Конец бесконечности

– Ты к делу давай. Не просто же так ты меня разбудить велел.

– Да. Кирилл Эдуардович уже в пути, будет у вас минут через тридцать-сорок. Возможно, он чем и поможет, – Владимир не говорил всей правды сразу. Бережет старика Щебетов, черт его возьми.

– Ты не юли. Не из-за приезда Кирилла ж ты звонил. Говори, что стряслось.

Самвел Ашотович мог себе представить все, что угодно, но слова, сказанные Щебетовым произвели на него эффект выстрела в висок. Такое даже у опытного Шахбазяна не укладывалось в голове.

– Мы потеряли артефакт, – сказал заместитель.

– То есть? – спросил Самвел Ашотович, и внутри у него все оборвалось. «Как!?»

– На конвой совершено нападение. Артефакт похищен, – Щебетов чеканил слова. Было ясно, что он и сам не может понять, как такое вообще могло произойти.

– Вашу мать, – взвыл Шахбазян, хлопнув себя по лбу ладонью. – Нападение на гэбэшный конвой. Причем успешное нападение. Да, что такое твориться в этой стране?!

– Я думаю, это происходит в мире, а не в отдельно взятой стране, – сказал Владимир, но Шахбазян его уже не слышал.

– Где? – коротко спросил полковник.

– В Ростовской области. Под Сальском.

6. Отъезд

Будильник предательски заверещал в семь. Звук шел откуда-то сзади. Титов вскочил, рванулся на звук и, с грохотом опрокинув стул, свалился на пол. В правой руке был зажат затупившийся карандаш. Будильник телефона надрывался в заднем кармане джинсов. Не вытаскивая трубку, Титов надавил на клавиши, и мерзкий, пронзающий душу звук затих.

Голова болела нещадно, очень хотелось спать. Во сколько же он вчера заснул? Вернее, это было уже сегодня. Что он рисовал? В памяти медленно всплывали какие-то непонятные знаки. Сейчас, темным зимним утром они уже совсем ничего не значили.

Художник подошел к столу и посмотрел на исчерченный карандашом лист. Сквозь нагромождение серых серебрящихся линий жирными продавленными загогулинами отчетливо просматривались два ряда витиеватых знаков. Буквы. Иероглифы. Руны. Да, именно так и должны выглядеть руны. Два ряда выписанных в мельчайших деталях, наполненных таинственным смыслом рун. Два слова. Или два предложения? Дмитрий не знал. Пока не знал. Он не понимал, почему был в этом уверен, но сомнений, что смысл надписи станет ему известен, не было.

Титов вышел в коридор. В спальне вяло возилась Ольга. Надо умыться и будить девчонок. Но как же хотелось спать! Он зевнул так, что в суставе за ухом что-то неприятно треснуло. Нет, так жить невозможно. Нужно отвезти девчонок и завалиться спать. А потом – работать. Необходимо сегодня перенести рисунок рун на серебристый ромб. Именно там их место.

Ах да, ромб! События вчерашнего дня быстро восстанавливались памяти. Да, эту работу нужно продолжить, пока впечатление не угасло. Такого вдохновения, такой импрессии, причем на совершенно пустом месте у него еще не было. Если удастся перенести все свои ощущения на холст, то работа должна получиться просто необыкновенная. Шедевральная должна быть работа. И черт с ними, с критиками. Пусть пишут, что хотят. Главное, он сам будет знать ценность этой картины.

После короткого завтрака, Дмитрий развез всех по точкам. Домой возвращался в какой-то полудреме. Глаза слипались. Вид дороги, размазанный грязными дворниками по лобовому стеклу, норовил улизнуть в другую реальность. К счастью, вчерашний лед растаял с появлением над горизонтом солнца, и теперь, как обычно, улицы Москвы покрывала липкая серо-коричневая грязь.

Добравшись домой, Титов не стал ставить машину в гараж, а сразу поднялся к себе. Спать, спать и еще раз спать. Как завещал великий… э-ээ, кто такое мог завещать? Но это совсем не важно.

Входная дверь захлопнулась, клацнув язычком английского замка. Куртка полетела в кучу непонятного барахла, ожидающего не то стирки, не то отправки на свалку. Прочь ботинки, грязные следы в прихожей вытрем потом. Вон он, диван, в пределах прямой видимости.

