Гостиница «Камелия», или отель «Водяной тычиночник»

Юный черный маг с помощью воздушной нити с трудом добросил до директора карточку. Она летела криво и попала бы Делию в глаз, если бы он вовремя не сжал ее неотрезанными ногтями. Рукой с карточкой он подцепил под локоть беспокойно втягивающую воздух магиню, а другой нашел переносящую нить, ведущую к нужному номеру, и дернул за нее.

Они с магиней понеслись на пятый этаж, под самую крышу. За эти несколько мигов полета Делий по смещению нити и по колебанию соседних понял, что перебежавшая девушка находится где-то совсем недалеко. Поэтому, сунув магиню в ее номер, он сразу же выскочил наружу и принялся быстро искать и перебирать жизненные нити существ, которые сейчас были на пятом этаже.

На этот процесс у него ушло даже чуть больше стараний, чем обычно, поскольку жизненные нити очень тонкие, располагаются не всегда в тех местах, где от них этого можно ожидать, да еще и загибаются в разные стороны, спутываясь с другими нитями. Делий прекрасно знал, что вслепую их можно найти, проведя по более толстым и ровным нитям направлений, но сейчас у него было не так много времени, и он обмотал вокруг головы свою косу, которая обеспечила его глазам нужный уровень темноты.

Перед Делием задрожало пусть немного смутно видимое, но различимое нитяное пространство. Нужная нить сразу же нашлась: он с удовлетворением констатировал, что и не глядя собирался искать именно в этом месте. Девушка, видимо, пробежала по коридору и выскочила на большой общий балкон. Нащупав нужную переносящую нить, Делий сразу перелетел туда и, конечно, обнаружил то, что нужно: невероятно перепуганную, и, похоже, плачущую человеческую девушку в короткой майке и шортах, которая металась по балкону, как дикий крухт по клетке, и, судя по лицу, всерьез собиралась взлететь.

В общем-то, черный маг не ошибся: примерно это Олеся и хотела сделать, поскольку частенько летала во снах, а этот сон все никак не хотел кончаться. Другой возможности, кроме полета, чтобы выбраться из проклятой гостиницы, она уже не видела: холл заполонили жуткие создания с землистой кожей, что-то рычащие басом, от которого вибрировали стены…

Олеся отпрянула, ударившись спиной о каменные перила балкона; перед ней вдруг прямо из воздуха возникло одно из черных созданий, только у этого еще в довершение жути были невообразимые зрачки в неожиданно светлых глазах: то ли в виде ромбов, то ли в виде трапеций…

Одного только взгляда в эти глаза Олесе хватило, чтобы принять бесповоротное решение о взлете: она развернулась, подпрыгнула и кое-как перевалилась через перила.

– Куда еще? Убьешься же! – пробасило создание, дернуло на себя руками, и выпавшая было с пятого этажа Олеся, как втянутая невидимыми веревочками, свалилась обратно, внутрь балкона.

– Ну чё? – поинтересовалось создание, стоя над ней. – Хватит, что ль, бегать?

Манерой построения речи и этим «чёканьем» оно живо напомнило Олесе Катю с Таней и будто разом сдернуло покрывало ужаса со всего происходящего. Она вдруг услышала раздающиеся вокруг сонные ночные звуки каких-то насекомых и птиц, почувствовала запах моря и сырости и ощутила, какой пронзительный ветер обдувает балкон.

Существо по-прежнему возвышалось над ней, сильно сутулясь. На привидение, вампира, оборотня и всякое такое подобное оно не походило ничуть: по крайней мере, Олеся, даже при ее буйном воображении, не могла представить нежить, которая выражалась бы в стиле: «Ну чё, есть-то мы тебя будем, иль как?» Значит, сон был не кошмаром, и вылетать с балкона не обязательно, можно и поговорить.

Олеся встала, отряхивая колени и ежась от ветра. Обняв себя за плечи и завесившись волосами, чтобы было не так холодно, она слезящимися глазами посмотрела на существо более внимательно и решила, что, несмотря на длиннющую черную косу, оно все-таки мужского пола, но на всякий случай, чтобы не обижать, уточнила:

– Извините, а вас как зовут? Я Олеся. Понимаете, я не специально убегала, чтобы вас обидеть, просто мне стало как-то страшновато, потому что у меня в кровати кто-то оказался; да, наверное, он и до сих пор там спит; а с другой стороны, может, во сне так и надо? – она вопросительно поглядела на существо. Оно шевельнулось и сделало шипящий вдох, после чего произнесло:

– Меня зовут Делий. Ты тут чё бегаешь: пришла в сон, ходи спокойно смотри.

