Адом

Галлон, по сопровождающим его всю дорогу указателям, забрёл к крупному озерцу, засевшего на большой глубине: по бело-серым мраморным ровным и опущенных вертикально вниз камням стекали в центр многочисленные родинки и грунтовые воды; по середине, неровно из воды выступала небольшая возвышенность в виде платформы, на которой обильно разрасталась трава с кустарниками и, занесённые ветром, цветы. Вода была кристальночистая с насыщенным оттенком холодной синевы, а из неё, на небольших выступах живительной почвы, росли бархатно-красные деревья, тени которых в кроне переливались в фиолетовый. Синий мох в особо влажных местах разросся на мраморе, а вдали шумели водопады, из-за чего казалось, что на водную гладь спустилась пара зернистых облаков. Среди солнечных бликов Галлон разглядел, выделяющийся на общей картине, брошенный и сломанный ранее, «Катэр» (летательное транспортное средство для трёх-четырёх человек, отличающееся своей компактностью и доступностью и используемое Орбитой на базах с Земли).

А Галлону всё лезли навязчивые мысли и всех их он отвергал, но кое-что его действительно заинтересовало. Он думал, что если настоящая жизнь начинается с того момента, когда мы «находим себя», своё предназначение, дело жизни, где страсть не разделяется, проявляется не частично, а полностью, отбирая у нас сон, социальную жизнь, чувство времени, то справедливо напрашивается вывод: а что, если человек не «нашёл себя», а река жизни уже сужается в русле и пересыхает, или уже не тот «возраст», для поисков себя, что уже и стыдно рассказывать о личном неизвестии пылкого влечения, то можно ли сказать, что человек этот так и отправится на тот свет «начав» жить? Чаще бывает, что семья, дом, дети, друзья, – что так часто путают за «истинное призвание», – вовсе не являются моментом «начала жизни», по крайней мере, лишь для немногих.

Всё это заключил Галлон и спрашивал постоянно себя: «А когда начал жить я». Он не думал о терзающих его сердце вещах6был занят другим —практическим. Но на Земле он почему-то погружаться в такую неприятную для себя и с такой неожиданной лёгкостью, что все двери недосказанностей распахивались перед ним.

Рядом с кратерообразным озером стояло небольшое, высоковатое зданьице, со встроенными панелями и антеннами. Его охватили матово-красные лозы, а рядом проглядывалась красочная надпись «Девятая точка хранения робототехники малой БД», и по совместительству это была солнечная электростанция, для снабжения энергией смиренных работников долины.

Подойдя ближе Галлон услышал голоса:

– …а верней подчеркнуть, что такие вещи больше выгодны не для нас, – уловил Галлон с середины предложения тихие слова незнакомца, доносившиеся из окна, – может быть, нас бы вообще это всё не интересовало, не имей культура в обществе такой пропагандистский характер; она же действует на семьи, где и происходит главнейшее формирование личности, поведения, потом садики, школы, где тоже как в семье, всё по принципу, только семье сложней противостоять. Я тебе больше скажу, что всё наше поведение, желания, устремления, увлечения пытаются подделать, подогнать в целях выгоды для кого-то выше, в угоду «высшего» общества. А мы – дураки, считаем, что это наши решения, выборы, и, часто у многих, – мнения. Как на деле просто бредём с завязанными глазами, отвергая личность.

Галлон стоял, уперевшись в стену спиной, разглядывая тёмно-коричневую почву, со свежепосеянными бархатными травами; к ногам его склонились бутоны молодых роз.

– У нас есть выбор, – отвечал с меньшим огнём другой голос. —Я думаю, разнообразие, конечно не такое глобальное как у людей с городов, но у человека с Земли есть шансы повлиять на всемирную историю, надо только удачу иметь в.…генетической рулетке и получится.

Диалог на время прекратился, выглядело так, что обе стороны просто исчезли, бесследно покинули то место, а Галлон заинтересовался: выжидал.

