Крылья Золотой птицы. Гоцюй

– Не пересохнет, – успокоили её. – Чжилань – волшебная трава.

«То-то У Минчжу удивится, когда об этом узнает», – подумала А-Цинь и растерялась. Почему первая же мысль была о нём?

Точно на солнце перегрелась.

«А он, может, просто так сказал и не прилетит больше», – оборвала она себя. Зачем ему прилетать? Он увидел, как сеют чжилань, любопытство удовлетворено, разве нет?

– О! – воскликнула А-Цинь поражённо. – Он прилетит ночью, чтобы украсть чжилань?!

Думая, что разгадала его «коварные планы», А-Цинь решила пойти ночевать на поле и сторожить всю ночь, не смыкая глаз, а если воришка явится, то проучить его. Она не слишком верила, что им двигал лишь интерес: даже у любопытства есть предел.

Она затаилась возле поля, но изначальный план её провалился: она заснула! Должно быть, утомилась за день.

Разбудил её лёгкий пинок по лодыжке. А-Цинь встрепенулась, пробормотав:

– Я не сплю…

– Тебе так не терпелось со мной встретиться, что ты меня всю ночь прождала? – насмешливо спросил У Минчжу.

Уже было утро. Она всё проспала! Досада накатила, и её лицо скривилось.

– Я поле сторожила, – резко сказала она, вскакивая.

Ноги после сна в неудобной позе затекли, А-Цинь покачнулась и непременно свалилась бы прямо в поле, если бы У Минчжу не удержал её за плечи. А-Цинь стало неловко от этой позы, и она оттолкнула его от себя. Он усмехнулся, демонстративно отступил на шаг и поинтересовался:

– И зачем сторожить пустое поле?

– Чтобы ты чжилань не украл…

Лицо юноши вспыхнуло, он воскликнул:

– Я же поклялся! Так-то ты обо мне думаешь?

– Я вообще о тебе не думаю, – буркнула А-Цинь.

Другой бы на его месте обиделся и улетел, но У Минчжу, кажется, ничем было не пронять. Он пару раз вздохнул, придавая значимости своим словам, и повторил:

– Так-то ты обо мне думаешь…

А-Цинь нахмурилась:

– Зачем ты вообще опять прилетел?

– Я же обещал, – с ещё большей обидой напомнил он. – Если я что-то обещаю, то из перьев вон вылезу, но сделаю. Этот молодой господин слов на ветер не бросает.

– Гм, – только и сказала А-Цинь. Она всю ночь просидела на поле, потому предстала перед ним в неприглядном виде. Нужно было вернуться домой, умыться и поесть, но разве можно оставить его на поле чжилань одного? Слова словами, но вдруг он всё-таки вор?

Размышляя, она машинально обошла вокруг поля и тут заметила, что У Минчжу следует за ней.

– Что это ты за мной идёшь? – забеспокоилась она.

– Ты голодная? – просто спросил он. – Я принёс еды. Но я не привык есть на ходу. Может, сядем под деревом?

– Принёс еды? – переспросила А-Цинь и тут вспомнила, что накануне он действительно пообещал угостить её, но она позабыла об этом за мыслями о возможном воровстве.

У Минчжу запросто сел на землю, вытащил из-за пазухи свёрток и развернул его. Там было две паровых булочки, ещё дымящихся. А-Цинь потянула носом и сочла запах странным.

– Это еда ворон… ов? – докончила она поспешно, заметив его гневный взгляд.

– В людском посёлке купил, – небрежно отозвался У Минчжу, разламывая булочку и протягивая А-Цинь одну половину.

А-Цинь уставилась на булочку потрясённым взглядом. Начинка была мясная.

– Певчие птицы не едят мясо! – отшатнулась она, и ей даже думать не хотелось, чьё мясо было использовано для начинки.

– Разве все птицы не клюют червяков? – насмешливо осведомился он, но отложил мясную булочку и протянул ей другую, не разламывая. – Эта с зеленью.

А-Цинь осторожно взяла угощение, приподняла мяньшу и откусила самый краешек. А вдруг он обманывает и подсунул ей мясную, просто чтобы над ней посмеяться? У Минчжу, словно не замечая её взгляда, преспокойно поедал мясную булочку, умудряясь так ловко откусывать от неё, что даже не испачкал лицо. И так же ловко сдёрнул с лица А-Цинь мяньшу, когда она в очередной раз приподняла её, чтобы откусить от своей булочки.

– Что ты делаешь! – возмутилась А-Цинь.

