Последний Оазис

Этель увидела стены и села. Память о прошедшем бое тут же вернулась, и она невольно потрогала волосы: не уменьшилось – значит, научилась управляться, или… эта магия из сна их восстановила?

Было прохладно, если не сказать зябко – значит, уже давно стемнело, песок успел полностью остыть, в центре разрушенного зала горел маленький костер. В двух противоположных углах Этель различила два спящих силуэта, у соседнего тюфяк пустовал.

Ей вдруг тоже захотелось выйти, посмотреть на ночную пустыню, освещенные барханы, таинственные тени от костра и останков крепости. Подышать. Вдохнуть свежий прохладный воздух.

Она уже предалась мечтаниям, когда увидела на старой каменной кладке пола приближающуюся тень. Тень выросла и замерла у входа. Повернув голову, Этель встретилась взглядом с Когоном.

– Проснулась? – спросил он хриплым шепотом. – Есть будешь?

Он кивнул на костер и, не дожидаясь ответа, метнулся к котелку. Этель пожала плечами:

– Оргвин расстроится, если откажусь.

– Мы ему не скажем, но если упадешь на полпути, он явно заподозрит неладное, – бросил Когон через плечо и продолжил приготовление внепланового ужина. Этель засмотрелась: без доспеха, в одной тоненькой тунике он был какой-то другой.

– Вот. – Он протянул чашку и кусок хлеба. – Это вроде как тушеная ящерица под соусом из верблюжьей колючки… ну или из какой-то там травы. Не знаю, что вы, люди, предпочитаете, но, по словам Ильсо, эльфы только такое и едят.

Этель прыснула:

– В самом деле?

– Ну а что? Вполне сносно. Если не знать, из чего это, конечно.

Он почесал голову, Этель приняла еду, а глаз с него не сводила: странно это все, к чему эта забота? На лицо Когона упали тени, но даже сейчас девушка видела его перемену. Льняная туника под настойчивым огнем от костра будто светилась, а на зеленой блестящей коже выделялись рельефные мускулы.

Когон заметил ее внимательный взгляд и сложил руки на груди, медальон его племени колыхнулся. Этель перевела взгляд на его лицо и спросила:

– Ты давно очнулся?

– Давно. Почти сразу, как ты меня с того света вытащила. Так Ильсо сказал. А потом ты сама без чувств упала.

Он помялся, переступая с ноги на ногу, Этель попробовала кулинарный “шедевр” Ильсо. Что ж, и правда сносно, но больше хотелось пить.

– У нас еще осталась вода? – спросила она робко. Когон присел, порылся в брошенной сумке, затем протянул фляжку:

– Немного, две фляги. Нам до оазиса дотянуть нужно, а без верблюдов только святой Бронг знает, сколько нам еще тащиться!

Он рыкнул, но сразу одернул себя и уселся на пол, скрестив ноги. Этель немного отпила. Что ж, воду следовало экономить, как и, по возможности, избегать пустынных монстров.

Поковыряв немного еду, она отдала орку и чашку, и воду. Тот выдохнул:

– Ильсо расстроится. Опять ему всю траву доедать.

Этель сильнее укуталась в покрывало, так же скрестила ноги и, чтобы не разбудить спящих, пододвинулась к орку. Хотела воспользоваться моментом его благосклонности.

– А ты… как очнулся? Что-то помнишь, когда был без сознания?

– Ничего. Темнота. Отключка. Даже не понял, как провалился в эту бездну.

– Так же, как… при встрече с Истинными?

Теперь Когон насторожился. Сдвинул брови и посмотрел с недоверием, на его лицо легла тень. Вблизи было интересно его разглядывать: нечего скрывать, когда вы на расстоянии шага. Но, ощутив, что молчание затянулось, Этель пояснила:

– Ильсо сказал, когда мы пытались тебя вернуть. После этого я и решила рискнуть…

Орк фыркнул, чуть отодвинулся, а потом поднялся. Кивнул в сторону выхода:

– Пойдем. Посмотрим на пустыню.

