Крылья Золотой птицы. Гоцюй

– Доказать поступками? – повторила А-Цинь задумчиво.

– Быть старательной, скромной, терпеливой, не желать ничего сверх меры, – сказала мачеха.

Это была выдержка из «Поучения добродетельным жёнам», и госпожа Цзи решила ею воспользоваться в собственных целях.

– Идём со мной, – велела госпожа Цзи и отвела девочку на задворки поместья, где стоял невзрачный домик, годный скорее для прислуги, чем для будущей наследницы. Он был ещё крепкий, но запущенный: внутри было пыльно и все затянуто паутиной.

– Будешь жить здесь, чтобы показать, что ты непритязательна к роскоши, – сказала госпожа Цзи. – Приберёшься здесь, потом приходи ко мне, я скажу тебе, что делать дальше.

И она ушла, довольно улыбаясь. Она знала, что пальцы А-Цинь никогда не знали воды. Разве ей по силам такая грубая работа? Но глава Цзинь уже предупреждён, её жалобы он выслушивать не станет, а вот отчуждение непременно должно возникнуть.

А-Цинь растерянно поглядела на запустение, царящее в её новом доме. Пауков она не боялась, но не знала, с чего начать, чтобы привести дом в порядок. Она никогда не обращала внимания на то, как служанки моют пол или сметают пыль со стен и потолка.

Поразмыслив, она решила для начала вымести из дома сор и пыль: если сразу начать мыть пол, останутся грязные разводы. Она подвязала рукава, разыскала метлу и принялась за работу. Пыль поднялась клубами, девочка расчихалась, но не останавливалась, пока пол не был выметен. В доме явно стало чище.

Чтобы вымыть пол, ей пришлось разыскать деревянную бадью и принести воды из колодца. Бадья была тяжёлая, вода расплёскивалась. А-Цинь совершенно упыхалась, пока принесла её к дому, но решимости у неё не убавилось. Она нашла какую-то ветошь в доме и использовала её как половую тряпку. Воду пришлось менять несколько раз, прежде чем пол в доме стал относительно чистым.

Всё это заняло у неё несколько часов.

Госпожа Цзи между тем сидела и ждала, когда падчерица прибежит жаловаться на непосильную работу. Но время шло, а девочка не возвращалась.

– Неужели она попросту сбежала? – пробормотала госпожа Цзи. Это было бы ей на руку.

Она пошла проверить А-Цинь и с изумлением обнаружила, что та, утомившись, задремала прямо на свежевымытом полу. Вымыт он был, конечно, не до блеска, но явно хорошо для девочки, которая никогда прежде не прикасалась к воде. Будь это госпожа Цзи, она бы и рукавов не замочила!

Недовольная, госпожа Цзи ткнула падчерицу носком сапога в бок, чтобы разбудить. А-Цинь проснулась сразу же, от холодной воды руки у неё покраснели, и она спрятала их за спину.

– Откуда ты знаешь, как мыть пол? – спросила госпожа Цзи.

А-Цинь ненадолго задумалась. Вопрос показался ей странным. Как будто мачеха ожидала, что она не справится. Нет, это ей только показалось, нечего надумывать.

– Я не знаю, – ответила А-Цинь, – просто взяла и вымыла. Разве этому нужно нарочно учиться?

«Сяоцзе такое уметь не должна», – едва не сорвалось с губ у госпожи Цзи, но она вовремя прикусила язык.

– Раз ты это умеешь, – вслух сказала она, – то и порядок в этом доме будешь поддерживать сама. Слуг тебе я отряжать не стану. Птицы должны увидеть, что ты можешь справляться сама.

– Да, матушка, – послушно сказала А-Цинь.

Госпожа Цзи была несколько разочарована её послушанием.

16. «Уроки» для наследницы

Хоть всё и складывалось не так, как ожидала госпожа Цзи, её это не поколебало. Она распорядилась перенести пожитки А-Цинь в новое жилище. Вещей у девочки было немного, всего-то один небольшой сундук. Мачеха раскрыла его, небрежно перетряхнула вещи – не завалялось ли там что-нибудь ценное – и сказала:

– Эта одежда слишком нарядная. Наследница должна одеваться скромно. Я принесу тебе новую одежду, более подходящую.

И с этими словами она заперла сундук, а ключ унесла с собой. А-Цинь не слишком расстроилась. Она давно уже не носила той одежды, поскольку держала траур по матери, она наверняка стала ей мала. За последний год девочка подросла, превращаясь в девушку. Но А-Цинь беспокоило, какую одежду для неё подберёт мачеха. Она не хотела снимать траур.