У Минчжу скомкал мяньшу и спрятал её за пазуху:

– Не закрывай лицо, когда ешь. Это неприглядно выглядит.

– Так и не смотри.

– А может, я хочу на тебя смотреть? – коварно возразил он.

Лицо А-Цинь начало стремительно краснеть, и не было мяньши, чтобы скрыть смущение.

– Вкусно? – как ни в чём не бывало поинтересовался У Минчжу. – Уж всяко лучше распаренного зерна.

А-Цинь задумчиво кусала булочку. Начинка была сочная и ароматная. Непривычный вкус. На горе Певчих Птиц такое не готовили. Она откусила ещё, но тут припомнила, что он сказал, и едва не выронила булочку:

– Что?! Ты сказал, что купил её в людском посёлке?!

У Минчжу поперхнулся, закашлялся:

– И что с того? У вас существует какой-то запрет и на это?

– Люди существуют на самом деле?! – перебила его А-Цинь. – Ты видел настоящих людей?! Какие они?!

– Хм… – озадачился У Минчжу. – Как мы. Только в птиц превращаться не умеют. Что ты так разволновалась?

А-Цинь едва могла сдерживать волнение. Она всегда считала людей выдумкой старших птиц, которой пугали цыплят: «Не будешь слушаться, придут люди, поймают, посадят в клетку…» – но страх всегда незримо присутствовал в каждом цыплёнке: а вдруг правда?

– И ты их не боишься? – спросила она, широко раскрытыми глазами глядя на У Минчжу.

– Кого? Людей? – выгнул бровь У Минчжу и засмеялся. – Конечно же, этот молодой господин не боится людей. Это им нужно меня бояться.

Он и не представлял, как вырос в её глазах после этого ответа.

29. Любопытный ворон

Когда А-Цинь доела булочку, У Минчжу, бросив на неё быстрый взгляд, вынул из рукава платок и потянулся к её рту. А-Цинь отпрянула:

– Ты что делаешь?!

– Запачкалась, – сказал он, пытаясь поймать её подбородок пальцами. За что получил хорошую плюху по руке.

А-Цинь выхватила у него платок, сердито вытерла себе рот и буркнула:

– Мог просто сказать.

– Так интереснее, – возразил У Минчжу, потирая руку. – Зачем сразу бить-то…

– Мужчины не должны касаться женщин, – отрезала А-Цинь, разглядывая платок. – Я его постираю и верну тебе.

– Можешь оставить себе, – лениво сказал У Минчжу.

Платок был очень хорош. В нижнем углу был вышит цветок, немного напоминающий цветущую чжилань.

– Что это за цветок? – спросила А-Цинь.

– А? Ты никогда лотоса не видела? – удивился У Минчжу.

– Лотос, значит… – пробормотала А-Цинь.

А в верхнем углу платка была вышита чёрная птица. Но прежде чем А-Цинь успела раскрыть рот и что-нибудь спросить, У Минчжу сам сказал, несколько сердито:

– Ворон. Это ворон. Не вздумай сказать, что это ворона!

– Почему ты так остро на это реагируешь? – не удержалась от вопроса А-Цинь, аккуратно сворачивая платок и пряча его. Раз уж он разрешил не возвращать…

Настроение у У Минчжу отчего-то улучшилось, когда он это увидел. Но в голосе ещё чувствовался отзвук недовольства, когда он сказал:

– Тебе бы понравилось, если бы тебя курицей назвали, будь ты канарейкой?

– Я не канарейка, – возразила А-Цинь. – И что плохого в курицах?

– Предположим, – закатил глаза У Минчжу. – В любом случае, нельзя ворона вороной называть, ясно?

– Ясно, – кивнула А-Цинь, – но воро́ны тоже разные бывают. Чёрные воро́ны очень красивые.

– Скажешь, что во́роны не красивые? – весь подобрался он.

– Нет-нет, – поспешно сказала А-Цинь, – я совсем не это имела в виду. Во́роны тоже очень-очень красивые.

У Минчжу сразу успокоился, на его лице мелькнула быстрая, несколько самодовольная улыбка, будто он принял эти слова на свой счёт. А-Цинь ничего такого не имела в виду, но действительно считала, что чёрное оперение красивое. У её родной матери ведь тоже были чёрные крылья.

У Минчжу упёрся локтями в землю, принимая расслабленную позу, и велел:

– Рассказывай.

– О чём? – не поняла А-Цинь.

– О твоём наказании.

А-Цинь закатила глаза:

– Это не наказание, а «урок».

– Тогда о твоём «уроке», – не спорил он.

