Плацебо (#2)

Ксения Гранд

Плацебо (#2)

Иногда то, что дарует спасение, может оказаться всего лишь плацебо.

Часть I.

Глава 1. Что скрывают мертвецы

Я просыпаюсь в морге. Понимаю это по холоду металлического стола и расставленным вокруг стойкам с простынями. Одна из которых всего минуту назад накрывала мое лицо. Я не верчусь, не вскакиваю, не пытаюсь бежать, а просто сижу и молча окидываю взглядом тех, кто, в отличие от меня, так и не пришел в себя. В голове лишь тоненький свистящий звук, прерываемый стуком моего сердца и одним-единственным вопросом: «Что я здесь делаю»?

Голая, растерянная и полностью дезориентированная, я понятия не имею, как на него ответить. Господи, какого черта?! Почему сиринити поместили меня сюда? Ведь я жива! Пытаюсь стянуть с себя простынь, но лодыжки запутываются, и я падаю, больно ударившись бедром о каменный пол. Бетон, полусумрак, просторное помещение, отблескивающее полированной сталью. Два ряда массивных столов, залитые мягким лунным светом, струящимся из единственного окна. Мертвенно-серые ноги, торчащие из-под белых покрывал. Нет-нет… Я не должна здесь быть! Живым не место среди мертвых! «А жива ли ты?» – вдруг эхом отдается в голове. Смотрю на свои бледные руки, но тут же отбрасываю эту мысль. Нет. Я точно не умерла. Чувствую холод на коже, боль в спине от долго лежания и резь в боку от удара о пол. Мертвецы не страдают от боли, потому что ничего не ощущают. Но ведь я чувствую!

Откидываю простыню и поднимаюсь на ноги, когда комната перед глазами растекается восковыми пятнами. Хватаюсь за край соседнего стола, чтобы не потерять равновесие, и тут же отскакиваю при виде лежащей на нем фигуры. Спина упирается в дверцу холодильной камеры. Должно быть, произошла какая-то ошибка. Они не могли просто так поместить меня… сюда. Сиринити обознались. Эти чертовы умники ошиблись! Подбегаю к входной двери, когда неожиданно понимаю, что на мне не хватает одежды. По правде сказать, ее вообще нет. Замечаю в углу помещения корзину и достаю оттуда первое, что попадается под руку: клетчатая мужская рубашка, потертые кеды и синие джинсы на два размера больше моего. Они едва держатся на моих узких бердах, но сейчас меня это волнует меньше всего. Я лишь хочу как можно скорее выбраться из этого ужасного места, от которого у меня кровь в жилах останавливается.

Бреду по проходу, опираясь о бетонную стену, словно только она и не дает моим натянутым нервам порваться. Открываю дверь и отшатываюсь от яркой вспышки. После времени, проведенного в кромешной темноте коридора, свет резко бьет в глаза, стирая отблески едва различимых в ореоле ламп силуэтов. Сводчатый потолок возвышается над головой, подобно куполу церкви. Так высоко, что его вершина сливается с ослепительным сиянием, размывая контуры реальности. Четыре ряда металлических коек, высокие арочные окна, холодный плиточный пол… Я попадаю в сводчатый зал старой больницы, где стены, пропитанные временем, ведут меня в далекое прошлое. Будто, опустив дверную ручку, я перенеслась на пару веков назад, в эпоху массовых эпидемий и послевоенной депрессии, в которой мне явно не место. Впереди разливаются образы, прорисовываются линии, формы, предметы, которые я никак не могу разглядеть.

Но что это? Я слышу голоса. Звенящие, отдаленные, они доносятся до моего затуманенного сознания будто из-под толщи океана, рассеивая оглушающую тишину.

–…не стоит. Вам нужно соблюдать постельный режим как минимум двое суток.

– Отлеживаться в постели, когда другие патрулируют? Это точно не для меня.

Один отзвук этого баритона отзывается во мне ярким всплеском радости. Такой нежный, привычный, почти ласковый. Ведь я его знаю! Его имя так и мелькает в голове, подобно крошечному светлячку, которого я упорно пытаюсь поймать.

– Уилл?

Смутный силуэт поворачивает ко мне лицо, обрамленное молочно-белыми прядями. Лицо, в котором я с трепетом узнаю парня, помогающего мне освоиться в мире сиринити. Громкий звон врезается в уши, словно удар колоколов, отдаваясь болью в висках. Это Уильям уронил поднос с лекарствами, который все это время держал в руках.

