Мессир С.

После нескольких долгих и невыносимых секунд, которые я была вынуждена провести в его обществе, колокольчик словно пришел мне на помощь. Он зазвенел, и в кафе вошел Миша. Когда он приблизился к нам, они с Лариным поздоровались и хлопнули друг друга по плечу.

– Ты что здесь делаешь? – удивленно спросил Андреев, обращаясь к нему и опасливо переводя взгляд на меня, видимо, вспоминая наш разговор в машине. Он почесал бровь и оглянулся в поисках официантки.

– Я уже оплатил. Не парься, – отмахнулся Саша и посмотрел на какого-то мужчину, сидящего в дальнем конце кофейни. – Я мимо проезжал, решил позавтракать заехать, заметил твою машину, набрал тебя, а ты все не отвечаешь.

– А, да, извини, был один важный звоночек. Может, присоединишься, мы вроде не закончили еще…

– Я домой, – прервала я их любезности и направилась к выходу, желая поскорее выбраться отсюда.

– Кристина! – крикнул мне в спину Миша и побежал за мной. – Подожди!

Я взялась за ручку двери и яростно дернула ее на себя. Меня встретил холодный и влажный поток воздуха, что позволило мне наполнить легкие кислородом и немного вернуть себе самообладание. Без зонта я сразу почувствовала на себе противные капли дождя и направилась в сторону ближайшего метро. Миша нагнал меня, схватил за плечо и повернул к себе.

– Кристин, подожди, что случилось? – протараторил он.

– Это ты сказал ему, что мы здесь?! – выпалила я. – Он же псих конченный!

– Что?! – взорвался Миша. – Да я так же ахренел, когда увидел его! А псих-то с чего сразу?

– И что, ты веришь, что он мимо проезжал?!

– Да! Мы не раз сидели в этом кафе, Кристин! У него вообще тут офис рядом, – пытаясь всячески убедить меня, кричал Миша на всю улицу, привлекая внимание прохожих. – Я клянусь тебе, я тут не причем!

– Он тут не причем, – вмешался Ларин, внезапно появившийся из-за его спины.

– Ты вообще молчи, – отмахнулась я.

– Слушайте, может вам вообще не общаться, если вы так не переносите друг друга? – нервно спросил Миша. – Хотя я даже не понимаю, в чем дело. Больше суток знакомы, а меня это порядком подзадолбало уже.

– Это ты скажи ЕМУ! – крикнула я Мише в лицо и указала пальцем на Сашу.

Миша вдруг начал шарить по карманам кожаной куртки, брюк, потом сказал, что забыл телефон в кафе и побежал обратно, со словами: «сука, телефон».

Меня бросило в жар, и я заметила это только сейчас, когда начала немного успокаиваться. Почему я вообще осталась стоять на месте, даже после того как убежал Миша? Я дотронулась рукой до своей горящей шеи, еще раз бросила злой взгляд на Ларина и отвернулась, наблюдая за проезжающим мимо трамваем. Над головой висели серые тучи, придавая этому городу все более полные печалью краски. Нужно было ехать домой, сходить в горячий душ, смыть с себя больницу и немного поспать перед долгой ночной репетицией, которая мне уже давно не приносила удовольствие.

– Простудишься, – вдруг сказал Саша, и даже непонятно было, всерьез или просто нарушить молчание. Ливень усилился, и уже с нас обоих стекала вода, а прохожие в недоумении цеплялись за нас глазами, словно мы были ярким пятном в этой серости.

– Давай так: я не вмешиваюсь в твою жизнь, а ты – в мою, – ответила я, чувствуя на губах безвкусные капли дождя. – Окей?

– Окей, – просто ответил Ларин, кивнул головой и неторопливо безмятежной походкой отправился в сторону кафе.

6

Похороны

Сентябрь решил не задерживаться надолго, поэтому быстро подходил к своему завершению, уступая место угрюмому октябрю. Порывистый ветер содрал все листья с деревьев, что заставило дворников собирать их и набивать в черные мусорные мешки, а намека на первый снег так и не было. Жилые дома скрывались в плотном тумане, окутавшем Москву этим утром словно паутина, который уже днем сменит смог. Медленно загоралась утренняя заря, вместе с которой серое небо постепенно расчищались солнцем и северным ветром. День обещал быть холодным, но, по крайней мере, ясным, что уже само по себе казалось подарком для москвичей.

– Буду у тебя через десять минут. Ты встала? – спросила Кристина, сворачивая с Тверской в Благовещенский переулок.