– Так я сразу не поняла, что это сон, – пустилась в объяснения Олеся. – У меня таких вещей никогда раньше не было: я имею в виду осознанные сновидения или как они там называются… – она снова вопросительно посмотрела на Делия, но тот лишь пожал плечами и повторил:

– Да, как их там?

– Осознанные сновидения, – решила за него Олеся. – Я в какой-то передаче видела, что это так называется, потому что человек осознает, что он спит, ну и вот… А я точно сплю? Никогда раньше не видела такие подробные кошмары!

– Это у тебя небось перед тем, как уснуть, настроение плохое стало? – поинтересовался Делий.

– Честно говоря, да, – обрадовалась Олеся возможности поделиться наболевшим, пусть даже со странным, снящимся ей, существом. – Я, знаете, днем еще обратила внимание, что мама с папой у меня стали какими-то не такими: радостными, веселыми… Нет, я не говорю, что у них всегда плохое настроение, но обычно на новом месте они дня три ругаются… И еще мне почему-то казалось, что они меня не слушают, называют как-то по-другому, а не Олеся, и что им разонравились мои картины.

– Какие картины? – был единственный ответ на весь этот словесный поток.

– Ну, которые я рисую. Я художница.

– А, понятно теперь, – сказал Делий, припомнив, что творческие люди в гостиницу заглядывали совсем нечасто, но всегда от них были проблемы: некоторые, например, могли переместиться в «Водяной тычиночник» на пару минут, когда на них находил сплин и им начинало казаться, что все ими созданное бездарно. Впрочем, и с теми ситуациями Делий справлялся, и здесь ничего сложного. Надо просто улучшить настроение этой неуравновешенной девушке, и она вернется обратно в «Камелию».

– Не слушай ты их, картины у тебя хорошие, а если кажется, что ерунда получилась, так проспишься – пройдет, – уверил он Олесю.

– Ну что вы говорите, вы же моих картин ни одной не видели, – вздохнула она.

– Считай, что видел, мы же во сне.

– Извините, но сон-то мой, поэтому я точно помню, что моих картин вы не смотрели…

– Ну давай щас гляну, – согласился Делий и вытянул руку вверх. – Какой у тебя номер-то?

– Тридцать четвертый.

Черный маг снова привычным движением обмотал свою косу вокруг головы и принялся тихо водить когтями в воздухе. Олеся завороженно наблюдала за этим процессом и вздрогнула, когда он вдруг пробасил:

– Которая картина? С морем которая? К стенке прислоненная стоит?

– Да-да, правильно-правильно, – заволновалась Олеся, даже забыв про жуткий холодный ветер, просвистывающий балкон. – А вам там хорошо видно? В номере же темно, там мои родители спят и… еще кто-то, а чтобы нормально воспринималось, важно же освещение…

– Дай поглядеть-то спокойно, – был ей ответ. Олеся послушалась и умолкла, гадая, что он там видит. Судя по движениям, Делий и правда что-то рассматривал. Наконец он размотал косу, открыл свои странные рябые глаза и, когда заговорил, в его голосе послышался явный оттенок удивления:

– Хорошая картина. Хорошо ты рисуешь.

– Ну да, я знаю, все так говорят, – вздохнула Олеся, не подозревая, какая ей выпала высочайшая честь: Делий похвалил кого-то другого чуть ли не впервые в своей жизни. – Просто мама с папой обычно интересовались, а сейчас еле посмотрели… Я думаю, я им, может, надоела – ну, что я рисую, а потом никуда эти картины… Не рекламирую, что ли.

– Их на рынке продавать можно, – подумав, сказал Делий с высоты своего происхождения и родственных связей. – Хорошо пошли бы, небось: туристы любят всякое такое.

– Продавать? – заморгала Олеся. – …Ну да… наверное. Мне, кстати, родители то же самое говорят, – снова затараторила она. – Что продавала бы я их, что ли, а еще ходила всяким знаменитым художникам показывала, чтобы они меня потом, ну, поддерживали…

– И чего, ходила ты?

