоров, зеркал – и в каждом новом отражении она была немного другой. В последнем, самом дальнем, стояла фигура в белом халате, с лицом, закрытым маской. Он писал что-то в огромной книге, и с каждым движением его пера где-то исчезал целый мир.

– Это только начало, – сказала кукла, уже поворачиваясь к ним спиной. – И конец тоже. Как посмотреть.

Шаги Корректоров становились все ближе. Алексей потянул Веру за собой вглубь Архива – туда, где в полумраке мерцал один-единственный свет. Свет от фонаря, который держал слепой Николай. Его золотые глаза видели то, что было скрыто для других.

– Сюда, – прошептал он. – Здесь ваш выбор.

За спиной кукла смеялась все громче, ее голос сливался со звуком приближающихся шагов, образуя странную, дисгармоничную мелодию. Последнее, что увидела Вера, оборачиваясь – как кукла-плакальщица берет со стеллажа сосуд с чьим-то воспоминанием и.… роняет его.

Стекло разбилось.

Воспоминание угасло.

И где-то в одном из миров кто-то перестал существовать.

Глава 6. Шёпот бумажных страниц

Ночь опустилась на город, как чернильная клякса на промокашку, и Вера, вопреки усталости, не могла сомкнуть глаз. Пустой фолиант, найденный в библиотеке, лежал на столе, притягивая взгляд своей зияющей пустотой. Она провела пальцем по шероховатой бумаге – и вдруг, будто в ответ, страницы дрогнули, словно от сквозняка, которого не было. Вера отдернула руку, но уже через мгновение снова потянулась к книге, будто подчиняясь невидимому приказу.

– Ты тоже не спишь? – прошептала она, и её голос растворился в тишине.

Ответа не последовало. Только где-то за окном скрипнула старая ветка, будто насмехаясь над её ожиданиями. Вера закрыла глаза, и когда снова открыла их, книга уже не была пустой. Строки, будто написанные невидимой рукой, медленно проявлялись на страницах, как следы на снегу.

«Она не должна была найти ключ. Но Архив всегда оставляет лазейки для тех, кто умеет читать между строк.»

Вера втянула воздух, и её пальцы сжали край стола. Чернила были тёмными, почти чёрными, но, когда она провела по ним подушечкой пальца, на коже остался красноватый отпечаток. Она поднесла палец к свету – да, это была кровь. Не её.

– Кто пишет это? – спросила она в пустоту, но ответом стал лишь шелест переворачивающейся страницы.

На следующем листе уже стояли новые слова: «Ты спишь, а мир вокруг тебя переписывают. Проснись.»

Она хотела что-то сказать, но язык будто прилип к нёбу. Вера резко захлопнула книгу, и в тот же миг в комнате погас свет. Не отключился – исчез, будто его никогда и не было. Только слабый лунный луч пробивался сквозь шторы, ложась на обложку фолианта, и Вера поклялась, что видела, как по коже книги пробежала дрожь.

                                              * * *

Утро встретило её холодным дождём и странной тишиной. Вера проснулась с ощущением, будто провела ночь не в кровати, а в долгом, изматывающем разговоре, от которого в памяти остались лишь обрывки фраз. Фолиант лежал на столе закрытым, но, когда она подошла ближе, заметила на полях тонкие, как паутина, пометки. Кто-то аккуратно вывел на краях страниц символы, напоминающие библиотечные шифры, но знакомые и чужие одновременно. И снова – красные.

– Это уже переходит все границы, – пробормотала Вера, но тут же замолчала, потому что поняла: границ больше нет. Архив стёр их.

Она натянула пальто и вышла на улицу, где дождь стучал по зонтику, словно пытался что-то сказать. Может, предупредить. Может, просто напомнить, что даже вода здесь – ненастоящая.

                                              * * *

Библиотека встретила её пустым рабочим местом Анны. Не просто пустым – будто стёртым. Ни чашки с недопитым кофе, ни стопки книг, которые Анна всегда оставляла в беспорядке, будто бросая вызов системе. Только одна фотография лежала на столе, будто нарочно оставленная для Веры.

Она подняла её – и мир на секунду перевернулся.

На снимке они с Анной стояли у входа в библиотеку, обнявшись, как подруги. Но лицо Веры было… другим. Не чужим – её собственным, но с другой улыбкой, другим взглядом. Будто кто-то взял её черты и слегка сдвинул, как буквы в типографской кассе.

– Где Анна? – спросила Вера у первой же коллеги, проходившей мимо.

Та остановилась, нахмурилась.

– Кто?