– Вот, например, – слова незнакомца с нарастающей силой и дрожью нравились разбить чьё-нибудь мироустройство, – озеленение это бестолковое. Кому больше в прихоть? Для комфортной жизни нам бы хватило и того, что уже имеем; сохраняли бы как прежне. Но нет! С Орбиты требуют постоянно и всё с растущим накалом, чтобы старались лучше, что это наша любимая родная планета. А они? Забыли кто взрастил их прадедов и прабабок? Выходи так, что наши люди винят себя в их бедах, а почему? Да потому что так мастерски внушили, какое столетие уже? Пятое? И всё для того, чтобы наши земли снова грубо ампутировали, для Орбитных интересов, для их же эгоистичных потребностей. А не поддержи они погоду, то нас всех прихватит на тот свет гнев природы.

– Эй! Может быть, не всё так плохо как тебе кажется? – отвечал ему другой. – Люди работают, приносят пользу, нормально отдыхают, любят своё дело, многие болезни побеждены давно. Ну, правда, тяжелей становится…растущие требования эти, но они наверняка не просто так; надо пережить, подождать, перетерпеть.

– Нас дрессируют, и судя по тому, как ты говоришь – уже выдрессировали…и уже до такой степени, что смертельные болезни воспринимаем как наказание за «нечестивые» мысли, хотя болезни то это излечимые! Потребуются им подопытные крысы для своих негуманных экспериментов, так они сделаю так, что будет престижно и незазорно отдавать своих детей на смерть, обрезая им крылья самореализации и навязывая «настоящие ценности». А Орбита нас будет хорошо поддерживает только до тех пор, пока мы с ней взаимодействуем, и то, в основном из их интересах, когда у них первых возникает потребность…пока не спадёт пелена на глазах.

– Тише ты, вдруг услышат, – зашипел ответчик, прислушавшись к скрывающимся шорохам на стороне.

Это был Галлон, у него затекли ноги, и, уловив настороженный настрой, поспешил скрыться, чтобы никому не помешать.

Стихающие слова преследовали его вдогонку:

– И каждый раз…я чувствую, как меня смешивают со всей этой поверхностью, грязью, смывают мою краску, делают пресным.

Он ещё ни раз будет вспоминать тот странный разговор, периодически разные неоднозначные слова будут всплывать в его голове не, принося с собой и ту загадку с багровой долины, забирая минуты его хладнокровного спокойствия.

Вернувшись на базу, он обнаружил на первом этаже Франческу, которая источала живительную энергию и, завидев Галлона, идущего к ней, свалила на него всю информацию за день, сообщила: «чтобы чрез час все были готовы». Васа тоже приметил: он с кем-то оживленно говорил с Орбиты и не заметил его. А поднявшись, Галлона встретил немного нервный Адриан, с чего-то вдруг, потерявший своего друга в четырёх стенах. Последний же, кротко объяснившись, утихомирил любопытство друга.

И через полчаса все уже были в сборе. Галлон ждал внизу, увлечённо рассматривая фотографии, сделанные сегодня Адрианом, – он был в кошачьей деревне, на овечьем пастбище, в ягодных садах, тропических теплицах и на городской выставке жаренного мяса.

Омнис стояла вдали одиноко и смотрела на улицу, отмахиваясь от надоедливых белых. Вас обсуждал и сверял с Франческой заданный Орбитой план. Остальные разбились по парам, и кто где непринуждённо ожидали выхода.

– Послушайте, – ободряюще произнёс Вас, ухватив разрозненное внимание, – наша стратегия немного изменилась, но суть та же: пройти заданный маршрут, не вступая в «конфликт» и установить в точках локаторы.

Рядом с Галлоном зашипели:

– А для чего локаторы, – спросил волнующийся голос.

– Для отслеживания Двенадцатикрылых, их ловли…и безопасного дестук, дестракци…деструкциро

–Деструктирования, – поправил Адриан.

Вас все говорил, не отвлекаясь:

– …время экспедиции три-четыре часа, – продолжал он всё с прежней энергией, – каждому будет выдан свой локатор и точка его посадки. В ваших обязанностях: разобраться с функционированием.

Закончив предложение, Вас обернулся к Франческе и переспросил, всё ли он сказал, и, поймав её улыбку, сошёл со сцены, а Франческа, дополнив его речь важными и не особо мелочами, созвала группу разместиться на «Осе» – летательный транспорт базы. Неровным строем отряд зашагал капитанами. Все как один: защитный костюм с плотными карманами, у кого резак, у кого винтовка, а на голове плотная защитная оболочка с фильтрационными системами, прикрепляющаяся как капюшон.

