Плацебо (#2)

Измученно вздыхаю и иду к беговой дорожке, на которой уже тренируется парень с взъерошенными белыми волосами (кажется, Личи звал его Айризом). После пробежки и мучений, которые мой тренер называет «отжиманиями», мы наконец-то переходим к боевой тактике. Последние недели мы изучали технику нападения. Сегодня речь пойдет об обороне.

– Итак, – заправляет он за уши пряди розовых волос, – ты уже знаешь некоторые приемы атаки. Однако бывают случаи, когда единственное спасение – это защита. В таких случаях всегда вспоминай первое правило сиринити.

– При нападении морова всегда защищай шею, – тут же отчеканиваю я заученные наизусть слова. Личи одобрительно кивает.

– Именно, так как твари всегда стремятся впиться именно в нее. На шее находятся три жизненно важные вены, поставляющие кровь от мозга к сердцу. Повреждение любой из них чревато попаданием воздуха в кровеносные сосуды и незамедлительной смертью. Поэтому, если в бою ты лишилась оружия, постарайся уберечь эту область любой ценой. Самый простой способ – это использовать локти, – он скрещивает руки и выставляет их вперед. – Такая поза защитит лицо и горло, приняв укусы на себя. Будет больно, но это может спасти тебе жизнь.

Я повторяю за ним, стараясь запомнить движение.

– Второй прием – уклонение и перемещение, – тренер ставит ноги на ширине плеч, а руки выпрямляет вдоль туловища. – Если цель находится на расстоянии от тебя, двигайся. Постоянное движение и уклоны в сторону не дадут морову добраться до тебя. Для этого используй боковые шаги и повороты тела. Давай, нападай.

Я делаю выпад вперед, но в ту же секунду Личи разворачивает туловище, увильнув от меня вбок. Бросаюсь в атаку снова, но он тут же наклоняется, отступая влево. Никакого напряжения. Ни единого промедления. Движения легкие, бесшумные, словно это не требует от него никаких усилий. Мне до такого уровня ловкости еще долго расти.

– Попробуй.

Теперь атакует он, а я уклоняюсь. Точнее, пытаюсь, так как рефлексы у меня не так остро развиты. Тем не менее, пару раз мне все же удается увернуться, избежав его удара, что сам Личи посчитал хорошим началом.

– Молодец. Схватываешь на лету. За недели тренировок ты неплохо продвинулась, как для новичка. Видимо, борьба у тебя в крови. С такими темпами, думаю, вскоре тебе уже позволят использовать у́льтимы.

– Что это?

– Миниатюрная взрывчатка, созданная после вашего возвращения с Другой стороны, – одно из многих изобретений отдела боевых технологий.

– Не знала, что среди вас есть изобретатели.

– А то. Наши ученые – не только оружейные гении. Они создают сложные аналитические и оптические системы, и нередко прячут их в самых обычных на вид вещицах. Ты все узнаешь, когда достигнешь нужного уровня.

Вернувшись к теме тренировки, Личи начинает объяснять мне, как сделать движения ловкими и плавными, когда я внезапно замечаю странную деталь, заставившую меня заволноваться. Речь о пустующем месте в секции фехтования. Обычно в ней тренировались Ноиз с Ламией, но я не могу припомнить, когда их в последний раз видела. Дурное предчувствие раскаленным лезвием впивается в бок, но я пытаюсь не делать поспешных выводов.

– Где это Ламия и Ноиз?

– Кто знает, – пожимает плечами тренер. – Наверное, решили где-нибудь уединиться, как всегда. Честно говоря, я их давненько не видел.

А вот сейчас моя интуиция вспыхивает, выжигая все внутри невидимым пламенем. Не так давно они метались из угла в угол, боясь наказания ордена, а теперь… их и след простыл. Могли ли они сбежать, чтобы спасти свои шкуры? Нет. Это уж больно радикально. Да и куда? Ведь поместье Ле Блана – их дом. Что, если «Ордум ап Реднум» наказал их за то, что они узнали? И что еще важнее: вдруг он также доберется и до нас с Уиллом? Ведь мы оказались не в то время не в том месте. Даже если Уильям ничего не подозревает, это не мешает братству убрать его, чтобы обезопасить себя. Господи… А если с ним уже что-нибудь случилось? Я не общалась с ним с того самого происшествия в баре. Честно говоря, я намеренно избегала его, потому что не знаю, как теперь себя вести. Но если из-за меня он подвергнется опасности, я никогда себе этого не прощу.

