Полная версия
Крылья Золотой птицы. Гоцюй
Джин Соул
Крылья Золотой птицы. Гоцюй
© Соул Д., 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
⁂1. Кем пугают непослушных детей
Поняв, что расшалившихся детей не унять, учитель взял деревянный брусок и постучал по столу. Некогда на бруске был написан чэнъюй, но теперь от него остались лишь две или три неразборчивые лигатуры, остальное стёрлось – так часто им пользовались во время занятий.
Ученики сейчас же расселись по своим местам и притихли. Они все были похожи друг на друга – маленькие, востроносые, желтоглазые, – настоящий цыплячий выводок.
– Что ждёт непослушных детей? – прикрикнул учитель.
– Острый клюв, – нестройным хором отозвался класс.
– Что ждёт послушных детей?
– Пуховый бок.
Учитель одобрительно кивнул.
Некоторое время в классе слышалось лишь шуршание кистей по бумаге: ученики переписывали с доски новые слова. Учитель прошёлся между рядами, поглядел на результаты их стараний и резюмировал:
– Как курица лапой.
Ученики горделиво приосанились, услышав это. В птичьей школе горы Певчих Птиц это считалось похвалой.
– Учитель, учитель, – заканючил пухлый мальчишка с заднего ряда, – расскажите историю!
Учитель уже вернулся на своё место и теперь поглаживал бороду, обдумывая просьбу ученика.
– Если разучите чэнъюи о Трёхногом, – сказал он.
После этих слов в классе воцарилась тишина, которой позавидовало бы даже кладбище.
– О Трё-ёхногом? – пролепетал пухлый мальчишка, бледнея.
Учитель довольно хмыкнул и велел:
– Начинай ты, остальные продолжат.
– Че-ернее ночи е-его крылья, – кое-как выговорил пухлый мальчишка, и его лицо стало совершенно серым.
Ученики, кто посмелее – громко, кто трусливее – заикаясь, строка за строкой зачитывали чэнъюи о Трёхногом из «Поучения цыплятам».
– Когти его – острые иглы.
– Лапы его упираются в Небо.
– Клюв его нацелен на Землю.
– Подумал о нём – схоронись.
– Увидел его – не спастись.
Учитель одобрительно кивал. Они хорошо выучили урок.
– Историю! Историю! – стали просить ученики, видя, что настроение учителя переменилось.
Учитель благодушно спросил:
– О ком рассказать?
Он знал много историй о птицах горы Певчих Птиц, и к концу каждого занятия непременно рассказывал одну или две. Ученикам полагалось их знать, ведь это была история народа Юйминь, к которому принадлежали и они.
Пухлый мальчишка хотел попросить учителя рассказать о воробье и богомоле, но его опередила веснушчатая девочка:
– А почему у цзинь-у[1] три лапы?
Вновь провисло тягостное молчание.
– Пеструшка, ты что, спятила – такое спрашивать? – захныкал пухлый мальчишка. – Теперь Трёхногий прилетит и заклюёт нас насмерть!
Та, кого назвали Пеструшкой, нисколько не испугалась:
– Как будто существуют птицы с тремя лапами! У всех птиц по две. Или одна, если птица хромая. А три – это две лапы и костыль!
Кто-то из учеников нерешительно шепнул:
– А я слышал, что третья нога бывает только у мужчин…
Учитель поспешно прервал его, громко стукнув деревянным бруском по столу:
– Ты ещё маленький о таком знать! Где и от кого ты это слышал?
– Нигде, – сейчас же пошёл на попятную ученик.
– А где живут цзинь-у? – не унималась веснушчатая ученица. – Правда, что у них чёрное оперение? Правда, что они едят трупы?
Класс страшно разволновался, учитель долго стучал бруском по столу, потом осторожно, но с долей подобострастия сказал:
– Цзинь Цинь, младшим ученикам не полагается такое знать.
– О чём это им не полагается знать? – раздался у дверей зычный голос.
– Глава Цзинь, – сейчас же поклонился учитель, ибо в класс заглянул высокий мужчина с тронутыми сединой висками и жёлтыми фазаньими глазами, точно такими же, как и у веснушчатой ученицы, – ваша дочь спросила о цзинь-у.
– Ну, так и расскажи, пусть знают, что за бесчестные птицы живут на горе Яшань, – велел глава Цзинь. – Тьфу-тьфу, чтобы никогда не встретить!
