Последний Оазис

– С отваром тебе не будет больно, – парировал доктор. Джэйвин тихо настояла:

– Но я хочу чувствовать… все.

Ее глаза расширились, она тяжело задышала, повитуха будто не слышала ее протеста и наполнила чашу розоватым раствором. Этель побледнела, а затем, собрав невесть откуда взявшиеся силы, села на край кровати и обхватила руки роженицы:

– Джэйвин! – воскликнула она. – Я помогу тебе, только разреши. Скажи, что хочешь, и я сделаю. Я буду служить тебе, помогать по хозяйству, нянчиться с твоим ребенком. Представь это, и только! Ты справишься, я знаю и… помогу!

Этель сама не поняла, как из нее полились эти слова, но она верила в их истину. Она сжимала ладони Джэйвин и говорила со страстью, глядя ей в глаза, уверенно и пылко, будто знала, что это возможно, и совсем не обязательно умирать. И, кажется, женщина ей поверила:

– Ты пришла, – улыбнулась она. – Как хорошо, что ты пришла.

Она слабо сжала ее пальцы, и Этель приблизилась.

– Не губи себя, – продолжила женщина прежде, чем Этель успела подобрать слова. – Уходи отсюда, лучше к эльфам или гномам, но не в Эшгет и в Фолэнвер: Империя людей для самих людей теперь опасна. И прости… моего брата.

Рука Джэйвин ослабла, но Этель будто нашла живительный поток. Ее ладони разгорелись, и с кончиков пальцев по телу пронеслись теплые пульсации. Остатки волос у висков едва загорелись золотым.

– Смилостивься, боже… – пролепетала повитуха и подскочила, отходя. Лекарь выругался и тоже невольно дернулся к двери. Но оба остались у выхода, не в силах превозмочь любопытство или надежду на то, что здравие Джэйвин и вправду возможно.

А Этель буквально чувствовала, что это так. Эта мысль возникла у нее прямо в сердце и теперь, разливаясь по телу, наполняла ее всю этим простым знанием: она может помочь Джэйвин.

– Пожалуйста, Джэйвин, – прошептала Этель, и с ее ресниц сорвалась одна случайная слезинка, – поверь, что и ты сможешь. Мне… нужно быть здесь. Ты добра ко мне, ты знаешь все, что я чувствую, и мне тоже ты нужна. Мы будем свободными здесь, в Долине Нищих, оставим в прошлом эпоху змеелюдов, станем сильными сами, понимаешь? Я так хочу! – она даже воскликнула. – Я так хочу в это верить, я так хочу знать, что все не напрасно: эта война и эти смерти, и эти… чудовища. Просто поверь и ты, ладно?

Она говорила, а сама не замечала, как уже все ее лицо намокло от слез. Нос заложило, она начала всхлипывать, как ребенок, а перед глазами стояли яркие картины разрушенного Эшгета, нападение сатиров, отравленная река, ураган у берегов Вьюнки, монстр, которого она здесь победила – и все это еще до подступов к пустыне. Что будет там, она боялась и представить.

А руки уже горели. Тепло, возникшее в сердце, проходило по телу сквозь вены и сосредотачивалось в ладонях, и Этель наконец могла его удержать. Она знала – это ее сила, а спасти Джэйвин – ее истинное желание, и сейчас эта спавшая магия должна на нее сработать.

Но Джэйвин только мягко сказала:

– Говоришь, как Ригард, – и тяжело вдохнула. Из ее груди вырвался кашель, а потом она замерла. Страшные движения в ее животе прекратились, потухшими глазами она устремилась в потолок и прошептала: – Чувствую. Я наконец чувствую своего малыша… о, милый…

С ее глаз покатились слезы, Этель смотрела в растерянности и не понимала, что дальше. Ее ладони по-прежнему излучали тепло, и Джэйвин теперь сама к нему тянулась: взяв руку Этель, она положила ее себе на живот. Этель не отпрянула, с готовностью принимая и доверие, и всю жизнь Джэйвин.