– Не думаю, что стоит переживать. У этих двоих привычка исчезать, когда им вздумается. Через пару дней вернутся как ни в чем не быва…

Личи бросает взгляд через мое плечо и вдруг смолкает. Потирает руки, смахивает капельку пота со лба, словно специально тянет время перед тем, как продолжить. Прослеживаю за его взглядом и тут же понимаю причину его колебаний. Вот и она, в черных брюках и таком же угольно-темном сюртуке с высоким воротом. Блэквуд, собственной персоной. Заполняет собой дверной проем. Опирается о стену, внимательно за нами следя.

– Что, – решаю подколоть Личи, – боишься критики со стороны начальства?

– Ха-ха. Тебе-то дурачиться можно. Это ведь не твою голову снесут с плеч в случае оплошности. Давай лучше сделаем перерыв. Ладно? Продолжим после обеда, и учти, – он хватает полотенце со стойки и бросает его мне, – за каждую шутку два дополнительных круга. Так что побольше уважения.

– Есть, тренер! – приставляю ладонь ко лбу на военный манер, но он только машет на меня рукой и уходит, очевидно, думая, что я несерьезно отношусь к занятиям. Но это не так. Я выкладываюсь на сто десять процентов. Исполняю все его указания, даже те, к которым меня физически не готовила природа. Просто иногда в напряженные моменты юмор – единственное, что помогает не сойти с ума. Этому меня научил Майкл. Эх, был бы он сейчас здесь…

– Старейшина желает тебя видеть.

Разворачиваюсь и чуть не врезаюсь Блэквуду в грудь. Я даже не видела, как он подошел. Хоть бы предупреждал перед тем, как вот так материализоваться из ничего.

– И он послал самого Верховного жреца, чтобы передать мне это?

– В поместье все служат Старейшине и обязаны выполнять его приказы, независимо от их значимости или целесообразности.

По остроте его скул понимаю, что разговор предстоит не из легких. В голове тут же мелькает догадка, которую я спешу облечь в слова.

– Это насчет Эми? Вы наконец выследили ее?

– Ты все узнаешь от него.

Он молча отступает, освобождая мне дорогу, а я пытаюсь совладать с внезапно нахлынувшими эмоциями. Его избегающий взгляд заставляет меня ощутить давно забытый вкус волнения, и переживать действительно есть о чем. Эмили в стае моровов. Лазейка между Нашей стороной и Другой. Лекарство в моей крови. Вывелось оно из организма или нет? Почему я умерла и, что еще важнее, как смогла вернуться к жизни? Не меньшее беспокойство читается и на лице Кристиана, который встречает меня в кабинете с распростертыми объятиями – такими пламенными, словно я и не испортила единственную возможность сиринити на излечение, приняв лекарство. Если бы я знала, что придется обниматься, приняла бы хотя бы душ.

– Сильвер, ma petite cerise! – похлопывает он меня по спине. – Как поживаешь? Надеюсь, ты в добром здравии?

Ну вот, он снова назвал меня «вишенкой». Видимо, странные клички – фишка сиринити.

– Нет, все нормально.

– Славно-славно. А как проходит твоя адаптация? Все ли тебя устраивает?

Неуверенно киваю. Краем глаза замечаю сутулую фигуру Скретча у камина. Стоит спиной к огню, на лице все та же приторно-доброжелательная улыбка, как будто он действительно рад меня видеть. С ним я меньше всего хотела бы пересекаться, но он Верховный страж – Главный Советник и левая рука Старейшины. Если Блэквуд руководит армией сиринити, то Скретч заведует дозорной стражей и отвечает за безопасность поместья. Вряд ли хоть одно сколько-нибудь значимое событие обойдется без него.

Со всеми этими светскими беседами Кристиан слишком далеко отошел от сути, поэтому спустя пару минут мое терпение дает трещину.

– Так, о чем вы хотели мне сказать? Это связано с Эми?

– Боюсь тебя огорчить, но нет. Мы вышли на след группы моровов, средь которых, возможно, пребывает твоя сестра, но покуда не имеем достоверного знания.

– Так выследите их и узнайте точно!

– Да, мы… – мнется на месте он, – так и поступим, но на это потребуется время. Поимка Эмили может быть затруднительной.

– Почему?

