Последний Оазис

Клара Рутт

Последний Оазис

Глава 1

Как все случилось, Этель не поняла. Пошла на рынок, улыбнулась вернувшимся морякам, набрала спелых слив у местных торговцев, а потом что-то ударило по вискам, и… темнота. Будто сознание ушло тотчас, в груди вспыхнул жар, ноги подкосились, и она полетела на неровную брусчатку.

Чьи-то сильные руки схватили ее под мышки, поволокли по пыльным улицам Эшгета, но она не видела, куда. И даже не в силах была видеть: что-то тяжелое тянуло голову к груди, плечи ломило от грубого хвата, и тяжелое дыхание, смешиваясь с пылающим жаром, тисками сдавливало шею.

А потом мрак. Словно веки противились открыться и видеть то, что с ней стало. Незаслуженно, слишком странно, неправильно – она не должна была здесь оказаться! Но как бы то ни было, вот уже четвертые сутки Этель пыталась свыкнуться с ролью узницы имперской темницы Эшгета.

– Эй! – Она дернула ржавую решетку, и темный коридор наполнился противным лязгом. Одинокий факел дрогнул от ее движений. – Кто-нибудь есть?

В этом месте несла патруль имперская стража. Потоки воздуха по телу от резких, но регулярных перемещений сначала заставляли ее вздрагивать; скрежет зубов от холода и безнадеги, прикосновения к колючим решеткам скручивали нутро до костей. Голова кружилась. Затем первая дрожь прошла, перестало пугать равнодушие стен, и Этель начало казаться, что если приспособиться, то не так уж здесь дурно. Но и эти мысли снова сменились страхом, когда вместо привычных стонов заключенных и криков стражников, вдоль стен начал струиться шепот. Никто не заглядывал в темницу, и в последние дни здесь стало до отчаянья тихо. И пустой желудок вторил беспокойным мыслям жалобным урчанием.

– Замри, – раздалось слева, – и не кричи, девочка. Дай послушать… дай услышать. Наконец-то мы можем… слышать.

Шелестящий голос проскользил где-то возле самого угла камеры и потух так же быстро, как возник. Даже эхо не задержалось в сырых сводах имперской тюрьмы.

Этель отошла от решетки. В необъятной тишине эти слова казались зловещим шипением. Однажды она слышала смерть: когда крик в другом конце коридора сменился хрипом, а затем, цепляясь за тяжелые капли воздуха, растворился в неуверенном кашле.

После этого ругались стражники, выносили тело пленника, а пожилые рабыни, лязгая кандалами, вытирали кровавые следы на каменном полу.

Но Этель не знала, кто еще был заключен здесь. Скорее всего, за стеной находился змеелюд, а, может быть, и вовсе она теперь осталась одна среди змей. И с ней говорил чужой шепот.

– Эй? Кто ты? – Этель присела и также тихо произнесла в ответ. – Ты что-то слышал?

– Молчи, девочка, – шепот отозвался сразу. – Мы в подземелье, но наверху происходят великие дела.

Этель подняла голову, но, как и все предыдущие разы, увидела лишь сгустившуюся тьму и робкую тень напуганной девчонки, вдруг выросшую в тревожном свете факела.

– Возможно, о нас и не вспомнят. Возможно, теперь наши тела навсегда останутся в этих стенах, но не это главное. Главное, что город излечится. Пришел новый Император, девочка. Я слышу его шаги по нашей земле, слышу голоса его слуг и воинов. И он пахнет… человеком. Тобой.

Говоривший звучно втянул воздух, и Этель представила, как огромный нос касается ее кожи и ведет по телу, впитывая каждый запах, словно бездомный пес. Но у змеелюдов могло и не быть носа. Бывало, что они и вовсе выглядели, как люди, и лишь раздвоенный язык выдавал их происхождение. Но сейчас, покрытая гусиной кожей, Этель явственно ощущала холод от этого странного шипения, которое, устремляясь в уши, пронизывало самое нутро.

Этель отошла от стены, поежилась, но голос снова приковал ее.

– Но ему плевать на тебя. На с-своих. Он хоч-чет власти. Он хочет справедливости. И он знает, как ее достичь. Конечно, знает, ведь он – захватчик. А у захватчиков лишь один с-способ. – Змеелюд замер и протянул, смакуя слова: – Кровью. Я слышу, как кровь течет с его мечей, как падают змеиные головы и хвосты на пыльную брусчатку. Как солнце палит, и чешуйки наших воинов ссыхаются под его лучами, и змеи тают… тают… тают.

