Небесный архив: забытые души. Часть 1

Когда они остановились перевести дух в одной из таких комнат, воздух вдруг наполнился лёгким шелестом – будто кто-то листал невидимую книгу. С потолка посыпались белые хлопья, которые Вера сначала приняла за снег. Но это были бумажные ласточки – сотни, тысячи крошечных птиц, сложенных из страниц.

Они кружили над головами беглецов, образуя то воронку, то спираль, то странные письмена, которые тут же рассыпались. Одна из ласточек – чуть крупнее других, с сизым отливом бумажных крыльев – отделилась от стаи и опустилась прямо в ладонь Веры.

Птица развернулась, превратившись в листок с единственной строкой:

«Смерть – это зеркало, но ты ещё не смотришься в него»

– Его почерк, – прошептала Соня, касаясь кончиками пальцев бумаги. – Тихий Гость…

Внезапно ласточка в руке Веры вспыхнула синим пламенем. Огонь не обжёг кожу, но оставил странное ощущение – будто кто-то провёл пером по её судьбе, делая пометку на полях.

Остальные бумажные птицы вдруг замерли в воздухе, затем разом повернулись в одну сторону – проход, который никто из них раньше не замечал.

– Это… приглашение? – неуверенно спросила Вера.

Алексей кивнул. Его пальцы дрожали, когда он написал в воздухе:

«ОН НЕ ПОМОЖЕТ. НО ПОКАЖЕТ»

Сзади донёсся скрежет – Корректоры были уже близко. Их серые плащи мелькнули в конце коридора, и воздух вокруг них искривился, как бумага под жаром.

Соня первой шагнула в указанный проход.

– Если это ловушка, то хотя бы красивая.

Вера бросила последний взгляд на горящую в ладони ласточку – теперь от послания оставалась лишь пепельная окантовка.

– Что он имеет в виду? Про зеркало…

– Что ты ещё жива, – ответила Соня уже из темноты. – И пока жива – у тебя есть выбор.

Бумажные ласточки вдруг разом взмыли вверх, образуя над их головами живой купол, а затем – рассыпались в ничто.

Корректоры были в двадцати шагах.

Вера и Алексей переступили порог – и тьма поглотила их, как чернила, впитывающиеся в промокашку.

Последнее, что она услышала перед тем, как сознание начало таять – смех.

Тихий.

Знакомый.

И совершенно нечеловеческий.

Глава 4. Охота на ошибку

Тьма расступилась, как занавес в театре абсурда, открыв перед ними мост, которого не могло быть. Чёртов мост – древний, скрипучий, свисающий над бездной, где вместо воды клубился туман из обрывков газет и сгоревших страниц. Доски под ногами Веры прогибались с тихим стоном, будто каждый шаг причинял им невыносимую боль. Алексей шёл впереди, его пальцы сжимали перила так, что костяшки побелели. Вера видела, как его губы шевелятся – он что-то писал в воздухе, но буквы не появлялись, словно Архив больше не принимал его чернил.

– Они близко, – прошептала Соня, оглядываясь назад. Её шрамы-шифры светились в темноте, как номера страниц в запретном каталоге.

Мост дрогнул. Где-то в тумане раздался скрежет – Корректоры нашли их след.

Алексей внезапно остановился. Его руки взметнулись вверх, будто ловя невидимые нити, и вдруг… мост начал меняться. Доски под их ногами перестраивались, складываясь в ступени, перила вытягивались в балюстраду, а бездна под ними наполнялась призрачными очертаниями – теперь под ними был не хаос, а лестница, уходящая вниз, в самое сердце Архива.

– Как ты… – начала Вера, но Алексей покачал головой. Его лицо покрылось каплями пота, а на пальцах выступила кровь – будто кто-то резал их невидимым перочинным ножом.

– Он переписывает реальность, – пояснила Соня, помогая Алексею спуститься. – Но каждый раз это стоит ему части души.

Лестница вела в зал, похожий на вокзальный терминал времён упадка – высокие потолки, закопчённые стены, скамейки с выцветшими номерами. По углам стояли чемоданы, набитые пожелтевшими письмами, а с потолка свисали таблички с названиями городов, которых не существовало: «Забвение», «Покой», «Ложная память».

И посреди этого хаоса – он.

Доктор Лютиков сидел за столиком в центре зала, попивая чай из фарфоровой чашки. Его медицинский халат был безупречно чистым, в отличие от всего вокруг.