– Ну да, несколько раз… Но в магазин у меня не взяли: сказали, стиль какой-то не такой; они берут либо абстракции, либо чтобы аккуратненько все было обведено: знаете, как не очень умелые художники рисуют – что вблизи, что вдали одинаково четкое все… А у меня как-то не так – ну, не в стиль. Художникам мы двум написали, они ничего не ответили, а к еще одному я тут сходила… Он сказал, что способности у меня есть, но мне надо научиться по-другому писать – в смысле, рисовать, если вы не поняли… Он сам пишет в стиле импрессионизма – это такими крупными мазками, и у него много зеленых и красных оттенков, вот он, по-моему, хотел, чтобы я рисовала так же.

– Это зачем еще? – недоуменно спросил Делий.

– Да вы зря удивляетесь, это почти со всеми художниками так, – Олеся засмеялась. – Я к еще одному ходила в том году, который занимался барельефами; так он сказал, чтобы я все бросала и переучивалась на барельефы. Еще одна художница хотела меня переучить на маленькие гладкие мазки, еще одна – на акварель… Мама с папой говорили, что надо было приспособиться, но я как-то не захотела, знаете… Мне по-своему рисовать удобнее, а по-чужому я не могу. Ну вот поэтому у меня никакой протекции среди художников нет; а вот один мой однокурсник на барельефы пошел и теперь деньги получает большие; мама меня ругала… – она замолчала.

Черный маг, слушая ее, вдруг выпрямился, сразу став чуть не в два раза выше, и шумно втянул воздух: девушка с удивлением поняла, что тема, кажется, задела его за живое. И действительно: заговорил он куда быстрее, чем до этого, то ли с волнением, то ли с раздражением:

– А ты этих, которые у тебя вокруг, побольше слушай. Они тебя своими советами заведут куда вайрып не бродил! Им ничего не нравится, потому что они ни в чем не понимают. Только и знают, что друг за другом повторять, и тебя хотят заставить. У меня мать сто оборотов прожила, а с рынка местного не вылазит; вот она тоже мечтала, чтоб я там торговал. А я, вишь, директором отеля сделался, и весь город меня теперь знает. А кабы я всех слушал, я бы щас на рынке сидел или на каком аттракционе.

– Да, слушать надо поменьше, – согласилась Олеся. – Это я сама знаю, но иногда просто не получается понять, хорошая картина или нет, и хорошо все-таки, когда есть кому показать – не знаю, конечно, как вы считаете… Не обижайтесь, если что, но вы же вроде… не совсем человек?

– Совсем я не человек. Я другой породы: по-научному, гуманоид, – объяснил Делий, успокаиваясь и опять начиная горбиться. – Люди у нас тоже случаются, но здеся, в отеле, больше таких, как я. Только бегать от нас не надо. Мы не опасные, просто вид такой. Из других веществ, другими нитями держимся.

– Гуманоид, ух ты! – оживилась Олеся. – Никогда не видела снов про инопланетян, да еще таких четких… Как повезло! Послушайте, а вы не обидитесь, если я вас немножечко нарисую, только постойте чуть-чуть спокойно – хотя вы и так стоите, – а я сбегаю быстренько к себе в номер, возьму там бумагу с карандашом и приду!

– Интересно будет глянуть, – согласился Делий не без охоты: его внешность ни у кого еще не вызывала большого желания ее увековечить.

– Ура! – воскликнула Олеся, раскинула руки и растворилась в воздухе. Черный маг приподнял руку, безошибочно вслепую положив ее на нить главной управляющей картинки. Нить, конечно, стала толще: девушка переместилась в «Камелию».

– Ну вот и обрадовалась, – пробормотал Делий и выдохнул остатки ненужного воздуха, который набрал для ответа Олесе. Прозвучало это как вздох, и, возможно, вздохом и было, потому что даже его не очень подвижное лицо приобрело выражение легкой досады.

ГЛАВА 8

Олеся проснулась рано. Первым делом она рывком повернулась на бок и быстро похлопала по простыне рядом с собой, а потом потыкала пальцем в стенку. Все увиденное этой ночью, в отличие от обычных снов, вспоминалось ярко и подробно, только конец как-то смазался. Кажется, когда она решила нарисовать портрет Делия, он вдруг исчез, а на небе появилась полная луна и резко потеплело. Балкон тоже изменился: сузился раза в два и поменял столбики на прямые белые (вместо предыдущих маленьких серых арочек). Олеся помнила, как некоторое время простояла там, постепенно согреваясь и вслушиваясь в ночной стрекот цикад, а потом нерешительно пошла к себе в номер. Лифт стал нормальным – кнопка появилась, и девушка благополучно съехала к себе на третий этаж, однако в номер зашла все же с некоторым трепетом (дверь была приоткрыта).

