Адом

Соня Стонн

Адом

Кокого быть единственным, кто может хоть что-то изменить?

Какого быть чем-то между реальным и действительным?

Какого быть частью неописуемомо и целым неизвестного?

Часть первая.

Ⅰ

Зелёное поле, в нём редкие полевые цветы, ярость солнца ослепляла, но они там, в густой траве, где царит прохлада; небо голубо-синее, где-то блеяла овца, в уши залетал, не задерживаясь, редкий ветер и тишина.

Одиннадцать часов, одиннадцать минут, может быть, одиннадцать секунд. Подсчет продолжался уже какое-то время. Галлон, раскинув руки, ноги, лежал в тени одиноко стоящего дуба и пытался угадать цифры или числа, которые отозвались бы там, внутри, рядом с тем, что называется памятью, дав ключ к двери с запылившимися воспоминаниями, и, вместе с этим, сколько предначертано ему времени.

С ним было всё необходимое – он и только, больше ничего не нужно. Светло-голубые глаза скрывали свой карающий блеск, приняв закрытый вид; виднелись длинны густые брови. Немного усталое выражение лица, глубокий взгляд, видно, часто отдаётся абстрактному и чувственному, стало быть, так удобней натыкаться на случайные воспоминания.

«Всё вечное такое нужное» – прыгнули слова в уме.

Длинноватые до ушей, давно не стриженные чёрные, вьющиеся волосы с частичкой блёскости покрывали с кончиков стойкую траву, частично накрывая чистый лоб. Макушка наслаждалась прохладой, сохранённой и дарованной землёй. Грязные, но знающие труд руки с выпирающими венами нащупывали поверхность кожи головы, пытаясь наладить мыслительный процесс путем круговых и точных движений в области висков, будто втирая мудрость этого истину, что, казалось, всегда где-то поблизости. Сама форма души, сознания, воли заключённые в форму – тело, весьма атлетичного сложения; оно могло бы обойти весь мир в поисках бессмертной истины, – так мощно отдавало решимостью и умиротворённостью, потаённой и заключённой. И вместе со всем прекрасным таилось что-либо весьма неизведанное, со вкусом первородной жертвенности: всевидящее, наблюдавшее, реагирующее, мотивирующее, ожидающее и бесконечно желающее, трепещущее, старающееся предотвратить неизбежное.

Быстро оборвался цикл медитации, будто черная пропасть образовалась на пол пути; возникло прозрение. Галлон, рыская мимоходом в подсознании, разгоняясь в мысли с излишком пренебрежения промычал.

Щурясь в небо, чтобы заполнить тишину и напомнить себе, как звучит его голос, – приятный, успокаивающий, – он озвучил несказанные слова.

– Погодка… Слишком ярко светит это солнце… Хлещет, прямиком до костей достаёт. Бывают ли тут тучи? – остановился, побрёл глазами в бок и заметил овцу похожую на облачко, а с ней ещё одна такая же как последняя: ослепительно чистая и очаровательная до тошноты.

«Однажды ты совершил ошибку, ты не сможешь…»

Второй удар яркого сияния вышиб всё остатки сосредоточенности, потерялся ход мыслей – теперь в путь, надо идти. Прицепив на великие плечи неизвестно откуда взявшуюся накидку цвета выцветшей алой розы, Галлон направился в сторону заката (или рассвета), словно он что-то мог знать и тайне этого мира. Обычно, в привлекающих внимание местах и совершают прыжки, – можно было и остаться там, где есть, если поиск портала был невозможен, мир всё равно изменится, но внезапно, резко и совсем неприятно, – там же мог расположиться портал, а чуть дальше, в путях сплеталось следующее измерение, проектированное его бессознательным и принимающего форму сновидения, вшитого технологиями в искусственную реальность.

Солнце продолжало обжигать, оно встречалось в первом мире, но потом и сменялось на луну, один раз в двадцать минут, и смена дня и ночи тоже – по двадцать минут; а здесь сутки за сутками меняются врознь (с чем это связано?), но по ощущениям время совсем не шло, а другой раз, и вовсе, кажется, что годы ушли бесследно. Галлон пребывал уже в девятом сновидении, считая это. Здесь главное «что» и «как», ситуация и какая реакция, по ним выносятся суждения, пытаются делать выводы, он знал, что от этого следует результат, над которым бессильна его контролируемая воля.

