Даскпайн

Лукас поднял взгляд.

– Какой знак?

– Не знаю. Он говорил только: "Он смотрел на меня". Всё.

Комната притихла. Даже воздух, казалось, стал плотнее.

Где-то вглубине станции дрогнула труба. Металл протянул стон, похожий на вздох.

И ужин продолжился в полной тишине.

Воздух в столовой стал гуще. Лампы продолжали гудеть над головами, изредка подмигивая, будто от усталости. Пар от еды постепенно рассеивался, оставляя после себя запах варёных овощей и дешёвого металла. Некоторые доедали, но разговор уже перетянул внимание на себя.

– …И когда нашли каску, – повторил Эйден, подаваясь вперёд, – в ней была кровь. И нижняя челюсть. Как будто всё остальное тело исчезло, испарилось.

Он говорил тихо, с нажимом, в голосе слышалось едва сдерживаемое удовольствие – он явно любил рассказывать страшные истории, особенно когда ему давали слушателей.

– Думаешь, правда? – спросил Майло, приглушённо. Он обхватил свою кружку, словно пытаясь согреться не только руками, но и мыслями.

– Мой друг не врал, – отозвался Эйден. – Его дядя потом много пил. Говорил, что слышал звуки из-под пола. Что кто-то шептал ему, когда он спал.

– Шёпот на станции… – пробормотал Сэмми, сжав ложку в пальцах. – Это прям как в рассказе, который я читал. Только там всё начиналось с символов.

Лукас приподнял бровь, но промолчал. Ему казалось, что он уже слышал это – не от Сэмми и не в книге, а будто в собственной голове.

– Символов? – переспросила Киара. – Что за символы?

– Похожи на круг, – ответил Сэмми. – Но не полный. Внутри как будто… глаз. Или спираль, как у моллюсков. В рассказе они начали появляться на стенах, а потом и на людях.

– На людях? – переспросила Роза, фыркнув. – Это уже перебор.

– Да, – кивнул Сэмми, немного смущённо. – Просто вспомнилось.

– Много выдумок, – буркнул Луис, который до этого молчал. – Но всё-таки тут… странно. Тихо слишком. И слишком темно.

Ноа пересел ближе к Розе, стараясь выглядеть беззаботно, но взгляд его бегал.

– Честно говоря, мне уже не нравится эта станция, – выдавил он, криво улыбаясь. – Даже еда… будто не для нас, а чтоб мы не умерли.

– Так и есть, – отозвался Эйден. – Здесь всё сделано, чтобы ты выжил. Но не обязательно остался целым.

Все переглянулись.

Тишина вернулась.

Где-то в углу треснула лампа. Сухо, хрустко. Лампочка продолжала гореть, но её свет стал мерцать.

Лукас опустил взгляд в пустую миску. Он чувствовал, как воздух становится плотнее, будто сам начинает слушать.

Что-то приближалось.

И это было лишь начало ночи.

В столовой стало тише, как будто сама станция замерла, слушая. Никто не шутил. Никто не доедал. Слова Эйдена повисли в воздухе и не торопились рассеяться.

Луис Баркли отодвинул поднос с едой. Его плечи напряжены, пальцы сжаты в кулаки на столешнице. Он не говорил ничего с тех пор, как сел, но теперь будто с трудом прорвал молчание:

– Здесь… что-то не так.

Все обернулись.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросил Джейк.

– Слишком тихо. Даже для такой станции. Я… – Луис провёл рукой по лицу. – Это не первый мой объект. Но тут всё по-другому. Тишина тут будто глухая. Она слушает.

Киара нахмурилась, подняв голову.

– Слушает?

– Да. – Он перевёл взгляд на неё. В его глазах мелькала настоящая тревога. – Вы не чувствуете? Как будто кто-то рядом, но ты не видишь. Но точно знаешь, что он есть.

