Плацебо (#2)

– Ты поклонница Ван дель Соля?

Оборачиваюсь и замечаю рядом девочку с длинной черной косой. Небесно-голубые глаза заинтересованно всматриваются в нарисованные контуры. Ее вытянутое личико в виде тыквенного семечка кажется мне смутно знакомым.

– Это его творение, – кивает она в сторону. – И это, и вон то. Они здесь повсюду.

– Кто он?

– Одиннадцатый из Старейшин Верхориата. Архонт «Цвета и Формы». Именно он является основоположником живописи и скульптуры нашей касты. Он был гениальным живописцем своего времени, наполнявшим каждое изображение строгим смыслом: порядок, величие, иерархия. Его работы украшают дворцы Старейшин во всех пристанищах сиринити, включая Веррату – первый город сангвинаров. Это его ты так внимательно рассматриваешь.

Перевожу взгляд на силуэты улиц и беззвучно выдыхаю. Так вот, что это за сказочное место. Сложно представить, настолько масштабным было его строительство, не говоря уже о создании самого пейзажа размером со всю стену.

– До одиннадцатого века, – продолжает малышка поучительным, но абсолютно не соответствующим ее юному возрасту тоном, – сангвинары не имели собственных поселений и были вынуждены держаться вдали от людей, скрывая свою сущность. Однако в тысяча двадцать первом году, после строительства Верраты, наши предки наконец-то обрели собственный дом. В те времена еще не существовало разделения. Все сангвинары жили в мире, деля между собой кровь. Но некоторым этого стало мало. Они выступили против верхушки правления, утверждая, что те забирают себе более «чистых» доноров, а им, простым сельчанам, отдают лишь калек и больных.

– И что произошло?

Девочка переводит на меня взгляд и тяжело вздыхает.

– Начался бунт. Простолюдье восстало против элиты, заполучило все запасы крови в городе, тем самым обрекая себя на ужасную жизнь в обличье чудищ. В свою очередь, знать образовала собственную касту, нарекая себя «serenitus» – в переводе с латинского «безмятежные», а предателей окрестила «mors owis» или «несущие смерть». Веррату поглотил хаос. Он же его и разрушил, а время похоронило его жалкие остатки в глубинах Атлантического океана, упокоив так глубоко, что ни один человек не сможет его потревожить.

– Что произошло с Ван дель Солем?

– То же, что с большинством знатных сиринити, – пожимает она плечами. – Во время облавы на Веррату он пропал бесследно. Спустя десятилетие его признали погибшим, но преемника великому мастеру так и не нашли. Образ этого человека окутан тайной. До сих пор никому не удалось раскрыть секрет его художественного стиля или восстановить его облик.

– Как так? – не понимающе поворачиваюсь я. – Он же был художником. Неужели у вас не осталось ни одного его портрета?

Малышка медленно моргает и качает головой. Странно, но, несмотря на ее юный вид, в ее речи и повадках ощущается неестественная зрелость.

– Ван дель Соль никогда не изображал себя – он верил, что истинный живописец должен растворяться в своих произведениях, а не оставлять след собственного величия. Поэтому он уничтожал каждое изображение себя. В конце концов, он так и поступил: растворился, оставив после себя лишь свои произведения – бесценные реликвии сангвинаров и вечное напоминание о том, на какие гнусности способны братья и сестры.

Брат и… Точно! Вот почему она показалась мне знакомой! Это ведь младшая сестра Марены и Лима!

– Ты Кити, верно?

– Китана, – резко поправляет она. – Так меня называла только сестра.

– Да, прости…

В голове проскальзывают обрывки воспоминаний, которые я долгое время пыталась стереть из сознания: лесная чаща, заточенное острие дротика и Марена, корчащаяся от боли на промерзлой земле. Я так и не смогла ее спасти. Более того, я умолчала, что в ее смерти виноват Блэквуд. Правда, непонятно, зачем он так поступил: из жестокости, здравого смысла или же невидимого мне с первого взгляда… милосердия? Истерика, кашель, паранойя, темные круги под глазами: тогда я посчитала это лишь последствиями пережитого горя, но что если это было чем-то большим? Что если Марена, сама того не заметив, чем-то заразилась на Другой стороне? Возможно, яд, нанесенный на дротик, проник в ее тело значительно раньше и постепенно разрушал его изнутри. Как я раньше об этом не подумала! Но, если это так… значит, Блэквуд вовсе не убивал ее, а избавил от страданий. Вот только Китане от этого, думаю, не легче.