Госпожа Цзи вернулась с двумя комплектами одежды. Невзрачная, из грубой ткани, она скорее походила на одежду для служанки.

– Такая больше не износится, – сказала госпожа Цзи. – Чтобы птицы не думали, что ты транжира. Если запачкается или порвётся, стирать и заштопывать будешь сама. Переодевайся.

А-Цинь, вопреки её ожиданиям, не стала спорить, попросила только разрешения оставить нарукавную траурную повязку. Госпожа Цзи кивнула, с неудовольствием подметив, что даже такая грубая одежда её не портит. Контраст между грубой тканью и изящными чертами лица лишь подчёркивал её происхождение: только слепой на оба глаза спутал бы драгоценную яшму с камнем-обманкой.

– Ты не должна бездельничать, – сказала госпожа Цзи, когда А-Цинь переоделась. – Я задам тебе «уроки», которые ты должна будешь ежедневно выполнять. Наследница должна быть работящей.

Новый распорядок должен был стать для А-Цинь обременительным. Мачеха велела ей вставать в пятую стражу и ложиться не раньше третьей.

– Как раз хватит, чтобы управиться со всеми делами, – сказала госпожа Цзи.

«Уроки», которые она задала падчерице, заключались в следующем.

Проснувшись, А-Цинь должна была идти на кухню помогать кухарям кашеварить. На горе Певчих Птиц ели исключительно растительную пищу, но если фрукты обычно подавали сырыми, то овощи полагалось варить или жарить.

Старые слуги, из тех, что прислуживали ещё покойной госпоже Цзинь, узнав, что единственную наследницу клана фазанов мачеха отрядила работать на кухню, поспешили сообщить об этом главе Цзиню. Но тот лишь благодушно посмеялся над ними, и они поняли, что делается это с его позволения.

– Как можно так обращаться с собственной дочерью? – шептались слуги, но возразить, конечно же, никто не посмел.

А-Цинь старательно исполняла то, что её заставляли делать на кухне, и не жаловалась, но с непривычки слишком много краснела лицом и потела – в кухне всегда стоял пар и было трудно дышать. Кухари не слишком загружали её работой, им было совестно, покрикивать же на неё они не могли, всё-таки будущая хозяйка. На кухне А-Цинь в основном мыла или чистила овощи, причём один из поварят всегда приглядывал, чтобы она ненароком не порезалась. К котлам с кипятком они её не подпускали.

Когда госпожа Цзи заглядывала на кухню, чтобы проверить, как справляется падчерица и не ропщет ли на такую несправедливость, кухари наводили суету, чтобы создавалось впечатление, что девочка завалена работой.

После работы на кухне А-Цинь должна была возвращаться в дом и учить «Поучение хорошим жёнам». Мачеха приходила и проверяла, сколько девочка затвердила за день и как хорошо. Если та ошибалась где-нибудь, ей велено было вставать на колени у порога и повторять строфу, в которой она допустила ошибку, и не останавливаться, пока не сочтёт до ста. Колени после такого наказания очень болели, но, по счастью, ошибалась А-Цинь редко.

– Ты, должно быть, думаешь, что я несправедливо строга с тобой, – с притворным вздохом говорила госпожа Цзи, – но я ради тебя же стараюсь ожесточить моё сердце.

– Я понимаю, матушка.

«Ничем эту девчонку не пронять», – недовольно подумала госпожа Цзи и велела девочке помимо уже заданного каждый день вышивать по платку.

Вышивкой А-Цинь никогда прежде не занималась, поначалу все пальцы её были исколоты и кровоточили, и она перепортила немало платков, но усердие принесло свои плоды, и у неё начало получаться. Правда, она задавалась вопросом, так ли уж важно для наследницы уметь вышивать, но мачеха строго сказала ей, что рукоделие обязательно для хорошей жены, которой она на будущий год станет. А-Цинь краем мысли подумала, что никогда не видела мачеху за шитьём или вышивкой, но вслух ничего говорить не стала.

Госпожа Цзи, видя, что А-Цинь это не проняло, с удовольствием попрекнула девочку в очередной раз веснушками и сказала:

– Бинтовать ноги тебе уже поздно, лотосовый крючок для тебя недостижимая мечта, так хоть следи за фигурой и не разъедайся. С этого дня будешь есть раз в день, и только пропаренное зерно. Умеренность в еде – добродетель.