Но там оказалось совсем не темно: полная луна светила через тонкие занавески уютным желтоватым пятном, родители спали на кроватях, как и полагается, со спинками, а ее, Олесина, кровать, стояла пустой. Девушка перевела дух, забралась под одеяло и уснула…

И вот теперь она лежала, закинув руки за голову и пытаясь сообразить, действительно ли она побывала ночью на балконе или это тоже была часть сна? Насчет того, что ей приснился Делий, у нее сомнений не было, хотя лицо его она тоже помнила удивительно четко и даже подумала, что и вправду стоило бы его нарисовать, раз уж собиралась…

Тут проснулись родители и вскочили со своих постелей такие же улыбчивые, как вчера: папа бодрым рывком отдернул занавески, а мама, потягиваясь, прошлась по комнате и улыбнулась Олесе:

– Доброе утро, дочь. Ой, как я выспалась хорошо: вот что значит курорт! Пойдешь на завтрак?

– Угу.

– Да-а? – протянула мама, казалось чему-то удивившись, но тут же улыбнулась: – Это хорошо: и на тебя, наверное, свежий воздух влияет. Ну пошли.

Олеся молча вылезла из постели. Вчерашние сомнения опять пробудились в ней, хотя и приглушенно, как сквозь вату. Такой концентрации хорошего настроения у своих родителей она не видела никогда. Неужели им и вправду тут ТАК понравилось?

В столовой давали молочную кашу и булочки с чаем: завтрак был в самом разгаре, и постояльцы усердно работали челюстями, едва подняв глаза на вошедшую семью. Дашка и Марьяна, сидящие за столиком в углу, помахали ладонями и позвали: «Олеся, садись к нам!» Олеся охотно пошла: ей опять расхотелось беседовать с родителями с глазу на глаз.

Девчонки уже почти закончили есть. Дашка сообщила, доскребая кашу:

– А мы после завтрака пойдем купаться, а потом на развалины эти. Греко-арабские. Ты с нами пойдешь?

– Да, конечно, пойду, только, может быть, переодену ботинки; там же кусты, вы говорили? – обрадовалась Олеся.

– Не куфты, а чаффа, – прошепелявила Марьяна сквозь булочку. – Чаща там, говорю. Ефки, фофны… Елки, говорю, сосны. И какой-то сухостой внизу. Ты лучше брюки надень. Мы тебя подождем.

В результате купаться Олеся отправилась неадекватно тепло одетой – в кроссовках, толстенных синих джинсах и зеленой кофте с капюшоном. Дашка оделась аналогично, только кофта у нее была серая, а Марьяна влезла в розовую кофту и черные лосины.

Стоило девушкам высунуться за пределы тенистого крыльца, как лучи раскочегарившегося солнца озверело уперлись им в головы.

– Э-э-э, – протянула Дашка, почесав макушку. – Лучше прямо щас на развалины идти, а потом купаться. Ведь еще жарче будет, а так хоть окунемся после того как пожаримся.

Олеся и Марьяна сочли ее слова справедливыми, и все трое направились к пляжу перебежками из тени в тень, обгоняемые удивленными людьми в одних купальниках. Неожиданно промелькнул кто-то до боли знакомый: с очень белой кожей, длинными волосами, заплетенными в две косички… Олеся приостановилась и изо всех сил попыталась вспомнить, кто это, но мысли об этом почему-то в голове не держались и уплывали в сторону. Неизвестный тем временем скрылся за желтой аркой скал, помахивая когтями и что-то напевая металлическим басом.

– …А нам не сюда! – дернула ее за капюшон Дашка. – Нам раньше уходить, перед скалой. Во проходик.

Она, как горная коза, вскочила в упомянутый проходик – пыльную щель между золотистой скалой и серым камнем, лежащим рядом с ней. Олеся забралась следом и подала руку пыхтящей Марьяне.

В проходике было душнее прежнего, хотя и тенисто, и пахло жарой и пылью. К счастью, он скоро кончился чем-то вроде каменной ступеньки, с которой девушки соскочили в обещанную чащу. Здесь было уже прохладнее, под ногами пружинил сплошной слой прелых и сухих сосновых игл, вверх взмывали сами сосны с толстыми рыжими стволами – они развесили повсюду голубоватые ветки и периодически роняли вниз круглые шишки. Сосны идти не мешали, но, к сожалению, кроме них здесь был подлесок, состоящий из полузасохших лиственных деревьев и жутких непролазных кустов с маленькими красными ягодками и пучками колючек с палец длиной.