– Нет, сейчас встаю. Давай, – ответила довольно сонным голосом Настя.

– Давай.

Кристина чертыхнулась, бросила телефон на соседнее сиденье и продолжила путь сквозь тихие утренние дворы центра Москвы. Застряв на светофоре на Ермолаевском переулке, она тяжело вздохнула и сняла солнцезащитные очки, в которые еще пять минут назад нещадно било солнце. Теперь небо затянуло тяжелыми серыми тучами, грозившими разразиться проливным дождем в любую секунду, и Кристина удивилась тому, как природа синхронизировалась с предстоящим событием сегодняшнего дня. Действительно, солнцу стоило бы постыдиться сегодня выглядывать.

– Ты почему еще не оделась?! – начала она с порога, стянула черные резиновые сапоги и прошла на кухню, оставаясь в джинсах, белом свитере крупной вязки и кожанке.

– Дай мне пять минут, – ответила все еще одетая в розовую пижаму Настя и ушла обратно в спальню.

Журавлева тем временем уже достала красную чашку, заправила кофемашину и села за стол. Покачивая ногой, она просматривала новостную ленту в телефоне, затем входящие сообщения от Миши, который интересовался, во сколько она приедет на похороны, и просил о серьезном разговоре по поводу Насти, затем – от мамы, спрашивающей о ее самочувствии, и вечно волнующегося брата, который таким стал ровно тогда, когда три года назад неожиданно в один день уехал на ПМЖ в Австралию. Неподалеку чавкал кот, который уже давился своим кормом, дабы поскорее покончить с ним и бежать здороваться с гостьей, которая нервно стучала пальцами по экрану своего телефона.

– Что тебе в больнице сказали?! – послышался из-за стены голос Насти.

– Да… фигня!

– Ага, у тебя это как всегда. А обморок тогда из-за чего?

– Почти не ем, мало сплю, как будто ты не знаешь. На самом деле, все как обычно. Все как обычно… Хотя врачи так и не поняли, в чем дело.

Настя вышла из комнаты, крася на ходу ресницы. В одной руке она держала маленькое зеркальце, в другой – тушь. Она была уже в черной юбке, обтягивающем топе и строгом пиджаке. Волосы были собраны в конский хвост. Только розовые домашние тапочки смотрелись как-то не очень гармонично. Трудно было догадаться, что ее молодой человек погиб три дня назад. Она выпила какие-то таблетки, ничего не комментируя подруге, и та сделала вид, что не обратила внимания.

Понь оставил свою миску пустой и, довольный, облизываясь, подошел к Кристине.

– Привет, чудовище, – протянув «о», поздоровалась она и почесала ему за ушком, на что он ответил приятным мурлыканьем. Такое прозвище не обижало Поня, он даже думал, что «чудовище» было продолжением его имени, настолько часто он слышал его.

– Какие еще новости? – спросила Настя, доставая кружку из верхнего ящика и наливая себе уже сварившийся кофе. – Ты чего не наливаешь себе?

– А, да, – Кристина оторвалась от телефона и, пока Настя наливала дымящийся кофе ей в кружку, подошла к холодильнику, открыла его и достала наполовину пустую бутылку молока. – Ларин два дня назад, ну, в субботу получается, в больницу ко мне приезжал. Прямо ко мне в палату приперся ночью, – продолжила она, внимательно рассматривая срок годности на упаковке.

– ЧТО?!

Кристина краем глаза посмотрела на подругу, затем налила себе в кружку молока, насыпала сахар и сделала первый глоток.

– То есть, как это Ларин? Тот самый, что ли? – продолжала Настя, и глаза ее стали больше – то ли от удивления, то ли из-за косметики. – Что он хотел? Что он вообще там делал?

Кристина в ту же секунду выплюнула в раковину свой кофе.

– Молоко пропало, пошли, мы опаздываем уже, – сказала она, сполоснула чашку и побежала в коридор, где снова оказалась в сапогах и, пыхтя от жары, наблюдала за тем, как подруга неторопливо накидывает черное пальто и мажет губы увлажняющим гелем. Что-то в ней изменилось.

– Так что там с Лариным? Зачем он приезжал? – спросила Настя, когда они стояли на лестничной площадке и ждали лифт.

– Сказал, что Миша его прислал.

– Андреев что ли?

– Да, Андреев что ли, – передразнила Кристина, потирая шею.