Потоки прохладного ветра, скользящие мастерски по зелёной прослойке сочной травы, были непонятным явлением для Галлона, требующего от сознания объяснений, и поэтому они казались ему живыми, разумными что ли, чем-то направленными. Сталкиваясь с подозрительным, он, обычно, ссылался на «законы» этого сна, но в этот раз, пока он шёл к готовящемуся превратиться в портал солнцу, резкий поток ветра бьёт ему своим потоком в спину почти сбив с ног, и забыв об этом, не соблюдавшем несогласованные правила странного явления, обнаружил прозрение, которое искал в своей медитации. Не то что начинается с «а что, если» и не «о, а как же», а то, что похоже даже на послание, но нет – это результат подсчёта времени, о котором многократно напоминали, чтоб не сбиться с пути или тем боле не задержаться во сне (так действительно считали).

Все числа и цифра, которые резко терялись в голове, обязывали записывать или безошибочно запоминать. Говорили аналитики: «Тем более, если результаты разняться, потребуется куда точное разъяснение вторичного результата». Многие проходи обязательное обследование на способности и таланты дважды. Ну вот, например, сейчас Галлон проходит второй этап, а в голове повторяется и повторяется число сорок шесть. Значение последнего гласило уединение с высшими силами, ненатужно вспоминал он.

«Я немного передохну и начну всё заново».

Игривый ветерок набирал обороты, усиливался, подгонял к цели. Галлон почти пробежал последующее метры и стал весь покрыт каплями кристально чистой росы, таившейся на кончиках густой травы. Он приблизился к порталу – раскинувшийся полукруг длинной в шесть метров задевал собой некоторые объекты этого сна, что привело к их частичной деформации. Осматривая его, он наткнулся на лежавший незаметно потрёпанное письмо, весь в подтёках от недавнего дождя (но дождя не было). Заинтересовавшись находкой, он просунул склеенный конверт в левый карман, не обращая внимания на то, как портал уже поглощал и притягивал к себе всё до чего дотягивался, пододвигая пространство вокруг поближе. Приятный пурпур, исходивший из него, заполнял промежутки, хотя, цвет не всегда разнился, ощущения оставались неизменны и походили на убаюкивающие, ласкающие грёзы, отправившие любого бы в унисон со своей странствующей душой. Как и в прошлый раз, завораживающее содержимое портала сначала охватило телесное, а потом разум, душу. Галлон чувствовал себя концентрацией какого-то вещества, которое разделяют на элементы и собирают снова, не теряя исходного, центрального, преображают до неузнаваемости, создают.

Вместо последующего сновидения образовалась вполне знакомое помещение, – украшенного хорошо размещённым оборудованием, – с пятью пустыми, довольно гнусными, горизонтально расположенными капсулами вдоль стен, где и происходило погружение, как ему показалось, в одиннадцатичасовой сон. Кое-где свисали лианы декоративной и цветущей ипомеи. Обстановка напоминала больницу, но какую-то одомашненную.

Рядом мелькал силуэт девушки; то приближалось, то отдалялось её лицо, но разглядеть на первых секундах пробуждения было невозможно: глаза привыкали к свету, к реальным образам. Минуту две спустя в тело вернулся остаток сознания, можно было приподняться, уши, залитые жидкостью, просохли, а на просторе появилась ещё парочка фигур. Косматый, величавый мужчина с тёмной кожей и в белоснежном халате – Доктор выглядел забавно; Вас – знакомый Галлона, что повстречался в комнате приёма дня два спустя после поступления, незнакомая девушка и староста группы, куда уде успел поступить Галлон, находясь ещё на этапе тестирования.

– Мы тебя ждали, – успокаивающее и добродушно, способствуя пробуждению, говорил Доктор, сразу же оценивал состояние, – ещё час и пришлось бы использовать искусственное пробуждение; оно неприятное. Привыкай, не торопись; капельница для стимуляции твоего восстановления стоит, никаких бланков заполнять не надо, вы свободны.