– Мы будем вместе, – проговорила она. – Спасибо тебе, что дала мне этот покой, я… справлюсь.

Она вдохнула и растянула губы в улыбке. Этель подалась вперед, внимательно следя за движением каждого мускула на лице женщины, но та осторожно освободила руку и закрыла глаза. А потом и всякое свечение, и всякое тепло пропало. Как страх и боль Джэйвин.

Глава 11

Когон переборол острое желание снова отправиться в трактир. После всего, что произошло с ним в доме Вайсшехха, хотелось напиться и забыться. Сдерживали разве что укоризненные взгляды Оргвина и яркие ощущения от хмельной головы и тяжелого тела сегодня утром. Да и повторных последствий с купальщицей явно хотелось избежать.

– Она в отчаянии, – только и пожал плечами Оргвин, когда в очередной раз Когон принялся обвинять ее во всех смертных грехах, в том числе – в своей ярости. – Как и все вдовы змеелюдов. Ну, или кто они? Наложницы?

– Не деревня элиты змеелюдов, а элитный бордель! – ворчал Когон, по третьему кругу заглядывая в каждый сундук в оружейной Вайсшехха. Повезло, что она располагалась чуть поодаль от дома, и они с чистой совестью бросили девицу дожидаться лекарей в одиночестве.

– Слушай, ну и это прекрасный знак! – отозвался Оргвин, сравнивая свой молот с найденным новеньким и делая выбор в пользу своего. – В Эшгете Ригард не щадил никого. В том числе и прислугу. Но здесь его сестра, он ее не тронул… ну, и всех таких же, как она – наложниц.

– Ага! Спас от “рабства”! – рявкнул Когон.

– Ну… – протянул гном, – они же и правда покупали людей на ярмарках Белого и Красного Солнца в Фолэнвере. И не только тех, кто владел магией. И не только выходцев из низших чинов: насколько я знаю, семья Ригарда была приближена к правящим элитам, а его отец и вовсе входил в состав Совета лордов.

Когон с трудом выбрал новую пару топориков и, проверив остроту трением лезвий друг о друга, довольный, убрал оружие за пояс. Ярость постепенно начала спадать. Для полного ее усмирения оставалось снять с плеч врагов пару голов, найти Ильсо и… убраться отсюда.

Оргвин еще задержался в простенькой оружейной, с удовольствием разглядывая совершенно разное оружие, доспехи и плащи: здесь хозяйничал явно не бедный владелец. Когон отметил это еще в купальне, но здесь сомнения отпали тотчас: Вайсшехх явно был на хорошем счету у короля Жизога.

Сейчас это не имело значения: Вайсшехх струсил и скрылся с другими змеелюдами, Жизог был убит. Самим же Вайсшеххом.

Когон фыркнул: интриги королей и их приближенных – не его дело. Есть жизнь и смерть – вот две истины, на которых строится все остальное. Так какая разница, если тебя убьет твой прислужник или вражеский меч? Нет, ему никогда не понять эту элиту. У орков все проще: иногда, чтобы выиграть жизнь, нужно убивать. И это всех устраивает. И нет войн за какую-то эфемерную высшую справедливость. А теперь какой-то человек решил, что племени орков лучше умереть…

Вдруг осознав, что опять прокручивает в памяти прошлое, Когон вышел на свежий воздух: по крайней мере, здесь все понятно. Найти Ильсо, набрать воды и припасов и идти по поручению Императора. Снова.

– Я нашел карту. – Оргвин показался на пороге и продемонстрировал свиток. – Пригодится на пути по пустыне. – Он потянулся и, глядя на молчаливого Когона, заключил: – Ну что, найдем Этель?

Когон вздрогнул: он уже успел отвыкнуть от ее выходок, неуклюжести и странной силы. Но раз она до сих пор не нашла их, значит, и сама не особо соскучилась? Хотелось верить, что так, и потому на вопрос Оргвина он просто тяжело вздохнул.