А-Цинь вообще-то не считала лотосовый крючок мечтой. Видя, как подобно уткам ковыляют на искалеченных ногах женщины, она испытывала к ним сочувствие. Она крепко стояла на ногах и любила носить сапоги, а не башмаки. Это единственный раз, когда она возразила мачехе – не захотела носить женские башмаки.

Что же до еды, то в ней А-Цинь была неприхотлива. Зерно так зерно. И даже когда мачеха велела ей не пить чай, а довольствоваться простой водой, она ничего не возразила.

Эта безропотность госпожу Цзи только сильнее разозлила.

«Что бы я ей ни говорила сделать, она это исполняет, причём с досадной точностью, – подумала госпожа Цзи. – Но не могу же я заставить её рубить дрова или выполнять другую тяжёлую работу по дому? Птицы и так косо на меня поглядывают. И кто успел им растрезвонить, что я держу падчерицу в чёрном теле?»

Разумеется, к тому руку приложили старые слуги, страшно недовольные, что с их сяоцзе обращаются как с прислугой. Они втайне даже пытались подсобить А-Цинь в работе, но она самым решительным образом отказалась.

– Матушка задала мне «уроки», я должна сама их выполнять, – твёрдо сказала А-Цинь.

«Да разве ты не понимаешь, что она попросту над тобой измывается?» – мысленно кричали старые слуги, но вслух того сказать не посмели.

Кто они такие, чтобы столь явно в господские дела вмешиваться?

17. За семенами чжилань

Тяготы новой жизни, казалось, нисколько не отразились на А-Цинь. За последние несколько месяцев она подросла на цунь, несколько осунулась, теряя детскую пухлость и приобретая изящество зарождающегося девичества, а в жёлтых фазаньих глазах проявились золотые проблески. Теперь она носила мяньшу – отчасти по настоянию мачехи, чтобы скрыть веснушки, отчасти из-за укоренившейся в её душе неуверенности: если лицо некрасиво, то не лучше ли его скрыть?

Госпожа Цзи становилась недовольнее с каждым днём. Что бы она ни велела, А-Цинь исполняла с дочерним послушанием. Насколько же глубоко терпение этой девчонки? Госпожа Цзи даже осторожно попыталась подвести её к мысли, что с ней обходятся несправедливо, но А-Цинь, глядя на неё ясными глазами с искренним недоумением, возразила:

– Но мне не на что жаловаться, матушка.

– А ведь птицы по-прежнему глядят на тебя косо, – с досадой сказала мачеха.

Лицо девочки несколько омрачилось.

– Что ж, – сказала она после раздумья, – можно насыпать птице зерна, но клевать его не заставишь.

Госпожа Цзи спрятала руки в рукавах и пощипала себя пальцами за локти, чтобы вызвать слёзы. Когда глаза её покраснели и увлажнились, она сказала:

– Глупая курочка, ты не понимаешь. Если они не примут тебя, как ты сможешь унаследовать гору?

А-Цинь подумала вдруг, что наследовать гору ей не очень-то и хочется. Было во всём этом что-то сомнительное, но она никак не могла выхватить из сумбура мыслей верную нить суждений.

– Поэтому, – сказала госпожа Цзи, промокнув глаза рукавом, – мы поступим так. Ты ведь знаешь, как трудно вырастить чжилань?

А-Цинь медленно кивнула.

Чжилань высаживали на водяные поля, как рис. Соцветием эта трава напоминала дикий лотос, но листья у неё были тонкие и узкие, как у пырея, а корневища сплетались в пучок вокруг небольшого клубня. Выращивали чжилань из семян, которые очень долго прорастали, если прорастали вообще.

Чжилань считалась волшебной травой, но говорили об этом всегда только в общих чертах – мол, волшебная трава, потому-то эти сволочи цзинь-у и пытаются её украсть. Но никто никогда не рассказывал, какими именно волшебными свойствами чжилань обладает. В учебниках для цыплят о том не было ни слова, а на вопросы о траве взрослые загадочно вращали глазами и говорили, что это секретные знания, доступные только старейшим шаманам горы, и пушистым цыплятам не полагается того знать. А-Цинь подозревала, что они и сами ничего не знают, и трава-то вовсе не волшебная.

– Ты собственными руками вырастишь чжилань, – задала мачеха новый «урок», – тогда птицам ничего не останется, как принять тебя.

А-Цинь поглядела на неё с лёгким ужасом:

– Я? Сама?