– Кхе-кхе, – наконец разрушаю я воцарившуюся тишину, – думаю, это твое.

Кити смотрит на протянутую мною книжку и взмахивает рукой, будто это сущий пустяк.

– Можешь оставить себе. У меня таких много.

– Ты сама придумываешь эти сказки?

– Сказки? – приподнимает она угольно-темные брови, словно впервые услышала это слово. – Да. Это помогает мне отвлечься.

– От чего?

– От ужасающего прошлого и бесперспективного будущего. Поверь, со временем ты сама все поймешь.

Звучит немного странно. Впрочем, я уже привыкла, что сиринити – народ довольно экстраординарный. В этой девочке есть что-то завораживающее и отталкивающее одновременно, словно она что-то скрывает. Похожие чувства я порой испытывала к Марене, которая, в отличие от Лима, не стремилась делиться своими знаниями с другими. Неудивительно, что Кити растет с похожими чертами – все-таки кровная связь дает о себе знать.

– Ты была с ней и все видела, – неожиданно поворачивается она ко мне. – Как она умерла, в бою? Она сражалась с дикими?

Острое жало, сдавленный писк, иссушенная кожа… Нет, ты не можешь ей это рассказать. Это не то, что она хочет услышать.

– До последнего вздоха, – вру я.

– Видимо, ее клинок встретил не ту цель. Никогда не знаешь, кому можно доверять, а кого следует заколоть при первой же встрече. Внешний облик обманчив.

Ее слова заставляют меня напрячься. Такое ощущение, что она знает, о чем говорит, а точнее – о ком. Но… Нет, это лишь твое бурное воображение, Сильвер.

– Она была самой смелой из всех, кого я знаю, и очень тебя любила. Этого не должно было произойти. Она обязана была вернуться, но…

– Знаю-знаю, – качает головой Китана. – Жизнь непредсказуема. Все не всегда получается так, как планируешь. Иногда приходится чем-то поступаться, и ее жертва была благородной. Отдать жизнь ради лекарства для всей коммуны… На ее месте я поступила бы так же, вот только не уверена, что мне хватило бы смелости.

Еще раз пробегаю по ней взглядом, не в силах поверить своим глазам и ушам. Что-то из них меня явно подводит. Иначе как объяснить, что эта девочка, которой с виду не дашь больше десяти, размышляет, как психически и эмоционально зрелый человек? Должно быть, это и имел в виду Кристиан, говоря о «медленном старении». Сложно представить, сколько на самом деле лет Блэквуду, раз он ведет себя как сварливый, уставший от самого факта существования всего вокруг старик.

– Знаешь, один человек как-то сказал мне, что пожертвовать частью лучше, чем потерять все. И это действительно так, но бывают случаи, когда эта крошечная крупица ценнее всего, что есть в мире. Поверь, я понимаю, каково тебе. Если я чем-то могу помочь, ты только… Китана?

Поворачиваюсь и понимаю, что разговариваю сама с собой. Кити испарилась так же неожиданно, как и появилась. Словно растворилась в сгущающейся темноте или рассыпалась на мириады песчинок, пылью осевших на полотнах. Я опускаю взгляд на прижатую к боку книгу. Странно, что она не захотела ее забрать, ведь эти истории кажутся чем-то довольно личным. Может быть, сказка – это исповедь, завуалированная под вымысел, или же метафора жестокой реальности. Возможно, она написана не для других, а для себя – чтобы не забыть. Однако не одной ей приходится тяжело.

Утаивать правду о смерти ее сестры – невыносимо, но открыть ее – еще хуже. В конечном итоге, Китана все равно не сможет доказать вину Блэквуда, а выступление против Верховного жреца может дорого ей обойтись. К тому же, если уж быть до конца честной, я не хочу подставлять Блэквуда. Да, это глупо. А еще неоправданно и безрассудно – защищать того, кто причастен к гибели моего близкого… Дядя Ник, должно быть, в гробу перевернулся. Но я ничего не могу с собой поделать. Желание защитить Блэквуда крепче логики, чести и здравого смысла вместе взятых и умноженных на бесконечность. Оно, словно тяжелый якорь, то держит меня на месте, не давая совершить необдуманный поступок, то утаскивает на самое дно, откуда я рискую никогда не выплыть. Оно – мое спасение, но также и моя погибель. И я понятия не имею, что оно мне принесет.