Он был краток, спокоен и выглядел так будто у него пятиминутный перерыв, во время разрастающейся бури неоконченных дел.

Суетливой, неразборчивой фигурой оказалась Медсестра, она всё хлопотала даже когда Доктор ушёл, ей мерещилось, что вся ответственность свалилась не неё одну и ей нужно срочно что-нибудь предпринимать. На ней была лёгкая хирургичка, множество карманов, заполненных всяким излишне ситуативными приблудами, а волосы изволила не собирать, видимо в обязанностях сотрудников входили ещё и хорошее настроение с самочувствием, которого без распущенных волос ну никак не добиться. Личико чистенькое, бледненькое, серьёзное, глаза пытливые, серо-зелёные, обладающие лечебной силой, как и у любой медсестры с жертвенными сердцем.

Девушка не понимала, что отчасти её тревогам виновной испытующий, чрезмерно давящий взгляда Васа, который в свою очередь не понимал, как это выглядело со стороны и продолжал напряжённо пялиться.

– Как и сказал Доктор Браун, вам не о чем беспокоиться, – начала медсестра, и говорила она так будто обращалась не к Галлону, а ко всем, чтобы снять напряжение, – сейчас я освобожу вас и можете идти… О, вы меня хорошо слышите? Моргните два раза если…

– Нормально, – ответил Галлон и оглянул стоящих, что послушно ждали внимания.

Протиснулся Староста и начал свой монолог:

– Галлон! Галлон, так как ты задержался, – из-за особенностей своего организма, – тебе нужно будет поторопиться и отдохнуть, и далее сразу начать собираться. Ты меня ещё не знаешь, я Леон – староста нашей группы по практике; не успели познакомиться, все спешили, как всегда… По вопросам ко мне обращайся и нашим наставникам; вот они кстати: Франческа и Вас, владеют званиями «Капитан»; будь вежлив и учтив, – Леон гордо улыбнулся, обозначая их статус. – Так, ладно, сборы через-с тридцать семь часов в третьем корпусе нашего жилого комплекса, дом…а-а-а дом тебе подскажут, а перед этим собрание, после обеда завтра и через двенадцать часов после него вылет куда-то там на Землю. Где сборы? Должен знать, местный как-никак. Зайди на оружейку сегодня ещё; она не закрылась. Это всё, пока.

Уходя, Леон напоследок обвёл взглядом наставников: после первого знакомства с ними у него кипела кровь от мыслей о грядущих событиях, и он, явно преувеличивая всю грандиозность происходящего у себя в голове.

Галлон ничего ему не ответил, только кивнул, когда тот помахал на прощание. Медсестра на протяжении всего монолога разгружала капсулу, сливая остатки жидкости и просовывая обратно в отверстие опустевшую капельницу.

– Совсем недавно ещё, лет двадцать назад, подобные манипуляции были редкостью, – задумалась сестра вслух, складывая приборы в бокс для дальнейшей дезинфекции. – Надо было обладать остаточными средствами, чтобы позволить себе «погружение», и притом безопасность была не гарантирована! Но сейчас то! – Она поймала взгляд Франчески и взыскала в нём поддержку: та улыбалась глазами так радушно, так снисходительно, так же, как и большинству молоденьких практикантов.

На столике у выхода стояла почти опустошённая корзинка с шоколадными конфетами и цветы, состоящие из голубых, синих, голубых гипосфилов. Неподалёку от огромного окна выглядывал тучный обломок, весь в сборщиках различных категорий; кто-то дробил, другой собирал, но большая часть контролировали движение.

– Галлон, зайдите на консультацию к аналитику Улисс к пяти часам, – напомнила медсестра, покидая помещение, и, убедившись, что она ничего не забыла и что никто осуждающе на неё не смотрит, скрылась в проходе.

Голова слегка гудела, а тело, не привыкшее к факторам, накладывающие реальностью, плохо подчинялось. Сейчас оно было в изумительной чистой, кристальной и тёплой субстанции, а через миг, возвращается в саму жизнь, утягивая за собой к мышечной тюрьме.