Учитель откашлялся и сказал:
– Цзинь-у чёрные оперением, глаза у них кроваво-красные, они убивают и съедают певчих птиц, если те попадутся им на глаза.
– А ещё они воры и крадут у нас чжилань[2], – добавил глава Цзинь с ноткой гнева в голосе.
– А третья лапа? – нерешительно спросил кто-то из учеников.
– Хе, – оживился глава Цзинь, – а третья лапа между ног растёт и…
– Глава Цзинь! – возмутился учитель. – Как можно говорить такое детям!
Глава Цзинь нисколько не смутился.
– Вот, я же прав был… – послышался шёпот кого-то из учеников.
– Встретить цзинь-у – значит встретить свою смерть, – повысил голос учитель, – запомните это хорошенько. Чему я вас учил?
– «Подумал о нём – схоронись, увидел его – не спастись», – нестройно зачитали ученики.
– Нельзя даже думать о цзинь-у, – продолжал сгущать краски учитель.
– Это как о белой обезьяне нельзя думать, – со знанием дела сказала веснушчатая ученица. – А кто-нибудь из вас видел здесь белую обезьяну? Как мысли могут кого-то призвать, если не говорить об этом вслух?
– Цзинь Цинь, не смущай цыплят! – рассердился учитель.
– Будет, будет, – миролюбиво сказал глава Цзинь и незаметно подмигнул дочери.
Учитель вздохнул и распустил класс.
– Так у Трёхногого на самом деле три ноги? – спросила Цзинь Цинь у отца, когда он за руку повёл её из школы домой. – Или он просто с костылём ходит?
– А-Цинь, – строго сказал глава Цзинь, – не говори больше об этом. Накличешь беду.
Цзинь Цинь умолкла.
Но разве можно перестать думать о белой обезьяне, если уж её упомянули?
2. Ритуальные деньги из золочёной бумаги
Серебряные ножнички в изящных белоснежных пальцах с хрустом взрезали сложенную вчетверо золочёную бумагу. Свет из окна наискось падал в комнату, рассыпался бликами по столу, заваленному уже готовыми узорными кружками и обрезками бумаги. Тёмные волосы женщины, сдерживаемые лишь одной яшмовой шпилькой, струились по плечам, сливаясь с чёрным облачением. У женщины был нездоровый вид, два лепестка губ казались кровавыми на совершенно белом лице.
Дверь в комнату неслышно приоткрылась, в щели появился жёлтый любопытный глаз. Пламя в масляной настольной лампе заколыхалось от сквозняка. Женщина обернулась к двери и позвала:
– А-Цинь?
Жёлтый любопытный глаз сейчас же скрылся за дверью, послышалась какая-то возня, и через прежнюю щель в комнату просочилась девочка с веснушчатым лицом. Любопытство из её глаз никуда не делось, но она явно подражала кому-то из старших, мелкими лотосовыми шажками семеня от двери к столу. Хватило её, правда, ненадолго, и она бросилась к раскрывшей объятья женщине с радостным возгласом:
– Матушка!
Женщина пригладила её волосы и сказала с укором:
– А-Цинь, почему ты такая растрёпанная? Негоже девушке выглядеть так неряшливо.
«Девушке» было десять лет отроду, и её мало заботила собственная внешность. Её жёлтые глаза феникса жадно исследовали комнату, в которой она не так часто бывала: входить к матери ей позволялось лишь в дни убывающей луны и то ненадолго. У госпожи Цзинь, как говорили, было слабое здоровье, тревожить её лишний раз запрещалось, она жила затворницей.
– Что ты делаешь, матушка? – спросила А-Цинь, двумя пальцами беря со стола золочёный узорный кружок и разглядывая его.
– Вырезаю ритуальные деньги, – ответила госпожа Цзинь, приглаживая дочери волосы. Упрямые пряди на макушке вихрились и не желали лежать ровно. Чтобы с ними справиться, пришлось туго стянуть их лентой.
– Ритуальные деньги? Как много… – А-Цинь запустила руки в бумагу, поворошила узорные кружки. – А для чего они?
– Когда я умру, – ответила госпожа Цзинь, – ты сожжёшь их для меня. Мне уже недолго осталось.
А-Цинь примолкла, размышляя о словах матери. Смерть была нечастым гостем на горе Певчих Птиц. В птичьей школе им об этом не рассказывали. Похороны А-Цинь видела лишь однажды, ей тогда было неполных шесть лет. Покойник, выставленный на солнце, рассыпался в золотую пыль, и его развеяло ветром. Брошенные в жертвенник ритуальные деньги чадили, от дыма слезились глаза. Вот, пожалуй, и всё, что она помнила.