– Это просто нервы, – попытался сгладить Джейк. – Мы все напряжены. Новое место, смена климата…

– Нет, – отрезал Луис. – Я не о страхе. Я говорю о предчувствии. Оно не уходит. И началось не здесь. Оно началось ещё в самолёте. В тот момент, когда мы приблизились к этой чертовой впадине.

Сэмми медленно поставил кружку.

– Мне снился сон, – сказал он. – Там была станция, как эта, только заброшенная. И лестница, уводящая вниз… вниз, куда не доходил свет. Кто-то звал меня. А потом за мной захлопнулась дверь.

Майло сдвинул очки, пробормотал:

– А я… фотографировал стену, у лестницы. Там был странный след. Как будто… когти. Широкие, глубокие.

Роза скрестила руки.

– Вы все с ума сходите?

– Я не сплю уже вторую ночь, – прошептал Луис, не глядя ни на кого. – Когда засыпаю, слышу шаги. Они идут медленно, скрежещут. Я в наушниках, в тишине – но всё равно слышу. А когда открываю глаза – они затихают. Но чувство остаётся.

Эйден усмехнулся, пытаясь снять напряжение:

– Окей, хватит на сегодня. Это база, а не дом с привидениями. Мы просто наелись и перегрелись. Вернёмся – развеемся.

– А ты тоже это слышал? – тихо перебил его Луис.

Эйден замер.

– Что?

– Ты слышал, как кто-то идёт. Сегодня. До того, как все собрались.

Эйден открыл рот, но не ответил.

Молчание.

Лампа у входа мигнула.

Лукас почувствовал, как по позвоночнику прошёл холод.

Что бы это ни было – оно было рядом.

И оно слушало.

Ребята выходили из столовой не спеша. Разговоры стихли. Кто-то молчал, кто-то обменивался короткими фразами. Лукас шёл в середине группы, чуть позади Эйдена и Майло. Сзади слышался цокот шагов Луиса – тяжёлых, неуверенных, будто он каждый шаг ставил с опаской.

Коридор, ведущий к комнатам отдыха, был длинным и освещён редкими потолочными лампами. Свет в них пульсировал с едва заметной задержкой – то слишком ярко, то приглушённо. Лукас поймал себя на том, что идёт с затаённым дыханием, прислушиваясь не к звукам, а к паузам между ними.

Они свернули за угол, и он вдруг замедлил шаг.

На стене, рядом с стальной аркой, ведущей в зону отдыха, что-то было нарисовано. На первый взгляд – пятно. Но когда он подошёл ближе, в сердце кольнуло.

– Подождите, – сказал он.

Все остановились. Эйден обернулся:

– Что?

Лукас не ответил, подошёл к стене, провёл пальцами по шероховатому бетону.

Это был символ. Вырезанный, будто ногтями или чем-то острым. Почти стёршийся, но всё ещё читаемый: круг с треугольником внутри, пересечённый изломанной линией. Внутри – крошечные точки, словно глаза.

– Кто это сделал? – спросил он вполголоса.

Майло подошёл следом, достал старую «мыльницу» – цифровую камеру, которую он всё время таскал в кармане куртки, – и сделал снимок.

– Интересно… – пробормотал он. – Этот знак… я видел его.

– Где? – спросила Киара.

– В книге. У отца была странная коллекция, он интересовался… древними верованиями. Этот символ, кажется… связан с чем-то, что называется «Дыхание пустоты».

– Очень обнадёживающе, – хмыкнул Эйден.

Лукас не слышал их. Его разум будто зацепился за воспоминание – сон, который он видел накануне. Там, среди серых стен и темноты, он видел похожий символ. Он был вырезан на стене, где капала чёрная жидкость.

«Это был не просто сон», – подумал он.

Флинт подошёл, быстро осмотрелся:

– Это может быть просто чья-то выходка. Давайте не разводить панику. Пошли дальше.

Лукас замер, ещё раз взглянул на знак. Он не был новым. Но и не был старым.

Он будто… обновлялся.