Этель осторожно встала, по-прежнему кутаясь в покрывало и боясь выдать слабость в теле. Но Когон в этот раз смотрел внимательно и даже протянул руку, чтобы она держалась. Этель помедлила, но пожала плечами и помощь приняла. Они вышли наружу – туда, где днем шла неравная битва с монстром. Но теперь о прошедшем ничего не напоминало: пустыня стерла эту память, она хранила вечное.

Волны ветра на неровном песке, далеки каньоны, обрамляющие горизонт, глубокое синее небо, яркие бусины звезд, холодный месяц, эти руины, свидетели древней истории, и даже… эти смущенные отчего-то глаза, укрытые тенью.

Этель будто впервые увидела Когона: не в бою, не исполняющего ничью задачу, не скорбящего по прошлому и не испытывающего ненависть ко всему человеческому. Словно сейчас он был настоящим. И он сказал:

– Тогда было… больнее. Видящая едва подняла руку, и я распластался на острых камнях, как мальчишка. Она не хотела, чтобы я знал. Они все трое не хотели, но так уж случилось, что да… – Он вздохнул, но тут же вернул взгляд на Этель. – Они могут поднимать мертвых, и я хочу их найти.

– Но что, если и новая встреча не увенчается успехом? Вряд ли твое племя обрадуется твоей гибели.

– Я обязан попробовать. Это мой долг!

Он повысил голос и приблизился. В свете далеких звезд Этель видела на его лице каждую морщинку и каждый шрам из прошлого, будто всю боль, которую сейчас он позволял рассматривать. И Этель смотрела. Его оранжевые глаза казались золотыми, но до того печальными, что ей хотелось закрыть его то ли от этого обнажающего душу света, то ли от любой боли, с которой ему еще предстоит столкнуться.

Они застыли друг напротив друга, но эта близость не вызвала ни смущения, ни неудобства. Когон выставил руку рядом с Этель, будто заслоняя от чужого взгляда, и тоже рассматривал ее. Этель стало неловко за свою прическу, и она первая опустила взгляд. Она оперлась спиной о каменную стену и выдохнула. Сложно было сказать так же откровенно и сложно было спросить о чем-то еще личном, и она случайно коснулась его руки, будто это прикосновение должно значить больше.

Когон дернулся, но вмиг собрался и ответил тем же.

В дальних каньонах выл пустынный ветер, до щиколоток робко дотрагивался песок, но орк позволил себе больше. Он коснулся пальцем ее щеки, Этель вздрогнула и подняла взгляд. Его золотистые глаза смотрели грустно и искренне, что она не смогла ответить ничем, кроме как застыть и ждать его следующего действия.

И он провел по ее шее, дернул за край покрывала, Этель расцепила пальцы, и накидка рухнула вниз. По открытым плечам побежали мурашки. Когон провел по ним пальцами и поднял взгляд:

– Твоя кожа светлая и тонкая, как шелк, девочка, – это прозвучало как констатация факта, хотя Этель слышала бой сердца в его груди. Он дышал тяжело и часто. – Твои кости хрупкие, как фарфоровые чашки. – Он сжал ее плечо, и внутри Этель побежала дрожь. Когон выдохнул: – И ты спасла меня, здорового орка, у которого кости, как молот, а кожа, как у слона.

Он звучно выдохнул и склонил голову себе на грудь. Этель неловко слушала, хотя и у нее сердце рвалось наружу: настолько близко она не находилась ни с кем. Даже с Лайонелем, казалось, они были дальше. Но Когона это не волновало. Он говорил:

– Есть сила крепче топора. Есть память дороже прошлого. Есть люди… – он запнулся. – И есть друзья независимо от расы и возраста.

