Последний Оазис

Как уснула, Этель не помнила: провалилась в сон сразу после горячей ванны и перешла в мир чудных сновидений, где все было куда проще, чем в разрушенном мире. Сны приходили неразборчивые, слишком яркие, сменялись чередой размытых образов, а потом пропадали вовсе. Но этой безмятежности Этель была рада особенно: хоть во сне она могла быть свободной и не думать о том, что будет завтра.

Предостережение Джэйвин напугало ее: по всему выходило, что удачное замужество – вовсе не панацея от рабского труда и тяжелой жизни. Даже выйдя замуж за господина, она могла умереть при родах, испытывать нехватку внимания при жизни и вовсе не быть счастливой, как в ее представлении. Суровая реальность не щадила никого. Особенно после переворота, когда просчитать каждый следующий шаг в новом дне становилось непосильной задачей. Ну а о том, чтобы такое замужество состоялось по любви, Этель не думала вовсе. Какая любовь, когда три месяца назад, в день своего совершеннолетия, она отдала свою честь самому главному эльфу Лаории – королю Оллурвиля.

Верилось, конечно, с натяжкой, но в грезах Этель представляла и дорогие шелка, и корону эльфов на своей голове, и сотни подданных, интересующихся ее жизнью и поправляющих каждую складку на ее роскошном платье. Такой ей виделась жизнь с Лайонелем, который ее оставил. Но по-прежнему надеялась, что когда-нибудь он вернется из долгого пути и заберет ее в роскошный дворец Оллурвиля.

В противовес всему в ее памяти возникало змееподобное чудовище с огромными зубами, с которым справилась именно она! Не бывалый воин Когон и не смельчак Оргвин, а она – робкая девчонка с необузданным магическим даром, который приносил одни неудобства.

Что он дал ей? Обугленные волосы? Дырявую одежду? Внимание завистливых овдовевших женщин из Долины Нищих? Это все пустое. Никто и не поблагодарил ее за освобождение от власти непокоренного монстра.

От него остался лишь скелет – по крайней мере, наутро Этель увидела во дворе шикарной виллы Джэйвин только обугленные кости Ангелочка: ни чешуи, ни кожи, ни, тем более, внутренностей не осталось и следа после ее беспощадного пламени. Как это получилось, почему и что с этим делать, Этель не имела представления. А при малейшей мысли о магическом даре у нее сводило желудок. Нет, это не ее дар, это проклятие Единого бога за то, что она ни разу не пришла ему поклониться.

Джэйвин улыбнулась, когда к вечеру следующего дня Этель поделилась с ней своим сомнением, и начала красочный рассказ о своей жизни. О том, как ее купили на Ярмарке Красного Солнца в Фолэнвере, как увезли на скоростных кораблях в Эшгет, а оттуда – в Долину Нищих. Но она полюбила эту жизнь: не осталось ни страха, ни воспоминаний о прошлом. Пока не пришел брат.

В ответ на это, чтобы уберечь Джэйвин от страшных воспоминаний, Этель начинала рассказывать о Ди Форсуне, его причудах, испытаниях в Академии магии и алом рассвете на горизонте моря Падших душ. О Висячих садах, рынке, разных народах и об их улыбках – это все перевешивало ее несвободу и скверный характер хозяина. И даже то, что теперь она вдали. Хотя и здесь ей стало очень уютно: она и правда могла остаться в Долине Нищих. И даже в доме Джэйвин – помощницей.

Казалось, они обе подумали об этом, когда Джэйвин, теряя сознание от палящего солнца, едва успела ухватиться за перила и чуть не упала. Хорошо, что Оргвин к этому времени уже пришел в себя, уверял, что абсолютно здоров, рвался найти Когона с Вайсшеххом и Ильсо, но строгая Джэйвин настояла, чтобы он оставался в постели еще как минимум децену.

– Нет у нас столько времени, милая девушка, – отвечал Оргвин учтиво. – У нас до смерти меньше четырех осталось.

– А мне и того меньше, – парировала Джэйвин и не принимала никаких компромиссов.