– На карте есть Хрустальная Цитадель? – спросил Когон, когда они вышли на центральную дорожку и не торопясь проследовали в сторону выхода из деревни. – Сможем взять направление?

– Да, тут указано, но… очень приблизительно, хотя и это большая удача: уверен, что никто из ныне живущих туда не доходил.

– И я бы обошелся без почетного звания первопроходца, – проворчал Когон, Оргвин улыбнулся:

– Выбора нет. Впереди целое приключение! Не зря выжил!

Когон с подозрением покосился на гнома:

– Ты бы мог остаться в теплом доме… ну, то есть, в погребе. Тебя бы и не нашли, если бы ты захотел укрыться. Зачем тебе все это?

Оргвин глянул с хитрецой. Его губы под густой бородой растянулись полумесяцем:

– Я ушел из Тусклой горы на второй год после войны рубиновых чаш, чтобы увидеть мир, но… ровно с того же дня этот мир доказал, что сильнее и меня, и моего желания. Я спустился, но не прошел пустыню. – Он развел руками. – Меня спасли Молчаливые странники, так что с тех пор я перед ними в долгу.

– Скупаешь у них всякие безделушки? – подытожил Когон. – То, что не берут другие.

– Бывает, – кивнул гном. – И поначалу я расстраивался, пока не понял, что не там искал покупателей.

– Торгаш, – бросил Когон с пренебрежением, на что Оргвин только рассмеялся:

– И весьма успешный! Так что… сочту за комплимент.

Когон не возражал: по большому счету, это не имело значения, но если, находясь с ним, гном воплощал в жизнь мечту молодости, был совсем не против. Главное, что он захватил свой молот.

– Ну, так что? – выдохнул Оргвин, когда они вышли на смежную улицу, и впереди стали видны резные ворота деревни. По дороге им почти никого не встретилось, и Когон был готов с чистой совестью уходить из деревни. – Задерживаться не стоит, растеряли уже половину отряда!

Гном огляделся, Когон повторил то же: тишина. Легкий ветерок так же тормошит песок возле обочины, так же жужжат пчелы, так же пахнет медом и патокой, и так же кажется, что вот-вот на них выйдет монстр.

И потому когда, нарушая размеренное спокойствие, раздался оглушительный хлопок, оба воина встрепенулись. Они достали оружие и встали в боевую стойку, ожидая нападения. Солнце перевалило за половину неба, но так же слепило, что в поисках источника звука приходилось щуриться. Оргвин хмурился. Но потом резко опустил молот.

Когон сначала не понял, почему он расслабился, но вскоре и сам, бормоча ругательства, убрал топоры. Он бы предпочел битву с новым Ангелочком, чем то, что увидел тотчас.

С силой хлопнув дверью крайнего дома, где стали гостями Джэйвин, и головой тараня воздух, наружу вылетела потрепанная Этель. Она стрелой пронеслась по лужайке двора, пнула калитку и, выйдя за пределы участка, уселась на горячий песок и, обхватив руками колени, разразилась рыданиями. На крыльце дома показались доктор и повитуха. Они проследили за девчонкой и застыли в нерешительности, будто взвешивая, что сейчас важнее: броситься за Этель или вернуться внутрь. Но, заметив Когона с Оргвином рядом, махнули рукой и скрылись за дверью. Зато возле соседних домов стали появляться женские силуэты.

Оргвин глянул на Когона и, не дождавшись ответа, подсел к Этель и погладил ее обугленные волосы. Сдерживая внутри огонь негодования и не желая становиться предметом женского наблюдения, Когон подошел к девчонке. Она будто не замечала ни его, ни гнома и продолжала размазывать слезы, всхлипывая и поддаваясь судорогам, охватившим ее тело.