– Да, – довольно подтвердила госпожа Цзи, – поэтому мы сейчас пойдём к шаману и возьмём у него мешочек семян чжилань.

А-Цинь перепугалась по-настоящему. Шаман – большой слепой голубь, глаза которому, как говорили, выклевали хищные птицы, когда пытались разорить амбар с семенами, – жил особняком и наводил ужас на цыплят своим горловым пением. Если другие голуби ворковали только в период токования, то шаман заводил свою песню каждодневно, и гортанное «урр» разносилось далеко по горе.

Видя, что А-Цинь колеблется, но не зная причины, госпожа Цзи взяла девочку за руку и потащила за собой к шатру, где жил шаман.

– Чего надо? – не слишком дружелюбно спросил шаман. Ему не нравилось, когда его пение прерывали внезапные визитёры.

Госпожа Цзи без лишних церемоний вытолкнула А-Цинь вперёд и сказала:

– Это дитя собирается вырастить чжилань. Ей нужны семена.

Шаман повернул на звук лицо с бельмами вместо глаз. А-Цинь затряслась от страха.

– Вырастить чжилань? – хохотнул шаман. – Ребёнку? Пустая трата семян!

– Проси его, – прошипела мачеха, ущипнув девочку за спину.

А-Цинь невольно всхлипнула, но пришлось просить:

– Уважаемый старший, мне нужно совсем немного семян.

Шаман насторожился при звуках её голоса:

– Уж не наследница ли фазанов пожаловала?

– Это она и есть, – с досадой сказала госпожа Цзи. Что этот шаман себе позволяет? Будто её голоса он не узнал!

Но с этого момента шаман обращался уже только к А-Цинь:

– Сяоцзе знает, насколько трудно вырастить чжилань?

– Я хочу попробовать, – робко ответила А-Цинь, стараясь не смотреть на него. Как жутко выглядели эти бельма! Ей было немного стыдно: следовало бы посочувствовать его увечью, но она ничего не могла с собой поделать.

– Из дюжины семян, быть может, лишь одно прорастает, – сказал шаман, – а то и ни одного. Каждое семечко чжилань на вес золота. Если на горе Певчих Птиц не останется чжилань, нас ждут великие бедствия. Ты ведь знаешь, что чжилань – волшебная трава?

– Да…

Госпожа Цзи подумала, что шаман отправит их восвояси, и хотела уж было пригрозить ему, чтобы он поделился семенами, но тот порылся в складках одежды и швырнул к ногам девочки небольшой, с ладонь или чуть меньше, шёлковый мешочек, расшитый пиктограммами. А-Цинь подняла мешочек, развязала его и заглянула внутрь. Он был набит округлыми, похожими на горох семенами, только цветом они были не жёлтые или зелёные, а беловатые и покрытые жёсткой скорлупой.

– Благодари его, – опять зашипела госпожа Цзи.

А-Цинь припрятала мешочек и очень вежливо поблагодарила шамана за семена чжилань. Тот усмехнулся с непонятным выражением лица и обронил:

– Воистину будет чудо из чудес, если золотой цыплёнок вырастит чжилань. Эй, женщина! Подбери для неё хорошее поле.

То, как бесцеремонно и безо всякого уважения он обратился, госпожу Цзи взбесило, но она стиснула зубы и проглотила обиду. Она ещё поквитается с ним, когда обретёт реальную власть!

18. Невозделанное поле

Поле, которое подобрала для А-Цинь мачеха, находилось на западном склоне. Эта часть горы была заброшена, птицы сюда забредали редко.

– И никто не будет тебе мешать, – с натянутой улыбкой на лице расхваливала собственный выбор госпожа Цзи.

Она лично вызвалась отвести туда падчерицу, но уже сожалела, что не отправила её со слугами. Дорога на западный склон давно не мостилась, в женских башмаках идти по ней было сущим наказанием. А-Цинь же шагала свободно в своих неизменных сапогах, но на душе ей было нелегко, потому что виды действовали удручающе.

Западный склон был сильно запущен. Прежде он принадлежал клану ворон, но теперь от большого и некогда процветающего клана осталась лишь горстка побочных семей, которые растворились среди других птиц. Постройки, оставшись без хозяев, разрушились, их оплетённые плющевыми сорняками остовы уныло кособочились тут и там, расколовшиеся краеугольные камни поросли мхом.

Госпожа Цзи приостановилась у колодца, пихнула ногой стоявшее возле ведро:

– Колодец не пересох, здесь можно брать воду.