– И что будет тогда? – спросила А-Цинь, шмыгнув носом.
– Тогда я стану свободной, – с загадочной улыбкой отозвалась госпожа Цзинь, набивая бумажными деньгами рукава дочери, и сменила тему: – Чему вас сегодня учили в птичьей школе?
– А! – сейчас же оживилась А-Цинь. – Мы разучивали «Поучение цыплятам», а потом учитель на меня рассердился.
– Почему?
– Потому что я спросила о Трёхногом.
– Вот как, – только и сказала госпожа Цзинь. Ни страха, ни осуждения поступка дочери в её голосе не было. Это девочку приободрило.
– Он на самом деле такой страшный? – прошептала А-Цинь.
– Это было так давно, никто не знает, и именно поэтому он так страшен, – сказала госпожа Цзинь. – Он настолько страшен, насколько позволяют твои мысли.
А-Цзинь задумалась, а потом объявила:
– Тогда он нисколько не страшный. Как можно бояться собственной выдумки?
Это была очень глубокая мысль для десятилетнего ребёнка.
– Не думаю, что тебе стоит говорить об этом кому-то ещё, – качнула головой госпожа Цзинь. – Тебя накажут.
А-Цинь с пренебрежительным видом надула и сдула щёки. Учитель наказывать её побаивался, всё-таки единственная дочь главы клана Певчих птиц. Смелости его хватало лишь на то, чтобы поставить её в угол до конца урока за непослушание, тогда как остальным цыплятам за то же самое прилетало деревянной линейкой по пальцам или по гузке.
– А ещё учитель сказал, что если думать о цзинь-у, то он явится и съест тебя, – добавила А-Цинь. – Но откуда цзинь-у знать, что о нём думают? Вот я всю дорогу думала – и не явился ведь. Цыплят просто пугают им, чтобы не шалили, так?
– Хм… – едва заметно улыбнулась госпожа Цзинь, размышляя, что на это ответить. – Ты знаешь, кого называют цзинь-у?
– Воров, которые крадут у нас чжилань? – сейчас же ответила А-Цинь.
– Кто тебе сказал? – удивилась госпожа Цзинь.
– Отец. Он сказал, что они бесчестные птицы и воры, – принялась пересказывать А-Цинь услышанное на уроке. – И что они цыплят живьём глотают.
– Не следует слепо верить всему, что говорят в птичьей школе, – строго сказала госпожа Цзинь. – Цзинь-у – хищные птицы, цзинь-я – певчие птицы, они живут на разных горах и никогда не слетаются. Цзинь-у ловят обычных птиц, а не цзинь-я. Все мы принадлежим к племени Юйминь.
Такого на уроках в птичьей школе точно не услышишь. А-Цинь широко раскрытыми глазами глядела на мать и старалась не пропустить ни слова.
– Матушка так много знает, – выдохнула А-Цинь восхищённо. – Расскажи ещё!
– Если ты пообещаешь, что никому об этом не скажешь, – поставила условие госпожа Цзинь.
– Даже отцу?
– Особенно отцу.
– Типун на язык получу, если сболтну, – пообещала А-Цинь, размышляя, что могла означать эта оговорка «особенно отцу».
3. Народ Юйминь
Госпожа Цзинь усадила дочь рядом с собой и начала:
– Все птицы, какие только есть на свете, происходят от общих предков – Цзинь-У и Цзинь-Я. Когда птицы-божества поссорились, их изгнали в мир смертных. Все цзинь-у, хищные птицы, – потомки золотого ворона Цзинь-У. Все цзинь-я, певчие птицы, – потомки золотой вороны Цзинь-Я.
– Ворона – и певчие птицы? – с сомнением спросила А-Цинь. Она слышала, как каркают вороны. Пением это можно было назвать с большой натяжкой.
– Так говорят. Вражда певчих и хищных птиц – это наследие вражды предков. Цзинь-У после ссоры вычернил себе перья, чтобы не походить на Цзинь-Я, а у него было золотое оперение, недаром его называли солнечным вороном. Цзинь-Я тоже вычернила себе перья, но так неумело, что краска сошла местами, поэтому у ворон, как ты знаешь, серые перья.
– А из-за чего произошла ссора? – подумав, спросила А-Цинь.
– Цзинь-Я завидовала золотому оперению Цзинь-У.
– Так ведь у них обоих было золотое оперение? – не поняла А-Цинь.