Шагая по украшенному картинами проходу, я выхожу на освещенную солнцем лестничную площадку. Осторожно, стараясь не попадаться на глаза Кристиану и его свите. До сих пор мне это удавалось, пока по дороге на верхний этаж я не терплю фиаско: один из охранников, завидев меня издалека, немедля направляется ко мне. Он тут же сообщает, что завтра утром с меня снимут мерки для пошива бального наряда. И займется этим никто иная, как Мирилин, которая, в лучших традициях обители Ле Блана, выступает моим персональным костюмером. Любопытно, чем это сиринити не устраивают покупные платья? Похоже, событие такого уровня требует не только особого дресс-кода, но и тщательного подхода к его выбору. Что ж, кажется, избежать участия в этом нашумевшем балу мне все-таки не удастся, а жаль.

Я нехотя соглашаюсь и поспешно сворачиваю за угол, пока он еще какие-либо «приятные» новости не успел поведать, когда неожиданно сталкиваюсь с проходящим мимо человеком. Подтянутым, широкоплечим – тем, встречи с кем я избегала уже не одну неделю.

– Сильвер, не уходи, – тут же перекрывает мне проход Уилл. – Я хотел поговорить насчет нашей поездки в Нью-Касл. Пожалуйста, выслушай меня…

Я неловко застываю на месте, не зная, что сказать.

– Извини, – выдыхает он тяжело, – я все испортил. Не стоило этого делать, но я думал, что это взаимно. Если бы ты дала понять, что все не так, я бы никогда…

– Все в порядке, Уилл. Я на тебя не сержусь.

– Правда?

– Отчасти я сама виновата. Просто все случилось так внезапно, что теперь я не знаю, как себя вести.

– Не стоит об этом так волноваться… – откашливается он, видимо, набираясь смелости. – Я не собираюсь на тебя давить… Если хочешь, можем сделать вид, что ничего не было, и остаться друзьями. Решать только тебе.

Я смотрю в его глаза, в которых не читается ни капли упрека, и решаю быть с ним честной.

– Знаешь, мне сейчас сложно даже с самой собой разобраться. Столько всего вокруг происходит: лекарство, моровы, Эми… Я просто не уверена, что смогу потянуть еще что-то.

– Понимаю. Значит, друзья? – улыбается он, протягивая мне ладонь для рукопожатия, на которое я тотчас отвечаю. И снова эта улыбка, которой можно перекрыть все дыры в пространстве и загладить все ошибки. Разве на него вообще можно злиться?

– Раз я прощен, может, сыграем партию в бильярд?

– Возможно, позже. Сейчас мне нужно, чтобы ты кое-чем со мной поделился.

Уильям вдумчиво хмурится, ожидая продолжения.

– Скажи, что тебе известно о «Бале тотемов»?

– Ты о том, на который съезжаются сиринити со всего света?

Я настороженно киваю.

– Ну, у него богатая история. Когда сиринити жили рассеянными семьями вне коммуны, между ними нередко вспыхивали споры, которые разрешались кровопролитием. У каждого рода был свой тотем – животное-хранитель, отражавшее характер семейства. Красный лебедь, белый ягуар, дымчатый волк, синий ворон, золотой лис… – он поднимает взгляд, следя за моей реакцией, но я слушаю, не пропуская ни единого слова. – Говорят, первому балу предшествовало кровавое лето, когда три сильных рода почти уничтожили друг друга. Тогда первый Старейшина собрал все семьи и призвал к перемирию. Он напомнил им, что, ослепленные гордыней и жаждой власти, они утратили самих себя, став дикими животными. Но истинный зверь благороден, и сила его – не в когтях, а в преданности.

Я беззвучно выдыхаю. Какие сильные слова. Наверняка этот человек был отличным лидером, раз смог привести свой народ к миру.

– Так родилась идея первого бала, – продолжает Уилл, убирая непослушные пряди со лба. – Каждый род должен был явиться в наряде своего тотема: не только в цветах герба, но и в полном костюме, изображающем зверя-хранителя. Все участники носили маски, скрывающие лица, чтобы ни титулы, ни внешность не могли повлиять на течение празднества. И даже приглашать спутника с собой долгое время было запрещено, так как это считалось нарушением священного равенства. Пары формировались в «Танце Приветствия» – первом танце бала, во время которого двое людей, отдавшись воле судьбы, становились партнерами на весь вечер… и ночь.