Они со Скретчем молча переглядываются. Не нравится мне эта напряженная тишина, повисшая невидимой пеленой между ними.

– Покуда еще рано о чем-либо судить. Как только будут новости, уверяю, ты прознаешь об этом первая.

Я удовлетворенно киваю.

– Тогда речь идет о бреши в Стене? Вам удалось ее обнаружить?

– C'est à dire?16 Разве Верховный жрец не довел до твоего сведения? – удивленно приподнял брови он. – Проблема устранена. Стражи отыскали местонахождение пролома и успешно заделали его, обезопасив человеческие земли от одичалых.

Чувствую, как один из камней падает с плеч. Но на них осталось еще несколько обломков, и пока они здесь, я не смогу вздохнуть спокойно.

– Верховный жрец, – решает Кристиан наконец перейти к делу, – любезно согласился провести анализ твоей крови, дабы увериться в крепости твоего здравия, но не обнаружил клеточных аномалий.

Стоящий рядом Блэквуд утвердительно кивает. Только этот жест показался мне каким-то неестественным, словно сделанный под давлением необходимости.

– Он также выяснил судьбу лекарства, которое, по чудовищному стечению обстоятельств, было внедрено в твое юное тело, которое, к довершению, оказалось не таким уж хрупким.

– В каком смысле?

– В таком, милая моя, – присаживается на край столешницы Старейшина, – что твой организм не только сумел одолеть губительное действие снадобья, но и полностью к нему приспособиться. Лишь благодаря твоей уникальной способности к самоисцелению ты до сих пор жива.

– Но как быть дальше? Его можно как-то извлечь?

– В этом нет необходимости, – вклинивается в разговор Скретч. – Теперь у нас есть все, что нужно, чтобы помочь коммуне.

Непонимающе смотрю то на одного, то на другого, пока Кристиан не решает внести ясность в сказанное.

– Лекарство не в твоей крови, Сильвер. Твоя кровь и есть лечение.

Что? Но… как такое возможно? Я же видела, как оно убило Лили. Оно должно было оказать хоть какое-то влияние и на мой организм. Поворачиваюсь к Скретчу, который не сводит с меня глаз, будто ждет моей реакции, и невольно вспоминаю его слова, оброненные в обеденной: «Нам несказанно повезло, что наша целительница излучает доброту и великодушие». Неужели он знал об этом? Но откуда? Ведь тогда Блэквуд еще даже не взял у меня кровь для анализа.

Старейшина вопросительно поворачивается к Блэквуду, и тот наконец подает голос:

– Жидкость во флаконе вмещала сильнейший яд из вымерших растений Другой стороны, состав которого не удалось определить. Благодаря способности к самоисцелению твой организм не просто впитал токсин, а переработал, сделав его безопасным для остальных сангвинаров.

– То есть, – присаживаюсь в кресло я, – лекарство было создано специально… для двенадцатой группы?

– Именно. Для всех остальных оно смертельно.

– И нам очень повезло, что ее последний представитель остался жив, – продолжает скрипучим, словно трущиеся камни, голосом Скретч. – Благодаря тебе сиринити получат второй шанс. Достаточно одной инъекции твоей крови, чтобы больной мог наконец победить сангмору.

Кристиан довольно кивает.

– Так скажи же, дитя, готова ли ты послужить своему народу и поспособствовать его очищению от скверны?

– Конечно, – твердо выпрямляюсь я. – Можете взять мою кровь хоть сейчас.

– Отрадно это слышать. Я попрошу стражников подготовить оборудование для тестов. Oh, mon Dieu.17 Ты… ты даже не представляешь, сколь долго мы этого ждали. Событие столь великой важности не может миновать без должного торжества! Празднество это должно быть поистине грандиозным, чтобы навеки утвердиться в истории сиринити…

– Что скажет Ваша Светлость насчет «Бала Тотемов»? – вскидывает каштановую бровь Скретч.

– Oh, mais bien sûr!18 И как только эта мысль обошла меня стороной! О, – проводит рукой по воздуху Кристиан, словно рисует картины грядущих событий. – В алых одеждах, дитя, ты будешь смотреться замечательно. Я уже это вижу!