Как будто кто-то приходил сюда ночью и выцарапывал его заново.

С каждым днём.

Комната отдыха на станции «Чёрная Впадина» напоминала убежище из другого времени. Стены здесь были не металлическими, а обшитыми панелями с тёплой текстурой дерева. Стол в центре, круглый и потёртый, был уставлен кружками, термосами с чаем и дешёвыми печеньями. В углу – старый проигрыватель, из которого тихо лилась едва различимая джазовая мелодия. На полках – пара колод карт, забытая настольная игра и, почему-то, пожелтевшие книги без обложек.

Лукас сел рядом с Майло и Эйденом. Остальные расселись полукругом. Кто-то откинулся на спинку кресла, кто-то стоял, облокотившись на стену. В комнате было тепло, даже слишком. После холодных коридоров она казалась капканом – уютным, но замкнутым.

– Никто не против партии в «войну»? – спросил Джейк, поднимая колоду карт.

– Только если проигравший заваривает следующий чай, – фыркнул Эйден.

Смех прозвучал приглушённо. Усталый.

Лукас смотрел на пар от своей кружки. Он поднимался медленно, закручивался в воздухе, словно повторяя узор, который они только что видели на стене. Он чувствовал, как что-то в нём не даёт расслабиться. Хоть все здесь были живыми, настоящими, что-то за пределами этой комнаты – нет.

– Вы заметили, – тихо начал Ноа, – что Рой и Мартин куда-то исчезли?

Все притихли. На несколько секунд повисло молчание.

– Может, на доклад ушли, – предложила Роза. – Или у них своё помещение.

– Они не говорили, что куда-то уйдут, – заметила Киара. – А Мартин вообще был бледный как смерть, когда мы приехали. Мне показалось, что он не хотел оставаться здесь.

– Он всегда такой, – фыркнул Луис, впервые заговорив за вечер. – Мягкий. Не для этих мест.

– Что ты хочешь сказать? – насторожился Эйден.

– Я хочу сказать, – продолжил Луис, – что мы остались тут сами. На первую ночь. И это не просто так. Я это чувствую.

Лукас перевёл взгляд на окна. За мутным стеклом метель усиливалась. Казалось, что за стеной – лишь пустота. Мир кончался в этом помещении. Всё, что было вне, – не для людей.

Майло потянулся к полке, достал старую шахматную доску. Начал расставлять фигуры.

– Хоть кто-то будет думать о чём-то логичном, – пробормотал он.

Лукас чуть улыбнулся. Но внутри чувствовал, как чай становится горьким. Комната отдыха больше не казалась безопасной. Скорее – затишьем. Перед чем-то большим.

Тепло комнаты отдыха держалось странно – неровными волнами, словно его источником был не радиатор под окном, а сама станция, и она то разрешала им согреться, то снова отодвигала тепло, как жадная хозяйка пледа. На столе стояли кружки; кто-то уже разложил карты, но партия не начиналась – колода лежала между двумя ладонями, как предмет для гадания. За полкой с книгами тихо потрескивал старый проигрыватель; игла то и дело цепляла пыль и выдавалась в шорох, похожий на шаги снаружи.

– Дашь? – Эйден кивнул на колоду. Джейк протянул её, не глядя, как будто то, что было в комнате, происходило в другой реальности, параллельной его мысли.

Лукас сидел боком к двери. Так спокойнее: видеть вход и коридор за мутным стеклом. Слева – Майло, он водил пальцем по экрану планшета, увеличивая снятое фото символа. Картинка расползалась на пиксели, но форма держалась – круг, треугольник, надломленная линия, точки, похожие на глазницы.

– Он как будто вырезан в несколько приёмов, – сказал Майло. – Не за один раз. И не одним и тем же инструментом. Видишь, тут борозда шире, а тут – тоньше, рванее.

– Может, это разные люди, – предположил Сэмми. – Смена оставляет отметки. Как моряки – татуировки.