На последних словах он бросает на меня мимолетный взгляд и тут же отворачивается, но я успеваю заметить проступивший на его щеках румянец.

– Считалось, – откашливается он, – что сама магия рода, воплощенная в тотемах, выбирает, кому с кем предстоит встретиться. Иногда это были будущие союзники, иногда – влюбленные, а порой – враги, обреченные узнать друг друга ближе. С тех пор «Бал Тотемов» стал неотъемлемой традицией сангвинаров, символом мира и уважения к крови.

– Я… не уверена, что у моей семьи есть родовой тотем.

– Конечно есть. Блумы – один из старейших родов сангвинаров, избравший себе в покровители красного лебедя – древний символ силы и возрождения.

– Интересно, – неловко киваю я, – а запрет на приглашение пары до сих пор действует?

– Формально – да, но с течением веков его почти не соблюдают. Никто не накажет тебя за то, что ты пришел в сопровождении другого человека в маске, ведь по логике, вы можете даже не быть знакомы. В этом и заключается прелесть анонимности.

Задумчиво потираю подбородок, но все же решаю подойти к вопросу вплотную.

– Случилось так, что в скором времени Кристиан решил провести этот праздник. И я бы очень не хотела отправляться туда без компании, а поскольку единственный пригласивший меня человек невольно вызывает у меня чувство тревоги, я подумала… может… ты бы… хотел…

– С радостью! – подхватывает Уилл, но тут же сбавляет пыл, уловив, что это прозвучало слишком эмоционально. – То есть, конечно. Я могу составить тебе компанию.

– Спасибо, ты меня просто спасешь.

– О, не спеши ликовать. Когда увидишь, как я танцую, может, еще и пожалеешь. Я просто надеюсь, что произошедшее в Нью-Касле не помешает нам проводить время вместе. Иначе кто еще будет пить со мной дайкири и жульничать в дартс?

– Я не жульничала!

– Ну, конечно. Тридцать очков за попадание во внешнее кольцо «бычьего глаза»?20 За это обычно двадцать пять дают. Или ты думала, я не замечу?

– Я просто перепутала.

– Конечно, – кивает он саркастично, прищурив глаза. Глядя на него невозможно не улыбаться. И как ему только это удается?

– Я не заметила тебя сегодня в очереди на лекарство, – решаю изменить тему я.

– Это потому, что меня там не было.

– Можно узнать причину?

На его лицо опускается тень, размывающая контуры былой ухмылки.

– Разве ты не хочешь снова стать человеком?

– Проблема не в этом.

– А в чем?

– Я просто… боюсь, – выдыхает он так тяжело, словно использовал для этого протяжного вздоха весь свой воздух. – Одно дело – мечтать о будущем, и совершенно другое – стоять на пороге этого. Что, если я не смогу снова быть обычным? Что, если мир за пределами поместья мне не подойдет? Быть может, полужизнь все же лучше жизни, полной боли. Ведь излечившись, я избавлюсь не только от болезни, но и от силы, выдержки, долгой молодости, быстрого заживления ран после инъекции. И пути назад уже не будет. Я должен все тщательно обдумать.

– Конечно, я понимаю, – опускаю руку ему на плечо, но после долгой паузы все же решаю уточнить. – Мирилин тоже не решается?

– С ней все гораздо сложнее.

– Почему?

Уильям смятенно отводит взгляд.

– Видишь ли, меня в прошлом ничего не держит, в то время как Мирилин увязла в воспоминаниях. Она всю жизнь мечтала создать собственную семью, но… из-за некоторых трагических событий она давно утратила эту возможность и не может иметь детей. Если она откажется от молодости и своих способностей, у нее больше ничего не останется. Для нее – это фатальный выбор, не стоит на нее давить.

Надо же, я даже не думала, что ее жизнь была настолько тяжелой. Впрочем, как и у многих в стенах поместья. По слепой наивности, я полагала, что все стражи с радостью воспримут новость о готовности лекарства, но даже подумать не могла, что для кого-то это станет тяжелым решением.

– Извини, – отступает в сторону он. – Тебе, должно быть, нужно отдохнуть после сдачи крови. Не буду задерживать. Значит, увидимся на балу?

– Конечно.