– Анна. Моя напарница.

Женщина покачала головой, и в её глазах читалась искренняя растерянность.

– Вы всегда работали одна, Вера.

Дождь за окном усилился, превратившись в сплошную серую стену. Вера сжала фотографию так сильно, что края впились в ладонь.

– Доктор Лютиков принимает? – спросила она, уже зная ответ.

* * *

Кабинет невролога пахло лекарствами и чем-то ещё – чем-то резким, химическим. Будто здесь не лечили, а стирали.

– Вы говорите о женщине, которой не существовало, – сказал Лютиков, разглядывая фотографию. Его голос был ровным, профессионально-сочувствующим. – Это частый симптом при расстройствах памяти. Мозг создаёт фиктивные воспоминания, чтобы заполнить пробелы.

Вера посмотрела на его руки – чистые, ухоженные, без следов чернил.

– А это фиктивное? – Она ткнула пальцем в дату на обороте фото. Неделю назад.

Лютиков вздохнул, как взрослый, уставший объяснять ребёнку, что монстров под кроватью нет.

– Фотографии можно подделать. Даты – изменить. – Он откинулся в кресле, и свет от лампы упал на его лицо так, что на секунду оно стало похоже на маску. – Но есть один верный способ проверить.

– Какой?

– Если ваша Анна реальна, где её вещи? Её записи? Её… след в этом мире?

Вера медленно поднялась.

– Вы знаете, где она.

Лютиков улыбнулся. Не злорадно. Скорее, с лёгкой грустью.

– Я знаю, где все такие, как она.

За окном ударил гром, и на секунду в кабинете погас свет. Когда он вернулся, на столе перед Лютиковым лежал открытый фолиант. На странице было одно слово, написанное кровью:

«Беги.»

Но Вера уже знала – бежать некуда. Архив был повсюду.

                                              * * *

Дождь стучал в окна библиотеки, как нетерпеливый читатель, требующий вернуть просроченную книгу. Вера терла запястье, где кожа неожиданно начала зудеть – сначала едва заметно, потом всё сильнее, будто под поверхностью шевелились невидимые чернильные черви. Она закатала рукав и застыла. На внутренней стороне предплечья, там, где вчера ещё была чистая кожа, теперь проступал бледный, но чёткий знак: Γ-777-Ω, тот самый шифр, который она видела на шрамах Сони.

– Не трогай его, – раздался за спиной голос, от которого по спине побежали мурашки. Библиотекарь Олег стоял в проходе между стеллажами, и его обычно бесстрастное лицо было белее бумаги, на которой пишут предсмертные признания. – Это не татуировка. Это диагноз.

– Что он означает? – Вера прикрыла руку ладонью, но знак будто пульсировал под кожей, напоминая о себе.

Олег медленно подошёл ближе, и Вера впервые заметила, как дрожат его пальцы с чернильными пятнами, которые никогда не смывались.

– Ты видела, как в архивах ставят штамп «Списано» на старых книгах? – Он провёл пальцем по воздуху рядом с её рукой, не решаясь прикоснуться. – Это метка для душ, которые система решила… изъять из обращения.

За окном сверкнула молния, и на секунду тени на стенах сложились в силуэты людей, застывших в крике. Вера резко втянула воздух:

– Значит, я следующая?

– Нет, – Олег неожиданно ухмыльнулся, и в этой улыбке было что-то почти безумное. – Ты уже должна была исчезнуть вчера. Ты – ошибка в их безупречной системе. И ошибки… – он наклонился ближе, пахнущий пылью и чем-то горьким, – ошибки они боятся больше всего.

В этот момент дверь библиотеки распахнулась с таким грохотом, что с верхней полки посыпались книги, будто испуганные птицы. На пороге стоял курьер Артём, его плащ струился дождевой водой, образуя на полу чёрные лужицы, похожие на карту неизвестных земель.

– Для Веры, – прокричал он на весь зал, хотя кроме них в библиотеке никого не было. – Лично в руки. Как мертвецу в гробу.

Он швырнул на стол конверт без марки и адреса, только её имя, написанное криво, будто рука писавшего дрожала или… или только училась писать. Конверт был лёгким, слишком лёгким. Когда Вера вскрыла его, внутри оказался не лист, а горсть пепла, который тут же начал высыпаться сквозь пальцы.

– Что за шутки? – начала она, но Артём уже повернулся к выходу, бросив через плечо:

– Не благодари. Мёртвые обычно не благодарят.