– Ахренеть, – выдохнула Настя, и они вышли из подъезда. Серые облака висели над головой и никак не могли пролиться дождем; в воздухе висел запах гниющих от сырости листьев и сладковатый от бензина. На улице все будто застыло. Никакого движения воздуха. – А они друзья, что ли?

– А то! – воскликнула Кристина, садясь за руль своей машины. – Не разлей вода прямо. Два брата, мать их, акробата. Я когда их увидела вчера утром в кафе…

– Подожди, – перебила ее Дементьева, перекидывая ремень безопасности через плечо, когда они сели в машину Кристины. – Как в кафе?

– Мы заехали позавтракать после больницы, сидели, болтали как обычно, потом Мише позвонили, и он вышел, а следом этот зашел… Ты, кстати, в полицию съездила?

– Прям-таки случайно. Да, я была там. Тебя будить не стала.

– Хорошо…

– Так, а что случилось в больнице? Просто ты что-то не особо в духе…

Кристина неожиданно стала серьезной и сделала вид, что сосредоточилась на дороге. Дворники энергично заходили туда-сюда, а в салоне заиграло радио. Как они сейчас будут стоять на кладбище под таким дождем, который начался ровно через минуту после того, как они сели в машину, она себе даже не представляла. Несмотря на многообещающее утро.

Подруги замолчали, желая остаться наедине со своими мыслями. Кристине казалось, что Насте следовало вести себя как-то по-другому. Куда логичнее были бы истерики и саморазрушение вкупе с алкоголем. А может, чем-нибудь еще покруче и еще покрепче. Но пусть все остается так. Будто ничего не произошло. Наверное, то же самое Кристина делала с Лешей, равнодушно относясь ко всему, что их когда-либо связывало. Даже те многочисленные ночи, скованные приступом, которые она вынуждена была проводить вместе с ним, чтобы прийти в себя. Нервно сжав руль руками, Кристина плавно отпустила педаль тормоза, и машина пришла в движение.

***

Воскресный прямой эфир уже два дня волновал Москву. Журналисты требовали интервью, телефоны директора и генерального директора телеканала разрывались. Но все было не так страшно, как то, что теперь ко всему этому торжеству, все больше похожему на свадьбу, присоединилась полиция, сильно заинтересованная похищением итальянского гражданина на территории России. Люди требовали правды. Настойчиво. С фанатизмом.

Он спал. Его левая щека слилась воедино с поверхностью дубового рабочего стола, да так, что было невозможно опознать ее хозяина. Лицо покрылось тонким слоем блестящего кожного сала. Тело пыталось дышать ртом, так как алкоголя ночью было выпито много, и вскоре это привело к набуханию придаточных пазух носа. Руки свисали вниз, ноги разъехались в разные стороны. Создавалось ощущение, будто мужчина мертв, но тихое дыхание все равно его выдавало. Так крепко спится только в стенах дома. Это он понял давно. Первый раз в Германии, а именно в Мюнхене, в самом его элегантном отеле Мандарин Ориенталь. Центр района старого города, пешая доступность от Мариенплац и Резиденции, близ лучших ресторанов и дизайнерских бутиков. Несмотря на просторность номера люкс, который ему достался, включающего просторную ванну с мраморной отделкой, подогреваемыми полами, открытую террасу и огромную мягкую постель king size, спалось ему плохо. И с женщинами, и без них. Но главной его целью был не полноценный сон и не женские объятия незнакомки, а путь в триста четырнадцать километров из Мюнхена в Цюрих. Гартман брал машину и направлялся в Швейцарию, чтобы уладить проблемы с одним из тамошних банков, где лежали его деньги. О них не знала ни его жена Орит, с которой он познакомился, когда учился в Иерусалиме, ни их общие дети Реувен, на имени которого настаивать могла только его мать, как истинная иудейка, и Борис.

Дверь в его кабинет открылась, Орит уверенно шагнула вперед и тут же пожалела об этом. Запах перегара стоял повсюду, и ей тут же захотелось зажать нос пальцами, а потом и вовсе сходить в душ. Но не только он вызвал у нее эти желания. Застоявшийся дым сигар, который так и не нашел выхода из помещения, был вынужден впитаться в зеленые стены. Вместо того чтобы стремительно покинуть обитель уныния, она направилась к окну и распахнула его. Морозный воздух, крадучись, потихоньку начал заползать в комнату, а звуки шумного Кутузовского проспекта, которые как-то сдерживали стеклопакеты, стали громче. Женщина подошла к мужу, осмотрела его тело, что лежало перед ней в белой рубашке, черных деловых брюках и носках. Отсутствие обуви обострило ее любопытство. Орит пристально просканировала весь кабинет и обнаружила пару в большом цветочном горшке, из которого рос бамбук. Неожиданно раздался громкий и противный звук домашнего телефона, что заставило полумертвую тушу подскочить.