Не сдерживая стеснения и неудобства, Оргвин сгреб ее в охапку и покачал по-отцовски, что Когон невольно отвел взгляд: это было выше его сил! Но, отвернувшись от Этель, не нашел утешения и снаружи. Будто вторя рыданиям девчонки, выйдя на крыльцо своих домов, другие женщины стали рыдать тоже.

Это все походило на нестройный хор плакальщиц: кто-то произносил имя Джэйвин, кто-то подхватывал и уносил эхом вглубь улицы. Этель подхватила тоже и снова зарыдала. Оргвин стиснул покрепче ее плечи и покачивал, как дитя, а сам поднял голову на Когона и нахмурился.

Когон и сам не понимал, что происходит, пока имя Джэйвин не сменило другое, а потом кто-то совсем рядом воскликнул совершенно отчетливо:

– Загрызли! Монстры загрызли красавицу Селену!

– Наложница Вайсшехха ушла в пустыню вопреки наказам…

– Доктор не успел… ох, горе нам! За что? За что нам, бабам?

И пошла вторая волна надрывных воплей, куда громче первой, что казалось, будто юная Селена заслуживала еще жить и процветать с новым мужем, а судьба несчастной Джэйвин была определена с момента зачатия ее неродившегося малыша.

Что-то вроде вины пробежало в мыслях Когона, к горлу подобрался ком: Селена не пережила его отказа? Есть что-то, что отбирает жизнь получше топора?

Во взгляде Оргвина он прочитал сожаление: гном тоже все понял, но от этого стало еще хуже – значит, все-таки это его вина? Он не сберег человеческую девчонку, которая возомнила, что имеет право на… него? В груди забилась яростная пульсация, и Когон переборол желание схватить топор и разнести тут все в щепки. Поднялся Оргвин, заглянул ему в глаза и крепко сжал его предплечье. Когон сжал губы: надо было как-то сдержать вдруг охватившую его дрожь.

Но затем, в один миг, слабость отступила. Поднялась Этель, и Когон буквально прирос ногами к земле, не в силах пошевелиться. Ее глаза опухли и налились красным, волосы висели такими же безвольными обугленными лохмами, нижняя губа слегка подрагивала, а походный костюм, сменивший нарядный сарафан – подарок Джэйвин, был заляпан красными пятнами. Казалось, она встала из последних сил, но в ее облике Когон будто видел свое отражение.

Этель сжала кулаки и выдавила то, что давно крутилось у него на языке:

– Пора убираться отсюда.

***

Теперь Когон смотрел на Этель непрерывно. Они покинули Долину Нищих, вышли на пустынную тропку и, сверившись с картой, взяли направление к Большому Бархану. За ним, судя по поверьям, и начиналась Большая Пустыня. Молчаливая Пустыня, если точнее, как ее прозвали после войны рубиновых чаш. Молчаливая – потому что хранила скорбь по тысячам убитым в той войне и тысячам павших от беспощадного солнца.

В основном, оно губило людей и эльфов – обладателей самой тонкой кожи. Остальные расы переносили жару и пекло куда лучше. Но сейчас, глядя на девчонку, Когон был готов поклясться, что она скорее змеелюдка или ящеролюдка: так уверенно она шагала. И не смотрела ни на кого из спутников.

Она шла впереди, будто знала лучше остальных, куда держать путь, но Оргвин, не переставая сверяться с картой, то и дело с ней сближался и корректировал маршрут. Она не возражала: молча следовала указаниям гнома и продолжала набирать темп.

До Большого Бархана они добрались к вечеру. Уже стемнело, и пора было искать ночлег, несмотря на то, что Ильсо так и не объявился. Это начинало тревожить, но эльф имел талант выбираться из любых передряг чистым, и Когон надеялся, что и на этот раз он не подвел. А, зайдя на склон и окинув взглядом темную местность, различил чью-то тень в свете маленького огня. Тень подрагивала и, иногда закрывая костер, махала длинными тонкими руками.

– Думаешь, Ильсо? – обернулся на Когона гном, тот кивнул:

– Надо проверить. – И достал оба топора.