– Не хочу быть «моряком» этой станции, – буркнул Ноа и дунул на чай – тот пах пережжённой коркой и чем-то смутно знакомым, почти домашним, но чужим.

В этот момент свет над столом дрогнул. Лампа мигнула, задержалась на полувдохе – и вспыхнула снова, но уже слабее. Шорох с проигрывателя сдвинулся, превратился в редкий, как капли, треск.

– Видели? – подняла голову Роза. – Опять.

Никто не успел ответить: дальний плафон моргнул дважды подряд, как больное веко. За ним – второй. И уже вся комната на мгновение провалилась в полумрак, где лица стали чужими, угловатыми, а глаза – черными провалами. Возврат света оказался резким, болезненным; металл столешницы блеснул, как лед.

– Электрика гуляет, – сказал Флинт, поднявшись. – Ничего удивительного. В таких широтах всё гуляет.

Но даже его голос прозвучал неуверенно.

Лампа у двери слабо зажглась и… продолжила гореть ровно, будто передумала умирать. Лукас поймал своё отражение в стекле – слегка искажённое, сдвинутое, как в витрине, где два слоя стекла не совпадают. На секунду ему показалось, что за его плечом стоит кто-то ещё. Не силуэт – намёк на него, как тень от предмета, которого нет.

– Сделаем паузу с картами, – предложил Джейк и посмотрел на Розу. – Твои?

– Потом, – коротко ответила она. – Мне не нравится этот свет.

Свет словно услышал – тонкая нить накала в плафоне над дверью дёрнулась, глухо щёлкнула, и лампа погасла окончательно. Остальные остались в строю, но теперь в комнате существовал угол, куда свет не доходил вовсе – не из-за мощности, а словно по принципу. Тёмный карман у двери, чёрный как отверстие.

Киара придвинулась ближе к столу, ладони обхватили кружку.

– Нам лучше держаться вместе, – сказала она негромко. – Ночью. Если… если свет ещё раз начнёт.

– Может, это проверка, – сказал Луис, не отводя взгляда от погасшего плафона. – Нас, нервов, дисциплины. У них же повсюду камеры.

– Камеры не мигают, – сухо заметил Майло. – Они просто смотрят.

Он поднял глаза к углу, где красная точка объективчика мерцала ритмично. В такт? Лукас прислушался к гулу станции – низкому, как дальний прибой, – и поймал совпадение: камера «дышала» вместе с базой.

С потолка, из скрытого в панели динамика, шёпотом родился тонкий сигнал, похожий на трель, – технологический, безличный. Тут же стих.

– Ладно, – резюмировал Джейк. – Сбои – сбоями, но мы не расползаемся. Карты, чай, потом – по комнатам, по двое. Кто не рядом с соседом – меняйтесь.

– А если свет вырубится? – спросил Ноа.

– Тогда сидим здесь и ждём, – ответил Джейк. – Вместе.

Лампы удержались. Но больше никто не верил им на слово.

Казалось, станция прицелилась. Она «притворялась» стабильной – лишь на то время, пока люди меряют друг друга взглядами, а карты щёлкают меж пальцев. И всё же каждый из них, даже тот же Флинт, у которого лицо – камень, периодически косился вверх, туда, где свет мог снова споткнуться о тьму.

Лукас поймал своё дыхание: короткое, поверхностное. Он медленно расправил плечи и прислушался к внутренней тишине. Там, в глубине, уже не было города, отцовского крика, воздуха Даскпайна. Там была только станция. И её шаги, которые она ещё не сделала.

Дверь открылась так тихо, что никто не заметил сразу – как если бы сквозняк поднял штору в пустой комнате. Рой Хадсон вступил внутрь без малейшего скрипа подошв. Казалось, он сам – эта станция, ей не нужно заявлять о себе звуком.

– Внимание, – сказал он, и в комнате воцарилась дисциплинированная тишина. Даже игла проигрывателя попала на ровную дорожку и перестала шуршать.