Наконец он снова посмотрел на нее, и у Этель перехватило дыхание. Сердце забилось неистово, что руки задрожали, глаза стали тяжелыми, и из них потекла досадная соленая жидкость. Ее плечи затряслись, она сжалась и захлюпала носом, но Когону не нужен был никакой ответ. Он притянул ее к себе и стиснул в широких объятиях. Она билась робким мотыльком о непробиваемые скалы его груди и рук, а он гладил ее по спине и приговаривал:

– Плачь, девочка. Мы со всем справимся. Вместе.

***

Когон не смог заснуть. Следил за костром, а взгляд все возвращался к спящей Этель. Он замирал, думал о прошлом, хмурился и ворошил угли. После чего его глаза тяжелели, он выходил наружу размять мышцы, а затем возвращался к костру.

Он задремал с рассветом, когда щепки уже едва тлели, но его разбудил Ильсо. Пихнул локтем в бок, кивнул в сторону Этель, а затем с укором поднял чашку с его недоеденным блюдом. Когон развел руками, мол, сам ешь свою траву, на что Ильсо лишь закатил глаза и, потягиваясь, вышел наружу.

Когон вышел следом. Пустыня на рассвете была очаровательна: гасли последние звезды, первые несмелые лучи зарождались на горизонте, ветер так же тормошил одежду и заигрывал с песком. Пожалуй, ради такой красоты стоило оказаться даже на службе у Императора. Хотя теперь Когон все чаще думал о том, что это не единственная причина.

Ильсо разминался перед походом, Когон хотел присоединиться, но махнул рукой и остался наблюдающим. Решил заточить лезвия у топоров.

– Ну? – спросил эльф, крутя туловищем и делая наклоны. – Очнулась девчонка?

– Очнулась, – кивнул Когон, не поднимая головы. – Все нормально, должна скоро проснуться. Просто вымоталась.

– Ладно, – согласился Ильсо, но тут же спросил: – А с магией что?

– Что? – не понял Когон.

– Всегда так теперь будет? Сначала она все на пути сносит, а потом в отключке полдня?

– Дай ей время. И нам тоже. Привыкнуть. – Когон оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на Ильсо. Он тоже на время замер. – С ее магией мы, может быть, даже не умрем и дойдем до Хрустальной Цитадели.

– Я на это надеюсь, – подтвердил Ильсо и продолжил свою разминку. – Хотя без верблюдов наши шансы стремятся к нулю.

– Скорее без воды, – буркнул Когон и поднялся. Следовало выдвигаться. – Судя по карте, ближайший оазис – Иррахон – в двух днях пути отсюда. На верблюдах. И да, этот оазис последний, дальше – неизвестность.

– Ну-у, – протянул Ильсо, – теоретически два верблюда выжили…

– Будешь искать их по всей пустыне? Нам может повезти, но рассчитывать на это не стоит.

Эльф не ответил. Завершил свою разминку и вернулся в их лагерь за каменной стеной. Когон окинул взглядом светлеющие барханы и вошел следом: нужно было собираться. Тем более, что и Оргвин, и Этель, как оказалось, уже проснулись.

Они вышли как обычно, с восходом, но без плана и четкого понимания пути. Воду экономили как могли, но даже его, толстокожего орка, беспощадное солнце, казалось, прожигало насквозь. Время от времени он поглядывал на Этель, но она не жаловалась. Шла, ухватившись за Оргвина и даже что-то ему рассказывала. Гном безмятежно улыбался.

К полудню они замолчали – экономили силы. Когон стал вслушиваться в тишину. Простор кружил голову, жар просачивался сквозь ткань, перед глазами стали возникать миражи зеленых островков. Хотелось верить в этот сладкий обман зрения, но Ильсо его одергивал, тыкал пальцем в карту, и они продолжали идти по раскаленному песку.

Вдали виднелись темные каньоны. Они манили тенью и мнимой прохладой, но нельзя было позволять себе забыться: впереди долгий путь, им важно не сбиться и поскорее набрать воды.