Он понизил голос, а затем и вовсе замолчал. Этель сжала влажные ладони. В нависшей тишине стук ее сердца звучал гонгом. Власть захвачена? Стража перебита? О заключенных прежнего Императора вспомнят последним делом. Даже если новый Император – ее сородич.

– Смирись, девочка. Нам не уйти. Мы жертвы новой жизни. Мы – цена мира. Я рад, я счастлив, что ты умрешь первой. К сожалению, мы живем куда дольше, и без еды я буду затухать, тосковать без голосов и мучиться, слушая чужую жизнь.

Этель знала, что змеелюд прав. Если в городе свершилось военное вторжение, то сейчас там беспорядки, пожары и смерти. Четыре дня назад, когда она еще была на свободе, об этом ходили тревожные слухи, но верил им далеко не каждый. По крайней мере, ее господин – почтенный судья Ди Форсун – с усмешкой отмахивался и, лежа на шелковой клинии, продолжал потягивать медовый эликсир: со времен войны рубиновых чаш Эшгет оставался неприступным.

Играли в этом определяющую роль толстые каменные стены или же самая современная экипировка солдат змеелюдов, Этель не знала. Вполне вероятно, его просто никто никогда не пытался захватывать.

Лаорианцы жили в процветании: с тех пор, как змеелюды заняли Эшгет, представители каждой расы обитали на своей исконной земле, занимаясь каждый своим делом. Как и Этель. Она прислуживала в доме почтенного змеелюдского судьи и раз в год являлась в Академию Тэгеша, чтобы пройти тесты на способности к магии.

До совершеннолетия так проверяли каждого человеческого ребенка, живущего в столице – надеялись найти магические проявления и направить их силы на благо змеелюдов. Если удавалось, ребенка отправляли учиться, если нет – в рабы.

Этель знала, что ее ждет второе, и потому совсем не испугалась страшной правды, озвученной змеелюдом из соседней камеры: до совершеннолетия ей оставалось чуть больше месяца, а склонностей к магии не проявилось ни на грош. Даже наоборот: она постоянно попадала в нелепые передряги и доставляла Ди Форсуну сплошные неприятности. Последний год он только и делал, что отсчитывал дни до ярмарки Красного Солнца, чтобы ее выгодно продать. Хотя после случившегося на рынке он даже не соизволил явиться за ней, и Этель поняла – пропала.

– Я лавку подожгла, а вы что сделали? – усевшись на холодный пол, скрестив ноги, вдруг призналась девушка. Какая разница, удастся ей выбраться или придется остаться здесь навсегда – время тянулось липкой лентой. И пока она может говорить, лучше говорить.

Этель услышала, как что-то зашелестело за стеной: будто чешуйки блестящей змеиной кожи проскользили по каменной перегородке между камерами, но ее таинственный собеседник все же отозвался:

– Подставили, девочка. На предательстве с-своего короля попался…

Его голос стих, отдаляясь. Будто длинное тело змеелюда переместилось к другой стене камеры: интересно, есть ли в нем хоть что-то от человека? Этель покрылась холодными мурашками. То ли от осознания тяжести его преступления, то ли от того, что рядом с ней, вероятно, шпион самого короля Жизога.

– Простите, – только и вырвалось, – я не должна была спрашивать…

В ответ она услышала что-то вроде усмешки:

– Ах, глупая любознательная девочка. Тебе по возрасту положено спраш-шивать, а мне по чину не положено говорить. Но разве важно… теперь?

Шелест прекратился, и темница снова погрузилась в тишину. Больше Этель не решалась заводить разговора: пусть она и смирилась со своей скорой погибелью, но кто знает, куда приведут чужие тайны? Ей совсем не хотелось это знать.

И потому совсем скоро тишина вязкой тяжелой трясиной обволокла ее плечи, и живот скрутило от впервые нахлынувшего отчаянья: ей не выбраться, время играет против нее, собеседник смирился тоже. И от осознания, что совершенные ими преступления имеют теперь одинаковый вес, свело скулы.

Ее должны были выпустить через децену, а теперь ей уготована смертная казнь. Пытаясь себя утешить хоть чем-то, Этель решила, что заточение – это все же лучше, чем рабство.

***

Факел потух где-то на восьмой сотне шагов. Этель начала накручивать круги по камере после того, как сосчитала все камни на полу. Сбилась дважды, начала сначала, но выяснила – триста восемь. А теперь семьсот двадцатый шаг вдоль стен оставил их с сокамерником в кромешной тьме.