– Цзинь-Я казалось, что у Цзинь-У перья красивее.
– Глупость какая…
Госпожа Цзинь кивнула:
– Зависть толкает птиц на страшные вещи. Чувство зависти птицы унаследовали от Цзинь-Я.
Она погладила дочь по голове и добавила:
– Всё это было так давно, но народ Юйминь до сих пор враждует.
А-Цинь молчала некоторое время, обдумывая услышанное, потом спросила:
– Но если Цзинь-Я и Цзинь-У враждовали, зачем было селиться на соседних горах?
– Кто знает, – покачала головой госпожа Цзинь. – Это всего лишь легенды. Но иногда они воплощаются в жизнь.
– Как это?
– В птицах пробуждается древняя кровь.
Госпожа Цзинь повела плечами, выпуская крылья. Она никогда не делала этого в присутствии дочери, потому А-Цинь уставилась на них широко раскрытыми глазами. У госпожи Цзинь были большие чёрные крылья. Чёрные как уголь.
– Но… – неуверенно начала А-Цинь. Она знала, что её мать из рода жаворонков. Но эти крылья нисколько не походили на жаворонковые.
– Я родилась чёрной вороной, – сказала госпожа Цзинь.
– Но ведь чёрные вороны… хищные птицы? – пролепетала А-Цинь. – Как могла хищная птица родиться у пары певчих?
– Древняя кровь пробудилась. Никто не знает, почему так происходит.
А-Цинь, оправившись от первого потрясения, заметила, что крылья матери лежат как-то неестественно.
– Матушка, – спросила она, – что с твоими крыльями? Ты как будто не можешь их расправить.
Госпожа Цзинь бледно улыбнулась:
– Твой отец сломал мне крылья, чтобы я не смогла улететь.
– Что?!
– Видишь ли, – продолжала госпожа Цзинь, – в этом мире женщины ничего не решают. Меня отдали твоему отцу, но я не хотела становиться его женой, потому пыталась сбежать. Я любила другого, но кто позволил бы мне выбирать? Клан фазанов правит горой Певчих Птиц, их власть абсолютна. Если глава клана захотел какую-то женщину, кто осмелится ему возразить?
Для А-Цинь это оказалось слишком большим потрясением. Она расплакалась.
– Ну что ты, что ты? – ласково утешала её мать.
– Но ведь это несправедливо, – выговорила А-Цинь, глотая слёзы. – Ты несчастна, матушка?
– Хм… У меня есть ты, как я могу быть несчастна? – Госпожа Цзинь вытерла ей слёзы. – Когда я уйду, сожги для меня ритуальные деньги. Говорят, их дым может призвать душу умершего обратно в мир живых. Тогда я незримо останусь с тобой…
– Но почему… почему отец выбрал именно тебя? Разве не было других птиц? Тех, у кого было свободное сердце? – размазывая слёзы по лицу, спрашивала А-Цинь. – Зачем было делать тебя несчастной?
– Потому что я родилась чёрной вороной.
– Я не понимаю, матушка…
– Легенды гласят, что от союза цзинь-у и цзинь-я родится птица с золотым оперением, птица с древней кровью. Тогда бы клан фазанов только упрочил свою власть.
А-Цинь непонимающе покачала головой, и тогда госпожа Цзинь сказала:
– У тебя веснушки. Их называют поцелуем Солнца. А значит, ты могла родиться золотой птицей. На церемонии Отверзания крыл… Впрочем, об этом тебе ещё рано знать, ты ещё цыплёнок.
Слишком много для одного маленького цыплёнка.
4. Странная смерть
– Госпожа Цзинь умерла!
Лекарь пребывал в растерянности и даже не пытался этого скрыть. Судя по состоянию тела, случилось это ещё накануне вечером, в двенадцатую стражу[3], но тело её не распалось в золотистую пыль при первых лучах солнца, а лежало нетронутым на постели. Женщина казалась спящей, несмотря на мертвенную бледность и налившиеся кровью губы – она и при жизни так выглядела. Лекарь несколько раз проверил пульс, поднёс к губам зеркальце – вне всяких сомнений, покойница, а не спящая.
– Но все певчие птицы умирают на рассвете, – растерянно сказал старейшина Цунь, которого призвали в комнату покойницы прежде остальных, поскольку смерть была странная и необъяснимая, как ни крути. – К тому же окно открыто, тело давно должно было стать пылью. Её отравили?