– Сильвер? Ты не…

– Господи помилуй… – выглядывает из-за его спины лысый мужчина с округленным животом. Его щеки бледнеют на глазах, рот приоткрывается, руки инстинктивно прижимаются к груди, словно он призрака увидел. – Она ведь… Она должна быть… Мне сказали…

Смотрю на Уилла, в глазах которого отражается такое же замешательство. Он обменивается испуганным взглядом с незнакомцем, который тотчас бросается к выходу, позабыв на прикроватной тумбочке флакон с микстурой.

– Как долго меня не было?

– Полтора дня, – спустя время отвечает Уильям. Только как-то неестественно и сдавленно, будто что-то застряло в горле, перекрывая поток слов. Его реакция наталкивает меня на тревожные мысли, которые я всеми силами старалась отгонять.

– Что произошло?

– Ты… умерла. Позавчера утром.

Я так и застываю на месте, не в силах пошевелить и пальцем. Кажется, если я только это сделаю, то рухну на пол или рассыплюсь, как песочный замок.

– Что за бред? – единственное, что я нахожу в себе силы сказать. – Но это неправда. Я жива! Ты ведь…

Сама не замечаю, как он притягивает меня к себе, не только потому, что скучал, но и для того, чтоб не дать мне упасть. Мир перед глазами до сих пор кружится, идя волнами, подобно поверхности озера, до которой дотронулись кончиком пальца. Каждый круг – очередной завиток реальности, которая так и хочет меня задушить. Спустя время обнаруживаю себя уложенной на кровать и тут же приподнимаюсь, выискивая мужской силуэт.

– Тише, – чувствую, как руки Уилла ложатся мне на плечи, помогая опереться о металлическую спинку. – Не так быстро. Ты меня видишь? Сколько пальцев я показываю?

Он машет перед моим лицом двумя раскрытыми ладонями.

– Больше пальцев не нашлось?

– Ну, считать ты не разучилась, – улыбается он. – Это радует.

Я киваю. Видимо, наличие чувства юмора – один из признаков крепкого здоровья. Или же он просто рад, что я здесь. Честно говоря, я тоже. После пережитого кошмара, видеть знакомое лицо – лучшее из лекарств. Пытаюсь опустить ноги на пол, но Уилл тут же меня останавливает.

– Поосторожнее. Ты ведь сломала руку в схватке с Даниилом. К тому же, ты находилась в лежачем положении почти сутки. Нужно проверить зрительные рефлексы.

Откуда ни возьмись у него появляется диагностический фонарик, который ослепляет сначала мой левый глаз, а затем и правый. Не представляю, как это может подтвердить, что со мной все в порядке. Разве что по моей раздраженной реакции на свет.

– Судя по всему, все в норме. Если в твоем случае можно так сказать.

Воспринимаю его разрешение как призыв к действию и снова пытаюсь встать. Но как только мне это удается, колени предательски подкашиваются. Хвала богам, Уильям не дает мне познакомиться поближе с напольной плиткой.

– Хм, – выдыхает он, заметив, что я свободно двигаю обеими руками. – По всей видимости, о переломе можно не волноваться. Черт побери, Сильвер. Что с тобой творится?

– Если бы я знала.

А ведь правда. После падения с балкона больницы св. Анны, я повредила кость. Боль была просто чудовищная, однако сейчас ничего не болит. Ну, помимо бедра и локтя, которыми я ударилась при падении со стола. Только сейчас, когда голова проясняется, а окружающие вещи проявляются во всех деталях, я не без удивления замечаю на Уилле белый больничный халат.

– Ты что, доктором решил заделаться?

– Всего лишь подрабатываю медбратом.

Уильям Касл лечит больных и помогает страждущим? Почему-то меня это не удивляет.

– Слошно двигаться.

Голос дрожит, воздух оседает на стенках легких тяжелыми комками и… Мне кажется или я только что произнесла «ш» вместо «ж»?

– Неудивительно после всего, что… случилось. Как ты себя чувствуешь?

– Довольно неплохо, хоть это и странно.

Это еще мягко сказано. Мой мозг до сих пор отказывается принимать произошедшее за правду.

– Я… – откашливается неловко он, – не знаю, как это произошло, но могу с уверенностью сказать, что ты точно вышла из категории мертвецов. Я проверил твой пульс и сердцебиение, пока ты была в отключке. И это… просто… поразительно! Не возражаешь, если я продолжу осмотр? В медицинских целях, разумеется.