– Ау! – взвизгнула Дашка, наткнувшись рукавом на один из шипов. – Девчонки, осторожнее, тут эта штука растет…

– Это барбарис, а не штука, – сказала Марьяна. – Ай!

– Без разницы, – заключила Дашка и натянула капюшон.

– А нам куда идти, не очень далеко? – понадеялась Олеся, вытаскивая из себя пучок колючек.

– Не очень, там вверху, на склоне, – неразборчиво пробормотала Дашка и понеслась вперед сквозь барбарис.

Хотя борьба с подлеском занимала почти все внимание, Олеся заметила, что они лезут на подъем, причем довольно крутой. Из почвы под ногами выпирали громадные серые валуны с неровными острыми гранями: девушки приспособились скакать по ним почти как по лестнице. Олеся не забыла прикинуть живописность места, сразу увидела несколько пейзажей и решила потом обязательно вернуться сюда с этюдником.

Каменных ступеней становилось все больше, и скоро почва почти исчезла, как и деревья над головой. Девушки, пыхтя, выкарабкались на широкое скальное плато, и неожиданно их взгляду открылось море: по нему плавали игрушечные катерки и микроскопические людишки, сквозь прозрачную зеленоватую воду была видна прибрежная полоса камней и водорослей.

– Ой, как это так, куда это мы забрались, это что, вершина?! – изумилась Олеся.

– Да ты что, – утерла красное лицо Марьяна. – Это что-то вроде уступа. Понимаешь, гора эта – как лесенка, у нее вершин как бы несколько. На самую верхнюю только альпинисты лазят, а это так, промежуточная…

– И как только сюда экскурсии добираются… Через чащу, наверное, не лезут, а тогда как?

– Да тут и не ходят экскурсии, – ответила Дашка так гордо, будто лично сама эти экскурсии распугала. – Это такое, типа, знаешь, таинственное место. Марьянка сидела на одном форуме, так некоторые люди писали, что типа, тут очень красивые развалины, а другие говорили, что фигня. Мы и полезли посмотреть.

– Ну и что?

– Скорее, фигня, – вздохнула Марьяна. – Нет, конечно, довольно интересно, все-таки старые века, но смотреть и правда не на что. Вон они там, вот эта большая куча камней ближе к краю…

Олеся разочарованно вздохнула: лезли-лезли, чтобы на какую-то кучу посмотреть – и подняла глаза.

Но перед ней была не куча. На краю скалистого плато возвышалось строение со стенами, сложенными из хорошо пригнанных золотистых камней. Оно было высотой метров пять или шесть, не меньше, и имело форму незамкнутого круга, через который можно было пройти насквозь. С двух сторон над стенами возвышались сделанные из тех же блоков скаты – может быть, остатки крыши.

– Ничего себе фигня! – Олеся сбросила капюшон, чтобы не мешал смотреть. – Да тут же целый храм: наверное, и правда греческий, а может, римский – как же он сохранился, такой высоченный?! Давайте внутрь зайдем.

Дашка вылупила глаза, Марьяна прищурилась. Потом наоборот: вылупилась Марьяна, а прищурилась Дашка. Наконец, последняя рассмеялась и выпалила:

– Вот так так! Смотрите, правда стоит что-то! А была же куча камней! Скажи, Марьян?

– Ну, может быть, мы не очень разглядели, потому что близко не подходили…

– Не, я подходила, я там лазила. Была куча!

– Наверное, зависит от освещения, – решила Марьяна. – Какие-то вещи видны только при определенном положении солнца… пойдемте, правда, поближе посмотрим.

Чем ближе Олеся подходила к строению, тем больше осознавала невероятность Марьяниного объяснения. Такую постройку было бы видно при любом освещении: она даже не казалась очень поврежденной, хотя рядом с ней и валялось несколько обколотых блоков.

Задрав голову, Олеся прошла через дыру в разомкнутый круг, который образовывало здание, и очутилась как бы во внутреннем дворе. Солнце сейчас сюда не светило, но сверху падал голубоватый свет, идущий с ясного неба. Оказывается, внутри были два портика с рядами толстых граненых колонн, находящиеся друг напротив друга. Над колоннами с обеих сторон тянулись треугольные пространства – фронтоны, где в древнегреческих храмах обычно бывают барельефы.