– Вера, – улыбнулся он, будто они встретились на светском рауте. – Я так ждал этого разговора.

Алексей шагнул вперёд, но Лютиков лишь поднял руку – и Молчальник замер, словно попав в невидимые путы.

– Не волнуйся, я не причиню ей вреда. Я ведь врач, верно?

Он отодвинул чашку и достал из кармана халата тонкую папку. Внутри лежала единственная фотография – Вера, смеющаяся на какой-то вечеринке, в платье, которого она не помнила.

– Красивая картинка, не правда ли? – Лютиков провёл пальцем по снимку. – Ты счастлива здесь. Без тревог, без вопросов. В мире, где нет Архива, нет Корректоров, нет… – он бросил взгляд на Соню, – дубликатов.

Вера почувствовала, как в груди закипает гнев.

– Это ложь.

– Всё – ложь, – согласился Лютиков. – Но некоторые лжи удобнее других.

Он щёлкнул пальцами, и стены зала растворились, открывая вид на идеальный город – солнце над крышами, зелёные парки, детей на качелях. Вера узнала улицы своего детства, но… улучшенные, как отретушированная фотография.

– Мой мир, – прошептала она.

– Твой ковчег, – поправил Лютиков. – Ты можешь вернуться. Просто скажи «да».

Соня застонала, схватившись за голову – её шрамы кровоточили, как будто кто-то пытался стереть их ластиком.

– Не слушай его! Он же…

– Хранитель Порогов, – закончил Лютиков. – Я решаю, кто войдёт в Архив, а кто… получит второй шанс.

Он протянул Вере руку. На ладони лежал маленький золотой ключик – точь-в-точь как от её первой детской шкатулки.

– Что будет с ними? – кивнула она на Алексея и Соню.

Лютиков вздохнул, как взрослый, уставший от капризов ребёнка.

– Они никогда не существовали. Разве это не милосердно?

В воздухе запахло миндалём – тем самым, что исходил от куклы-плакальщицы. Где-то вдали раздался смех Тихого Гостя.

– Выбирай, Вера, – прошептал Лютиков. – Дверь уже открыта.

Алексей, всё ещё скованный невидимыми путами, вдруг смог пошевелить пальцем. На его ладони выступила кровь, складываясь в одно-единственное слово:

«ПОМНИ»

И Вера вспомнила.

Вспомнила боль разделения.

Вспомнила ложь «идеального» мира.

Вспомнила, что ключ в руках Лютикова – не золотой, а покрытый позолотой.

– Нет, – сказала она.

Лютиков вздохнул.

– Жаль.

И тогда зазвонил телефон на столе – старый дисковый аппарат, которого там не было секунду назад.

Лютиков поднял трубку, выслушал что-то и вдруг побледнел.

– Она… здесь?

На другом конце провода кто-то засмеялся.

И Вера узнала этот смех.

Кукла-плакальщица вышла на охоту.

                                              * * *

Звонок телефона оборвался так же внезапно, как начался. Лютиков медленно положил трубку, его пальцы оставили на чёрном пластике влажные отпечатки. Вера видела, как капля пота скатилась по его виску, хотя в зале было прохладно – почти холодно.

– Она идёт, – прошептал он, и в его голосе впервые зазвучало что-то, отдалённо напоминающее страх.

Алексей воспользовался моментом – его руки дрогнули, и невидимые путы лопнули с тихим звоном разбитого стекла. Он схватил Веру за руку, его пальцы были липкими от крови, но тёплыми – живыми.

– Бежим, – выдавила Соня, её шрамы теперь пульсировали багровым светом, будто предупреждая об опасности.

Лютиков не пытался их остановить. Он просто сидел за столом, разглядывая свои идеально чистые ногти, как вдруг стены зала задрожали и осыпались, словно декорации в плохо сделанном спектакле.

И открылась река.

Широкая, чёрная, пахнущая железом и ладаном, она текла прямо посреди разрушенного зала, унося в своих водах обрывки писем, фотографий, страниц дневников. Волны шлёпали о невидимые берега с мокрым звуком целующихся губ.

– Река Чернил, – сказала Соня, и её голос дрогнул. – Она смывает всё, что было вычеркнуто из реальности.

Алексей сделал шаг назад – одна капля брызнула ему на ботинок, и кожа тут же потемнела, покрылась строчками мелкого текста, как страница старого письма.