Рой положил на стол тонкую папку, лёгким движением раскрыл. Ни бумаги, ни схем – только список на жёстком пластике, как меню в дешёвой столовой.

– Завтра в 07:30 у лифтового узла – общий сбор. Пункты: проверка индивидуальных страховочных систем; сверка маяков; отработка связи на закрытом контуре; процедура эвакуации при отказе питания; тренажёр «Кабина-4» – посадка/выход. Спуска в шахту не будет. Повторяю – спуска не будет. Это подготовка.

Он поднял взгляд – медленный, по очереди, на каждого, будто расписывал их невидимой росчерком.

– Нарушений режима сегодня не было. Так держать. На время «тихих часов» – после 22:00 – находиться в жилых секциях. Перемещения только в парах. Камеры фиксируют всё. Это и ваша безопасность, и наша ответственность.

– Свет «гуляет», – заметила Роза. – Лампы мигали уже трижды.

– Знаю, – сказал Рой. – Идёт тест. Вы его не видите, но станция проводит самодиагностику перед циклами. Это нормально.

«Нормально», – повторил у себя Лукас и почувствовал, как слово на языке рассыпается на металлическую стружку.

– Вопросы? – Рой повёл взглядом, но никто не решился. – Тогда отдыхайте.

Он уже повернулся к двери, когда Киара всё-таки подняла руку:

– Сэр… почему у нас ощущение, что персонала почти нет? Мы весь день видели только вас, доктора Ли и… кого-то в технической.

Рой не моргнул.

– Лишних людей здесь не держат, – сказал он. – Вы увидите тех, кто вам нужен. В нужное время.

Он ушёл. Дверь закрылась – и свет в погасшем плафоне над дверью пощёлкал, как старый телеграф, но не загорелся. Остальные лампы выдержали.

– «Вы увидите тех, кто вам нужен», – передразнил едва слышно Эйден. – Прекрасно. Надеюсь, я мне нужен сам.

Джейк подтолкнул к центру стола колоду:

– Две раздачи – и по комнатам. Завтра рано.

Лукас поймал на себе взгляды камер. Ему показалось, что одна из них – та, в углу – слегка наклонилась вниз, как собака, пытающаяся понять команду хозяина. И в такт этому «наклону» у него под курткой мягко щёлкнул маяк: краткая вибрация, как напоминание, что он – под наблюдением.

За стеклом коридора мимо прошёл белый силуэт – доктор Ли. Она не заглянула внутрь. Прошла, опустив взгляд. И всё равно Лукас ощущал, будто она отметила присутствие каждого в комнате, как галочки в невидимом списке.

– Пора закругляться, – произнёс Джейк громче, чем требовалось. – Всё, ребята. Три минуты и разбегаемся.

Ему никто не возражал. Станция глядела.

Разошлись нехотя, как дети после последнего урока, но без смеха. В коридоре воздух был прохладнее; тусклый свет делал металл похожим на мокрый асфальт. Лукас задержался, позволил остальным уйти впереди, и двинулся рядом с Эйденом – тот автоматически свернул к курилке, будто туда вела отдельная тропа.

Курилка оказалась маленькой, квадратной, с двумя металлическими лавками и вытяжкой, которая гудела отдельным тоном, на пол-ступени выше общего гомона станции. На стене – табличка «Не задерживаться», под ней – чужая, старая надпись гвоздём: «Дыши». Кто-то когда-то оставил её для себя.

– Классное напутствие, – хмыкнул Эйден, доставая сигареты. – Будто мы забываем.

Лукас молча кивнул, взял сигарету, не зажигая. Перекатывал между пальцами. Он всегда так делал, когда ещё не был готов вдохнуть.

– Про Даскпаин расскажи, – сказал Эйден, склонившись к пламени. – Ты ведь почти не говоришь о доме.