Звуков тоже не стало. Разве что желудок жалобно урчал время от времени, и Этель разочарованно вздыхала: неужели отсюда нет выхода? Неужели змей прав, и о них в самом деле забыли?

Устав терзать себя мыслями, на ощупь добравшись до жесткого тюфяка в углу камеры, обессиленная, Этель села. А, в очередной раз приняв свою беспомощность, подтянула колени к груди и свернулась калачиком: вот бы уснуть и больше никогда не проснуться! Зачем нужна жизнь, если вокруг осталась лишь тьма и… ни единого слова? Хорошо, что и шелест в соседней камере прекратился: выходит, и сосед уснул?

Она решила не думать об этом, а поддаться миру сновидений, непременно ярких и захватывающих – какой могла быть ее жизнь. И которая, как надеялась Этель до разговора со змеем, обязательно будет.

А потом ее начало знобить. Зубы застучали, коленки задрожали, и Этель спрятала босые стопы, чтобы постараться оставить последние крупицы тепла в своем ослабшем теле. Зато оживился змей:

– Кричи, девочка. Кричи, если больно. Дай выйти из тебя всей слабости, всей хвори…

Он шептал, и Этель снова различила пленящий шелест его чешуи.

– Это не с-спасет тебя, но даст очищ-щение. Единый бог примет тебя, я… поклонюсь ему за тебя, когда окажусь в его чертогах-х.

Его голос дурманил и кружил мысли, и Этель буквально видела за закрытыми веками, как чей-то мягкий перст касается ее лба, проводит по носу, губам и, дотронувшись до ладони, указывает новый – теплый – мир, где у нее есть место. И она следует этому безмолвному указу: знает, что это правильно.

И потому когда кто-то встряхнул ее за плечи, а в глаза ударил слепящий свет факела, она невольно зажмурилась и попыталась отстраниться.

– Вставай! Живо! – рявкнул ей в лицо хриплый голос, грубые руки схватили за плечи и, подняв, как пушинку, поставили на землю.

В свете тускло освещенной камеры Этель так и не поняла, кто перед ней: чей-то темный силуэт, казалось, занимал полный свод темницы – до потолка, лицо терялось в бегающих языках пламени, почти не приносящих тепла, но сквозь его тусклую оранжевую пленку она смогла различить два торчащих клыка и длинные волосы, собранные в хвост.

– Орк… – выдохнула Этель и попятилась. По спине пробежал противный холодок, ноги задрожали, и она снова рухнула на тюфяк.

– Жить хочешь – уходи! – прорычал орк и бросился к открытой двери темницы. – Ильсо! Что у тебя?

Он метнулся к другой решетке, где как раз находился ее таинственный собеседник, но вместо ползущей змеи, освещенный еще одним факелом, показался худощавый эльф.

– Порядок. – Он кивнул кому-то через плечо, а сам застрял возле ее камеры. – Кто это?

– Нет времени выяснять, пора уносить ноги!

Эльф медлил буквально мгновение, а затем обернулся и крикнул:

– Вайсшехх! Быстрее можешь?

– Не торопи старика, Ильсо, обделил меня Единый бог ногами…

Этель сначала услышала тихое шипение, а затем за решеткой темницы показалось могучее ползучее тело. Орк переместился к лестнице, ведущей наружу:

– Я покараулю вход!

– Это лишнее, – отозвался змеелюд, – сюда никто не сунется… девочка?

Верхняя часть его тела остановилась возле открытой двери в камеру Этель, в то время как могучий хвост продолжал скользить по холодному полу. В нем и правда почти не было ничего от человека: только голова с неестественно красной шевелюрой и шея, плавно переходящая в чешуйчатое тело. Именно так, насколько знала Этель, выглядели все змеелюды до войны рубиновых чаш, но сейчас, спустя более двухсот лет с тех времен, первозданных особей оставалось все меньше.

– Единый бог спас тебя, – прошептал Вайсшехх. – Идем. Ты будешь жить.

Этель робко поднялась и одернула собравшееся у живота простенькое платье. Почему-то ей хотелось обнять его – такого скользкого, чешуйчатого и… длинного, но ставшего спасительной соломинкой в брошенной темнице. Вот только сейчас на нее испытующе со всех сторон смотрели чужаки, и она пролепетала только тихое “спасибо”.