– Как перейти? – спросила Вера, но ответ пришёл сам – из воды начали подниматься мостки, сложенные из переплетённых конвертов, скреплённых восковыми печатями. Каждый шаг по ним оставлял вмятины, из которых сочились чёрные чернила.

Они переходили реку медленно, боясь оступиться. Вера заглянула в воду и увидела лица – сотни, тысячи лиц, которые всплывали на мгновение и тут же растворялись в чёрной пучине. Одно из них показалось ей знакомым – женщина с добрыми глазами… мать? Память снова дрогнула, пытаясь выловить из забвения хоть что-то, но было поздно – образ уже исчез.

– Не смотри, – предупредила Соня. – Это те, кого Архив признал ошибкой.

Последний мосток подался под ногами, едва они ступили на противоположный берег. Река внезапно взбурлила, волны поднялись выше человеческого роста, и на секунду Вера увидела целый город, отражённый в чёрной воде – её город, но искажённый, с пустыми окнами и слишком длинными тенями. Затем вода схлынула, унося с собой этот образ.

Они стояли теперь в узком коридоре, стены которого были покрыты полками. На полках – куклы. Десятки, сотни кукол: фарфоровых, тряпичных, восковых. У всех были слишком большие глаза и одинаковые платья в мелкую клетку.

И одна из них – в самом углу – плакала.

Кукла-плакальщица сидела, поджав колени, её стеклянные слёзы оставляли чёрные следы на щеках. Когда Вера приблизилась, кукла подняла голову – и засмеялась.

Звук был настолько неожиданным, что Вера отпрянула. Смех куклы напоминал скрип несмазанных качелей, в нём не было ни радости, ни веселья – только бесконечная, леденящая душу ирония.

– Она смеётся, потому что знает, – прошептала Соня.

– Что знает?

– Что твоё освобождение – чья-то потеря.

Кукла вдруг встала, её тряпичные ноги неестественно подрагивали. Она подошла к краю полки и указала пальцем – нет, не на Веру, а куда-то за её спину.

Они обернулись.

В конце коридора стояло зеркало. И в нём…

Не её отражение.

Не Соня.

А третья.

Та, что должна была исчезнуть.

– Кто… – начала Вера, но кукла снова засмеялась – на этот раз так громко, что с полок посыпались другие игрушки.

Алексей схватил Веру за руку и потащил прочь, к выходу из коридора. Соня бежала за ними, её дыхание стало прерывистым, неровным.

– Она здесь, – повторяла Соня. – Она наконец нашла нас.

За спиной раздался звук бьющегося стекла – зеркало треснуло.

И из трещины вытянулась рука.

Белая.

Худая.

Совершенно настоящая.

                                              * * *

Белая рука замерла в воздухе, пальцы растопырены, как будто что-то ищут на невидимой странице. Вера почувствовала, как волосы на затылке поднялись – кто-то невидимый дышал ей в шею, оставляя мурашки, которые бежали вниз по позвоночнику.

– Не оборачивайся, – прошептала Соня, её голос дрожал, как струна перед разрывом. – Это Он. Первый Читатель.

Алексей стоял неподвижно, его глаза расширились, зрачки поглотили радужку, став двумя черными точками на фоне внезапной бледности. Его губы сложились в беззвучное слово: «НЕДВИЖИМЫ».

Воздух стал густым, как сироп. Вера пыталась пошевелить рукой – мышцы не слушались, будто её тело забыло, как подчиняться. Из углов комнаты выползали тени – не такие, как у Корректоров. Эти были тоньше, прозрачнее, почти неосязаемые, но от них веяло таким холодом, что на ресницах Веры выступил иней.

Тени обошли их кругом, не приближаясь, но и не отпуская. Вера чувствовала – их разглядывают. Изучают. Как рукопись перед карандашной правкой.

– Он… читает нас? – еле выдохнула она.

Соня кивнула, едва заметно. Её шрамы-шифры светились тускло, как угасающие угли.

Вдруг тени отпрянули. Воздух снова стал подвижным, и Вера едва не упала вперёд, когда её тело наконец послушалось.

– Почему он…

– Нашёл неинтересными, – закончила за неё Соня. – Следующая глава будет веселее.

Алексей схватил их за руки и потащил дальше по коридору, который теперь вёл вниз, спиралью, напоминающей внутренность раковины. Стены здесь были покрыты полками с книгами, но, когда Вера попыталась разглядеть названия, буквы расползались, как тараканы от света.