А-Цинь некоторое время размышляла, стоит ли рассказывать неизвестно кому о столь важном испытании, но потом всё же решила рассказать. Если он узнает, какие замечательные певчие птицы и как крепки их традиции, то не станет больше воровать у них чжилань. Он, конечно, и так не воровал, но ведь мог бы, не попадись в ловушку.

У Минчжу поначалу слушал её с небрежным видом, но постепенно лицо его начало темнеть, будто он выслушал не содержание «урока», а нечто оскорбительное.

– Что опять не так? – изумилась А-Цинь, заметив выражение его лица.

– Эта твоя мачеха – настоящая мегера! – резко сказал он и сплюнул.

– Неправда, матушка делает это ради моего же блага, – возразила А-Цинь.

– Ради твоего же блага? Глупая, да она же открыто над тобой издевается! У тебя что, куриные мозги, если ты даже этого понять не можешь?

А-Цинь собиралась на это обидеться, но он не дал ей времени, угрюмо буркнув:

– Дальше рассказывай.

А-Цинь пришлось рассказывать дальше. Лицо его всё ещё было тёмным и немного уродливым от этого. А-Цинь не понимала, отчего он так рассердился. Наконец одно слово заставило его встрепенуться.

– Жених? – переспросил он, покривив рот. – У тебя есть жених? Кто он?

– Он из клана бойцовых петухов.

У Минчжу расхохотался:

– Что? Петух? Да они же все дураки!

А-Цинь, конечно, тоже думала, что её жених не шибко умный, но ей не понравилось, что У Минчжу над ним насмехается.

– Не всем же быть такими умными, как ты, – ядовито возразила она.

У Минчжу сразу поджал губы:

– И долго ты мне ещё эту проклятую ловушку припоминать будешь?

А-Цинь сделала вид, что ничего подобного в виду не имела и просто похвалила его. У Минчжу бросил на неё такой взгляд, что она безошибочно поняла: он ей это непременно припомнит как-нибудь. Но сейчас юноша только поглядел на неё вприщур и спросил:

– Лицо закрывать тебе тоже мачеха велела?

– Мяньша! – спохватилась А-Цинь. – Ты мне её так и не отдал!

– И не собираюсь, – спокойно сказал У Минчжу.

– Зачем она тебе? – удивилась А-Цинь.

– Не зачем. Просто не отдам и всё, – лениво ответил У Минчжу, разваливаясь обратно в небрежную позу.

У А-Цинь дома была другая, потому она не слишком переживала об утрате. Но какой же он всё-таки странный… Он прикрыл глаза, будто подрёмывая, но губы его продолжали кривиться. Он явно всё ещё прокручивал в мыслях рассказ А-Цинь об «уроке», а может, накручивал себя.

А-Цинь воспользовалась случаем, чтобы разглядеть его лицо. Смотреть на кого-то в упор считалось неприличным, но раз он закрыл глаза и не видит, что на него смотрят, то, наверное, нет ничего страшного в том, что она на него посмотрит немножко?

У него были длинные ресницы и необыкновенно чистая кожа – ни пятнышка! А-Цинь, лицо которой было покрыто зёрнышками веснушек, даже немного позавидовала ему: вот бы ей такое красивое лицо!..

– Тебе не кажется, – вдруг сказал он, не открывая глаз, – что смотреть на мужчину в упор не слишком прилично для женщины?

А-Цинь густо покраснела. Подглядывал он, что ли, из-под ресниц или просто почувствовал её взгляд?

– Да кому надо на тебя смотреть? – преувеличенно возмущённо сказала она.

Он усмехнулся и пробормотал:

– Ну, смотри, смотри… Смотри не влюбись.

Если бы он видел выражение её лица – и если бы его видела сама А-Цинь, – то понял бы, что предупреждение несколько запоздало.

30. Платок с вышивкой

Он не сказал, что прилетит снова, но А-Цинь отчего-то хотелось верить, что так и будет. Ей нравилось с ним говорить, хоть он и нелестно отзывался о мачехе.

– Ну, его винить нельзя, – сказала А-Цинь сама себе, – он ведь цзинь-у. Мы из разных миров.

Она нахмурилась. Ей отчего-то не понравилось, как это прозвучало – «мы из разных миров», – и она, помолчав, добавила:

– Мы с ним птицы.

Повторив это несколько раз, она приободрилась и достала платок, чтобы отстирать его. По-хорошему, следовало бы его после этого вернуть, но раз У Минчжу сказал оставить платок себе, то А-Цинь с чистой совестью уже считала его своим. Все её вещи были заперты мачехой в сундуках, платок был единственным, что радовало взгляд в этот момент жизни.