***

Она не боялась ни змеев, ни ящеров, ни сатиров. На орка только поглядывала с опаской: представителей этой расы она редко встречала. А вот эльфы, напротив, регулярно заезжали на рынок обменять пушнину на морские деликатесы или специи, никогда не обсчитывали и вежливо интересовались ходом дел. Этель в ответ улыбалась. Даже когда господин отчитывал, что забыла попросить скидку или сделать надбавку “за приветливость”. Так что юркий эльф Ильсо, который встал во главе их маленького отряда, вызывал у нее искреннее любопытство и восхищение.

Он вел их узкими улочками, через темные подворотни, о которых Этель, прожившая в Эшгете всю жизнь, не знала даже из криминальных сводок.

Она оборачивалась, отставала и не могла поверить в то, что видит: разрушенные дома, костры, раненые змеелюды, вооруженные люди в стальных латах, которых они обходили стороной, воины других фракций, подчиняющиеся приказам командиров-людей. Не таким Этель знала Эшгет.

Здесь всегда пахло сладкими фруктами, специями, рыбой: Этель каждый день приходила на рынок, а бывало, что и встречала моряков с уловом. Ей нравилась эта суета: на рынке она ощущала жизнь. Не только свою – города. Сейчас же резкий запах гари смешивался с запахом крови, живописные пальмы, охваченные огнем, сгибались словно от неподъемной ноши. На самом же деле они подавали сигнал бедствия жителям: сегодня жизнь города завершилась.

Так поняла Этель, обходя стонущего юного змеелюда, на вид почти человека, но не смогла ни пожалеть, ни остановиться – боялась слишком отстать.

Хотя ступать было невыносимо: босые ступни Этель постоянно натыкались на острые камни, обломки разрушенных стен, и это стало ее первостепенной задачей – не пораниться, не напороться на что-то острое и… смертельное. Эта игра самой с собой настолько захватила ее мысли, что в какой-то момент она перестала замечать и крики захватчиков, и стоны раненых, и злые взгляды орка, которые он то и дело бросал, оборачиваясь.

– Ну же! – прорычал он. – Нельзя поживее? Мерзкая девчонка! Хочешь остаться?

– Я… ой, простите…

Она потупила взгляд, залилась краской и застыла на месте – как делала всякий раз, когда почтенный Ди Форсун принимался ее отчитывать. Поэтому Этель даже сделала реверанс и на всякий случай сжалась, ожидая удар по спине или ступням.

Но ничего этого не последовало. Уши только заложило своим же дыханием, и она медленно выдохнула. Сейчас пройдет, сейчас все вернется, как было. Она снова окажется дома…

Но и этого не последовало. Лишь чья-то крепкая ладонь схватила ее за щиколотку и потянула на себя. В другую пятку впились острые камни. От неожиданности Этель позволила себе видеть и… встретилась глазами с напуганным раненым змеелюдом в императорских доспехах, который едва волочил хвост по земле, оставляя красный размазанный след. Вместо слов из его рта вырывались страшные звуки, значение которых Этель не могла разобрать. Рядом с ним билось в конвульсиях тело людского солдата.

Стараясь не смотреть, Этель неуверенно потянула ногу на себя, но змеелюд дернул сильнее, и она упала. В колени вонзились мелкие обломки, от резкой боли Этель вскрикнула и закрыла лицо ладонями – боялась удариться. Напрасно: через миг хватка змеелюда ослабла, Этель в спешке подтянула ноги к животу, но на всякий случай обернулась: вместо воина на нее смотрело обезглавленное тело. Конвульсии людского солдата прекратились. Голова упала откуда-то сверху и подкатилась прямо к ее ступням.

Невольно Этель попятилась, но только разодрала себе бедро и, уже не скрывая бессилия, подняла глаза на своего спасителя.

– Не мешкай, девочка! – рыкнул орк и накрыл ее своей тенью. – Ты идешь с нами или остаешься здесь – выбор твой, но Вайсшехх за тебя поручился!

Он глянул вперед, очевидно оценивая, насколько они отстали от товарищей. Лишь сейчас Этель заметила, что его кожаные наручи покрыты кровью, лицо в ссадинах, штаны – в песке. Орк тяжело дышал и сжимал два боевых топора так сильно, что на его грубой зеленой коже белели костяшки.

– Что здесь случилось? – всхлипнула Этель. Осознание произошедшего только что и в предыдущие три дня вдруг нахлынуло на нее лавиной паники, что от частого сердцебиения заложило уши. Но она услышала:

– Пришел новый Император. Человек. Как ты.