Пепел был тёплым, как будто письмо сожгли только что. И когда Вера, не сообразив ничего лучше, поднесла ладонь к лицу, чтобы рассмотреть его ближе, серый порошок взметнулся ей в лицо, попав в нос и рот. Мир на секунду померк.

Кадр: «Женщина в белом халате (Корректор?) стоит над ребёнком, который плачет, привязанный к креслу. На столе – книга с обложкой из человеческой кожи. Женщина берёт перо, обмакивает его не в чернила, а в слезу ребёнка, и пишет в книге: „Соня больше не будет бояться темноты“. Ребёнок замолкает. Его глаза становятся стеклянными. На запястье проявляется шрам: Γ-777-Ω.»

– Дыши! – Олег бил её по спине, когда Вера очнулась, задыхаясь и выплёвывая пепел, который на вкус был как сожжённые воспоминания – сладковато-горький, с привкусом железа. – Это не просто пепел. Это чья-то судьба. Кто-то стёр человека настолько, что даже память о нём обратилась в прах.

Вера поднялась на дрожащих ногах. В углу библиотеки кукла-плакальщица, которую она раньше не замечала, тихо всхлипывала, а из её глаз капали не слёзы, а чернила, образуя на полу маленькую тёмную лужу.

– Почему я это увидела? – прошептала Вера.

Олег вытер лицо ладонью. Его татуировки-шифры шевелились под кожей, будто пытались перегруппироваться в новый код.

– Потому что ты уже часть Архива, – сказал он. – А Архив… он как хороший библиотекарь – ненавидит, когда книги теряют. Даже если их официально списали.

За окном дождь внезапно прекратился. В наступившей тишине Вера услышала, как где-то на верхнем этаже упала книга. Потом ещё одна. Потом целая полка. Как будто невидимый читатель в ярости швырял их, разыскивая что-то важное. Что-то, что, возможно, уже было в руках у Веры.

                                              * * *

Возвращаясь домой под хмурым небом, которое, казалось, вот-вот провалится под тяжестью собственной серости, Вера ловила на себе взгляды прохожих – не любопытные, а скорее настороженные, будто она несла с собой заразу. Или правду. Что в этом городе было, пожалуй, одно и то же.

Ключ застрял в замке, будто сопротивляясь её возвращению, и когда дверь наконец поддалась, квартира встретила Веру странной тишиной – не просто отсутствием звуков, а их намеренным изъятием, будто кто-то вырезал ножницами все шумы, оставив лишь вакуум.

Первое зеркало в прихожей показало её спину.

Вера замерла. Она стояла лицом к поверхности, но отражение упрямо демонстрировало её же затылок, будто она отвернулась. Поворот головы, жест руки – ничего не менялось. Все зеркала в квартире, от старинного трюмо до маленького круглого в ванной, показывали только её спину, да ещё и с едва заметным опозданием, словно кто-то неумело монтировал кадры её жизни.

– Хорошая шутка, – пробормотала она, но голос звучал слишком громко в этой искусственной тишине.

В спальне на кровати лежала книга. Не та, не фолиант с кровавыми пометками, а обычный на первый взгляд томик в потрёпанном переплёте с вытесненными золотом буквами: «Руководство для потерявшихся».

Когда Вера взяла его в руки, страницы сами раскрылись на середине, где красовалась единственная фраза: «Ты уверена, что хочешь это знать?»

– Да, чёрт возьми, – выдохнула она, и в этот момент книга захлопнулась, прищемив ей палец.

Боль была острой и странно живой, будто её укусило не бумажное издание, а некое существо, замаскировавшееся под книгу. На указательном пальце остался чёткий след – крошечный вопросительный знак, из которого сочилась капля крови. Она упала на раскрытую страницу, и буквы под ней зашевелились, перестраиваясь в новое послание:

«Спроси у Летучего букваря. Если осмелишься».

– Что за… – начала Вера, но тут с верхней полки книжного шкафа сорвался толстый фолиант в кожаной обложке и с размаху ударился об пол. Он раскрылся, страницы зашуршали, как крылья встревоженной птицы, и из переплёта вырвалось нечто, напоминающее то ли летучую мышь, то ли скомканный лист бумаги с когтями.

Существо – Летучий букварь – зависло перед её лицом, и Вера увидела, что его «глаза» сложены из крошечных типографских литер.

– Ты читала инструкцию? – прошипело оно, и запахло старыми чернилами и чем-то затхлым, будто дыхание самой смерти. – Нельзя просто так брать книги из Архива! Они кусаются.

– Я ничего не брала!

Букварь кружил вокруг неё, оставляя в воздухе след из едва видимых букв, которые тут же рассыпались.