Напрасно: это и впрямь оказался эльф и уже ждал их с жареной птицей и бутылкой змеелюдского вина.

– Ну, наконец-то! – воскликнул он и открыл дружеские объятия. Когон бросил поклажу и прошел мимо. Девчонка рухнула на песок, Оргвин переводил дух, отыскивая в сумке чистые бинты для перевязки. – Начинаем путь по пустыне! Вы же нашли карту?

Когон обошел палатку и расстеленные тюфяки, а затем рыкнул, глядя в лицо эльфа:

– Ты где был? Это ты должен был прийти к нам, а не мы к тебе!

– Я задержался, – как ни в чем не бывало развел руками эльф и уселся на тюк перед костром. – Встретил по пути караван змеелюдов, договорился с верблюдами. Завтра у Юной Дюны. Вы же… нашли карту?

– Нашли. – Оргвин уселся напротив и протянул сверток Ильсо. – Но твоя помощь и правда бы не помешала. Поможешь с перевязкой?

Эльф принял карту, а потом неуверенно спросил:

– Что? Ангелочек?

Его глаза округлились, а Когон, не церемонясь, обхватил его голову и повернул в сторону Этель:

– А теперь посмотри и догадайся, что сделала с ним девчонка.

Она смотрела исподлобья и даже в темноте зло зыркала глазами в их сторону. Приблизиться к костру не решалась. Ильсо присвистнул:

– Но еще рано для его пробуждения! Его время – в месяц Белого Солнца…

– Не все ли равно теперь? – огрызнулся Когон. – Теперь он больше никогда не вылезет, но… твоя меткая стрела бы нам не помешала. Оградила бы гнома от ранения и сократила нам срок пребывания там.

– И я осталась бы с волосами, – вдруг добавила Этель с упреком. Это были ее первые слова с момента выхода из деревни, и первые – в таком тоне. Она подняла глаза, и теперь в ее зрачках плясали отблески костра.

– Да бросьте! – развел руками Ильсо. – Я разведал окрестности и договорился с верблюдами! Завтра поедем с комфортом, до Хрустальной Цитадели доберемся за децену!

– Ну и что ты разведал? – скрестил на груди руки Когон. – Кого нам опасаться?

– В окрестностях Долины Нищих тихо. До Юной Дюны спокойно доберемся. Ну а о том, что мы на прицеле у императорских разведчиков, думаю, не стоит говорить.

– Сколько их?

– Отряд пустынных сатиров и отряд элитной разведки Ригарда из людей. Так что… за нами смотрят пристально и, вероятно, передают каждое наше слово. Даже это.

– Пусть подавится, – выплюнул Когон и наконец тоже уселся рядом. Вдруг он ощутил смертельную усталость. Хоть солнце уже зашло и песок остыл, в висках еще бились отголоски дневной жары. Этель напротив него сидела скрестив ноги, как статуя. Ее лицо не выражало эмоций, взгляд был устремлен на огонь. Но даже в темноте ночи ее кожа отдавалась белизной.

***

Наутро будто ничего не изменилось. Она сидела ровно на том же месте и будто не моргала. Только размеренно вздымающаяся грудь давала понять, что девушка дышит. Она так же не сказала ни слова, ни на кого не посмотрела и не притронулась к еде. И даже никак не отреагировала на пристальный взгляд Когона.

Оргвин тоже заметил ее перемену и сел рядом.

– Поешь, Этель, – сказал он приторно ласково, что Когона чуть не стошнило. – Мы уже выходим в путь, тебе нужно набраться сил.

– Не хочу, – отрезала девушка. Когон фыркнул, Оргвин обернулся на него и посмотрел с укором.

– Почему же? – продолжил он голосом сказителя, и Когон больше не смог это слушать. Поднялся и стал помогать Ильсо собираться в путь. Рассвет уже заиграл на горизонте, и неплохо было бы выйти до жары. Но ответ Этель все же уловил:

– Чтобы почувствовать магию. Кажется, она… везде.