На полдороги до заветного ложа, Дмитрий спохватился, что не снял квартиру с сигнализации. Вернулся, нажал секретную кнопочку в прихожей, позвонил в охрану. Все, теперь спать.

Лежа на диване в щель, оставшуюся у незакрытой до конца двери в мастерскую (и сколько раз я тебя просила дверь эту закрывать, воняет же красками твоими?), был отлично виден ромб. Серебристый. Выполненный маслом не холсте. С размытыми следами рун по центру. Ромб нагло торчал в проеме и не собирался никуда уходить. Он издевался над художником.

Тяжело вздохнув, Дмитрий поднялся и пошел в мастерскую. Взял со стола листик со вчерашними карандашными каракулями. Внимательно рассмотрел. Его взор проникал все глубже и глубже в замысловатый, исчерченный лишними линиями рисунок. Жирные серые линии как будто становились объемными, поднимались над бумагой, за ними что-то происходило, там, в глубине листа бурлила своя, неведомая жизнь. Там был скрыт смысл надписи, там был целый мир, выраженный в двух строчках неизвестных Титову знаков.

Сознание Дмитрия словно обрело самостоятельность, оно парило между серебристыми загогулинами, мгновенно перемещалось к далеким звездам, несшим в своих системах планеты, окруженные мириадами спутников, возвращалось назад, погружалось в океаны и зарываясь глубоко под земную кору. Здесь и там он узнавал что-то новое, потоки информации неслись к нему со всех уголков вселенной. Он захлебывался в этом потоке и наслаждался им. Он парил в нем и нырял в глубины знаний. Здесь было замечательно. Но только очень одиноко и ужасно холодно. Холод пробирал до костей, он сковывал все тело, и даже измазанный краской свитер не помогал.

Титов проснулся, обнаружив себя лежащим на холодном полу мастерской, свернувшимся калачиком. Грязными от красок руками он пытался плотнее закутаться в свитер. Ужасно затекла спина и всю левую половину тела, на которой он лежал, пронизывали стремительно перебегающие от коленей к плечам «мурашки». Прямо перед его лицом лежал листок с карандашной надписью.

Кряхтя, он поднялся на ноги. Конечности слушались плохо, колени подгибались. Взгляд художника упал на холст, закрепленный в мольберте – поперек серебристого ромба, укрепленного в каких-то неведомых Титову козлах, красовалась объемная выпуклая надпись, составленная из тех самых рун, которые он ночью нарисовал на листке. Когда он успел это сделать? Ведь он же даже не притронулся к краскам. Но испачканные в черных и белых мазках руки говорили об обратном. Рядом на полу валялась грязная палитра, измазанная всеми оттенками серого. Черт возьми, он уже пишет в беспамятстве! И вроде бы не пил ничего. На всякий случай Дмитрий огляделся по сторонам, но следов распития спиртного не обнаружилось.

Нет, с работой на сегодня надо заканчивать. И вообще, надо чаю выпить. А то совсем продрог, лежа на полу. На диване – не устраивало.

Титов включил на кухне телевизор, в новостях рассказывали об очередном скачке цен (надо же, прям, никто не ожидал), но правительство, не покладая рук, продолжало бороться за благосостояние граждан. Надоели уже, переливают из пустого в порожнее.

Чайник щелкнул выключателем, оповещая, что до готовности чая осталась пара минут. А не поесть ли, подумал Титов? В животе призывно заурчало и, залив кипятком щепотку какой-то очередной изысканной дряни из Китая за страшные деньги, которой увлекалась Ольга (ох, и задаст же она ему, простолюдину, в чае не смыслящему, если узнает, что потреблял напиток богов), полез в холодильник в поисках съестного. Съестное в виде вчерашнего жареного мяса не замедлило найтись в сковороде, и было отправлено греться в микроволновку.

По телевизору диктор будничным тоном рассказывал об успешно завершенной спасательной экспедиции на орбиту. Титов прислушался. Спасали, как выяснилось, МКС, которая из-за полученного повреждения была готова свалиться на голову ничего не подозревающим землянам. Показали космонавтов. Их из обуглившегося огрызка космического корабля заботливо выковыривали какие-то военные. Морды у всех были серьезные.