Обнаружив каменный уступ, они укрылись, чтобы перевести дыхание и побыть в тени. Ильсо разрешил по очереди глотнуть из фляжки, и затем путь продолжился.

– Держи ее крепче, – буркнул он Оргвину, глядя, как Этель едва волочит ноги. – До темноты еще долго, нам нужно идти как можно дольше и не сбиться с курса.

Он потряс картой, приставил ладонь ко лбу козырьком, осмотрелся и снова уронил взгляд маршрут. Покачал головой, явно теряясь в оценке их местоположения.

– Нет, Ильсо, надо было задержаться в тени, – выдохнул Оргвин и вытер лицо шелковым платком. – Какой прок от любого из нас в таком состоянии, если на нас выползет новый монстр? Мы должны быть готовы к битве, а сейчас…

– Без верблюдов шансов больше, – парировал эльф. – Все монстры прячутся под землей, и чем больше колебаний песка – тем больше шанс, что они вылезут. И воды у нас на полтора дня максимум. Но мы будем экономить.

Когон нахмурился и вырвал карту:

– Дай сюда!

Он обвел взглядом нанесенные значки, щурясь от навязчивого солнца, огляделся и снова уткнулся в карту. Кожу начинало пощипывать даже сквозь тунику, дышать с повязанной на лицо и нос темной тряпкой становилось трудно. Чем дальше они заходили в пустыню, тем солнце палило беспощаднее. Даже ящерицы стали попадаться реже. И растения.

– Тут везде указана пустошь, – резюмировал он. – Но вот там… – Он указал на каменные глыбы, так похожие на каньоны. Они выглядели отдельно стоящими монументами и располагались куда ближе, чем далекие песчаные горы. – Явно что-то там есть. До вечера мы успеем добраться.

– Пустое! – воскликнул Ильсо. – Таких глыб нам может попасться сколько угодно и здесь, а до этого камня нам тащиться до ночи и менять маршрут. Мы и так опаздываем на децену!

– Мы все равно попадем в Иррахон, – парировал Когон. – Это самый большой оазис, мы подступимся к нему с любой стороны.

– Молчаливые странники здесь бывают, – подхватил Оргвин. – Особенно рисковые, конечно, и редко когда заходят, но чтобы увидеть Иррахон – даже не ради наживы, а ради красоты – и рискнуть не жалко. И… где-то же они останавливаются?

Он тоже огляделся, Ильсо сложил руки на груди и отвернулся от всех, будто думал. Когон глянул на Этель. Она поправляла куфию, постоянно сползающую с лица, и опускала голову, прячась от солнца. На щеке и возле глаз появились красные шелушащиеся пятна.

– Эй! – окликнул ее Когон и в два шага настиг девушку. – Дай-ка!

Он взял края платка и как можно туже завязал на ее затылке, чтобы не сползала. Потом посмотрел спереди и натянул края по самые глаза:

– Не трогай и не убирай. У тебя ожоги под глазами. Тени не предвидится, так что…

– Чешется, – пролепетала Этель и непроизвольно потянулась к краю платка, но вовремя остановилась, уловив внимательный взгляд Когона. Тот кивнул, опустил ее руки вдоль тела и осмотрел одежду: все ли закрыто. И, убедившись, что опасности солнечного ожога нет, заключил:

– Постараемся уйти вон к тем каньонам. Судя по всему, это ближайшая тень…

В ответ на его слова повернулся Ильсо:

– Не знаю, Когон. Рискованно это. Мы дойдем туда к заходу солнца, смысла нет. Точно так же мы сможем поставить палатку на любом месте и переночевать.

– А потом что? Опять плавиться под солнцем? У меня даже сквозь одежду кожу щиплет, у девчонки ожог на лице…

Он ткнул пальцем в Этель, на что Ильсо только сощурился, хитро улыбнулся, но ничего не сказал. Их спор рассудил Оргвин:

– Слушайте, да что мы теряем? Встреча с новым монстром разве что нам подпортит впечатление, но от них мы ни на одной тропе не застрахованы. Путь до Иррахона неблизкий, воды у нас мало: так и так не протянем. Но тут – голимая пустыня, а там… неизвестно, конечно, но вроде как и тень есть, и… какие-то каньоны. Может, и растения какие попадутся.