– Наконец-то, – раздраженно вздохнула Орит и достала обувь из цветочного горшка.

Гартман щурился от яркого света и крутился по сторонам, пытаясь воссоздать белые пробелы в своей голове. Знакомые стены, рабочий стол, чертов бамбук и знакомая жена. Дома всегда спится крепче.

– Ты что делаешь? – спросил он, рассматривая Орит, в руке которой были его туфли от Стефано Бемера. Эта пара была его любимой. Сделанные под заказ из лакированной кожи, без перфорации и прочего декора, черные оксфорды. Ему сделали четыре таких пары, из разных типов кожи и одного цвета, которые он трепетно хранил. А для хранения обуви ему предоставили мешок со специальной пропиткой и деревянную коробку, которая повторяет форму туфель, что обеспечивает ботинкам сохранность в течение периода, когда они не эксплуатируются. Черт подери, очень удобно. И даже сейчас, чувствуя, как желчь поднимается вверх по пищеводу, он ревновал эти туфли к этой женщине. К ее темным кудрявым волосам до плеч, длинному носу, пухлым алым губам и карим подведенным глазам.

– А ты посмотри, что развел здесь.

Он закрыл руками лицо и попытался прогнать тошноту, но горькая, обжигающая жидкость уже была на подходе. В голове все пульсировало, его бросило в жар. И он уже не понимал, когда перестал чувствовать к Орит те возвышенные чувства, которые щекотали низ живота и заставляли делать безумные вещи.

– Сходи в душ и приведи себя в порядок, тебе названивают целое утро, – отстранено сказала она, поставила обувь на пол и оставила супруга в одиночестве.

Гартман потер глаза, сделал два глубоких вдоха и встал со своего спального места. Боль и головокружение в голове усилились, он пошатнулся, но устоял. Рубашка прилипла к телу, ремень брюк сдавливал живот, и редко появлявшийся в нем алкоголик поволок свое тело в душ, где его тут же вывернуло. Затем он разделся, бросил грязную одежду в корзину и залез под горячие струи воды, обжигающие его тело, которое снова ощущал. Мозги прояснялись, и перед глазами всплыл воскресный эфир. Пропал не только Феликс. Девушку, одержимую демоном, тоже не нашли, как и его ассистентов. Под бурный рев и возмущения толпы он дал поручения Володе позвонить нужным людям и не ввязывать в это дело полицию. Ему было необходимо добраться до Дайна быстрее, и если его друг не бредил, а действительно был в своем уме, говоря о Дьяволе, значит, догадаться, кто похитил его, было не так трудно.

Обернув бедра белым полотенцем и протерев ладонью запотевшее зеркало, Гартман причесал густые темные волосы. На него смотрел взрослый мужчина, которого он как-то давно перестал узнавать. Но и с этим отражением тоже можно жить, к нему можно привыкнуть. К нему нужно привыкнуть. Морщины углублялись, а взгляд становился тусклее, теряя былой блеск и огонек, и казалось, что догорать ему оставалось не долго. Побрившись, довольно свежий, он вышел из ванны и направился на кухню, откуда по всей квартире разносился ароматный запах кофе и яичницы с овощами. И как только Гартман оказался там, Орит протянула ему телефон.

– Кто? – тихо спросил он, чтобы не было слышно на другом конце.

– Даша, похороны сегодня, – ответила она презрительно и вложила трубку ему в ладонь. Гартман зацепился взглядом за ее ухо, в котором сверкал камень. Он точно помнил, что не покупал ей этих сережек.

– Да, Даш, привет. Булатниковское? Да, знаю. Во сколько собираетесь? Эм… извини, утро не задалось… Во сколько там нужно быть?

Орит отвела от него взгляд и ушла из кухни, догадавшись, что муж что-то заподозрил. Нет, не нужно было все-таки надевать их.

– Хорошо, будем через час.

Он положил трубку, сел за стол и налил кофе себе в чашку, размышляя о том, как все не вовремя. Гартман по-прежнему сидел в одном полотенце и тапочках. Снова раздался звонок.