Да, прошли те времена, когда космонавтов встречали улыбками во все тридцать два зуба. Теперь летают туда-сюда, словно мухи над сортиром. Приелось. Все приедается. Жизнь становится скучной и однообразной. Или это только ему так кажется? Да нет, похоже, человечество медленно, но верно утрачивало способность удивляться. Еще что-то придумали? Ну ладно, давайте, потребим. И никаких тебе «ух ты!». Максимум – «угу, прикольно». И с постным лицом.

Дмитрий воодушевленно жевал мясо, запивая большими глотками «дивного напитка», когда его вдруг пронзила мысль – чего-то не хватает. Мысль была настолько острой, что он даже не сразу сообразил, о чем вообще речь. Но спустя мгновение, он уже знал, где выявилась недостача. Не хватало чего-то в рунической надписи на его картине. Не доставало какого-то знака. Наверное, именно поэтому смысл текста так и оставался для Дмитрия загадкой.

Быстро допив чай, он бросился в мастерскую. Внимательным взглядом он изучал поверхность нарисованного ромба справа налево и обратно. Но мыслей о том, что надо добавить не появлялось. Очень хотелось провести рукой по знакам, ощутить их объем, но он понимал, так только размажет сырую краску.

Там должно быть что-то южное. Что-то с той стороны. Титов тупо смотрел на стену перед собой. Там был юг. Вне всяких сомнений.

Боже, да что за глупость! Какой юг? Что он так загрузился с этой картиной? Ну, ромб и ромб. Черный квадрат Малевича был, теперь будет серебристый ромб Титова. Никакого смысла в своем творении он не видел, как ни пытался его там обнаружить. Просто навязчивая идея. Вдохновение. А не тронулись ли вы, батенька, умом? Говорят, с творческими натурами такое случается. Вон, Ван Гог ухо себе отрезал. А ромб – это так, ерунда. До уха-то еще жить, да жить.

И почему, собственно, юг? При чем здесь стороны света? Дмитрий повертел холст, присмотрелся к своему творению внимательней. Судя по тому, как падали тени, там, где не хватало знака, скорее, был запад. Или юго-запад. Но ни как не юг, это совершенно точно. Почему же тогда его мысли навязчиво продолжали возвращаться к теплой для северного полушария стороне света?

Нет, так дело не пойдет. Надо развеяться, свежим воздухом, что ли, подышать. Можно и на юге. Час-полтора на юге воздухом подышать и уже как раз будет пора забирать Вику из школы.

Дмитрий натянул куртку прямо на измазанный красками свитер. Куртка была мокрая и противная. Что бы надеть вместо нее? Пальто, вон, так призывно висит на вешалке. Обвислый и заляпанный свитер с пальто совсем не гармонировал – пришлось снять и его. Прохладно, конечно, но в машине исправно работает печка.

На улице опять шел дождь. Проливной. Как из ведра лил, даже противоположную сторону проспекта практически не было видно. И небо – серое-серое. Никаких намеков на солнечный диск, как будто солнца и не было, а вверху включили большую, во все небо, лампу дневного света. Не самую мощную.

Перевернув холст изображением вниз, Титов быстро подбежал к машине и открыл багажник своего универсала. Аккуратно укрепил в нем подрамник с сырым холстом. Ромбом к борту, чтобы не размазалось, если на повороте что-нибудь полетит вбок. Так, хорошо.

Дима сел в салон. С волос капала вода, руки, красные с едва гнущимися пальцами, занемели. Главное, картину не испортил.

Так, стоп! Какую картину?! Чего ради он притащил холст сюда, в машину? Он ведь собирался просто развеяться, прокатиться по Москве, подышать воздухом. Незаконченная картина на прогулке ему зачем? И ведь, когда нес ее сюда, когда крепил, такого вопроса в голове не возникало. Он вообще, не заметил, как взял холст из мастерской и сам не понимал, что послужило причиной этого действия.

Ох, что-то не то твориться с головой. Так не долго и без уха остаться. Ну, притащил, так притащил. Не возвращаться же теперь с картиной назад. Закрепил хорошо, не испортится. Потом вернем на место. Все-таки, надо отвлечься, покататься по городу. Может даже прогуляться под ледяным дождем.