Спираль вывела их в круглую комнату. В центре стояло зеркало в раме из тёмного дерева, покрытой сложной резьбой – при ближайшем рассмотрении Вера поняла, что это не узоры, а бесконечный текст, вырезанный настолько мелко, что прочесть его было невозможно.

В зеркале отражался старик. Не Олег – другой, ещё более древний, с кожей, похожей на пергамент, и глазами, в которых плавали буквы, как рыбы в аквариуме.

– Зеркало Создателя, – прошептала Соня. – Он… настоящий?

Старик усмехнулся, и его отражение сделало то же самое с опозданием в секунду – странная рассинхронизация, от которой закружилась голова.

– Настоящий? – его голос звучал как шелест страниц. – Я был настоящим. До того, как стал этим.

Он постучал костяшками по стеклу, и оно задрожало, как поверхность воды.

– Ты пришла за ответами. Их у меня нет. Только признания.

Вера сделала шаг вперёд.

– Кто вы?

– Первый Библиотекарь. Последний Читатель. Узник зеркала. – Он вздохнул, и в зеркале заклубился туман. – Мы все – души, переписанные от скуки.

– Чьей скуки?

– Того, кто начал эту историю. – Старик подошёл ближе, его лицо заполнило всё зеркало. – Архив – это черновик. Мир за его пределами – чистовик. А между ними…

– Дверь, – догадалась Вера.

Старик засмеялся, и смех его был удивительно молодым.

– Нет. Между ними – автор.

Он отступил, и в зеркале показалась комната за ним – бесконечная библиотека, где полки уходили ввысь дальше, чем видел глаз. И между стеллажами двигались фигуры в серых халатах.

– Корректоры, – прошептала Соня. – Они идут сюда.

Старик кивнул.

– У вас есть до восхода луны. После… – он махнул рукой, и изображение в зеркале изменилось: город, её город, но с пустыми улицами и зданиями, покрытыми плесенью. – После будет это.

Алексей вдруг схватился за голову – из его ушей потекли чернила, густые, как кровь. Он упал на колени, его пальцы судорожно чертили на полу:

«СОНЯ ДОЛЖНА ВОЙТИ»

Соня отпрянула.

– Что? Нет!

– В зеркало, – прошептала Вера, понимая. – Чтобы разрушить систему изнутри.

Старик в зеркале склонил голову.

– Выбор за вами. Но помните – смерть, это не дверь.

– А зеркало, – закончила за него Вера.

Где-то в коридорах Архива раздался смех куклы-плакальщицы.

Луна поднималась.

Время истекало.

                                              * * *

Соня стояла перед зеркалом, её отражение дрожало, как текст на плохо закреплённой странице. Шрамы-шифры на её лице светились теперь багровым, будто под кожей текла раскалённая типографская краска. Она повернулась к Вере, и в её глазах не было страха – только странное спокойствие, какое бывает у тех, кто наконец увидел последнюю строку своей истории.

– Ты понимаешь, что это значит? – спросила Вера, чувствуя, как комок подступает к горлу. Её пальцы сжали рукав Сони, словно пытаясь удержать то, что и так уже ускользало.

– Что я должна исчезнуть, чтобы ты осталась? – Соня улыбнулась, и в этой улыбке было что-то от той девочки с фотографии, которую Вера так и не вспомнила до конца. – Но я ведь и так была стёртой. Теперь я просто… завершу предложение.

Алексей поднялся с колен, его руки дрожали, но он успел написать на стене кровоточащими пальцами:

«НЕТ ДРУГОГО ВЫХОДА»

Буквы сочились, как свежие раны.

Где-то в коридорах Архива раздался скрежет – Корректоры приближались. Воздух наполнился запахом горящей бумаги и чего-то ещё – сладкого, химического, как яд в конверте.

– Они уже здесь, – прошептал старик в зеркале. Его образ начал расплываться, как чернила под дождём. – Луна почти взошла.

Соня сделала шаг к зеркалу. Её пальцы коснулись поверхности – стекло не сопротивлялось, стало мягким, как плёнка на молоке.

– Подожди! – Вера схватила её за плечо. – Может, есть другой способ…

– Всегда есть другой способ, – Соня повернулась, и Вера увидела в её глазах все те воспоминания, которые они разделили – детство, которого не было, смех, который никто не слышал, боль, которую никто не признавал. – Но этот – мой.

Она прижала ладонь к щеке Веры. Кожа к коже. Шрам к шраму.