База Орбиты держалась на людях с Земли и на, нечасто встречающихся, отправленных на службу, работниках, приехавших на заработки с городов. Девушки и юноши с группы часто встречали воодушевлённые взгляды пока находились базе, но человек с Орбиты смотрел на всех одинаково, равнодушно. И вот сейчас: за группой наблюдала и сопровождала компания молодых сотрудников и работниц, в их глазах сверкали огни. Они считали, что наблюдают сюрреалистичную картину: как отряд храбрых ребят отправляются на зачистку коричневых зон от злорадствующих тварей, таких душевно терроризирующих обычное население. Как бы не так.

Белая команда из двоих подкрались к Васу, перед тем как он сел, и что-то нашептали, перед отлётом. Омнис, заметив знакомые фигуры, повертелась вокруг них, пытаясь уловить слова и, растеряв терпение, заняла своё место. Она полетела без своих смотрителей.

– Я только до сих пор не понимаю: зачем нам эта…робо-женщина, – недоумевал Адриан.

– Надо так, начальство лучше знает, к тому же, довольно интересно работать с «новым» искусственным интеллектом напрямую, – с навязчивым интересом ответил рядом идущий Леон.

Галлон, подслушав их диалог, отрезал:

– Не превозносишь ли ты, Леон, начальство с Аполлона?

– Нет… Хм-м. Сюр! А может?..– выпалил Леон, за ним.

Ⅵ

Планировалось провести группу через все три области, попутно рассказав о тонкостях Земного мироустройства, но окончательное решение значительно сократило объём, – предварительно оставив для устного изучения только границу.

Самая центральная и густонаселённая из областей – городская, что вроде современного города, в зависимости от страны, где занимались регулированием, информированием, контролем, так же лечили, обучали фермерское ближайшее население, попутно занимаясь строительством школ. В зависимости от региона некоторые города сохранились по образу и по подобию прошлых столетий. Далее фермерские владения, люди с которых должны были постоянно расширять свою область в целях всемирного озеленения и постепенного уничтожения бактерий «Валви». И последняя область, проходившая между фермерской территорией и коричневой зоной – граница Дейфа.

На последнюю часто ссылали нарушавших грубо закон людей с умыслом принудительных работ. У местных складывалось ощущение, что граница больше подобает тюрьме, с её главными принципами исправительного учреждения (какие давным-давно поносили), – что таким не приходилось, – а фермерские населения, ближе всего прилегающих к этой границе. Из-за этого бывало что последних посещали весьма неприятные и деструктивного нрава личности, которые буянили, воровали еду, мешали работать, пугали и даже калечили в припадке малодушия незащищённую часть общества, но сами фермеры довольно боевой народ и могли дать отпор даже самые маленькие, и, чтобы избежать подобных столкновений фермеров постоянно мотивировали из города тем, чтобы последние поскорей озеленяли и лечили Земной простор и тогда проблема решится на глазах. Как они говорили: быстрее, ссылаясь на технологии с Орбиты, предоставленные им для подобных целей, и в этом была доля правды. Но проблема не решалась: озеленение происходило довольно медленно, а если места и хватало для построения жилищ, то под «рейд» невольников с границы попадали новонаселённые семьи, «осчастливливая» дебоширов своими спонтанными появлениями.

Адриан, тоже был из семьи фермеров, прошедший обучение длинной в одиннадцать лет в местной школе на вечерней основе программы, – так как днём он работал в полях, – итогом которой является прохождение теста, и шанс улететь на Орбиту (важно подметить, что тест на одиннадцать реакций и личностных характеристик обязывали проходить каждого хотя бы единожды, но улететь на Орбиту могли только учащиеся школ, участвующие в «конкурсах»). Так как принимали результаты только до двадцати, то Адриану очень повезло и он проскочил в самом конце; не теряв надежд до последнего, отбыв «срок» в заложниках у времени. В своей большой семье Адриан был самый старший, и на момент отбытия на Аполлон ему было двадцать неполных лет, приблизительно, как и Галлону.