– Нет признаков отравления, – покачал головой лекарь, – и я не слышал, чтобы какое-нибудь снадобье способно было… на такое.
– Этого просто не может быть! – беспомощно воскликнул старейшина Цунь.
Но это было. Труп лежал на кровати, освещённый солнцем, и, казалось, улыбался мёртвыми губами, будто радовался, что подбросил напоследок неразрешимую загадку. В пыль он обращаться, как и полагалось всем порядочным покойникам, не спешил.
– Что происходит? – спросил глава Цзинь, входя. – Госпоже Цзинь опять нездоровится?
Лекарь и старейшина переглянулись, и лекарь неохотно ответил:
– Госпожа Цзинь умерла.
– Это какая-то шутка? – грозно сверкнул глазами глава Цзинь. – Разве она не спит?
– Глава Цзинь, – сказал старейшина Цунь, понизив голос, – вне всяких сомнений, она мертва, но мы не знаем, почему её тело… всё ещё здесь.
– Я не могу этого объяснить, – тем же тоном прибавил лекарь, – но она мертва.
Глава Цзинь отмёл их в сторону, довольно грубо схватил покойницу за руку, чтобы проверить пульс, но пальцы ощутили холод, и он отдёрнул руку. Лицо его стало ошеломлённым на мгновение, но тут же побагровело гневом.
– Она и после смерти будет доставлять мне проблемы?! – прорычал он.
Лекарь и старейшина притворились, что их здесь нет.
Отношения у четы Цзинь не сложились с самого начала или даже раньше, все на горе Певчих Птиц это знали: невеста попыталась сбежать ещё до свадьбы, но глава Цзинь схватил её и сломал крылья, чтобы она не смогла улететь, а затем велел запереть её и ходил к ней, пока она не забеременела. Когда она родила ему дочь – наследницу! – глава Цзинь отнял у неё ребёнка и отдал кормилице, а про жену забыл и никогда более не входил к ней, и она жила птицей в клетке. А вот теперь умерла.
– Быть может, в том виновата древняя кровь, – осторожно сказал старейшина Цунь. – Мы не знаем, как умирали древние птицы.
– Это она назло мне сделала!
Лекарь и старейшина вновь переглянулись и сочувственно покивали друг другу. Переубедить главу Цзинь они бы не смогли, потому не стали даже пытаться.
– Матушка? – раздался в дверях дрожащий голос.
– Кто её впустил? – всполошился лекарь, но А-Цинь уже вбежала в покои матери и ринулась к кровати.
А-Цинь как-то сразу поняла, что мать мертва. Прежде чем они опомнились, она вытащила из рукава припрятанные ритуальные деньги и бросила их в жаровню. Золочёная бумага вспыхнула и превратилась в пепел за два вздоха.
– Что ты делаешь! – в гневе схватил дочь за руку глава Цзинь.
– Сжигаю ритуальные деньги, как просила матушка… Мне больно, отец! – захныкала А-Цинь.
– Это не ритуальные деньги! – Глава Цзинь обшарил её одежду и забрал то, что девочка ещё не успела сжечь. – Из золочёной бумаги вырезают лишь магические талисманы. Где ты их взяла?
– Матушка… матушка их вырезала и отдала мне… – продолжала хлюпать носом А-Цинь. – Сказала их сжечь, когда она умрёт.
– Эта женщина!!! – прорычал глава Цзинь.
Лекарь и старейшина вдруг охнули. Глава Цзинь обернулся к ним и вытаращил вместе с ними глаза на покойницу. Труп овеяло дымком, и он рассыпался пылью, как и полагалось у порядочных покойников. Вот только пыль была серой, как пепел, а не золотистой, и не осталась лежать на кровати смирной кучкой, дожидаясь, пока её соберут в погребальную урну и развеют на солнце, а взвилась в воздух, сложившись на мгновение в неясный женский силуэт и тотчас же рассеявшись в ничто.
– Матушка! – А-Цинь всплеснула руками, пытаясь ухватить ускользающий призрак, но в её руках осталось лишь два маленьких пёрышка-пушинки. Девочка незаметно их припрятала, пока не отобрали.
Но взрослым было не до неё сейчас.
– Так что нам объявить птицам? – спросил старейшина Цунь, когда молчание затянулось. – И как быть с похоронами?
– Объяви, что госпожа Цзинь скончалась, и похороны уже были проведены втайне, – отрывисто сказал глава Цзинь. – Она жила и умерла затворницей, как того и пожелала.
– Слушаюсь, – кисло сказал старейшина Цунь.