– Мы были целыми, – прошептала Соня. – Хотя бы в самом начале.

И бросилась в зеркало.

Стекло не разбилось. Оно приняло её, как вода принимает камень – с тихим всплеском, кругами, расходящимися к краям. На мгновение Вера увидела, как Соня плывёт в этом странном пространстве, её волосы разметались, как строки разорванного письма. Потом она коснулась отражения старика – и оба исчезли.

Архив содрогнулся.

Пол под ногами Веры заходил волнами, как лист бумаги на ветру. Стены комнаты начали осыпаться, обнажая пустоту за ними – не тьму, а нечто более страшное: чистую, незаполненную белизну, где не существовало ни строк, ни букв, ни даже намёка на историю.

Алексей схватил Веру за руку и потащил к выходу, который вдруг появился в стене – чёрный провал, окаймлённый трещинами, как разбитая рамка. Они бросились вперёд, едва успевая переступать по кускам рушащегося пола.

Позади раздался смех.

Не куклы.

Не Тихого Гостя.

А тот, что звучал как скрип пера по бумаге – сухой, безрадостный, бесконечно усталый.

Вера обернулась в последний момент перед тем, как переступить порог.

В центре комнаты, где было зеркало, теперь стояло существо в сером халате – без лица, без глаз, только длинные пальцы, сложенные в странном жесте, будто оно что-то переписывало в воздухе.

Первый Читатель.

Он поднял руку – не чтобы остановить их, а будто махал на прощание.

– Продолжение следует, – донёсся его шёпот, и дверь захлопнулась.

Они оказались в пустой комнате.

Стены.

Окно.

Кровать.

На подоконнике лежала книга – та самая, с пустыми страницами, с которой всё началось.

Только теперь на последней странице был отпечаток руки.

И подпись:

«Соня. Настоящая»

Где-то за окном засмеялась кукла.

Но это уже была другая история.

Глава 5. Пробуждение в пустой комнате

Сознание возвращалось медленно, как чернила, просачивающиеся в промокашку. Вера открыла глаза и сразу поняла – что-то не так.

Комната была пустой. Не просто лишённой мебели – пустой до жути, до звона в ушах. Стены белые, без единого пятна, без теней, будто здесь никогда не было ни света, ни тьмы. Пол холодный, голый, без трещин, без пылинок. Даже воздух казался стерильным, будто его только что вынули из герметичной упаковки.

Только книга.

Она лежала ровно по центру комнаты, как на пьедестале. Тот самый фолиант с пустыми страницами, который Вера нашла в самом начале. Но теперь на обложке появилось название, вытесненное золотом:

«Небесный Архив. Том 1»

Вера подняла книгу – пальцы сами раскрыли её на последней странице.

Отпечаток руки.

Не её. Пальцы чуть длиннее, ладонь уже. И под ним – подпись, выведенная аккуратным почерком, который она видела лишь раз: на фотографии в салоне Ильи.

«Соня. Настоящая»

Вера провела пальцем по отпечатку. Чернила были сухими, но на секунду ей показалось, что они тёплые, как живая кожа.

Она захлопнула книгу и огляделась. Дверь в комнате была только одна – деревянная, без ручки, с крошечным замочным отверстием. Вера поднесла к нему книгу – щёлк.

За дверью оказался город.

Её город.

Но не е.

Люди шли по улицам, но их движения были слишком плавными, слишком… правильными. Как будто кто-то заранее продумал каждый шаг, каждый поворот головы. Женщина в красном пальто остановилась у витрины – ее улыбка появилась ровно в тот момент, когда взгляд упал на красивое платье. Мужчина с газетой замер на полуслове, будто ждал, пока кто-то допишет за него реплику.

И глаза.

У всех были одинаковые глаза – чуть стеклянные, чуть пустые, как у кукол.

Вера зашагала по тротуару, чувствуя, как её тело – настоящее, живое, неотредактированное – выделяется на этом фоне. Прохожие не замечали её, но их взгляды скользили мимо с такой нарочитой аккуратностью, что становилось ясно: они притворяются, будто не видят.

– Вы… – Вера схватила за руку девушку с собачкой. – Вы знаете, где я?

Девушка остановилась. Повернулась. Улыбнулась.

– В своём городе, конечно.

Её голос звучал как запись – чётко, но без интонаций.

– Что здесь происходит?

– Всё идёт по плану, – ответила девушка и потянула поводок. Собака – идеально ухоженный пудель – тронулась с места ровно в тот же момент.