Орк оскалился, но ей было все равно. Она осторожно села и растерла кровь на ногах: больно. И где она оставила свои башмаки?

– Мне нужно вернуться к моему господину… наверное, – пролепетала Этель, а сама ужаснулась своим словам: что, если и его уже не было в живых?

– Так в чем проблема? – хмыкнул орк, ловко спрятал топоры и скрестил руки на груди. Этель призналась:

– У меня обуви нет, не могу идти…

И, словно от стыда, поджала по собой ноги. О том, что может существовать другая препятствующая и более весомая причина, она не подумала.

Орк со вздохом наклонился, будто что-то рассматривая, затем присел, пошевелил зачем-то затихшее человеческое тело и с особенным удовольствием стянул с него сапоги.

Глава 2

Теперь Этель шла увереннее. Осторожно, но насколько могла, хромая, поспевала за странной троицей. К Ди Форсуну она, конечно же, не пошла: поняла, что отсутствие обуви в захваченном разрушенном городе – наименьшая из проблем. Главным было не отставать.

Перебежками по подворотням Эшгета их разношерстная компания добралась до городских ворот.

Здесь царила суматоха. Люди-захватчики и воины других рас из армии нового Императора сновали туда-сюда, сгребали тела по кучам и о чем-то между собой переговаривались. Иногда в город под конвоем вводили вереницы беглых змеелюдских воинов. Слышался лязг цепей и суровые команды.

Стража пропускала всех не глядя. Куда тщательнее она следила за процессом восстановления стен. Пока шли, Этель видела время от времени ядра баллист, попавшие в жилые дома или вспахавшие землю, но здесь, возле каменных стен, их было на порядок больше. Как и разрывов в каменной кладке. Сейчас ее восстанавливали пленные.

– Как вам зрелище? – прошелестел Вайсшехх. – Еще не успели потушить пожары, уже латают стены.

– Трусит, – сплюнул орк себе под ноги. – Думает, найдутся бунтари и отберут его лакомый кусок – Эшгет.

– А что, разве не найдутся? – лукаво ответил Ильсо, но тут же выглянул за угол дома, где они временно скрывались: в ворота снова вводили пленных.

– Уже нет, – рыкнул орк и, оглянувшись по сторонам, будто удостоверяясь, что никого здесь не было, уселся на землю, скрестив ноги. Этель съежилась: несмотря на полуденную жару, ее снова сковал озноб. И силы от голода совсем покинули. Орк вытер пот с морщинистого лба и закончил:

– Все, кто мог, уже пытались. Дошли самые преданные. И стойкие.

На этот раз Ильсо посмотрел обеспокоенно и даже, как показалось Этель, с некоторым укором. Но ничего не сказал. Вернулся к слежке.

– Куда их ведут? – впервые осмелилась спросить Этель и поежилась. Легкий ветер закружил песок под ногами, орк подставил лицо редким порывам: из-за близости пустыни в дневное время в городе стояло пекло, любая прохлада была на вес золота.

Никто не ответил, то ли посчитав вопрос глупым, то ли ответ – слишком очевидным, но она пояснила:

– В городской темнице… никого не было. Три дня или больше мы пробыли там в одиночестве. Почему никого не приводили?

Желудок подтвердил ее слова жалобным урчанием, но Этель проигнорировала этот позыв: ей не привыкать. Бывало, что в гневе Ди Форсун намеренно лишал ее еды. Но пить и вправду хотелось.

Змеелюд как-то грустно улыбнулся и хотел взять слово, но эльф снова обернулся, и на этот раз она заметила на его лице ухмылку. Он сказал только одно слово:

– Когон? – И посмотрел на навалившегося на стену дома орка. Тот доставал фляжку.

Однако заметив на себе внимание, недовольно поднялся и дернул Этель за руку:

– Внимательно смотри, девочка. И не задавай вопросов.

Он подвел ее к другой стороне дома, и Этель осторожно выглянула: обзор как раз выводил на главную площадь, – и у нее больше не осталось вопросов. В ужасе она зажмурилась и закрыла рот ладонью, хотела отпрянуть, но ощутила на плечах тяжелые руки. А затем рычащий голос прошептал прямо в ухо:

– Смотри! И знай, что творит твой сородич!

Во рту пересохло, и Этель прохрипела:

– Воды… пожалуйста!

Орк сунул ей в руки фляжку, а сам уставился на нее с нескрываемым любопытством. Этель спешно глотнула и, боясь нарваться на гнев Когона, перевела взгляд на площадь.