А-Цинь осторожно заглянула в колодец. Он действительно был полон, в тускловатом водяном зеркале отражался клочок неба и её собственное лицо.

Неподалёку от колодца стоял покосившийся деревянный сарай без двух стен и дверей. Соломенная крыша потемнела и свисала с одной стороны клочьями, с другой обнажились деревянные рёбра перекрытия.

– А здесь можно пережидать дождь, – сказала госпожа Цзи. – Однако на ночь лучше возвращайся домой. В высокой траве могут водиться змеи.

Сорняки действительно буйствовали вокруг, и скрываться в них могли не только змеи, но, должно быть, и тигры. А-Цинь подумала: «Как хорошо, что у меня высокие сапоги!»

– А это поле для чжилань, – сказала госпожа Цзи, когда они прошли ещё немного.

А-Цинь потрясённо уставилась на то, что мачеха назвала «полем для чжилань». По форме это был давно высохший пруд. На глинистом дне, покрытом глубокими трещинами, ещё сохранились остовы каких-то рыб и высохшие мочалки водорослей.

– Но разве чжилань не растут на водных полях, как рис? – неуверенно спросила А-Цинь.

– Да.

– Но… это поле для чжилань пересохло…

Госпожа Цзи спрятала руки в рукавах:

– Ты наполнишь его водой из колодца. Я же показывала тебе, где брать воду, уже забыла?

– Я? – ужаснулась девочка. – Но… сколько же времени это займёт?

– Ты должна управиться с этим за год. Будущей весной ты выходишь замуж.

А-Цинь почувствовала лёгкое головокружение. Этот «урок» невозможно выполнить! Наполнить водой этот большой пруд, не говоря уже о том, чтобы вырастить чжилань, которая, как уже было сказано, плохо всходит или не всходит вообще!

– Если будешь усердно трудиться, всё получится, – беспечно сказала госпожа Цзи. – Иди за мной. Я должна показать тебе ещё кое-что.

«Ещё что-то?» – холодея, подумала А-Цинь.

Они обошли пруд по кругу. На другой стороне росло высокое дерево с гладкими ветвями. Под ним, чуть присыпанная песком, лежала шёлковая верёвка, завязанная петлёй. Внутри были разбросаны семена гороха.

– Что это? – не поняла девочка.

– Ловушка для вредных духов, – сказала госпожа Цзи. – Не угоди в неё. Петля стягивается намертво.

– Ловушка… для кого? – выдохнула А-Цинь.

Госпожа Цзи со смешком сказала:

– Эти вредные воры даже после смерти бродят вокруг полей с чжилань. Они примут горох за чжилань, потому что их семена похожи, и попадутся в ловушку, из которой им уже не выбраться.

Она поглядела на застывшее лицо падчерицы и засмеялась ещё громче:

– Глупая курочка, это всего лишь поверье. Призраков не существует. Я показала тебе эту ловушку, чтобы ты в неё не угодила ненароком. Увечная невеста дешевле ценится.

А-Цинь всё ещё неотрывно смотрела на ловушку. Вероятно, шёлковую петлю и горошины просто трепало ветром, потому на земле остались какие-то неясные следы, но живое воображение сразу же придало им вид отпечатков птичьих лап. На песке виднелись непарные отпечатки, будто у птицы, наследившей тут, было… три лапы. А-Цинь вздрогнула и обхватила плечи руками, чувствуя озноб во всём теле. Вероятно, также от ветра.

– Что ты так перепугалась? – продолжала смеяться госпожа Цзи. – Фазанья кожа в гусиную превратилась всего лишь из-за какой-то выдумки?

– А если сюда явятся цзинь-у? – прерывающимся шёпотом спросила девочка.

– Что им здесь делать? Западный склон годы давно заброшен, их шпионы наверняка уже донесли об этом. Да и за последние годы воров видели лишь пару раз и то мельком, так они удирали от наших стражей полей.

– А этому полю не полагается страж? – сейчас же вскинулась девочка. Оставаться один на один с вредным духом, даже если он не существует, или с цзинь-у было очень страшно.

– А разве это водное поле? Это лишь высохший пруд. Вот когда превратишь его в поле для чжилань, тогда и поговорим.

Сказав это, госпожа Цзи отправилась обратно, оставив падчерицу одну с её страхами и невесёлыми мыслями.

– Ну, – пробормотала девочка, бодрясь, – матушка расстаралась и отыскала это ничейное поле ради моего же блага. Если я выращу здесь чжилань, птицы перестанут пренебрежительно ко мне относиться и не будут больше сомневаться, что я недостойная наследница.