Вера отпустила её руку и отступила.

План?

Чей план?

Она обернулась – на углу стоял фонарщик, тот самый, что зажигал огни для потерявших надежду. Но теперь его фонарь был пуст, а сам он смотрел прямо на Веру, не скрываясь.

– Они переписали реальность, – сказал он просто. – Но кое-что осталось.

– Что?

– Ты.

Он указал на книгу в её руках.

– И это.

Фонарщик повернулся и зашагал прочь, его плащ колыхался, как пергаментный свиток.

Вера раскрыла книгу снова.

На последней странице, под отпечатком Сони, появилась новая строка:

«Глава 2. Мистический бунт»

Где-то вдали заиграл флейтист. Его мелодия звучала как похоронный марш.

Но это уже была другая история.

                                              * * *

Музыка флейтиста висела в воздухе, как дым после пожара – тяжёлая, густая, пронизанная нотами, которые не звучали, а скорее оседали на коже мелкой дрожью. Вера шла на этот звук, пробираясь сквозь толпу кукольных людей, чьи лица теперь казались слепленными из воска – слишком гладкими, слишком безжизненными.

Парк встретил её пустыми аллеями. Скамейки стояли криво, будто их расставил кто-то, кто лишь слышал описание скамеек, но никогда не видел их. Деревья тянули голые ветви к серому небу, и на одной из них – на той самой, где когда-то сидела девочка с куклой – теперь висел флейтист.

Не в петле.

Не на верёвке.

Просто висел в воздухе, будто забыл, что должен подчиняться гравитации. Его пальцы перебирали инструмент, но сам он не дышал, не моргал, не проявлял никаких признаков жизни, кроме этих жутковато-красивых звуков, вытекающих из флейты.

– Ты… – начала Вера, но голос застрял в горле.

Флейтист повернул голову. Его глаза были закрыты, но она чувствовала – он видит её. Видит по-настоящему, в отличие от тех, кто остался за воротами парка.

– Они уже переписали тебя, – сказал он, и его голос звучал так же, как музыка – печально и торжественно. – Но ещё не успели вычеркнуть.

Он поднёс флейту к губам, и мелодия сменилась – теперь это был похоронный марш, но не для одного человека, а для целого мира. Деревья закачались в такт, с них посыпались листья – не зелёные и не жёлтые, а серые, как пепел.

– Где Григорий? – крикнула Вера поверх музыки.

Флейтист не ответил. Он лишь указал инструментом в сторону старого дуба – того самого, где когда-то было дупло с ключом.

Дуба больше не существовало.

На его месте лежал осколок зеркала, размером с ладонь. Вера подняла его – стекло было холодным, как лёд, и не отражало ничего, кроме трёх слов, нацарапанных с обратной стороны:

«Они уже идут за тобой»

В этот момент музыка оборвалась.

Вера подняла глаза – флейтист исчез. На ветке, где он только что висел, теперь сидела ворона с человеческими глазами. Она каркнула один раз – звук был настолько похож на смех Тихого Гостя, что Вера вздрогнула.

– Кто идёт? – спросила она у пустоты.

В ответ ворона расправила крылья – под ними не было перьев, только белые страницы, исписанные мелким почерком. Она взлетела, и Вера увидела, что на каждой странице – одно и то же слово, повторяющееся снова и снова:

«Корректоры»

Осколок зеркала в её руке вдруг стал горячим. Вера едва не выронила его – стекло потемнело, и в нём появилось отражение. Не её.

Сони.

Она стояла в какой-то белой комнате, её руки прижаты к невидимой стене, губы шептали что-то, чего нельзя было разобрать.

– Соня! – крикнула Вера.

Отражение подняло голову. Улыбнулось.

И разбилось на тысячи осколков, которые тут же рассыпались в воздухе, как дождь из алмазов.

В руке у Веры осталась только записка – крошечный клочок бумаги, которого там не было секунду назад.

«Найди меня»

Где-то за спиной раздался скрип – как будто кто-то открыл дверь, которой не существует.

Вера обернулась.

По аллее шли трое в серых халатах.

                                              * * *

Алексей стоял под фонарём, который не давал света – лишь тень, слишком густую для такого хмурого утра. Его руки были покрыты свежими шрамами, будто кто-то вырезал на коже буквы, а потом поспешно зашил раны. Когда он увидел Веру, его глаза расширились – не от радости, а от предчувствия.