– Так долго находиться в капсуле, это ж много энергии надо, – обратилась, стоящая Франческа к Галлону, растягивая последние предложение, демонстрируя контраст между блаженными грёзами и реальностью. – Обычно часа три, ну шесть, бывало. Голова напрягается, калории нужны, питание мозгу. Как помню, после некоторых погружений так и возвращаться не хочется.

– Слева вдоль стены уборная: там всё необходимое; собирайся, мы с Франческой тебя ждём в коридоре, – поспешил ускорить процесс знакомства Вас, подытожив всю мысль за неё, обладательница которой обязательно бы растянула её в чуждой ей манере.

– Ты, как всегда, надо было взять на заметку твоё сегодняшнее настроение, – Франческа была раззадорена и даже навеселе, толи от предвкушения знакомства с задержавшимся Галлоном, – который совсем не пренебрегал отдыхом, – толи так проявлялся баланс её с Васом взаимоотношений: когда один угрюм другой обязательно должен быть оптимистичен. Но Вас не был угрюм!

Время близилось к полудню, искусственное освещение снаружи регулировало свет. Стероидный обломок с пластинчатой скорлупой всё ещё виднелся в безумной дали.

Оставшись один на один с собой, Галлон наконец вспомнил о письме; ощупав себя ни карманов, ни письма не обнаружил.

«Ну конечно же, – подумал он, – как сон и реальность могут быть взаимосвязаны!»

* * *

Аполлон – один из одиннадцати городов-инкубаторов сферической формы, входящий в международный реестр и признанный международной собственностью, достояние человеческого прогресса; построен по образцу Кандина и логично расположен на орбите Земли, – как и остальные десять, что вместе назывались незамысловато – Орбита, – чуть даль от Луны, чтоб с последней продлить жизнь родной загнивающей под эффектом занесённой бактерии планеты, а по возможно и «возродить». Так же города-инкубаторы являлись максимально эффективным и удобным как для женщин, так и для мужчин любых национальностей и культур; для их продуктивной репродуктивной деятельности, создания, воспитания потомства.

Каждый город-инкубатор был связан с остальными общей системой транспортного-магнитного пути, охватывающий всю Орбиту и использовавший искусственные источники энергии: в основном такие как солнечную и исходящую в следствие распада продуктов переработки отходов, с замыслом того, что передвижение приобретёт со временем более автоматичный характер и перестанет быть главным предметом работ у «способных». В образовавшемся обществе её негласно называют Магистраль, так это название стало общепринятым. Ею пользовались как для поставок и торговли: в транзитных целях, так и для путешествий, передвижений между городами, экскурсирования чрезвычайно заинтересованных особ. Также существовала ещё одна, лежавшая вдоль, скоростная полоса Магистрали, взаимодействуя с которой, можно было преодолевать тысячи километров со скоростью близкой сверхзвуковой или световой. Люди, использовавшие Магистраль, опасались преодолевать дозволенный рубеж скорости, и поэтому на Магистрали и в других её путях соблюдалось строгое ограничение.

В построении Магистрали участвовали люди способные, обладающие на реакцию восьмого ярда с названием «звёздная пыль». Но услуги их были дороги и поэтому, её развитием занимались преимущественно господа с преобладающими, можно даже сказать, великими капиталами, которые в современном мире значительно и повлияли на науку в прошлом, и в основе своей имели значительную долю власти над современным миром, но их «успех» был явно преувеличен, как и доступная им «казна».

Человечество столкнулись с очередным законом природы, который безумно желали превозмочь, что для нынешнего научного общества было только вопросом времени. Начиная с экспериментов над животными, которые демонстрировали тревожные и нехарактерные здоровью симптомы, попытки энтузиастов замедлились. Однако, мировую элиту не устраивали розданные карты, растасованные судьбой, они всегда боролись с ней и пытались одолеть неизбежную волу, бросали вызов и чаще у них это получалось, они побеждали, впрочем, так они сами считали. И всё же, преодолеть дозволенный рубеж скорости так и не получилось до сих пор, но попытки продолжались, а их методы ожесточались.