Я утвердительно киваю. Чего уж там, осматривай. Мне все равно некуда спешить. Пока Уилл достает что-то из ящика медицинского шкафа, я с интересом разглядываю помещение. Это место мне незнакомо. Не уверена, что была здесь раньше. Хотя когда, если количество дней моего пребывания в поместье можно было сосчитать на пальцах одной руки трехпальцевого пирата.

– Что это за место?

– Лазарет сиринити, – он замахивается крошечным молоточком по моему колену. – Здесь стражи восстанавливаются после боев, а жители коммуны проходят курс лечения в случае осложнений после сангморы.

Наверное, он имеет в виду сердечную, умственную и легочную недостаточность, которая может возникнуть, если вовремя не предотвратить приступ. Вряд ли от этого есть панацея, но хорошо, что все-таки сиринити есть куда обратиться. Все же Кристиан добросовестно исполняет свои обязанности Старейшины.

– Почему я не знала о его существовании?

– Раньше тебе не нужна была медицинская помощь.

Да она и сейчас мне не нужна. Если не считать психической травмы на всю жизнь. Но подобных последствий не избежать, если после неспокойного сна пробуждаешься на каталке в морге.

– Что последнее ты помнишь?

– Ну, – напрягаю запутавшиеся извилины я, – помню Даниила. Он заманил меня в больницу Уинтер Парка с помощью Эми. Каким-то образом ему удалось достать лекарство. Блэквуд привез меня обратно в поместье Ле Блана, с ранами и переломом. Помню, как лежала на кровати в своей комнате…

Но также помню настойчивые стуки и раздраженные голоса за дверью. Жители поместья вовсе не были рады моему возвращению, особенно после того, что произошло на Демонстрации. Крики, возмущения, претензии… Они требовали, чтобы я покинула это место, пока ситуация не разрешится и не будет доказана моя невиновность. Помню озноб и жар, охватившие мое тело, выжигая все изнутри, словно адским пламенем. Дрожь сотрясала каждую косточку, фалангу, клеточку. Сгибала спину, выламывала суставы. Судороги разрывали мышцы снова и снова, словно в смертельной агонии.

– А после этого, – говорит Уилл, отходя к столу, – что-нибудь припоминаешь?

Его пальцы сжимают ручку крошечного предмета наподобие увеличительного стекла, который он приставляет к моему глазу. Я инстинктивно отвожу взгляд.

– Смотри на меня.

– А-а-а… – стараюсь напрячь память, но дается мне это с трудом. Сложно сконцентрироваться, когда кто-то находится так близко. Он буквально в нескольких сантиметрах от моего лица. Я даже могу рассмотреть серебряный отблеск на кончиках его волос и странный красноватый отлив в глубине голубой радужки. – Помню, что мне было плохо. Меня ломило, словно от лихорадки, а потом…

Я смолкаю, не в силах произнести это вслух, но Уилл понимает меня без слов. Он убирает офтальмоскоп и смотрит на меня не моргая. На его лице отразилась уверенность, которой сейчас так не хватает мне самой.

– Ты не мертва. Не знаю, что произошло и почему сиринити так решили, но это неправда. Теперь все в порядке, и ты даже представить себе не можешь, как я этому рад.

Даже не замечаю, как вцепляюсь в его руку. Мне так сильно нужно было это услышать, ощутить чью-то поддержку, заботу, что я готова снова броситься ему на шею, но… это было бы слишком неловко с учетом безлюдности лазарета. Уильям неловко откашливается и продолжает.

– Голова не повреждена. Кровоизлияний нет…

Это ты так думаешь.

–…рефлекторные реакции тоже в норме…

Об этом тоже можно поспорить.

–…нарушения в центральной нервной системе, судя по всему, отсутствуют, – он опускает ладонь мне на плечо, прощупывая кости. – Если бы я не знал, то никогда бы даже не предположил, что у тебя был перелом. Это просто… удивительно. Думаю, нам следует уведомить Старейшину, чтобы исправить сложившееся недоразумение. Сегодня вечером запланирован погребальный обряд, и раз уж ты цела, нужно…

Речь Уилла так и крутится вокруг, рассеивается пылинками в воздухе. Проникает в мои легкие вместе с воздухом, оседает на ноющей после долгого лежания груди, но я не могу на ней сосредоточиться. Все, о чем я могу думать – это Блэквуд. Как он вырвал меня из лап Даниила, как привез в поместье, как вытащил меня, корчащуюся от боли, из машины… Должно быть, именно он передал меня врачам сиринити. Что если он наблюдал, как я умираю? Каким ударом это могло стать для него, если он действительно ко мне что-то испытывает. Он должен знать, что я жива.