При мысли о холодной воде Дмитрия передернуло – пока грузил картину, он промок почти насквозь. Кашемир пальто промок насквозь, в рукава затекла ледяная вода. Запустив двигатель, Титов включил подогрев сидений и поставил климат-контроль на тридцать градусов. По салону стало разливаться приятное тепло.

Он долго ехал по перегруженным автотранспортом улицам мегаполиса, поворачивал, стоял в пробках, обгонял и тормозил. Он не задумывался, куда едет. Ему было необходимо просто двигаться. Доведенными годами езды за рулем до автоматизма движениями он вел машину, не обращая внимания на то, куда едет.

Пришел в себя он только за городом. Вперед к горизонту уходила широкая полоса асфальта, справа и слева высились вековые сосны, среди которых копошились тракторы, экскаваторы и прочая техника, облагораживавшая и приводящая к привычному для жителя Москвы виду портящий всякое представление о прекрасном почти дикий лес. Здесь все надо залить бетоном и повтыкать магазинов и торговых центров. Тогда ландшафт будет выглядеть как положено.

Проехав еще километров пять, по знакам, в обилии развешанным над дорогой и на обочинах, Дмитрий понял, что движется по Каширскому шоссе в южном направлении. Все-таки, на юг его тянуло неуклонно. Это было какое-то сумасшествие, но, похоже, бороться с этим невозможно.

Черт возьми, нужно возвращаться назад! Забрать Вику, поехать за Алькой и захватить Ольгу с работы. Потом – домой, поужинать с семьей. Может быть, посмотреть телевизор всем вместе – что там сейчас показывают? Да, именно этого он и хотел. Но руки не хотели крутить руль, вписывая машину в разворот, а ноги отказывались давить на тормоз. Темно-зеленый Ауди, разбрасывая в стороны столбы брызг словно быстроходный катер, уверенно несся на юг.

Он смог остановиться только через полчаса, когда на приборной панели загорелся желтый огонек, оповещая, что скоро должен закончиться бензин. Свернул на первую попавшуюся на пути заправку и сказал заправщику залить полный бак. Титов понимал, что назад не поедет. Но сейчас, пока бензоколонка с тихим гулом наполняла ненасытные недра автомобиля дорожающим не по дням, а по часам топливом, он мог позвонить Ольге.

Жена ответила после восьмого гудка. Женщины всегда держат телефон где-нибудь за горизонтом, странно, что они вообще когда-нибудь слышат, что им звонят.

– Да, – сказала Ольга.

– Оля, – начал Титов. Он не знал, как объяснить жене, что с ним происходит. Собственно, он вообще не знал, что происходит, и в данный момент не имел ни малейшего желания это выяснять, – забери, пожалуйста, девчонок. У меня не получится.

– Что случилось? – в голосе жены звучала тревога.

– Ничего не случилось. Просто мне нужно уехать. Ненадолго.

Дмитрий понимал, что его объяснение звучит совершенно по-идиотски, но ничего другого придумать не смог.

– А завтра ты поехать не мог?

– Нет, тут срочно нужно, – Дима не знал, что еще сказать.

– Ты куда едешь?

– На юг. Там срочно, по работе…

Что могло быть срочного по его работе на юге, Дмитрий сам предположить не мог, но решение подсказала Ольга:

– Заказчики объявились? Опять бандиты какие-нибудь?

– Ну, почему, бандиты? – искренне обиделся за не существующих заказчиков Титов. – Вернусь – все расскажу.

– Хорошо, – ответила Ольга. – Звони периодически.

– Обязательно.

В стекло машины торцом пластиковой карты стучал заправщик. Дмитрий забрал свою кредитку и снова вырулил на шоссе.

7. Разбор полета

Шахбазян нервно тер уже ставшее красным лицо. Его короткие, изрядно поредевшие седые волосы были всклокочены и торчали во все стороны. Побриться он так и не успел.

Щебетов тихо рассказывал о нападении на конвой, будничным тоном, как будто ничего из ряда вон выходящего и не произошло. Пересказывал показания свидетелей. Точнее – свидетеля: из сопровождавших конвой военных в живых остался только один солдат, который в тяжелом состоянии находился в реанимации с огнестрельным ранением. Но он был в сознании и смог рассказать, что произошло.