Ильсо развел руками:

– Ну, ладно! Ваша взяла. Надеюсь, все понимают риски? – Он скрестил руки на груди, Когон закатил глаза, сделал шаг, но тут же остановился. Потому что Ильсо продолжил: – Ну и если уж все высказались, то пусть скажет и девчонка.

Этель даже вздрогнула от подобного внимания: все три взгляда пристально уперлись в нее. Но она только пожала плечами, подошла к Когону, неловко потянула его руку и, встав на цыпочки, прошептала, будто старалась, чтобы никто не слышал:

– Когон… милый Когон, ты можешь меня понести?

Вот только искренний смех Оргвина и фырканье Ильсо подтвердили, что ее старания пошли прахом.

***

– Расскажи про свой дом, – пронеслось над ухом, когда силы уже были на исходе. Солнце клонилось к горизонту, но дальние каньоны, по ощущениям, не приблизились даже на шаг.

Когон остановился, перевел дыхание, глянул по сторонам: пустота! Куда же им следовало идти, если не к этим камням? Все остальное, как безликие пустоши, но если и могла у них еще оставаться своя собственная цель, то она должна быть осязаемой. И видимой на горизонте.

– Потом, – отмахнулся Когон, выдыхая и продолжая неровный шаг. Он на порядок отбился и от гнома, и от эльфа. Девчонка была, как пушинка, но свой собственный вес будто выжимал все силы.

Этель задрыгала ногами:

– Опусти. Сама пойду.

– Точно? – Когон посмотрел недоверчиво. – Мы и до темноты, похоже, не доберемся. Будь проклята эта пустыня!

Он выругался, а потом одернул себя: все время забывал, что с ним девчонка! Но она даже не смутилась:

– Если мы все умрем, все равно это лучше, чем бы я осталась в заточении. И даже… если бы вышла замуж.

На подобную откровенность Когон снова остановился и на этот раз уже вернул Этель на землю, как она и просила. Она расправила тунику и потянулась. Когон, не стесняясь, рассматривал девчонку и даже невольно улыбался. Хорошо, что куфия скрывала губы, а то бы совсем неловко вышло.

Но Этель словно и не смутилась. Как ни в чем не бывало она овила его предплечье и потянула вперед. Когон поддался, и они пошли рядом. Жара постепенно стала спадать, но пот продолжал сыпаться градом.

– У меня никогда не было друзей, – вдруг она сказала прямо, и под ребрами что-то кольнуло: как будто копьем пронзили спину, что захотелось осесть на песок и закрыться от нового удара. Тем более, что он последовал. – То, что ты сказал тогда… я просто буду помогать, можно? И буду стараться не докучать вам своими причудами. Свои от меня всегда шарахались, на рынке еще попроще было, а на вилле господина – сплошной кошмар. Но я не обижалась. Я знала, что они правы в своем гневе, а я – нет. Ведь на тестах магии я не могла показать ничего, что от меня хотели.

– Потому что это все пустое, – неожиданно для себя ответил Когон. Слова Этель отзывались у него ударами в самом сердце, что хотелось схватить ее, метнуться назад и бежать до самого Эшгета. Или нет, до Чуткого леса, к своим, или…

Вдруг он понял, что и там его бы не приняли, в Эшгете – схватили, в любом другом месте – хорошо, если не отправили бы на плаху. Выходит, вот – их место? Молчаливая пустыня? Но почему-то именно здесь, несмотря на жару и невыносимую усталость, так хотелось говорить.