– Сильвер, куда ты?! Мы ведь обязаны предстать перед…

Не слышу его, так как уже бегу по коридору мимо бесчисленных дверей, сквозных проходов и поворотов. Не обращая внимания на усталость, ломоту и перекошенные лица дозорных, оглядывающихся мне вслед. Миную главный холл, коридор, лестничные площадки-близнецы. Не без труда поднимаюсь по парадным ступенькам на четвертый этаж, где в конце анфилады под тяжелой бархатной портьерой скрывается проход в часовую башню. Логово черной кобры, в которое боится соваться каждый житель поместья Ле Блана. Но только не я. Мне нужно его увидеть, прикоснуться, сжать костлявую руку. Просто чтобы убедиться, что это не сон. Чтобы удостовериться, что он в порядке.

Захожу в комнату без стука. Надеюсь, Блэквуда это не разозлит. Мне сейчас немного не до этикета. Лишь бы снова не повстречаться лицом к лицу с паркетом. Но, к моему огромному сожалению, помещение в башне оказывается пустым. Прохожу мимо механизма часов, письменного стола и кровати с заправленными простынями, но не нахожу ни единого намека на местопребывание Верховного жреца. Куда он мог подеваться? Только ощутив на лице порыв свежего воздуха, я нахожу ответ на свой вопрос – крыша.

Когда ноги минуют сорок брусков, опускаясь на каменный пол смотровой площадки, понимаю, что совершила чуть ли не второй подвиг за сегодня. Лишь бы это было не зря.

– Блэквуд, ты здесь?

Я нерешительно осматриваюсь, но не успеваю сделать и пяти шагов, как в мою шею упирается острие клинка.

– Полегче, – медленно поднимаю руки и разворачиваюсь, ожидая увидеть очередного перепуганного дозорного. Но вместо него натыкаюсь на лицо того, кого так долго искала. Слава богу, это Блэквуд! С ним все хорошо. В радостном порыве устремляюсь к нему, но его кинжал лишь сильнее впивается в кожу. Похоже, он не очень рад меня видеть.

– Спокойно, это же я. Все нормально. Я жива.

Даже глазом не ведет.

– Пожалуйста, опусти клинок.

– Блум умерла девятнадцать часов назад. Кем бы ты ни была, ты – не она.

Внезапное осознание накрывает меня, как ураган, лишая дара речи. Так вот почему он так странно себя ведет: он думает, что я моров. Скорее всего, он видел меня перед гибелью. Возможно, даже подтвердил мою кончину, когда мое сердце издало последний удар. Господи… Как же, наверное, тяжело ему пришлось. И как мне теперь его убедить, что я не кровожадная тварь, а всего лишь человек, которому и без того немало досталось?

– Это правда я, – ступаю на скользкий путь. – Прошу, поверь мне.

Чувствую, как кончик оружия сильнее впивается в яремную ямку. Лучше не делать резких движений.

– Верить не в моих привычках.

– Посмотри на меня! Мои вены не потемнели, белки не залиты кровью!

– У новообращенных практически отсутствуют видимые признаки заражения.

В ушах раздается приглушенный треск, отдающийся болью в ребрах. Это мое покореженное терпение постепенно дает трещину, не выдерживая еще одного испытания.

– Я. Не. Моров, – отчеканиваю практически по слогам. – Всего полчаса назад я пришла в себя в морге, брошенная и напуганная. Прошу, не делай этот изнурительный день еще сложнее.

Его рука подрагивает. По взгляду вижу, что он сомневается, но боится оказаться неправым: ведь знает, что с моровами лучше не рисковать. Малейшее колебание может стоить жизни не только ему, но и жителям поместья. Я его понимаю, правда, но снова умирать не хочу. Наконец, неуверенность опускает чашу весов в мою пользу, заставляя его медленно подступить поближе.

– Руку.

– Что?

– Дай руку.