Пламя у зажигалки на секунду дрогнуло – Лукас поднёс свою, щёлкнул. Огонь его «материной» зажигалки загорелся ровно, без капризов, и эта правильность, простой, узнаваемый щелчок вдруг сделали пространство мягче.

– Там всегда холодно, – сказал он. – Но не такой холод. Уличный – честный. Дышишь, и больно, но понятно. Здесь… воздух без запаха, как вода из-под двери.

– А отец? – спросил Эйден, не глядя.

– Отец – как город. Тяжёлый. Громкий. Когда молчит – хуже, чем когда кричит.

Эйден выпустил дым – он поднялся к решётке и тут же исчез.

– У меня брат был, – сказал он. – Старший. Вернулся после вахты на другой станции – не здесь, южнее. Вернулся… как пустой дом. Снаружи тот же, а внутри – никого. Он садился есть и не ел. Смотрел в стену и слушал. Я думал, музыку – у него вечно наушники. А он говорил: «Слушаю паузы». И я тогда не понял. А теперь – начинаю.

– Он… – Лукас не нашёл слова, и Эйден не дал ему мучиться.

– Нет его, – коротко ответил он. – Просто однажды ушёл на работу и не вернулся. Не на вахту. В наш магазин. Между домом и магазином десять минут. Он не дошёл. Как будто растворился на перекрёстке.

Лукас сжал сигарету так, что бумага хрустнула.

– В городе мы прячемся в шум, – сказал он. – Здесь прятаться можно только в молчание. Но молчание здесь не пустое.

– Оно занято, – подхватил Эйден. – Как комната в коммуналке: и вещи не видишь, а кто-то дышит в темноте.

Они молчали. Вытяжка гудела. Где-то далеко, за стеной, металлическое эхо с обратным отсчётом дважды отстучало – может быть, автоматический клапан. Лукас подумал о символе – круг с треугольником, линии, точки. В комнате отдыха, на стене у арки, он казался риском. Здесь же, в узкой коробке курилки, мысленный его образ вдруг обрёл глубину, как углубление под ледяной коркой.

– Ты боишься? – спросил Эйден, щурясь в дым.

– Да, – честно сказал Лукас. – Но не того, что под землёй. Того, что внутри.

– С этим сложнее, – тихо усмехнулся Эйден. – Но, знаешь, страх – штука полезная. Он как перчатка: лучше он будет между рукой и железом, чем ничего.

Они докурили. Лукас щёлкнул зажигалкой, будто закрывая дверцу в прошлое. Оба вернулись к исходному коридору молча, и там, на полпути к жилому блоку, свет снова чуть дрогнул – едва заметно, как пульс под кожей.

– Ну что, Харпер, – сказал Эйден, – завтра в семь тридцать. Ты – справа от меня. Если я свалюсь – держи. Если ты – держу я.

– Держим, – кивнул Лукас.

Они разошлись у развилки. Коридор проглотил их шаги без эха.

К дверям жилого сектора они подошли почти одновременно со всеми: Джейк уже распределял пары на ночь, Роза проверяла, закрыты ли аварийные створки, Киара раздавала по кружке тёплой воды «на сон». Казалось, всё под контролем – бытовая дисциплина как броня.

– Где Кейдж? – спросил Ноа, оглядываясь. – Он обычно к ночи появляется, проверяет.

– Не видел его со второй половины дня, – ответил Флинт. – И доктора Ли тоже. Кроме того, как мимо проходила.

– А охрана? – Сэмми поднял брови. – Тут вообще есть охрана?

В коридоре, ведущем к административному блоку, горела только каждая третья лампа. Тьма стояла в ровных промежутках, как чёрные страницы между серыми. Камера над входом мигала, затем замирала, потом снова мигала – ритмично, уверенно. Но людей – никого.

Лукас приложил карту к общей двери, та щёлкнула. Он задержал ладонь на металле чуть дольше – холод въелся в кожу, как напоминание. Внутри холла никого. На стойке – ничего. Терминал на стене светился, показывая стандартную заставку: эмблема станции – чёрное кольцо с разрывом и точкой в надломе. Он понял, что это не совсем тот знак, который они видели – но родство было явным. Официальный силуэт и «уличная» царапина на стене – как печать и подпись.