Ах, Уильям. Где же ты только был до моего знакомства с Блэквудом? После подобной речи я чувствую себя еще большей лицемеркой, чем когда позволила себя поцеловать. Понимаю, что пользоваться его добротой, давая ложные надежды – неправильно, но погасить проблески чувств, которые только успели пробиться, – еще более жестоко. Конечно, мы можем остаться друзьями, но мы оба понимаем, что рано или поздно он снова захочет большего. А вот я… Хочу ли я строить с ним отношения, обнимать, поддерживать, быть рядом? Этого я еще не поняла, но знаю одно: я желаю ему помочь. Возможно, решение принять лекарство дастся ему нелегко, но я должна сделать так, чтобы оно у него было. Независимо от обстоятельств, обязанностей и очереди стражей, край которой скоро дотянется до самого Уинтер Парка.

Поэтому, вернувшись в комнату, я достаю из ящика стерильный шприц – тот самый, что остался после инъекции седьмой группы, которая, по мнению Кристиана, могла помочь мне избежать смерти, – и наполняю его своей кровью. Головокружение заметно усиливается, намекая на то, что ресурсы моего организма не бесконечны. Но я заканчиваю начатое, после чего прячу шприц под подушку. Отдам его Уиллу после бала, но до тех пор пускай пока побудет здесь. А сейчас… Мне нужно… немного полежать. Всего чуть-чуть. Пару минут и…

Глава 5. Искусство скрываться в тени

Открываю глаза и с удивлением понимаю, что уже вечер. Я проспала не меньше четырех часов, хотя просто легла передохнуть, в надежде, что злополучное головокружение пройдет. Это и правда сработало. После сна я чувствую себя гораздо лучше. У меня даже проснулся аппетит. Жаль, что обед я уже проспала. Быть может, шеф-повар сиринити приготовит для меня что-то в качестве исключения? Я как никак всю коммуну спасаю.

Приглаживаю руками выбившиеся из общей копны пряди и выхожу в коридор. Кухня находится на первом этаже. Не знаю, какое рабочее расписание у поваров, но надеюсь, что они все еще там. А если нет, мне придется самой что-нибудь организовать (надеюсь, до этого не дойдет, так как готовка и я – весьма опасное сочетание). Солнце за окном только начало клониться к горизонту, но коридоры уже опустели, будто все сиринити с наступлением сумерек прячутся по норам, опасаясь темноты.

Иду на второй этаж. По пути встречаю молодую пару, неспешно идущую под ручку. Завидев меня, они тут же почтенно склоняют головы, словно я особа королевских кровей. На самом деле, жители поместья не раз меняли свое отношение ко мне: после моего первого приезда, случая на Демонстрации и феноменального возвращения к жизни. Их восприятие колебалось из крайности в крайность, как пики на графике сердечного ритма: от удивления до расположения, от дружелюбия до восторга, от опасения до откровенной боязни. Некоторые до сих пор тайком побаиваются меня. Но после того, как моя кровь исцелила десятки стражей, мнение большинства переменилось. Теперь я стала чем-то вроде народной героини, которая вернулась с того света, чтобы всех спасти. Сказать по правде, мне это поклонение не нравится. Но уж лучше так, чем быть изгнанной и нареченной «предательницей».

Спускаюсь по лестнице, сворачиваю в восточный коридор и уже вижу дверь на кухню, когда дверной проем заслоняет угловатая фигура.

– Сильвер! Какая неожиданная встреча!

Скретч. Все в том же коричнево-золотом костюме. От одного только вида этой добродетельной мины у меня пропадает аппетит.

– Это уж точно. Что ты здесь делаешь?

– Любопытный вопрос, учитывая, что мы в главной кухне.

Это так, но шестое чувство подсказывает мне, что он сюда не ради дегустации свежих булочек явился.

– Ты не ответил.

– А разве я должен? Помнится мне, в поместье Ле Блана царит свобода слова и равноправие, – говорит он слегка холодно, словно сам в это не верит. – Ну, а ты? Должно быть, ты изрядно вымоталась после сдачи крови? Я не имел удовольствия видеть тебя за ужином в обеденном зале. Увы, главный повар уже завершил свою вечернюю службу, однако я распоряжусь, чтобы шеф-де-парти21 доставил ужин в твои покои. Надеюсь, ты не против сырного суфле.