Протягиваю ему раскрытую ладонь в надежде, что он не отрежет ее, дабы проверить свертываемость моей крови. К счастью, он лишь отслеживает пульс, убеждаясь в том, что я пытаюсь ему доказать с самого начала: я все еще жива. Пальцы в кожаных перчатках скользят по коже, определяя напряжение мышц, оттягивают мои нижние веки, убеждаясь в отсутствии алых пятен. А я лишь молча наблюдаю, как исказившая его черты жесткость постепенно уступает место растерянности. Но не из-за моих сердечных циклов, а из-за крошечной красной струйки, спустившейся по моей шее. Прямо на мой медальон. Охваченная гневом, я не сразу осознала, как приблизилась слишком близко, усилив нажим лезвия, которое в итоге оставило на коже порез. Если бы я была моровом, от необратимой метаморфозы моя кровь приобрела бы розовый цвет. Но она краснее суданской розы, из листьев которой моя мама так любила заваривать чай.

– Видишь? – стираю алые капли и показываю ему. – Это действительно я.

Он касается моего горла, подбородка, словно пытается убедиться в реальности происходящего. Опускается на плечо, ключицу, пока не застывает в верхней части грудины. Там, где под пятью слоями эпидермиса, шестью ребрами и несколькими группами мышц бьется все еще живое сердце.

– Ты… перестала дышать. Мышцы окоченели, температура тела упала до десяти градусов. Признаки жизни отсутствовали.

– Но я жива. Как такое возможно?

– Вероятно, – вдыхает он на полную грудь, все еще не отводя от меня глаз, – это воздействие лекарства. Даниил ввел его тебе перед падением. Помнишь?

Утвердительно киваю, хотя на самом деле мало что припоминаю. Это больше похоже на плохой сон, который перерос в кошмар, готовый разрушить остатки моего разума, все еще не оправившегося после Другой стороны.

– Или же так проявляются возможности Двенадцатых – он резко разворачивается, отступая к перилам. – Перелома нет. Судя по твоей походке, последствия ушиба ребер тебя также не беспокоят. По всей вероятности, регенеративная способность двенадцатой группы оказалась сильнее, чем могли вообразить сиринити.

Значит, мне несказанно повезло. Если бы я была представителем шестой или, скажем, десятой группы, то уже давно была бы мертва. По-настоящему. Чувствую, как по спине пробегают мурашки, и содрогаюсь. Подумать только… Ведь сегодня меня собирались предать земле. Очнись я на полдня позже, и уже могла бы не выбраться из этой передряги. Да уж, та еще выдалась неделя.

– Как теперь быть с лекарством? Порция была только одна, – уточняю я, обхватывая себя руками. Из-за резко поднявшегося ветра мне становится зябко. Блэквуд это замечает и протягивает мне свое пальто, от которого я не в силах отказаться.

– Судя по всему, твое тело каким-то образом переработало вещество, что привело к его модификации и усвоению. Нужно выяснить, как именно. Есть вероятность, что оно до сих пор в твоем организме.

– Думаешь, его можно как-нибудь извлечь?

Не отвечает, но его многозначительный взгляд говорит вместо него: если лекарство до сих пор течет в моих жилах, нужно сделать все возможное, невообразимое и немыслимое, чтобы его добыть.

– Хорошо. И как это сделать?

– Мне потребуется выполнить комплексное исследование биологических показателей, проверить уровень лейкоцитов, лептинов и…

– Блэквуд, – не выдерживаю я, – можно как-то попроще для человека, который только полчаса провел в мире живых?

– Нужна твоя кровь.

Вот так бы и сразу. А все эти лептины пускай оставит ученым сиринити.

– Делай все, что понадобится.

– Ладно, – кивает он, все еще настороженно оглядывая меня. – Но для начала требуется известить Старейшину.

– Как раз этим, пожалуй, и займусь.

Я разворачиваюсь, но чувствую, как что-то с усилием сжимает мой локоть.

– Постой, – стоит ему только подойти, как мое дыхание перехватывает, будто воздух вокруг наэлектризовался. Блэквуд смотрит на меня не отрываясь, не моргая, не дыша, и на короткую долю мгновения мне даже кажется, что он сейчас скажет что-то приятное. Что-то, что заставит меня скинуть этот груз ответственности за весь род сиринити и хоть на миг ощутить себя желанной. Но все, что он говорит, лишь:

– Мне следует сопроводить тебя. Стража Старейшины вряд ли позволит тебе пройти беспрепятственно.