Спасительная влага проскользила в желудок, но чуть не полилась назад: на площади возвели эшафот. Три гильотины стояли в ряд, на каждую из которых выстроилось по длинной очереди заключенных. Были тут не только змеелюды: опустошенно оглядывались и мгновенно получали удары от надсмотрщиков и торговцы-эльфы, и ящеролюды, и даже люди! Этель не увидела разве что сатиров и орков. Но это было объяснимо: первые всегда принимали сторону победителя, и потому вряд ли в городе остался хоть кто-то из них; а вторые просто тут не появлялись. В прошлом кочевые, сейчас племена орков пустили свои корни в Чутком лесу, на севере Лаории, поэтому в пекло мало кто из них желал соваться.

Пытаясь найти подтверждение своих мыслей, Этель осторожно перевела взгляд на Когона: могучий, огромный, с тяжело вздымающейся грудью, разодранном доспехе, ссадинами на лице и рваных штанах, сплошь покрытых песком. Глядя так же на площадь, он хмурился и про себя чертыхался, невольно сжимая кулаки. Но смотрел куда-то чуть в сторону от кровавых гильотин, откуда в очередной сбрасывали головы в специальные кучи.

Рядом стояли позорные столбы с привязанными пленниками. Жесткие плети прилетали им на спины, и с криками те сначала извивались, а затем замолкали, обессилев. Этель отвела взгляд: ей было невыносимо смотреть на творящуюся жестокость, но, вдруг заметив на кожаных перчатках орка стяжки в районе запястий, а чуть выше локтя кровавые следы от веревок, вернула внимание к столбам. Затем снова к орку, затем к столбам. Затем ей бросился в глаза песок в его волосах, кровавые пятна под грудью, опухшая шея, яростный взгляд…

В итоге орк сжал кулаки, судорожно провел по рукояткам топориков на поясе и вернулся к товарищам. Этель застыла. Кажется, она поняла куда больше, чем должна была. Есть враз перехотелось.

– Как будем уходить? – послышалось с другой стороны дома. – Тут вся стража собралась.

– Вон там брешь, – уловила Этель едва слышимый шепот Вайсшехха, – смотрят спустя рукава, сможем выждать момент и обезвредить стражу. Может, заодно и несколько невинных жизней спасем.

– Согласен, – эльф оторвался от слежки и уселся рядом со змеем. Вытер пот. – С воротами без вариантов, тут слишком плотное движение. Проще уйти через дыру в стене.

Когон не ответил, перевел только взгляд с одного на другого и многозначительно вскинул бровь. Ильсо ухмыльнулся:

– Да-да, Когон, мы оба с разведки. Вайсшехх – наш агент у короля змеелюдов.

– Бывшего короля, – поправил Когон. – Известно, где он сейчас?

– Мертв, – отозвался Вайсшехх. – Я облегчил ему страдания, он не увидел падение своей Империи.

– И попался страже?

– Так было задумано, – Этель различила улыбку в его словах и подошла ближе. – Если бы меня взял в плен человек, то вряд ли бы я с вами разговаривал. А свои… отправили в темницу. После чего началась осада. Все было просчитано заранее.

– Несколько задержался, – уклончиво ответил Ильсо, – но не мог тебя оставить.

– Ничего, – так же с улыбкой отозвался Вайсшехх, – я был готов к худшему исходу. Знал, что моя жизнь того стоит.

Этель вспомнила зловещий шепот из темницы и покрылась мурашками: этот змей потерял надежду, когда говорил о захвате – его должны были вытащить раньше. Вдруг еще до того, как привели ее? От этой мысли стало не по себе. Но странно радостно, что Ильсо запоздал с подмогой.

Когон, нахмурившись, перевел взгляд на эльфа. Тот похлопал его по плечу и прошмыгнул в узкий прикоп между двумя кучами каменных обломков – проследить за восстановлением стен. Но все же, будто оправдываясь, выдохнул:

– Брось, Когон, это моя работа.

– Ты с ним до сих пор? Служишь Императору?

Орк метнулся в сторону эльфа, но тот, не поднимая головы, лишь схватил его за руку и притянул к земле:

– Ты открываешься, – эльф процедил сквозь зубы. – Снова. Хочешь вернуться к позорному столбу?

У Этель все внутри похолодело: значит, правда! Значит, Когон – пленник нового Императора! Беглый. Выходит, как и она?