В итоге, когда гному стало лучше, его забрал Когон. Признался, что Вайсшехха не встретил, но нужно было решить срочные дела в его вилле. Под строгим наставлением, что Оргвин будет лежать в покое, Джэйвин его отпустила. И вручила с собой целительные мази и отвары. Гном хохотнул, кивнул на свою чудо-сумку, мол, у самого такое добро имеется, но все же принял заботу женщины с благодарностью.

На седьмой день в доме остались только Этель и Джэйвин. Время утекало, Оргвин шел на поправку, Ильсо не приходил, и нужно было принимать решение – оставаться или идти снова в пустыню. Мнение Джэйвин не поменялось: она считала, что здесь Этель потеряет свой дар. А сама она боялась упустить возможность спокойной жизни. Тем более, когда видела, как тяжело дается Джэйвин хозяйство: она тянула в одиночестве и посевы, и улья, и порядок в огромном доме. А еще с каждым днем она все чаще садилась перевести дух, подышать, укрыться в тени и выпить травяных отваров – день родов приближался, и Этель совсем не хотелось оставлять ее одну. Хотя чем сможет помочь, так же не понимала.

На восьмой день побледневшая Этель стояла на переднем дворе виллы Джэйвин, прокручивала в который раз в уме возможные варианты и по-прежнему с трудом могла сложить два пазла: свою силу и образ монстра, который едва не откусил ей голову, и судьбу несчастной Джэйвин, свидетелем и участницей которой она невольно стала.

В округе цвели плодовые деревья, жужжали трудяжки-пчелы, по горячему воздуху плыл сладкий приторный аромат глазури и меда – казалось, это был кусочек уюта среди жестокой пустыни. Хотя даже здесь, по воле Императора Ригарда, уже обитали кровавые призраки прошлого.

Зеваки, приходившие сюда в первые дни поглазеть на “огненную магичку”, наконец разбежались, и Этель смогла выйти за ограду дома. Джэйвин отпустила ее, убедившись, что ничего не нужно, хотя сама с самого утра так и не поднялась с постели. Ей не помешает отдых – решила Этель и направилась наружу, искать Когона и Оргвина. Как минимум, для того, чтобы еще раз увидеть гнома и убедиться, что с ним все хорошо. Ну и узнать последние новости об Ильсо. А потом решить, с кем оставаться.

Деревня оказалась такой же пустой, как перед боем с монстром: будто столб черного дыма никому ни о чем не сказал, и жители до сих пор оставались сидеть по домам, ожидая новую опасность. Или… в самом деле покинули родную деревню?

Несколько женщин Этель все же встретилось. Проходя мимо, они смотрели с недоверием, сторонились и о чем-то шептались. А затем оборачивались ей вслед и провожали недружелюбным взглядом. Пока ей навстречу не вылетела пожилая женщина в чепчике и закрытой белой тканью корзинкой:

– Началось! – восклицала она и бежала по улице. – Помолитесь Единому богу за Джэйвин и за дитя ее, в этот мир спешащее…

Женщина повторяла эти слова каждой, кто попадался на пути, и женщины в этот миг замирали, пропуская повитуху к роженице. Этель побледнела: началось? Но утром все было спокойно! Или женщина специально не стала ее тревожить?

– Эй! – Этель ее окликнула и постаралась догнать. – Может, вам нужна помощь? Джэйвин была… бодра сегодня утром, но если что-то потребуется…

Повитуха остановилась и перевела дух. Окинула Этель надменным взглядом:

– На все воля Единого бога, девочка. Помолись за милую Джэйвин, этого будет более чем достаточно.

Этель сглотнула и вновь ощутила на себе несколько чужих взглядов, будто вся улица застыла, ожидая ее ответа, и потому она прошептала:

– Джэйвин думает, что умрет, но… ведь это не так, верно?

Что именно ожидала услышать, Этель не знала, но немолодая женщина только фыркнула и, будто не желая терять время на объяснения, махнула рукой и продолжила бежать.

Этель проследила, когда ее грузная фигура скроется за воротами виллы, и замерла посреди дороги: бежать к Джэйвин или искать Когона? Они с Оргвином так и не показались после того, как ушли, но… что-то подсказывало, что женщине сейчас помощь нужна куда больше, чем опытным воякам.

Не позволив себе решать дольше, чем мгновение, Этель бросилась вслед за повитухой.