Но она вспомнила тут же и о змеях, и что воду придётся носить ведром из колодца, и что всхожесть семян чжилань оставляет желать лучшего, и что времени у неё всего год, а потом придётся выходить замуж за выбранного отцом жениха-петуха, и её охватило уныние.

Однако же деваться ей было некуда, пришлось выполнять и этот «урок».

19. Опустошая колодец, наполняя поле

Плечи А-Цинь поникли. По сравнению с другими полями, это заброшенное поле было не таким уж и большим, но ей предстояло восстанавливать его в одиночку, что было непосильной задачей для пятнадцатилетней девочки. Но, как говорится, раньше начнёшь, раньше закончишь, а не попытаешься, так и не узнаешь, получится или нет. И А-Цинь со вздохом пошла к колодцу.

Ведро было тяжёлым и оттягивало руки, вода выплёскивалась. Когда А-Цинь вернулась к полю, воды осталось всего с полведра. Она вылила ведро в поле, но вода тотчас же впиталась, не оставив и мокрого следа – дни стояли жаркие. А-Цинь ненадолго замерла, представив себе, сколько вёдер ей придётся перетаскать, прежде чем поле наполнится. Разве только молиться о дожде?

А-Цинь поглядела на свои ладони. Сбитая неудобной ручкой ведра кожа покраснела и сморщилась, двигать пальцами и уж тем более сжать руку в кулак было больно. А ведь это было всего одно ведро… Она изуродует себе руки, когда полностью выполнит «урок» мачехи. «Увечная жена дёшево ценится», так было написано в «Поучении хорошим жёнам». Её отчего-то эта мысль приободрила, но руки всё равно было жалко. Она решила закончить на сегодня.

Мачеха заперла сундук с одеждой А-Цинь на замок, поэтому она могла пользоваться лишь тем, что нашлось бы в её новом доме. Она перерыла всё вверх дном и отыскала кусок какой-то дерюги, достаточно прочной, чтобы сшить из неё верхонки.

Шить А-Цинь никто не учил, игла была тонкой и острой, а дерюга – грубой, и девочка исколола все пальцы, прежде чем сшила защиту для рук. Уже потом, когда она навострилась шить, заплаты на прорехах её одежды выглядели вполне прилично, но сейчас был первый опыт, и верхонки вышли просто чудовищными! Но они хотя бы не сваливались с рук, и ведро теперь не натирало ладони.

А-Цинь трудилась весь следующий день, но на дне поля даже грязи не осталось, всё впитывалось. Поясницу разломило, плечи налились тяжестью, руки девочка вообще с трудом могла поднимать, а ноги ныли – походи-ка туда-сюда с полным ведром воды!

По счастью на другой день пошёл дождь, и А-Цинь облегчённо выдохнула. Но радость её продлилась недолго: от мачехи прислали записку, чтобы она не отлынивала и работала даже в дождливую погоду. А-Цинь отыскала в доме старый соломенный плащ, набросила его на плечи и отправилась на поле.

Дождь лил весь день, и дно поля покрылось грязью. Земля вокруг была скользкой, А-Цинь всё время оступалась, но две дюжины вёдер воды донесла и вылила.

А на другой день вышло солнце и высушило грязь, от вчерашних усилий не осталось и следа. А-Цинь застонала.

День за днём она носила воду из колодца и выливала его в поле. Потом снова зарядили дожди, и поле до половины наполнилось грязью. А-Цинь всё подливала и подливала в него воду, пока… колодец не иссяк. В последнем ведре воды было на самом донышке. Должно было пройти какое-то время, чтобы колодец наполнился вновь.

О том, что случится с полем, когда дожди закончатся, А-Цинь предпочитала не думать.

То ли ей просто повезло, то ли звёзды так сошлись, но дожди шли ещё неделю, и поле для чжилань заполнилось до краёв. Грязная жижа была вязкой, но не пересыхала даже под палящим солнцем, которое вернулось на небо на восьмой день.

А между тем и вода в колодец вернулась, и А-Цинь продолжала ведро за ведром вычерпывать его, пока колодец вновь не иссяк и вновь не наполнился. Так продолжалось долгое время. А-Цинь загибала пальцы, высчитывая, и выходило, что она уже четвёртый месяц возится с полем.

– И как определить, что поле готово? – пробормотала А-Цинь, осторожно пробуя пальцем грязную жижу. Чпок! И её палец засосало внутрь. Она выдернула его и обтёрла о подол.