Пытаюсь выдавить улыбку, но получается больше похоже на вымученную гримасу. Впрочем, в этой комнате я не одна стою с таким кислым лицом. Мне кажется, или Блэквуд ведет себя странно? Обычно он более уверен в себе и даже в некотором роде напорист, но сейчас уж больно притих, словно опасается или же… нервничает. Интересно, связано ли это с присутствием Старейшины, уважение к которому сдавливает его голосовые связки, или же Скретча, который то и дело вплетается в канву разговора? Или же здесь замешано что-то еще?

Скретч замечает мое смятение и решительно подходит.

– Достопочтенная Двенадцатая, обычно так не полагается, но, думаю, Старейшина не будет против, если я вызовусь сопроводить вас на бал, – он бросает вопросительный взгляд на Кристиана, и тот одобрительно кивает. – Для меня будет высшей привилегией стать вашим сопровождающим на этом утонченном мероприятии. Если вы, конечно, окажете мне милость своего согласия.

Я испуганно поднимаюсь и смотрю на Блэквуда. Несмотря на застывшее на его лице недоумение, он не спешит мне на помощь. А мог бы и выручить, сгладив края неловкой ситуации.

– Э-э-э-м… я… подумаю.

– Буду с нетерпением ждать ответа.

Он тянется к моей руке, но я аккуратно прячу ее в карман брюк (чего-чего, но его льстивых поцелуев мне хватило). Пока Кристиан с преувеличенной пылкостью продолжает восхвалять мою жертву во благо сиринити, я незаметно пячусь к двери. Уж лучше мне отсюда уйти, пока он не успел развить свою идею о банкете, сделав меня его главным экспонатом. Сейчас у меня есть дела поважнее, и, пока я с ними не разберусь, танцы и костюмы придется отложить на некоторое время. А еще лучше – насовсем. Хотя вряд ли мой голос в этом деле сыграет ключевую роль. Как ни крути, сиринити обожают лоск и помпезность, поэтому не упустят ни единой возможности это продемонстрировать. Истинный бомонд среди сангвинаров, не иначе.

***

Несколько дней ожидания, неделя тестов на добровольцах – и вот, свершилось: первый сиринити наконец-то вылечился! Я глазам своим не поверила, когда увидела его (это был Айриз – светловолосый страж, с которым я пару раз пересекалась на тренировках) после недельного пребывания в лазарете. Посвежевший, бодрый, с живым румянцем на щеках вместо былого бледно-серого оттенка: он будто наполнился красками. После введения моей крови страж претерпевает не самые приятные изменения: изнеможение, жар, горячечный бред, боль в суставах, ломка, делирий. Тело ослабевает, рассудок затуманивается, его начинают преследовать навязчивые мысли, вызывающие паранойю и агрессию. Выглядит это, скажу честно, ужасно. Требуется время, чтобы побороть это состояние. Но, несмотря на всю тяжесть, ни одного из тестируемых не настиг плачевный конец. А значит, Кристиан был прав: в чистом виде лекарство отравляет, но моя кровь – исцеляет. Она и есть спасение.

Первым после успешного тестирования излечивается сам Старейшина, а также дюжина желающих, которые выстроились у входа в лазарет. Как ни странно, Мирилин в этой очереди я не заметила. Как, собственно, и Блэквуда, что меня немало удивило. Неужели никто из них не желает вернуть себе прежнюю жизнь? И если Блэквуд тут же ответил бы, что это невозможно, то насчет Мирилин я не уверена. Ведь она сама говорила, что мечтает вырваться из этого места и создать семью, но пока не может осуществить эти планы (из-за сангморы или иной неведомой мне причины). А когда возможность сама стучит в дверь, она даже не соизволит открыть? Это как минимум странно. Хотя что с нее взять. Она сестра своего брата.

После двух десятков инъекций лекарь сиринити угощает меня печеньем с шоколадом и отправляет в мои покои. Мне понадобится полдня, чтобы восстановить силы. Обычному человеку требуется от восьми до двенадцати недель, чтобы вновь приступить к донорству, однако для меня этот срок сокращается до семи дней. Неплохо, да? Знала бы об уникальных свойствах своего организма раньше, быть может, вступила бы в Красный Крест.19 Спешу уйти из лазарета побыстрее, чтобы не попадаться на глаза Старейшине. Благодаря своему солидному возрасту он гораздо быстрее других преодолел мучительные симптомы и теперь стремится запечатлеть этот «знаменательный день» в истории с помощью «Бала Тотемов». Хочу ли я на него пойти? Нет. Спрашивает ли кто-либо меня об этом? Ответ вам известен. Но пока есть возможность, я буду прятаться, цепляясь за мнимую надежду.