Пролетая над обширными фермерскими владениями, Адриан вспоминал: как отец на его заявление о желании лететь на Орбиту целый месяц уговаривал его остаться, говоря занудными фразами, что «это не по-мужски». А мать, выделывалась посерьёзней: врала о состоянии здоровья, превозносила неудачи, преуменьшала достижения, которые могли повлиять на его судьбу «эгоистичных» желаний. Сам же Адриан, как подобает хорошему и понимающему сыну, глухо переносил несуразные выходки родителей. В фермерских семьях не входило в традицию отдавать своих отпрысков на Орбиту, а он всегда желал быть исключением из правил. В отличие от последних, городские имели своё мнение: там великодушно чтилось, когда наследники вместо замены рабочего, стареющего населения, хоть и в меньшинстве, но удостаивались внимания и признания, только видящих выгоду, верха с Орбиты.

– О чём…думаешь? – Галлон прервал медитацию друга, засмотревшегося на простилающуюся зелёную даль.

– Пригрело и забылся, – кратко ответил Адриан. – Граница близко.

Над коричневой зоной одеялом нависали волнообразно пыльные облака, а над границей пыльная грязно-оранжевая масса вступала в противостояние с прозрачным сетчатым барьером, сдерживающего распространение зловонья.

«Оса» приземлилась гладко, перламутровая крошка сошла с её двигателя, навсегда примешавшись в осевшей на земле пыли. Группа медленно вытолкалась и лицезрела в ни на что не похожую картину: строгие трёхметровые заборы, каждые три километра смотровая вышка, кучки раскиданного мусора, а рядом с ними, чередуясь с вышками, полуметровые столбики – передатчики. И в завершении полноты: странно одетый в «военную» форму мужчина, наблюдавший за группой, с нехарактерной для местных жителей походкой и неровно выбритый. Он подошёл к командирам, поприветствовал с последующими взаимными любезностями, и похлопал Васа по плечу.

– Всё готово, – начал мужчина басистым голосом, – обратный транспорт подготовлен, оснащение вторичные безопасности тоже: на готове; только связь может забарахлить. Петрович не успел к вашему прибытию…гм-кхм-м, – понизил он голос, – скажем культурно празднующих разгонял, над проводами…они его вертухаем обзывали, кхм-км-хм. Дураки.

– Заходим, стройтесь плотно по троя, – предупредила Франческа.

Бодро выполнив приказ, – Омнис разместилась в середине построения, как и говорили, – группа вошла на границу. Её пересечение заняло бы десяток минут ускоренным темпом, но в этот раз дорога выпала извилистая. Они шли, закутавшись в молчанье, меж наскоро построенных хибар, как временное жилище, потому что граница постепенно смещалась в сторону центра коричневой зоны или отдалялась, и постройки неумело переносились. По началу им редко встречались жители этих злополучных новостроек, но по продвижению к экватору одинокие души всё больше прибавляли в численности.

Концентрация пыли и продуктов распада в воздухе всё росла, как и распространявшие зловонья опылители здешних мест. У Галлона мутило рассудок от кошмарящего обоняние запаха, «позор» – думал он. Остальные, тоже морщились, кто-то постоянно кашлял, задыхался, пытался отогнать мёртвый воздух, жаловался на смердящую вонь, в итоге все понадевали фильтрационные маски, потому что дышать было невозможно. Один Адриан тормозил. Ему в голову лезли воспоминания: как ему приходилось бегать за несколько километров за украденной леталкой в детстве, давясь заключённым в грудной клетке ощущением страха, гнетущего негодования и ужасом, рождённым той стороны жизни, о которой в детстве он не знал; как его окружила кучка полудохлых фигур, которых позабавило нахождение такого «чистого» Адриана на их территории, и как он хотел драться, защитать честь всей своей семьи. Да вот только не дали ему навалять: всех разогнал «патруль», и больше он старался не приближаться к ним. Даже небо, казалось, в детстве, избегало их ветхих сердец, а над границей постоянно нависала смуглая туча.

Вспоминая прошлое, Адриан забылся, внимание его рассеялось, не заметил, что на его пути стояли несколько перекошенных фигур пола, испаряющих зловонья. Адриан, сосредоточившись на своём, увильнул, заметив их предварительно, от морщинистой шайки, но один из них небрежно извлёк переработанный табак прямо в лицо. Облако врезалось и вдребезги разлетелось на рядом идущих. Девушка слева от Адриана вдохнула ровно в тот момент, когда надевала фильтр, и она сильно закашлялась – кто-то ей помог сделать первый вдох чистого воздуха, перенастроив систему и надев ей маску.