– Врёшь. Все берут. Все хотят знать, что написано на последней странице. – Он внезапно ринулся вперёд, и Вера почувствовала, как бумажные «крылья» хлестнули её по щеке. – Но последняя страница всегда одинакова. Там написано: «Конец».

Вера отшатнулась, наткнувшись на кровать. Зеркало на стене за её спиной показывало… ничего. Пустоту. Будто её отражение наконец устало от этой игры и ушло.

– Что мне делать? – спросила она, и в голосе прозвучала та самая нота отчаяния, которая заставила букваря замедлить свой безумный танец.

– Перестать бояться собственной тени, – прошептало существо, вдруг ставшее почти человеческим в своей мудрости. – Они стирают только тех, кто сам себя уже наполовину стёр.

С этими словами букварь сложился обратно в книгу, которая с глухим стуком упала к её ногам. На обложке теперь красовался свежий штамп: «Выдано на руки. Срок возврата – вчера».

А из кухни донёсся звук – чей-то негромкий смех. Знакомый. Пугающе знакомый.

Тихий Гость сидел за столом и аккуратно размешивал ложечкой в пустой чашке.

– Зеркала – самые честные вруны, – сказал он, не глядя на Веру. – Они показывают не то, что есть, а то, что будет. Твоя спина – это твоё будущее. И оно… уже догоняет тебя.

Вера хотела спросить, что это значит, но в этот момент все зеркала в квартире одновременно треснули, и в трещинах заструилась черная жидкость, похожая на чернила, но пахнущая медью и полынью.

Тихий Гость поднялся, оставляя после себя лишь запах старых страниц и фразу, повисшую в воздухе:

– Когда книга кусается, это не значит, что она злая. Может, она просто хочет, чтобы ты запомнила её вкус.

За окном, в кромешной тьме, кто-то засмеялся в ответ. Или это просто упала ещё одна книга в пустой библиотеке мира.

                                              * * *

Ночь опустилась на город плотным бархатным покрывалом, прошитым серебряными нитями фонарей, когда Вера вышла во двор, чтобы перевести дух. Воздух пах мокрым асфальтом и чем-то ещё – горьковатым, будто кто-то сжигал старые письма в соседнем дворе. У подъезда, как всегда, сидела рыжая кошка Маркиза, соседская любимица, вылизывающая лапу с методичностью маленького фанатика чистоты.

– Опять тебя тут выбросили? – пробормотала Вера, наклоняясь к животному. Кошка подняла на неё янтарные глаза, в которых отражались все звёзды, которых не было видно за городской засветкой.

В этот момент из-за угла донесся шёпот – не человеческий, а какой-то бумажный, шелестящий. Вера обернулась, но там никого не было. Только белый лист, прибитый дождём к асфальту, дрожал на ветру, словно пытаясь взлететь. Когда она повернулась обратно, кошка исчезла.

– Маркиза? – позвала Вера, но в ответ услышала лишь эхо собственного голоса, вернувшееся к ней уже чужим, искажённым.

Тогда она, сама не зная почему, сказала вслух:

– Её здесь никогда не было.

Воздух дрогнул, как поверхность воды, в которую бросили камень. Где-то вдалеке прозвучал детский смех – резкий, ненатуральный, будто из старого радиоприёмника. А кошачья миска у подъезда… миска внезапно покрылась слоем пыли, словно стояла тут неиспользованной годами.

Вера медленно подняла руку к лицу – пальцы дрожали, а на запястье библиотечный шифр пульсировал, будто предупреждая об опасности. Она только что сделала что-то ужасное. Что-то необратимое.

– Первый раз всегда страшно, – раздался голос за спиной.

Тихий Гость стоял под фонарём, но свет почему-то не падал на него, обтекая фигуру, как воду вокруг камня. В его руках была книга в чёрном переплёте, на обложке которой что-то шевелилось, будто пытаясь вырваться.

– Что я сделала? – прошептала Вера.

– Ты стала Корректором, – ответил он, и в его голосе звучала какая-то странная смесь восторга и жалости. – Все мы когда-то стираем что-то впервые. Кого-то. Себя.

Он протянул книгу, и Вера увидела, что на странице, освещённой бледным лунным светом, было изображение рыжей кошки, которое медленно исчезало, как рисунок на мокром песке.

– Но… я не хотела…

– Именно поэтому это сработало, – усмехнулся Тихий Гость. – Настоящие изменения всегда происходят случайно. Специально можно только портить.

Где-то наверху хлопнула форточка, и Вера услышала голос соседки:

– Кто там?