Я беззвучно киваю, принимая его предложение. Не хотелось бы нарваться на кинжал сиринити дважды за вечер. К тому же, мне так приятно снова оказаться рядом с ним, пускай даже не в самом презентабельном виде. К слову, хлопковую рубашку и помятые джинсы, которые, кажется, удерживает на бедрах лишь моя несгибаемая сила воли, можно было и поменять, но приходит мне это в голову лишь когда я оказываюсь в кабинете. С десятью клинками, нацеленными мне в грудь. Блэквуд подробно обрисовывает Кристиану ситуацию, опровергая теорию о моем обращении. Правда, верит тот ему не сразу. Каждое слово Верховного жреца отражается новой морщинкой на вытянутом, как падающая капля, лице Старейшины. Пока не сменяется выражением полного понимания. Кристиан хлопает в ладони, призывая охрану сложить оружие, после чего радостно сжимает меня в объятиях.

– Quel horreur,1 мое бедное дитя! Тяжело вообразить, через какие ужасы тебе довелось пройти! Однако, – он мягко отстраняется, поправляя помявшийся сюртук, – раз уж сама судьба ниспослала тебе возвращение, значит, предназначенное тебе свыше еще не исполнено. Моровы все еще на свободе. Я верю, что только с твоей помощью нам удастся их одолеть.

Его слова поднимают в моей памяти воспоминания, которые я предпочла бы навсегда выжечь. Музыка, танцы, студенты в маскарадных костюмах, бегущие сквозь струящиеся с потолка потоки: День памяти, который обернулся настоящим кошмаром. Боже мой… Что если, пока я болела, они уже расползлись по ближайшим городам?!

– Граница… – едва шепчу я, – в Стене образовалась брешь. Десятки диких прорвались на Нашу сторону. Они напали на академию и, должно быть, уже наводнили Уинтер Парк…

– Я знаю, дорогая. Мои люди доложили мне об этом неприятном инциденте. В тот же день в округ Фрейзера были отправлены стражи для устранения угрозы, но, к счастью или к прискорбию, прибыв на место, они не обнаружили ни единого следа моровов.

– Что? Но как?

Вместо ответа Кристиан поворачивается к стоящему позади Блэквуду, предоставляя слово ему.

– Вероятно, они сбились в стаи и последовали за вожаком, который увел их из города.

– Но ведь это дикие… – не понимаю я. – Они никому не подчиняются.

– Apparemment,2 кто-то все же имеет над ними власть. В противном случае, Фрейзер уже давно бы утонул в массовом кровопролитии.

Ответ напрашивается сам собой. Кто еще мог приказать моровам уйти, как не… Вейн? Если он хоть наполовину такой могущественный, как упоминал Даниил, и на треть такой коварный, как предупреждал дядя Ник, он сделал это не просто так. Должно быть, у него уже давно есть план, которому он следует шаг за шагом, не раскрывая никому своих истинных мотивов. Вот только, какая роль в этой игре уготовлена мне?

– Что насчет Стены?

– Неделю назад, – откашливается Кристиан, заводя руки за спину, – я послал патруль особого назначения к границе с целью отыскать местонахождение бреши и устранить ее. Однако пока мы не получили от них вестей.

Он собирается еще что-то добавить, но я прерываю его.

– А как же падшие?

– C’est-à-dire?

С уроков французского помню, что это означает «то есть», и неспешно продолжаю.

– Ведь они до сих пор на Другой стороне, прячутся от моровов в пещерах. Они построили целый подземный город, в котором живут, не видя света. Им нужна помощь. Нужно найти способ добраться до них и эвакуировать сюда.

– Не вижу причин для столь неосмотрительных рисков. Ведь ты сама изволила сказать, что они уже нашли там пристанище, да и обосновались недурно.

Это не совсем то, что я сказала. Это вообще и близко не имеет ничего общего с тем, что я имела в виду!

– Но ведь так нельзя! Вы же не можете бросать свои…

– Моя дорогая, милая Сильвер, – приобнимает Старейшина меня за плечо, – я не хочу показаться безжалостным тираном, но взываю к твоему благоразумию. Вникни в суть: к вратам была направлена дюжина доблестных стражей, но лишь двоим было даровано возвращение – тебе и Верховному жрецу. Он спасся благодаря мудрости и умению выживать в беспощадных условиях, ты же – лишь по милости дара самоисцеления. Если я отправлю за Стену несколько взводов, не станет ли это решением, обреченным привести их к гибели? Ты бы рискнула своими людьми? Поставила бы их жизни на кон?