На самом деле воздух не имел в себе смертоносного концентрата продуктов отхода, только вот, мало кто мог без подготовки находиться в этих экстремальных условиях.

Адриана словно кнутом ударили: остановился, развернулся, беззвучно сделал два шага. Встретив беззубую ухмылку в ответ на свой полный презрения взгляд, он встал к её обладателю в плотную, втянул мерзкий, полный токсина воздух, – витавший рядом с ним, – во все свои и без того пропитанные этой гадостью лёгкие. И заглядывая прямо в его покрытые жёлтой плёнкой, почти как у мертвеца, глаза, откинул накидку, и, со всей милостью души, – немалые усилия пришлось приложить для того, чтоб их найти, – вмазал нелюдю по костяшкам пальцев, да так, чтоб тому больше никогда пришлось держать таким образом в них больше свёртков.

– Эй, дымзавод, – звонко, ясно звучал голос Адриана, давшего волю своему гневу, – не видишь уважаемые идут, зверушек ваших унять. Полагается таких господ подобающе проводить.

Неловкий стон пострадавшего и гневливые отклики его сослуживцев возбудил в группе запечатанные эмоции.

– Попрошу унять свои эмоции, Адриан, – Вас обратился к нему как ни в чём небывало, впервые заговорив.

Франческа же почти не обратила внимания, только обострила ушки.

– Это же, командир, можно воспринимать как нарушение правила по уважению природы, – как по начитанной провозгласил Адриан.

– Можно, но, во-первых, сейчас у нас другая цель, а во-вторых, если растрачивать на каждого лично своё внимание, то ничего не добьёшься, только сума сойдёшь, – понимающе ответил Вас, неспеша продвигаясь вперёд.

Адриан прочувствовал, что его светлые амбиции заметили, и, действительно, он немного вспылил от непривычки, позабыв каким контрастом обладает.

Франческу что-то явно беспокоило, но она не могла понять, что, столкнувшись с таким непонятным чувством она впервые испытывала замешательство. С её способностью «распознание трёх» она бы давно обнаружила невидимую подножку у них на пути, и опять же, это ощущение не давало ей ясного ответа, а останавливаться только из-за смутного предчувствия слишком нецелесообразно.

– Видите? Те, у кого «дудки», – зависимые от табака, считай пропали, – начал ни с того ни с сего Вас, не стесняясь реакции вылупившихся на него здешних обитателей, – мертвые люди, зависимые. В этих местах не работает эволюция. Алкоголь тоже здесь распространен: он сужает сосуды, кровь не доходит до мозга, и как дурачок, балбес, идиот выглядишь. А самый пик, когда человеческое сознание находится на дне бездны – это употребление психотропных веществ, а отупение и омертвление мозга практически моментально, с самой первой дозы. Такими легко управлять; раньше эти три вещи использовали как генетическое оружие для подавления рода человеческого, чтобы люди не умничали, не переучивались, не требовали соблюдения закона и своих прав, от тех, кто получал с их нарушения выгоду. И с помощью этой параши, внедрённой на уровне культуры спокойно обкрадывали людей, да они сами преспокойно отдавали деньги ссылаясь на промысел свешавший. А сейчас…нами управляют по-другому…

Пока Вас говорил Галлон поразмыслил: «И чем это хуже смерти», такое обсуждение пробудило в нём редкую эмоцию – гневливую ярость и даже обиду, на всё общество этих оторванных людей, что яростно пеклись за своё жалкое существование в грязи.

– А-а что значит «внедрённый на уровне культуры?» – Спросила рядом с ним девушка с перевязанным в области рукояти розовый резаком.

– Это значит, – начал пояснение Вас, – что «отравляться» было традицией: музыка, праздники и тосты – многое имело не двусмысленный контекст, особенно с алкоголем и табаком хорошо работало, а вот с наркотиками долго «боролись», не принимали их. Люди, что были заинтересованы наукой и помощью страдавшим, делали медвежью услугу тем, кто, распространяя их зарабатывали. Информационная среда тоже была засрана, от воздействия всех этих вещей в совокупности человек становился «зомби». А, впрочем, – Вас хотел продолжить свою триаду, но подумал, что хорошо было бы приструнить несообразный потока мыслей, – что это я.…не буду заговариваться.