– Мне это очень не нравится, – сказала Киара, сжимая ремешок маяка. – Совсем никого. Или они все в подземной части?

– Рой сказал – тихие часы, – напомнил Джейк. – Он не обязан держать рядом нянек. Мы сами.

Слово «сами» прозвучало одновременно жёстко и пусто.

– Проверьте, – предложил Майло, – чипы доступа на панели. Если кто-то входил/выходил, система должна показывать журнал.

– Это админ-доступ, – покачал головой Джейк. – Нам туда нельзя.

– Мы и не полезем, – вмешался Луис. – Просто запомним. Сегодня – никого. Если завтра будет так же – это уже правило, а не случайность.

Они двинулись по коридору вглубь жилого сектора. Слева – их комнаты, справа – пустой боковой салон с креслами; там погас свет, и темнота выглядела не чёрной, а густо-серой, как мокрая вата. На скамье у стены лежала скомканная куртка – чужая, не из их группы. На воротнике – бирка с потускневшей надписью «R. D.» – инициалы? Роза остановилась, коснулась ткани краем пальцев.

– Не трогай, – сказал Джейк мягко. – Утром спросим.

Лукас всё время ловил себя на желании оглянуться. Не потому, что ожидал увидеть кого-то – наоборот. Он ждал, что никого не увидит, и именно это – самое страшное подтверждение. Станция была как город после эвакуации: предметы на местах, свет по расписанию, а людей нет. И отсутствие людей звучало громче любого крика.

– Распределяемся, – сказал Джейк, остановившись у их двери. – Пары прежние: Лукас – Майло, Эйден – Ноа, Роза – Киара, Флинт – Сэмми, Луис – я. Если что – маяк, стук по стене, троекратный. Не геройствовать. Никто не ходит один. Даже в санузел.

Никто не возражал. Правила, даже строгие, успокаивают, когда вокруг нет ничего постоянного, кроме гула.

Они начали расходиться по комнатам. Камера у потолка повернулась за Лукасом – он почувствовал это спиной, как взгляд. На долю секунды ему показалось, что красное сияние стала ярче – не мигание, а значок записи. Он не был уверен – но от этого было только хуже.

Перед тем как закрыть дверь, он посмотрел вдоль коридора. Там, где тьма располагалась пятнами, затеплилось что-то среднее между бликом и движением, тихим, как дыхание спящего. Лукас моргнул – тишина снова стала просто тишиной.

Дверь за его спиной щёлкнула, отрезая остатки вечернего гомона. Станция взяла их в ладонь – новобранцев без наставников, без персонала, под тусклыми лампами и с маяками на груди.

«Сами», – повторил Лукас мысленно. – «Посмотрим, что это значит здесь».

Комната встретила их привычной пустотой – той, что за день успела стать почти узнаваемой. На тумбочке кто-то (они не знали кто) оставил два свежих полотенца, аккуратно сложенных вдвое, и прозрачный пакет с надписью «ночной набор»: одноразовые беруши, маска для глаз, миниатюрный флакон с чем-то, что пахло слабым эвкалиптом. «Забота» выглядела как деловая записка: минимум слов, максимум намёка.

– Беруши, – Майло вскинул пакет, ухмыльнулся. – Чтобы не слышать, как станция разговаривает?

– Или чтобы не слышать, как мы, – отозвался Лукас, и сам удивился тому, как у него это вышло – почти шутка.

Он сел на край кровати, подтянул рюкзак, вынул оттуда тетрадь – ту самую, старую, из дома. Положил на колени, не открывая. Рядом – зажигалка. Щёлкнуть? Он удержался. В комнате было достаточно света, чтобы видеть друг друга, но недостаточно, чтобы спрятаться.