Только тут вместо барельефов были, как ни удивительно, росписи. Хоть они и были прикрыты подобием каменных козырьков, все равно, конечно, большая их часть отвалилась вместе с кусками штукатурки. Но то, что сохранилось, поразило Олесю яркими, невыцветшими красками.

На фронтоне по левую руку от нее было изображено непонятное и абстрактное, но красивое переплетение разноцветных линий разной толщины на темно-синем фоне. Иногда линии свивались в подобие узелков, и в этих узелках виднелись стилизованно изображенные цветы, домики, облачка и фигурки людей. По правую руку аналогичный узор вился на темно-изумрудном фоне.

– Ничего себе! – тихо воскликнула сзади Марьяна: наверное, тоже увидела росписи.

– Как мы, Марьян, это с тобой вчера не заметили! – весело удивился голос Дашки.

Олеся, тем временем, по-прежнему задрав голову так, что затылок чуть не упирался ей в плечи, пошла медленным кругом, вцепившись жадным взглядом в росписи. Они были высоковато и в тени, но ей удалось рассмотреть, что человечки, растения и постройки справа и слева разные: те, что на синем фоне, показались ей более привычными и знакомыми, а те, что слева, вызывали ассоциацию одновременно со стариной и с инопланетянами, может быть, потому что там преобладали зеленовато-коричневые оттенки. Каждый узор явно имел какую-то свою закономерность, но не повторял ни узор напротив, ни себя самого.

– Чего тут нарисовано? – очень громко спросила подошедшая Дашка, вызвав слабое эхо, метнувшееся между стенами постройки. Олеся охотно перешла к размышлениям вслух:

– Я не знаю, но если храм все-таки древнегреческий, обычно в этих храмах рассказывается какая-нибудь история из мифологии; про богов там, героев: как, например, на барельефах Парфенона… Я, правда, пока не пойму, про что здесь, но, скорее всего, тоже что-нибудь связанное с богами, если это храм… Вот очень жалко, что большая часть обвалилась, потому что совсем непонятно…

– Глядите! – заорала вдруг Дашка и затыкала пальцем над плечом Олеси. – Тут их кто-то дорисовывал! Видали, видали, а?!

Марьяна одернула кофту и прищурилась:

– Вижу. Хулиганы какие-нибудь. Так хорошо было нарисовано, а они поверх каким-то дурацким фломастером накарябали… варвары.

Олеся неуверенно склонила голову набок. Варвары были какие-то странные – не иначе, тоже древнегреческие. Русские наверняка написали бы рядом с рисунками несколько соответствующих слов или добавили малоприличные картинки. А здесь все выглядело так, будто к росписям пришел некий нетерпеливый человек, которого раздражает все недоконченное, и кое-как доделал рисунки нехудожественной, но твердой рукой: черные линии, и правда похожие на какой-то маркер, виднелись на полуосыпавшейся штукатурке. Они тоже образовывали перекрестья с растениями, зверушками и человечками, только выглядело это все скорее как блок-схема, или, на худой конец, наскальная живопись, или…

Олеся переглотнула, не решаясь додумывать мысль, но художественное воображение услужливо решило помочь и выкинуло перед ее внутренним взором стену номера, которую она видела во сне… Точно ли во сне?

Только девушка собралась мысленно рассмеяться и покрутить себе пальцем у виска, как ее зрительная память постаралась еще раз и показала когтистую фигуру с двумя белыми косичками, которая топала сегодня на пляж впереди них, и окружающим людям, да и ей самой, казалось, что так и надо… А вот здесь, вблизи странного храма, не казалось, и от очевидного Олесе убегать надоело. Лучше постараться вглядеться и понять, что происходит, чем закрывать глаза на постоянные странности. Тем более, это как-то связано и с ее родителями!

– Девочки, пойдемте уже вниз, наконец, искупаемся, – устало пропыхтела за ее спиной Марьяна. – Красивая постройка, но она отсюда не убежит, а я сейчас сварюсь, если в море не залезу.

– Ага, пошлите! – откликнулась Дашка, которая явно не любила долго находиться на одном месте.

– Даш, надо говорить «пойдемте» или, на худой конец, «пошли»! Ты как в школе не училась! – принялась отчитывать Марьяна, но ее неугомонная подруга уже выбежала из развалин. Олеся, оглядываясь на росписи и потирая затекшую шею, тоже вышла. Настроение у нее пока не окончательно испортилось, но внутри что-то тревожно дрожало: нужно предпринимать какие-то действия, а какие – неизвестно.