– Но твои волосы не горят. Ты научилась ее распознавать?

– Не знаю. Волосы как индикатор… были.

Она провела по остаткам волос и отвернулась. Оргвин вздохнул:

– Нам пора. Путь долгий.

Он встал и подал руку девчонке, она приняла помощь. Затем отряхнула худые лодыжки, расправила подол и молча принялась помогать Когону складывать вещи. Он поглядывал с недоверием, а потом привык: помощь явно не помешает. Тем более, что путь предстоял неблизкий.

О том, что им предстоит, Когон старался не думать. С одной стороны, все просто: есть цель, карта, определенный путь, союзники. А с другой: им предстоит идти туда, где еще никто из ныне живущих в здравом уме и не был. Молчаливые странники и контрабандисты не в счет, они живут жаждой наживы, получают кровные за риск, но до Хрустальной Цитадели вряд ли доходили.

Наметив путь и спланировав примерные остановки в оазисах и пустынных руинах, с восходом солнца путники поднялись на бархан и взяли направление к Юной Дюне.

С высоты Большого Бархана перед ними расстилалась, казалось, вся пустыня, но Когон не испытывал ни очарования, ни гордости, ни свободы: перед ними долгий путь и раскаленное солнце, их задача – победить. В противном случае они сами трупы.

Через пару часов солнце показало всю свою силу. Они укрыли лица платками, укутались в плотную одежду и продолжили путь. До захода солнца минимум им следует забыть об открытых участках кожи.

– Нельзя было подвести верблюдов поближе? – проворчал Когон, когда кожа начала зудеть под плотной тканью. Голова потяжелела, и незаметно подкралась жажда.

– Они из воздуха не берутся, любезный Когон, – пропел Ильсо. – Им удобнее у Юной Дюны.

– Значит, там рядом оазис? Что говорит карта?

– Этот путь уводит с тропы, – отозвался Оргвин. – Там дальше идут уклоны, на карте эта зона отмечена как зона пыльных бурь. Нам лучше забрать верблюдов и вернуться на прежний путь.

– А на прежнем пути что? Где будет оазис или что-то похожее на жизнь? Мы ушли не так далеко, но даже никого из твоих сумасшедших песчаных друзей не встретили!

– Они так близко не странствуют, – хохотнул Оргвин. – Да и вблизи цивилизации уже и так все ценности растаскали. Если только пройдет песчаная буря и сместит пески, тогда еще возможно что-то найти, но не иначе.

– Заночуем у Юной Дюны, – отозвался Ильсо. – Там даже есть небольшое поселение и колодец. Не райский уголок, конечно, но для ночевки подойдет.

– Ладно, – согласился Когон и остановился. Перевел дыхание, выпрямился, потянулся солнцу. С определенной целью на день идти станет куда проще: по крайней мере, вечером его будет ждать если не теплая постель, то теплый ужин точно. И вода, скорее всего.

На этой мысли он достал фляжку и с удовольствием напился. Гном с эльфом ушли чуть вперед, но, увидев его заминку, решили тоже восполнить силы. Что ж, возможно, пройти пустыню вполне реально, а верблюды и вовсе помогут не сбавлять скорость и идти увереннее.

Только он хотел поделиться наблюдениями и позитивными мыслями с друзьями, как что-то его насторожило. Он обернулся, но за своей спиной он не обнаружил других следов.

***

Этель очнулась к вечеру. Спутники натянули палатку, перед ней горел слабый костер. Ночлег? Уже?

Девушка села, но тут же схватилась за голову. Раскалывается, как от яда. И руки… горят.

– Только не снова… пожалуйста, – прошептала она и сжала ладони. То же самое она ощущала, когда вспыхнула лавка на рынке. И в бою с Ангелочком, и когда… она не спасла Джэйвин. Лучше уйти и от остальных, пока они не вышли в Большую пустыню.