А-Цинь разбиралась в вышивке и могла сказать, что вышивальщица – настоящая рукодельница. Интересно, кто вышил этот платок для У Минчжу? Или все мужчины цзинь-у носят при себе расшитые платки?

Выстирав и высушив платок, А-Цинь озадачилась, куда его спрятать. Нехорошо будет, если кто-нибудь его найдёт. С первого же взгляда ясно, что это чужой платок. Если начнут доискиваться, то разузнают, что цзинь-у пробрался на гору Певчих Птиц, и непременно его изловят. А-Цинь тоже накажут, но её наказание будет уж точно легче, чем его: если его поймают, ему грозит неминуемая смерть. Нет-нет-нет, замотала она головой в ужасе, нельзя, чтобы кто-нибудь нашёл этот платок! И она решила всегда носить его при себе.

У Минчжу прилетел и на другой день. Увидев, что А-Цинь опять пришла в мяньше, он рассердился:

– Я ведь сказал тебе не закрывать лицо!

– Ты мне не указ, – важно сказала А-Цинь.

Бровь его дёрнулась, но вместо того, чтобы спорить, У Минчжу сказал веско:

– Если не снимешь, не покажу, что принёс тебе.

А-Цинь испытующе уставилась на него. Он стоял, держа руки за спиной, и явно что-то прятал. Любопытство и чувство приличия схлестнулись в яростной схватке, и надо ли говорить, кто потерпел сокрушительное поражение? А-Цинь вздохнула и сняла мяньшу, но тут же припрятала её, чтобы надеть обратно, когда У Минчжу улетит. Если бы не сделала этого, он бы опять её отобрал. У Минчжу неодобрительно качнул головой, конечно же, всё поняв, но решил, что для начала и это неплохо.

– Вот, – сказал он, протягивая ей на вытянутой руке глиняную миску с плавающим в ней цветком. – Это лотос.

А-Цинь удивилась не столько лотосу, сколько тому, как он умудрился принести миску, не расплескав при этом воду. Глиняная миска скользкая. Неужели у цзинь-у настолько ловкие и цепкие когти?

– Воистину устрашает… – пробормотала А-Цинь невольно и поёжилась.

У Минчжу был потрясён её реакцией.

– У-устрашает?! – воскликнул он. – Цветок лотоса устрашает?!

– А… нет… это я так… – страшно смутилась А-Цинь. – Лотос… Он красивый. Ты его с твоей горы принёс?

У Минчжу впихнул миску с лотосом ей в руки:

– Нет. Внизу есть лотосовый пруд. Много. Люди их любят. Любоваться. Есть. Бывают разные. Этот белый. Есть ещё розовые, и красные, и… Хм. Разве ты не должна поблагодарить меня за подарок?

– Спасибо, – послушно сказала А-Цинь, разглядывая цветок.

– Спасибо и всё? – недовольно уточнил он.

– Спасибо и что? – рассеянно отозвалась она.

– Разве ты не должна подарить мне что-нибудь взамен? – терпеливо намекнул У Минчжу.

А-Цинь призадумалась. По логике вещей, следовало бы, но…

– Но у меня ничего нет, – с искренним огорчением покачала она головой.

– Вышей для меня платок, – потребовал он тут же.

– Платок? Но… – смутилась А-Цинь. – Это неподобающий подарок.

– Почему? – удивился он.

– Платки женщины вышивают для мужчин…

– Ты не женщина, или я не мужчина? – высоко выгнул бровь У Минчжу.

– Женщины для своих мужчин, – сказала А-Цинь со значением.

Он издал пренебрежительный звук и обронил:

– Ерунда. Ты мой платок забрала. Было бы справедливо получить от тебя другой платок.

Прозвучало так, словно А-Цинь отобрала у него платок, а не он сам велел оставить его себе. А-Цинь это страшно возмутило. Но она не могла не согласиться, что дать другой платок взамен было бы справедливо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Цзинь-у – «золотой ворон», общее название для птиц с горы Яшань (горы Хищных Птиц)

2

Чжилань – общее название волшебных трав.

3

час Петуха, или Ю-цзи, 17–19 вечера

4

фэнь – 33 см.

5

Чернавка – служанка низшего ранга, та, которой достаётся мыть, чистить, убирать, особенно самое грязное, то есть – делать «чёрную работу».

6

Минчжу и Баобей – оба означают «сокровище», но второй вариант можно перевести ещё и как «золотце»