– Но… – начал было лекарь, у которого осталось ещё много вопросов.
– Это смерть древней крови, – отрезал глава Цзинь. – Так и должно быть. Разве не так написано в текстах наследия Цзинь-Я, старейшина Цунь?
В древних текстах ничего подобного написано не было, и старейшина Цунь прекрасно об этом знал, но кто бы осмелился возразить главе Цзиню? Поэтому старик покорно подтвердил:
– Да, глава Цзинь, именно так и написано. Я запамятовал.
Глава Цзинь усмехнулся неприятной усмешкой и повернулся к дочери:
– А ты… Забудь обо всём, что видела и слышала, и не смей никому рассказывать!
– О чём рассказывать? – невинно осведомилась А-Цинь после некоторого молчания.
– Как… о том, что здесь произошло.
– А что здесь произошло? – тем же тоном продолжала А-Цинь. – Я уже забыла.
Глава Цзинь поглядел на неё вприщур, но девочка выдержала взгляд, и он так и не понял, говорила она правду или только притворялась. Впрочем, всем было известно, что у цыплят память короткая – они забывали буквально всё и сразу, потому занятия в птичьей школе каждый день повторялись одни и те же.
– И у тебя ведь больше не осталось талисманов? – уточнил глава Цзинь.
– Каких талисманов? – удивлённо переспросила А-Цинь.
– Ладно, ступай, – велел глава Цзинь с облегчением, – тебе пора в птичью школу.
А-Цинь кивнула и ушла.
Оставшиеся талисманы, всего-то несколько штук, она сожжёт втайне, когда придёт время ложиться спать – будет поджигать каждый над масляной лампой, дуть на обожжённые пальцы и неслышно плакать об утрате.
5. Свадьба во время траура
Старейшина Цунь едва сдерживал гнев. Шепотки и пересуды полагалось пресекать, но он первым бы присоединился к шептунам и шептуньям, не будь старейшиной горы Певчих Птиц.
Согласно традициям певчих птиц, траур полагалось соблюдать шесть лет, но не прошло и трёх лет со дня смерти госпожи Цзинь, а глава Цзинь объявил о своей свадьбе, да и траур он толком не соблюдал.
– Презрел традиции… – шептались птицы, но возразить главе Цзиню никто не осмелился.
Невесту он себе выбрал из клана диких кур, некую барышню Цзи. Поговаривали, что глава Цзинь захаживал к ней ещё до смерти госпожи Цзинь.
Птицы Цзи были самым многочисленным кланом, но остальные относились к ним с пренебрежением: неблагородные птицы! Впрочем, предприимчивая семья Цзи занималась торговлей и нажила немалые богатства. Как злословили шептуны и шептуньи, торговали они всем, чем только можно, в том числе и собственными цыплятами. Если захотелось купить себе раба или наложницу, то обращаться следовало именно в клан Цзи.
Сам старейшина Цунь принадлежал к клану цапель, древнейшему роду на горе Певчих Птиц, и ему казалось зазорным кланяться какой-то блудливой курице, когда она получит официальный статус. Курица высоко взлетела, да всё равно курицей осталась! Клан Цзинь правил горой Певчих Птиц и вёл свой род от легендарной Цзинь-Я. Как можно было взять в благородную семью всего лишь курицу?!
Старейшина Цунь повздыхал-повздыхал, но пришлось покориться и объявить о скорой свадьбе. Ему же поручили сообщить об этом А-Цинь, которая строго соблюдала траур по матери, и привести её знакомиться с будущей мачехой.
– Барышня Цзинь, – позвал он, – глава Цзинь велел вам прийти познакомиться с вашей новой матерью.
А-Цинь возмущённо сверкнула на него глазами, старейшина Цунь ответил ей сочувственным взглядом. Наследнице Цзинь скоро должно было исполниться тринадцать, но веснушек на её лице, казалось, только прибавилось. Это считалось некрасивым, но А-Цинь пока мало заботилась о собственной внешности.
– Траур ещё не закончился! Как мог отец объявить о свадьбе?
Старейшина Цунь вздохнул:
– Слово главы Цзиня – закон на горе Певчих Птиц. Барышня Цзинь, вы должны снять креп и пойти знакомиться с вашей новой матерью.
А-Цинь снимать траур отказалась наотрез и предстала перед отцом и барышней Цзи в белой одежде и креповой головной повязке. Глава Цзинь побагровел от гнева, он не привык, чтобы его приказы игнорировали.