Этель подняла голову и внимательно на него посмотрела. Вся бездонная гладь вечереющего неба отразилась в ее лазурных глазах, но губы девчонки поджались: словно она понимала что-то, о чем он не смел сказать, или… не понял вовсе. И она подтвердила его домыслы простой фразой:

– Почему-то мне кажется, что настоящее только здесь. Не время, а… жизнь. То, что правда имеет вес. И сейчас, в твоих словах и в этом небе. И даже в хмурости Ильсо, и в тяжелых вздохах Оргвина, и…

– В твоих странных волосах, – усмехнувшись, подхватил Когон. – Да, я понимаю, о чем ты.

– И в твоей доброте, которую ты всячески скрываешь, – закончила Этель и прижалась к его огромному предплечью. Казалось, все ее худое тело в разы хрупче и тоньше, чем одна его рука, но он не стал отстраняться. Ощутил, как бьется ее сердце возле его выступающей вены, и невольно притянул к себе. Было в этом порыве что-то странное, даже противоестественное, но словно впервые – правдивое. Эта девчонка разбудила в нем забытые, как будто специально спрятанные чувства, но сейчас, под темнеющим небом пустыни, он был готов себе их позволить.

Пока впереди не обернулся Ильсо:

– Эй! Вы где застряли? Хватит тащиться! Видите, что впереди?

Когон застыл, Этель неловко опустила руку и взяла его за ладонь, как ребенок – родителя, тоже всмотрелась и притихла. И будто ждала, что он скажет.

А Когон чем дольше смотрел, тем больше хмурился. За один миг во рту пересохло сильнее, чем за весь день под палящим солнцем: впереди, возле тех самых далеких каньонов, зажглись настоящие огни.

***

Поворачивать назад было глупо, идти вперед – опасно, оставаться здесь – непредусмотрительно, но во взгляде Ильсо с каждым новым шагом к цели Когон читал все больший укор. Да, возможно, там кто-то есть. Возможно, кто-то недружелюбный. Возможно, это логово какой-нибудь пустынной твари, но…

Когон все чаще проверял оружие, поджимал губы, прислушивался к неровному свисту ветра и другой рукой сжимал ладонь Этель.

Она так и не отлипла, и Когон не смог ее от себя отсоединить. Решил: пусть идет, целее будет. И Ильсо будет меньше оборачиваться, и самому, вроде как, спокойнее.

Его мысли мешались с заботой о безопасности девчонки и надеждами на то, что впереди все-таки нечто вроде приюта для скитальцев, чем западня, и манящие огни, единственные на темном покрывале ночи, словно это подтверждали.

В конце концов, видимо считав его напряжение, девчонка подняла на него такие же сияющие глаза и прошептала:

– Я не боюсь, Когон. И ты не бойся. Если что, я подстрахую. Чувствую, как по мне течет огонь.

– Чувствуешь? – удивился Когон, и Этель кивнула:

– В тишине, в покое – да. Если захочу, огонь выйдет наружу.

Она подняла вторую руку, и на ее указательном пальце загорелся маленький огонек. Стало светло, под ногами заиграли тени. Обернулись Ильсо и Оргвин.

– Убери, – процедил эльф. – Мы уже близко, опасно открываться…

Но Когон положил руку на ее предплечье и проговорил, особенно ни к кому не обращаясь:

– Да это… храм!

Дыхание сперло от одних этих слов: заброшенный храм на краю пустыни! Почти… целый?

В темноте было не видно, но, судя по зажженным огням и вырисовывающимся в их свете колоннам, казалось, что… как будто бы… да?

– Великие духи предков, – пробормотал Оргвин. – И впрямь храм! В пустыне! Человеческий…

– Скорее змеелюдский, – отозвался Ильсо, но глаз с огней не свел. – Что ж, сюрприз так сюрприз… Интересно, соглядатаи Императора по-прежнему идут за нами?

– Давай ты это выяснишь утром, – буркнул Когон. – Мы совсем близко. Может, ускоримся?