– Воевать с молодёжью – это плевать в свою старость! – воскликнула Франческа с чего-то вдруг, думая о своём и совершенно не в тему.

– А, ну да, был же век или два, – снова начал Вас, внезапно наткнувшись на вновь зародившуюся тему, – в котором каждое поколение было совершенно не похоже на другое, из-за чего свой корень брали многие конфликты. Сейчас, что тут сравнивать, никто травмы не передаёт по родословной, по воспитанию; уважение с обоих сторон и любовь, и, подмечу, не безусловная. И культура, регулированная что ли не давящая, не угнетающая, если проводит жирную черту с прошлым.

Васу надоело распинаться, хоть он и заметил, что его заслушались больше, чем он предполагал. Тем более группа уже подходила к краю границы: скоро выход. Их путь лежал к проложенным дорогам поездов, потому что вблизи не было ни одного «оформленных» выходов или входа. И, прошмыгнув через пути, группа оказались в коричневой зоне.

Через небосвод на горизонте виднелись потоки светла, пробивающиеся через скромные дыры в ржавых облаках. Как это они смогли протиснуться? Широкая пыльная тропа украшена указателями. Каменистые выступы, голые равнины, обугленные холмы, и везде пыль, пыль, пыль.

Франческа всем напомнила, чтобы никто не пропустил свою точку, потому что возвращаться не будут. Кто-то проверял свой локатор, и терялся при виде мелькающей точки на радаре. Локаторы имели компактный вид: при их активации увеличивались в размере, собирая себя до конца, и буром прикреплялись к твёрдой породе. Больше всего во время экспедиции удивлялись, поступившие с Земли: они не ведали, что больше половины суши Земного шара состоит из иссушённых земель.

Настороженное чувство Франчески отпустило её, и она начала рассказывать истории о своих вылазках, чтобы разбавить нависший гнус; и это помогло. Вас был очень благодарен за это Франческе, так как сам не имел в сводке личных качеств такую сторону, как чувственную проницательность, да и не любил он правильно подбирать слова и подстраиваться под общий лад, но за группу он переживал и ему «это» не нравилось.

В определённых точках движение останавливалось: размещали локаторы; у кого-то криво собирался, кому-то не хватило ума его активировать, кто-то даже не сказал, что у него здесь точка и быстренько незаметно установил, пока никто не видел. Больше половины из группы расставили свои локаторы, а стены границы уже как два часа назад скрылись из вида. Ландшафт менялся: возле них высились холмы, похожие на ступеньки и отряд двигался между них, обхватывая обороты. Стало тише, только ветры задували, обвивая широкие коридоры. Холмы миновали, и группа шла вдоль одной из слал, слева от которой тянулось ровное поле с неровными выступами. Галлон обнаружил точку и активировал сборку, недожавшись финальной стадии кинул – в чёрную глыбу; тот прилепившись, вонзил бур и основался. На нём снова висел чей-то взгляд, но он счёл его за глупую нелепицу и уже не реагировал так как прежде, оправдывая тем, что смотрит кто-то из группы.

Вас уже расслабился: утомился, стал зевать, голова пустела без мыслей. Он уже давно снял фильтр и другое головное снаряжение: оно мешало ему, как никому другому. Франческа, помогала тем, кто просил и кто не просил и пропадала в центре, когда же Вас возглавлял движение, попутно поглядывая на тыл разыскивая глазами подругу.

«Омнис», – подумал Вас и оглянулся в очередной раз, желая увидеть её, но разглядеть не смог. Вместо неё поймал взгляд Галлона: он смотрел прямо ему в глаза. Галлон сам того не понял, как так вышло, что он уже сам неприлично долго не спускал с него взгляд, и вот – его поймали с поличным.

Франческа, дивясь собственному голосу, прокричала имя Васа. Все повернули голову в её сторону. Впереди высилась шестиметровая фигура Двенадцатикрылого. Он появился, когда группа свернула за угол одиноко стоящего холма. Первое, что пришло в голову командирам: «дефектный», спокойная мысль длилась недолго: он задвигался. Вас расчехлил своё лезвие и, не успев даже глазом моргнуть, голова его сама, как по зову, повернулась назад. Он увидел, как второй, уже семиметровый Двенадцатикрылый, нависал над группой, которая его ещё даже не заметила. От резкого всплеска адреналина у Васа закипела кровь.