– Да?

– Дмитрий Николаевич, это я, Вова. Есть новости. Могу подъехать?

Гартман вздохнул, кинул взгляд на настенные часы. 8:30. Сон алкоголика крепок, но краток.

– Что-то серьезное?

– Это насчет Феликса.

Он отложил телефон в сторону и закрыл руками лицо. Кровь застучала в висках, живот превратился в кусок льда и будто потяжелел на пару килограмм. Он не ожидал, что это случится так скоро. Гартман снова поднес трубку к уху, где терпеливо ждал его директор.

– Вы уже в курсе?

– Ну, догадываюсь. Что случилось?

Орит выбирала черное платье в гардеробной и покусывала нижнюю губу. Тишина на кухне заставила ее насторожиться. Она взяла одну из вешалок, зашла в спальню, бросила платье на кровать. Грохот. Женщина вздрогнула и понеслась к источнику шума. Прибежав на кухню, она увидела мужа, стоящего среди осколках, рассыпанных по полу.

– Ты что сделал?! – закричала Орит, скользя взглядом по его фигуре в поисках крови, предполагая, что он мог пораниться. Гартман медленно положил телефон на стол и прикрыл ладонью рот, будто сдерживая слезы и крик. Она понимала, что внутри него стоит дикий и неистовый вопль, который слышал только он. Гартман закрыл глаза, снова открыл и посмотрел на свою жену.

– Ты оделась?

Хватая ртом воздух, она не могла ничего ответить.

– ТАК ИДИ И ОДЕВАЙСЯ!!! – завопил Гартман и хлопнул ладонью по столу.

И до самого выхода из дома у нее звенело в ушах.

***

Если бы он только мог себе представить, сколько еще несчастных мужчин встретили это утро среды с таким же страшным похмельем, то, может быть, так не убивался. План вторника успешно выполнен. Ночь пролетела в московских барах в компании своего бывшего психолога, и жажда выпить и поспорить с умным человеком прошла. Но Слава знал, что уже ровно через неделю, подобно верному псу, она все равно вернется и будет умоляюще смотреть ему в глаза, чтобы вырвать своего хозяина из дома.

Чесался нос. Настойчиво и раздражающе. Рука было где-то под чем-то, что называется тело, давно затекла и перестала беспокоить своего обладателя, поэтому ему пришлось потереться лицом о подушку, стараясь совершать как можно меньше телодвижений. Вследствие чего выяснилось, что не только руки, но и все, что называется ноги, корпус, шея и бедра, в общем, весь скелет, были скованны невидимыми злыми силами алкоголя. Из груди вырвалось что-то наподобие боевого клича раненого воина. Слава начал растягиваться во все стороны, как только мог, слыша, как хрустят его кости, потом затаился, пытаясь понять, один ли он в квартире. Ведь все может быть. Особенно после вторника. Но ничего из этого не доставляло ему ни насыщения, ни радости, а тем более уж гордости. Он просто выпивал, и дальше плана, которого он всегда придерживался в ночь вторника, а именно нажраться со своим бывшим психологом, дело обычно не доходило. Ему даже иногда становилось тоскливо от того, что алкоголизм его был какой-то пассивный. Под «все может быть» не подразумевалось ничего. То были скорее мечты, проснуться в одной постели с красивой девушкой. Возможно, они бы продолжили свое знакомство уже в более располагающей к какому-то подобию отношений обстановке, и, может быть, он даже перестал бы выгуливать своего пса, с единственным человеком, который его понимает, и то, только когда совсем бухой. Безусловно, женщина могла бы перевернуть его мир с ног на голову, если бы он только нашел такую, которая бы еще этого захотела. Вдруг сладкую тишину бесцеремонно разорвал звонок мобильного. С огромными усилиями Слава заставил себя взять трезвонящую коробку с прикроватной тумбочки, нажать на ее экран и поднести к свободному от подушки уху.

– Привет, не отвлекаю?

Женский голос с утра как-то сильно подействовал на область, что ниже живота.

– Да нет, я только проснулся, – ответил он и зевнул. – Доброе утро, Оленька!

– Я слышу, опять развлекался вчера, – сказала она и рассмеялась.