– Эй! Как ты? – Ильсо появился незаметно. Он держал веревку и небольшой капкан. Наверное, ставил ловушки? Или ходил на охоту? Или…

– У тебя руки в крови! – Этель вскочила, но еле устояла на ногах.

– Пустяки, у эльфов отличная регенерация.

– А у орков?

Этель попятилась. За спиной Ильсо возник Когон и решительным шагом направился к ней. На его лице зияла глубокая рана.

– Что… произошло? – только и смогла вымолвить Этель, не решаясь взглянуть ему в глаза. Орк засучил рукава и сложил руки на груди. Жесткая зеленая кожа была покрыта красными волдырями.

– Он тащил тебя на спине практически от самого Большого Бархана, с тех пор как твои волосы в очередной раз… ну… ты понимаешь. – Ильсо замялся и как-то невнятно указал на голову. Этель провела рукой по лбу, боясь коснуться затылка. Если она совсем облысеет – плевать. Она ушла в пустыню явно не за женихами: перед кем теперь красоваться?

И правда: вместо прежней густой шелковистой копны она нащупала грубые неровные клочки, у висков свисали две длинные пряди, но остальная длина заканчивалась возле шеи – и вместо светлых кончиков теперь там тлели угли. Что ж, тюрбан защитит не только от солнца.

Из палатки показался Оргвин:

– Надо было поесть как следует! – настоятельно произнес он, но дожидаться ответов не стал и резюмировал: – Идите спать, я останусь возле огня.

– Тебе самому покой нужен! Пусть она уйдет, – прорычал Когон. Его ноздри вздулись, и крепкий нагрудник поднялся от тяжелого дыхания. – Девчонка – обуза! Нам не выжить, если будем отвлекаться еще и на нее.

– Ты не можешь прогнать ее. – Пожилой гном покачал головой. – Она такая же беглянка, на той же самой службе Императора Ригарда. Мы в равных условиях.

– Она человек! Она… предаст.

– Ты служил людскому императору, Когон. Где было в это время твое племя? – Оргвин уселся у костра. – Выходим за час до рассвета. Мы прошли и Большой Бархан, и Юную Дюну. Впереди пески, и солнце не щадит ни людей, ни орков. Идите спать.

Гном пошевелил щепки, Ильсо отошел куда-то в сторону, Этель проследила: поверх каменного грота, где они укрылись на ночлег, забавно причмокивали толстыми губами верблюды. Выходит, она целых два дня была в отключке?

Ильсо что-то шепнул верблюдам, дождался в ответ довольного фырканья и прошмыгнул в палатку. Когон сплюнул под ноги и скрылся за гротом. Здесь выросли оранжевые скалы, в свете костра кажущиеся огнедышащими великанами. Если это был последний оплот перед Большой пустыней, ей следовало и вправду уйти.

– Спасибо, Оргвин. – Этель села напротив гнома. – Но Когон прав. Мне здесь не место. Я даже не знаю, кто я такая. Даже Долина Нищих меня отвергла.

– Все вы, молодые, самонадеянные глупцы! – заговорил гном строго. – Что ты, что Когон – все одно! Если считаешь, что сможешь пересечь пустыню в одиночку или вернуться через песчаные бури, пожалуйста! Ты видела лицо и руки орка. Там опасность! А про твои волосы я лучше промолчу.

Да, о косах мечтать не приходилось, но не могли же они просто… вспыхнуть? Как та лавка в Эшгете. В случае с Ангелочком она будто сама хотела этого: хотела, чтобы он ушел. А в случае с Джэйвин…

При мысли о женщине по телу пошли судороги. Она старалась не думать об этом, но чем больше возвращалась мыслями в тот день, тем меньше находила случайностей, и больше – параллелей со вспыхнувшей лавкой и… палаткой у реки, выходит, тоже? И все бы к месту: ее дар, так похожий на проклятие, мог пригодиться в будущем походе в Цитадель, если бы не злоба Когона… ко всем людям.