Никто не возражал: каждого вымотала и жара, и неопределенность пути. Но теперь, в кромешной темноте, они наконец увидели цель, и свет, как маяк, подтверждал, что именно туда им и надо.

Поэтому остаток пути до храма хоть и казался коротким, но фактически таким не был: пришлось идти чуть ли не треть от того, как они свернули. Но явно прошел быстрее: несмотря на усталость, в ночи передвигаться было легче, впереди маячили огни, а в мыслях – надежды на скорый ночлег.

Серп месяца уже стоял высоко в небе, когда путники подобрались к сводам монументального строения. Колонны, толстые каменные стены, факелы с размеренно струящимся пламенем, развешенные по периметру, своды, по высоте сопоставимые разве что с замком самого Императора: величие царило здесь, дух древности и память истории хранили эти стены – даже невооруженным глазом, с порога храма это было видно. А в том, кому здесь поклонялись (по крайней мере раньше), не оставалось сомнений.

– Это храм Единого бога! – воскликнул Оргвин, стоило им переступить порог. Его голос эхом разнесся по пространству, факелы (которые, к слову, горели и внутри) дрогнули. – Только в настоящей его вере… в Истинной!

Поймав укоризненный взгляд Ильсо, Оргвин последние слова прошептал. Этель прошла вперед и задержалась у настенных рисунков. Тихо спросила:

– Что значит – в Истинной? Разве есть другой Единый бог?

– В том и дело, что нет, – вздохнул Оргвин и указал на круг символов, Когон решил тоже подойти. Здесь было чересчур тихо и потому подозрительно: лучше быть готовым ко всему и держаться вместе. – Но змеелюды исказили веру в Единого бога, когда заняли Эшгет, поставили себя выше других.

– Хочешь сказать, что этот храм стоит еще с довоенных времен? – с сомнением спросил Ильсо, осматривая мраморные статуи у другой стены. И да, среди них были представители всех восьми рас, даже вымершие Истинные.

– Похоже на то, – пожал плечами гном и осмотрелся. – И, судя по состоянию, за ним неплохо следят. Но кто?

– Не нравится мне это, – процедил Ильсо и вынул клинки. – Держаться рядом. Быть готовым ко всему. И ничего не трогать.

Несмотря на смертельную усталость, в этот раз Когон с ним согласился и достал топор. Оргвин нахмурился, явно не одобряя обнажать оружие в святом месте, но насколько оно теперь оставалось святым? Хотя и на захваченное мародерами место храм не походил: слишком чисто здесь было, слишком… первозданно и величественно.

В этом убедились и остальные, когда зашли во второй зал. Те же умеренные огни, те же монументальные колонны и четыре статуи кочующих рас: орка, ящеролюда, змеелюда и сатира. Несмотря на то, что сатиры появились здесь после войны двух рубиновых чаш. Значит, и правда кто-то восстановил это место и теперь поддерживает его величие?

Когон даже притаился, попытался прислушаться, но ничего кроме тяжелого дыхания спутников и ровного дребезжания пламени в факелах он не заметил. Надо это поручить Ильсо, у него слух острее орочьего, но… позже.

Он застыл возле статуи великого Бронга со скрещенными топорами в знак единства камня и дерева и готовности к атаке и обороне. Ящеролюды, их друзья и соседи по Чуткому лесу, верили в то же. Рядом стояла их подобная статуя. Сам от себя не ожидая, Когон коснулся шеи и вынул затершийся и почерневший от пота шнурок с подвеской – простенькой деревяшкой с изображением этих же топоров. Когда-то он верил. И когда-то он вспоминал свое племя.

У подножия каждой из статуй стоял священный алтарь. В случае орков – каменный с сухими корнями: кто-то же не поленился и принес! Это был тот же символ единства камня и дерева, в племени такие алтари выкладывали вокруг самого толстого сухого ствола, а здесь, в пустыне, где был только песок и дефицит влаги, о подобном можно было только мечтать.