– Ну, я…

Он приподнялся с кровати, будто его однокурсница и очень хороший человек, к которой он питал самые светлые чувства, находилась с ним в одной комнате. Несмотря на провальный первый курс, когда Оля Доронина сразу дала ему понять, что между ними ничего не может быть, Слава успокоился. Вообще, выяснения любого рода отношений были не его стихией. Как актер, которым он так давно мечтал стать, ему было свойственно впадать и в меланхолию, и в радость. Самовыражение на сцене было сильнее земных утех, как размышлял он. Влюбленности не рассматривались им как что-то серьезное и долгое, потому что их частота была очень высокой. Он взлетал и падал, снова воспылал чувствами к какой-то особе и так же остывал, как уголь от сгоревших палений. То же самое происходило и по отношению к Оле.

– Второго ноября день рождения праздную. Ты придешь?

– Само собой. Куда подъехать?

– Окей, я группу создам, там все и напишу подробно.

– А кто еще будет?

– Да почти все те, кто у Андреева был. Если хочешь, приезжай с Денисом, а то он грустный какой-то ходит.

– Он запаренный просто, Оль, – усмехнулся Слава и почесал затылок. – Я потом как-нибудь расскажу.

– Ладно, – снова рассмеялась она. – Мне пора.

– До встречи.

– Пока.

Слава сделал глубокий вдох и положил телефон на одеяло. В ушах до сих пор эхом раздавался ее смех. Надо же, он совсем позабыл об этом дне рождения. Виной тому был пропавший без вести в ночь вечеринки Денис, который не отвечал на звонки и не появлялся дома. И что-то подсказывало ему, что Сорокину в этом кто-то сильно поспособствовал.

И вдруг он вспомнил. Андреев Миша позавчера хотел с ним встретиться. По разговору стало понятно, что тот тоже горит желанием отыскать Дениса и просит поделиться любой информацией, которая помогла бы ему. Только зачем? Зачем искать человека, которого ты накануне чуть не превратил в фарш? Все было не просто странно, все было за гранью. Слава заходил к Денису домой, разговаривал с родителями, которые с того субботнего утра так его и не видели, проверил его комнату, а точнее вещи, которые он мог, возможно, прихватить с собой и уехать куда-нибудь. Но все лежало на своих местах. Пришлось успокоить родителей и сымитировать телефонный звонок, будто Денис вдруг сам решил позвонить лучшему другу и предупредить, что скоро будет дома. Вроде прокатило, и Слава покинул его дом с менее тяжелым сердцем. И все-таки в одном он был уверен точно. Надо было отталкиваться от той девчонки со третьего курса, с которой так долго боялся заговорить Денис.

Недолго думая, он снова схватил телефон, открыл журнал звонков и сам набрал заветный номер.

***

Серые тучи закрыли голубое небо, и здесь тоже начал лить дождь. Все прибывшие на похороны раскрыли зонты и погрузились в еще большее уныние, которого как будто и так было мало. Пахло сырой землей, соснами, возвышающимися где-то вдали, где начинался густой лес, и гарью от отапливаемых неподалеку деревенских домиков. Иногда даже слышалось мычание стада, которое так и не попадалось никому на глаза. То было место, где мертвых было больше, чем живых.

Насте пришлось оставить Кристину, которая была не в силах вытащить свое тело из машины из-за резкой головной боли.

Кристина же повернула ключ зажигания сразу же, как та пропала из виду. Ей пришлось симулировать недомогание и головную боль, чтобы не обидеть подругу и не идти на похороны Жени. Хотя она не собиралась это делать. Планы изменились, когда среди людей, медленно бредущих по кладбищу в поисках могилы с венками, цветами и зонтами в руках, она увидела Ларина, мирно беседующего с Мишей. Ей пришлось включить весь свой актерский талант, чтобы подруга не раскусила ее, но, видимо, Настя и так последние дни пребывала на какой-то совершенно другой планете. И это только посодействовало Кристине. Она подозревала, что подруга начала принимать транквилизаторы, но так и не решалась поговорить с ней напрямую, понимая, что тем самым все только усугубит. После расставания с Лешей ей начало казаться, что люди жаждут этих усложнений, вечных вопросов и скандалов, без которых будто нельзя было прожить и дня. Миша, пребывающий в вечном поиске ее подводных камней, Ларин со своей нахальной фамильярностью. Один возомнил себя детективом, другой – психологом. Может, иногда они даже менялись ролями, считая своим долгом докопаться до истины, которой она не хотела делиться ни с кем. Все было слишком сложно. И когда светофор вновь загорелся зеленым, Кристина вдруг ощутила то самую потребность в одиночестве, выраженную чувством пустоты и оторванности от реальности.