Тем не менее, как и всякого ценителя удовольствий, этих очень важных и влиятельных людей притягивало больше их неустойчивое внимание к потребности жизни вечной; именно эти требования, прописанные природой заглавными буквами, они хотели нарушить и взять под свой контроль, поэтому каждый большой заложник своих денег с возрастом только яростней пропитывался страстным желанием никогда не покидать этот чудесный, практически волшебный для их не очень сообразительных голов мир. А для этого нужны умные люди, условия для создания формулы бессмертия. И они искали, устроив многоуровневые системы устоя счастливого общества, налаживания их потребностей, но по существу своему первоначальному эти действия несли в себе эгоистичный характер, а неизменность системы держалась, исключительно, до тех пор, пока люди на вершине довольны.

Ни до преодоления человеком скорости света, ни до бессмертия, к сожалению, никто из первооткрывателей этих потребностей не дожил. Время шло, система укреплялась, жизнь менялась, шли года, века.

Помимо неумолимо растущей идеи жизни бессмертной, новая элита не менее жадно была озабочена распространением своих владений в космосе, и, прикрывавшись тем, что их затея имеет всеобще заинтересованный характер и важное значение, стали растрачивать не только свои деньги, но деньги из кармана мирных граждан, которые мало какую выгоду успели вынести за последние время из их владений, а за пятьсот лет подобное явное воровство никого уже и не смущало, даже стало общепринятым, негласным и чем-то обыденным. Делов в том, что люди не замечали явных изменений в своей жизни, но и это было тоже было кое-чем обусловлено… Попытки изменить устрой молодого поколения многократно пресекались с их же родителями – старой гвардией, а они, сильно боясь неизвестности от грядущих перемен.

Орбита продолжала жить и существовать в своём неизменном ритме с закрепившимися правилами, которые гласили о строгом различии людей, оставшихся на Земле и обладателей самой развитой цивилизации.

У людей оставшихся на Земле была совершенно иная ситуация.

Земля – первозданный сосуд для жизни, была больше похожа на ненужную, выброшенную оболочку от яйца, которой пользовались лишь в случаях необходимости. Ответственность за родную планету на себя люди с Орбиты решительно не брали, но всё ещё пользовавшаяся спросом: для того, чтобы города оставались достаточно благоустроенными для жизни, требовался материал: почва, грунт, пески, минералы, металлы, плодородные микроорганизмы и прочее. До того, как учёные смогут создавать антивещество – биологическую материю из античастиц, что позволило бы сохранить большую часть чистой Земли, года уйдут безвозвратно, особенно для здоровья планеты. Пара десятилетий жестокой эксплуатации природы вынудили пересмотреть её свои правила жизни, переписать законы; тогда заселение космоса было на пике.

Существовать, процветая брошенной цивилизации становилось всё труднее. Всё больше и больше талантливых и молодых людей с Земли переезжали жить буквально за границу – границу планеты. Всё меньше и меньше правительство с Орбиты волновала судьба Земных.

Но не вся молодёжь желала таких грандиозных изменений в своей жизни, который массово назывался «поступить на Орбиту» или попроще обычный «переезд», и не только по причине того, что люди с Земли страдали излишком консерватизма или неодобрением новых технологий, созданными учёными с Орбиты. А то, что являлось причини, по их мнению, что сподвигло человека на такой беспристрастный взгляд к жизни и отупение нравственных черт, омертвление позыва к высшему искусству: без чего нельзя быть человеком. Но они не видели общей картины и что за этим стоит… Жителей инопланетных такие выводы чрезвычайно оскорбляли, но они не могли в полной мере осмыслить весь их контекст, все же в чём-то Земляне были правы. Когда разногласия, можно даже сказать, разных цивилизаций стали переходить на новый уровень, где говорят на языке крови, как обычно бывает в таком случае – война, но она не случилась. Вместо неё происходит пассивное угнетение оставшихся: скрытные формы пассивного геноцида. Четыре поколение спустя и люди с Земли, —подавляющее большинство, – позабыли свой первоначальный мотив, сочли подчинение воли других более благоразумным. Немногочисленное население из остатков людей снабжали незамысловатой работой, направленной на сохранение, и поддержание их жизни как таковой, но и не позволяли вникать в дела, вопросы, которые их не касаются. Орбита поддерживала тесную связь с Землёй, конечно, в своих интересах, интересах мировой элиты и немного из умысла гуманности.