Я благодарно киваю. Надо же, какая забота. Скоро и вовсе на руках меня носить будет, чтобы я не оттоптала ног о жесткий паркет поместья. Есть какое-то едва уловимое двуличие в его словах. Какой-то смутный отблеск в его карих глазах и надменная отстраненность в улыбке, столь неживой и натянутой, словно тщательно отрепетированной перед зеркалом. И от этого мне становится не по себе.

– Какая занятная вещица, – выдыхает Скретч, переводя взгляд на мой медальон. – В нем чувствуется дыхание древности. Позволишь взглянуть поближе?

Он протягивает ко мне руку, но я тут же закрываю украшение ладонью.

– Мне больше нравится, как он смотрится на моей шее. Думаю, мне лучше вернуться в свою комнату. Голова до сих пор немного идет кругом.

Я разворачиваюсь, желая оказаться как можно дальше отсюда, когда надтреснутый голос за спиной меня останавливает.

– Ты приняла решение по поводу моего предложения?

Ах да, «Бал Тотемов». Скретч ведь не знает, что я попросила Уилла пойти со мной (а точнее, вынудила под гнетом вины). Осталось лишь придумать, как это все красиво преподнести Верховному стражу.

– Да, я… подумала, что это было бы бестактно с моей стороны – нарушать традиции коммуны, которая так радушно меня приняла. Не хочу, чтобы жители поместья посчитали меня заносчивой или своенравной. Поэтому я предпочитаю поддержать обычай анонимности и оставить выбор спутника на волю случая.

Скретч неспешно опускает глаза, но спустя недолгую паузу, все же решает добавить:

– Конечно, я понимаю. Ты в этом месте недолго. Тебе пока сложно разглядеть, как все здесь устроено. Но поверь, у нас не принято отходить от прежних устоев не потому, что мы их уважаем, а потому, что боимся перемен. А зря, ведь некоторые обычаи, равно как и людей, их устанавливающих, давно пора менять. Но ничего. Ты вскоре к этому привыкнешь, а пока предоставлю тебе пространство для размышлений.

В то время, как Скретч вежливо раскланивается, я спешу убраться отсюда поскорее, пока он не нашел еще одну тему для занимательной беседы. В его присутствии я чувствую себя так, будто нахожусь рядом с гигантской ядовитой змеей. Впрочем, в компании Блэквуда я тоже частенько себя так ощущаю, но на этот раз все по-другому. Как хорошо, что Уильям согласился сопроводить меня на бал. Иначе я бы, наверное, сошла с ума от такой «приятной» компании. Конечно, мне бы хотелось, чтобы на его месте был Блэквуд, но будем откровенны: вряд ли он соизволит снизойти до уровня среднестатистического стража, чтобы пригласить меня. По правде, я вообще сомневаюсь, что он посетит это мероприятие. Зачем? Там ведь будут музыка и танцы, а он ясно дал понять, что от веселья Верховного жреца отделяет непреодолимая пропасть. А мне, честно говоря, немного надоело биться о закрытую дверь.

Взбегаю по главной лестнице, прохожу по площадке второго этажа и только в холле могу, наконец, расслабиться. Восстановив дыхание, я прохожу вдоль бесчисленных дубовых дверей, из-за одной из которых доносятся знакомые голоса. Это кабинет Старейшины.

–…искованно брать с соб… Ты сильно риск… подобное… ение.

–…пасы кров… особ…случа… Это был… опасн… оправданно.

Убеждаюсь, что рядом никого нет, и подхожу ближе. В крошечной щели, размером с ноготь, вижу силуэты Блэквуда и Кристиана.

–…лько она смог… бы…угов… дать… во.

–…елый шаг.

Так, нет. Тебе не стоит этого делать. Каждый раз, когда ты нарушаешь нормы поведения, тебе достается. Но что-то меня неожиданно останавливает, приковывая к дверному полотну. Всего одно слово, которое гулко стучит в моих висках: Эмили.

–…выследили ее в Нью-Касле со стаей других, – придвигаюсь к деревянной панели впритык, чтобы лучше слышать. – Прикажите Пендлтону повести отряд?

– Нет, – сцепляет руки за спиной Кристиан. – На сей раз сам возглавишь этот поход и выступишь в путь с дозорными стражами. Твоя задача: поймать и привести зараженную в поместье.

– Мессир, осмелюсь заметить, что охота на новообращенных – задача повышенной сложности.

Нью-Касл? Это же город, в котором мы не так давно были с Уиллом. В дверном просвете вижу лицо Старейшины, на лбу которого пролегает глубокая морщина.