Нужно еще придумать, как быть с навязчивым предложением Скретча. Я не могу просто отказать ему, ссылаясь на мою к нему неприязнь. Он все же Верховный страж. К тому же, я вроде как приняла протянутый им белый флаг. Если я открыто ему откажу, он может воспринять это как оскорбление или что-то заподозрить. А значит, нужно придумать, как вежливо, но твердо избежать его компании. Все было бы намного проще, если бы кое-кто другой из числа Верховных сопроводил меня на бал, но, по всей видимости, я вряд ли дождусь от него первого шага. Не могу понять, чего добивается Скретч, но что-то в его поведении не так. Быть может, к такому выводу меня подталкивает его лесть и резко изменившееся отношение ко мне. Возможно, это лишь смена тактики, чтобы расположить к себе человека, способного спасти все их угасающее общество. А может, он просто выполняет приказ Старейшины. Кто знает. Но это точно стоит добавить в мой список «выяснить при удобном случае».

После завтрака стражи отправляются в тренировочный зал, а значит, минимум до обеда я смогу побродить по окрестностям подальше от любопытных глаз. Что ж, меня такой расклад устраивает. Иду вверх по лестнице, миную лестничные проемы, поднимаясь на последний и наименее изученный мною этаж. Владения Ле Блана не сосчитать квадратными метрами. Лишь жизнями людей, обитающих в этих стенах. Перед отъездом к границе у меня было мало времени на исследование всех его богатств, но сейчас меня ничто не торопит. Поэтому я с интересом рассматриваю все, что вижу. Правая часть этажа считается жилой. В ней располагаются лишь спальные покои и несколько отдельных ванных. Левое же крыло встречает меня анфиладой залов, идентичных, как два пера из крыла одной и той же птицы. Длинные, полутемные, они тянутся вдоль всего этажа серой лентой, омрачая собой атмосферу этого солнечного утра.

В бесчисленных арочных проемах то и дело мелькают силуэты предметов, будто дети, играющие с тобой в прятки. С одной стороны виднеются форменные софы, резные столики и бюро. С другой вырисовываются шкафы и каменные лавки с тяжелыми резными подлокотниками. Я присаживаюсь на одну из них, чтобы дать ногам отдых, когда вдруг на мраморной поверхности замечаю потрепанный коричневый том. Подняв его, я понимаю, что это не просто блокнот в кожаной обложке, а книга сказок. Черно-белые рисунки, аккуратно выведенные строки, витиеватые узоры на полях… Эти тексты написаны вручную. Судя по изображениям, скорее всего, ребенком. Переплет потрепан, уголки листов заломаны, словно их перечитывали множество раз. Бегло пролистываю страницы, пока мой взгляд не цепляется за последний рассказ. «Оковы двух сердец» – какое поэтичное название. Интересно, что тут у нас…

«В древние времена, когда мир был молод и полон чудес, жил-был юноша с чистым и добрым сердцем. В один из дней судьба привела его к селению, окутанному мраком, которого люди избегали, словно тени ночи. Поговаривали, что темное заклинание исказило обитателей того места, превратив их в чудовищ. Ведомый не страхом, а любопытством, юноша не побоялся ступить на овеянные тьмой земли, где и повстречал принцессу. Когда-то она была славной девушкой, но в ее тело проникло проклятие. Оно изуродовало, изувечило, сделало монстром ее, а потом и все ее поселение. С тех самых пор все сторонились ее народа, боясь даже посмотреть в лица тем, кого объял кошмар. Все, кроме доброго юноши. Он единственный, кто сумел разглядеть за ужасной наружностью хрупкую девушку, чья красота была скрыта под покровом заклятия. Он один смог увидеть в обличие ее собратьев обреченных на ужасную участь людей. Влюбившись в принцессу до беспамятства, он решил остаться с ней, позабыв главное правило, которому учили вожди его племени: каждое создание должно жить среди тех, кто ему подобен. Таков закон природы.