Люди были разведены на два лагеря, на две полностью независимых цивилизации с разной историей.

Однако, Земной человек всё же мог попасть в общество, более продвинутых: на один из городов-инкубаторов, только на тот на который гое распределят. Многое было предусмотрено, уже введена система теста на таланты, предрасположенности и характер, наклонности в поведении человека, предположения на «ярды», что весьма успешно позволяло распределять людей на соответствующие места в, нуждающиеся в заполнении том или ином месте. Но для Земных теперь появились правила отбора и были они строгиим: кандидатами могли быть только молодые люди (с шестнадцати по двадцать лет) и с определёнными результатами; бывало их не редко меняли, так что те, кто должен был пройти навсегда мог оставаться на Земеле по воле случая, не попав возвратную группу; или могло быть и так, что те результаты, которыми всегда пользовались подростки с Орбиты, совершенно не интересовали комиссию, если те же наблюдаются у Земных. После собиралась желающие и заинтересованные из представителей разных компаний, специалистов из разных институтов, организаций, направлений, даже бывало общество влиятельных господ, главенствующих лидеров, корпораций, а всё для подбора нужных им ребят с точными результатами, приблизительно собирая их со всей Земли раз в год.

Но в шести случаев из десяти юным талантам отказывали по разным причинам: половые признаки, не точные результаты, расовые различия, а бывало и так, что, происходило чаще, представители обширной комиссии даже не обременяли себя задачей уведомить о своём решении молодых людей. Не вооружённым взглядом читалась явное пренебрежение, некое злорадство, равнодушие, и, наверно, самое обидное, отношение как к товару на рынке, как к рабочей животинки. Неумолимое время принудило всех поверить в незаурядность своего положения, можно даже сказать, что неправильности в настоявшемся к ним уже отношении важных господ считалось за проявление благодетели.

С другой стороны, общество развилось достаточно, чтобы исключить международные пробелы, – даже между цивилизациями, – ошибки, почвой которых служили межнациональные конфликты, дискриминация (как скрытая, так и открытая) как женин и мужчин, «рабство» (как внутреннее, так и внешнее) неурегулированные постоянные военные конфликты и много другое. И в это время подобные нюансы практически исчезли из жизни, как и у Земных, так и у жителей Орбиты. Существовало стойкое убеждение, что мир наконец-то принял наиболее устойчивое положение, к чему так стремилось человечество на протяжении веков.

Чем более развито общество, чем выше по ступеням своей эволюции прорывается вперёд, чем оно грубей и неприступней, твердей и неуступчивей, тем больше шансов, что перед ним появится непреступное, непреодолимое препятствие, об которое легко разбиться, не сомкнув свои края, не сбивав скорость, не став гибче.

И это неудивительно: шёл три тысячи сто одиннадцатый год, а за последние пол тысячелетия, мало того, что были построены все одиннадцать городов на Орбите, так и было открыто, немного раньше (чуть больше пятисот лет назад), реакция человеческого тела с веществом, найденная в ДНК, которое называлось «ярд», имеющее одиннадцать разных форм и многочисленных резонансов и подвидов, начиная от наиболее распространённой – первой и почти отсутствующей у кого либо из людей, за исключение пары человек – одиннадцатой. Посредством изучения космоса и новых технологий была разработана формула для каждого ярда, и чтобы воспользоваться личным преимуществом необходимо было выявить реакции и ввести определённое вещество, соответствующее любому из одиннадцати. В простонародье это называлось «талантом», но путь раскрытия таланта был полон трудностей: если неправильно определить реакцию или ввести неверное вещество, то человек моментально умирал, поэтому хотели даже запретить подобные манипуляции, в основном протестовали Земляне, в основном из-за недостатка данных, что неудивительно в их положении. Но соблазн создания сверх человека был настолько близок, а неизвестность так сильно манила, что разработки и исследования не прекращались, а в следующие сорок лет, после открытия яредной реакции в ДНК, человечество изменилось навсегда…как и после принятия единой всемирной власти – Совета.