Прознав о проступке юноши, вожди пришли в ярость от того, что житель их славного города предал свою коммуну. Но еще больше из-за того, что принцесса носила под сердцем его дитя – первого наследника двух кровей в истории. И тогда вожди решили положить этому конец. Прибегнув к темнейшей из магий, они изъяли свой гнев и сотворили сильнейшее из кровных заклинаний, на которое был способен древний мир: отныне потомкам рода юноши и принцессы было запрещено соединяться узами любви. Ибо если кто-либо из их крови осмелится полюбить друг друга, древнее проклятие пробудится и обрушит на мир невообразимые бедствия. Так свершилось предначертанное, и тень несчастья легла на все их поколения, напоминая о цене, которую приходится платить за любовь, идущую против законов общества».

Какая странная сказка. И довольно грустная. Влюбиться в человека, с которым тебе не суждено быть. Что может быть хуже? И такая судьба настигнет не только добродушного парня и зачарованную девушку, но и весь их род. Хотя что-то мне подсказывает, что это далеко не самое жестокое наказание, на которое был способен древний мир. Хотела бы я знать, что творится в голове у ребенка, написавшего столь красивую, но жестокую историю. Возможно, она хранит в себе скрытый смысл, недоступный для поверхностного взгляда? Думаю, об этом мне лучше спросить владельца этой книги. Если мне когда-либо посчастливится его повстречать.

Зажав находку под рукой, я продолжаю блуждать вокруг, поражаясь то изразцовым каминам, в которых бы я поместилась в полный рост, то золотым карнизам под потолком. Богатство во всей его вычурности. Но кое-что все-таки выделяется на фоне общей дороговизны: это портреты. Проходя по бесконечному коридору, я рассматриваю лица, глядящие на меня из бесконечного ряда холстов. Их черты мне абсолютно незнакомы, как и имена на выгравированных табличках. «Маурелиус Вальде Мир, – читаю надпись под одним из портретов, – правитель Верраты, первый Старейшина сангвинаров». Неужели этот тощий, бородатый мужчина, больше похожий на бездомного пьяницу, действительно был правителем всех сангвинаров? Интересно знать, где находится Веррата и существует ли она до сих пор?

Картины вытягиваются в длинную цепочку вдоль стены, прерываясь лишь мраморными колоннами. Так много, что, кажется, им не видно конца. Такие разные, но одновременно почти идентичные, ведь всех их объединяет единый художественный стиль. Я такого раньше не встречала. Если обычные художники используют краски для передачи сути изображаемого, то этот живописец акцентирует внимание на тенях, считая их главными составляющими произведения. Его полотна словно черно-белые и цветные одновременно. Мрачные, но в то же время пестрящие жизнью. Очень необычный подход к рисованию.

В конце анфилады меня ждет живописный апогей всего ряда – пейзаж города на пике своего расцвета. Узкие улочки, площади с трехъярусными фонтанами, рынок, бесчисленные одноэтажные дома, по форме напоминающие грибную шляпку: все вырисовано до мельчайших деталей, которые невозможно уловить. Чтобы их изучить, понадобятся дни, если не недели. Движения кисти плавные, переходы незаметные, словно и нет разделения между бликами и тенью, между светом и мраком.

Это одновременно воодушевляет и угнетает, поднимая внутри странное чувство. Что-то в картине кажется мне знакомым и одновременно чужим – может, цветовая гамма или манера написания. Все эти отражения навевают воспоминания о дне, когда я в первый и последний раз проскользнула в кабинет отца. Слева между книжными шкафами висела картина в подобном стиле: тоже черно-белая, живописная и детализированная, но лишь смутно похожая на эту. Я не помню, что было на ней изображено, какой она была высоты или длины, но в моей памяти осталось отчетливое ощущение тревоги, которое она вызывала. Мазки на ней были резкие, почти агрессивные. Тени – мрачные, гротескные и угрожающие, как и само полотно. Тогда как это произведение навевает лишь приятные чувства.

Я глубоко вдохнула и задумалась: могла ли я действительно видеть такую картину в детстве, или мое воображение подсказывает ложные образы, стремясь найти связь с прошлым? Уцепиться за воспоминания о папе, которые так дороги моему сердцу… Сомневаюсь. В те времена люди нередко приносили ему старые вещи на оценку, а после забирали их. К тому же, что я могу помнить о том, что промелькнуло перед глазами раз, да еще и целое десятилетие назад? Я испытала похожее ощущение дежавю, когда впервые заметила Блэквуда в амфитеатре, но оно оказалось обманчивым, ведь это была наша первая встреча. Человеческая память – очень ненадежная вещь, на которую вряд ли можно положиться.