– Сколько их было? – спросил Шахбазян.

– Трудно сказать, – ответил Щебетов, – солдат не видел всех. Я думаю – человек пятнадцать-двадцать.

– Почему конвой не связался с базой? Почему не запросили помощь?

В голове полковника никак не мог разместиться факт нападения на гэбэшный конвой. Он не мог понять, отчего не сработало прикрытие, не подоспела группа поддержки.

– Артефакт экранирует любые сигналы. Связи не было, – напомнил ему Щебетов.

– Ах, да.

Самвел Ашотович снова поскреб ладонью по щетине, вздохнул. Было видно, что он изо всех сил пытается найти какое-нибудь решение, но ничего на ум не приходило. Где искать артефакт? Теперь он мог быть где угодно. И откуда эти мерзавцы узнали, что везет конвой? Или они не знали? Сотни вопросов и не одного ответа.

– Откуда была утечка? – спросил Шахбазян.

Щебетов едва заметно усмехнулся:

– Неизвестно, была ли она вообще. В общем, вся суета вокруг артефакта не могла остаться незамеченной. Возможно, решили просто проверить, что везет конвой.

Шахбазян покачал головой.

– Распустили народ. Ведь не американцы же орудовали у нас в степях! Свои же! Продажные шкуры! – закричал он.

Версий происшествия уже успели придумать довольно много. Но самая правдоподобная была одна – какая-то организованная банда, то ли террористов с Кавказа, то ли российская ОПГ выполнила чей-то заказ. Традиционно в первую очередь в мыслях у всех всплывали американцы, но на самом деле это мог быть кто угодно.

– Но ведь это достояние всего человечества! – Самвел Ашотович в сердцах стукнул кулаком по столу.

– Самвел Ашотович, – одернул его Щебетов, – не лукавьте. Мы тоже не для человечества старались, когда спешно три старта в космос организовывали. Если информация о существовании артефакта стала теперь общедоступной, то – каждый сам за себя. Все будут старательно делать вид, что ничего не знают и ничего не произошло, а подковерная возня пойдет полным ходом. Вы же знаете эту кухню, не мне вам рассказывать.

– Да, уж, – согласился Шахбазян. Он ткнул пальцем в клавиатуру стоящего перед ним ноутбука. На экране возник серебристый ромб, закрепленный в специальных распорках, и аскетичное убранство спускаемого аппарата транспортного корабля. Из динамиков доносились приглушенные крики и выстрелы. Звук был настолько тихим, что казалось, что-то не в порядке с динамиками компьютера. Звук попадал на микрофоны (и кто догадался их туда поставить?) только через вибрацию корпуса корабля. Потом несколько раз грохнуло громче, но все равно, на пределе слышимости. А еще через пару минут освещение стало ярче и звуки внезапно сделались такими, какими они должны были быть – кто-то открыл задраенный до того люк и спускаемый аппарат заполнился земной атмосферой.

В то же мгновение в пространство, охватываемое объективом камеры наблюдения, влезла здоровенная волосатая пятерня с огромным золотым перстнем и по-хозяйски похлопала по серебристой поверхности артефакта. Самвел Ашотович непроизвольно поморщился – инопланетный зонд (или чем являлся артефакт?) преодолел непредставимое по земным меркам расстояние, чтобы первым делом вступить в контакт с бандитской лапой.

Секунд через двадцать послышались голоса еще нескольких бандитов, звуки доносились издалека, поэтому разобрать на каком языке они говорили, было невозможно. Пока невозможно – техники уже работали с записью и скоро выжмут из нее все, что будет в их силах.

Потом изображение задрожало, артефакт, раскачиваемый несколькими парами рук, зашатался, и верхняя поверхность ромба с отчетливо слышимым щелком отскочила в сторону. Артефакт на секунду отпустили, видимо, опасаясь от него враждебных действий. Но, убедившись, что больше ничего не происходит, его снова поволокли. Ромб приподнялся в ложементе, а еще через пару секунд изображение исчезло.

– В этом месте они, по всей видимости, снесли бортом артефакта камеру наблюдения, – пояснил Щебетов.

– Отскочившую пластину тоже унесли? – спросил Шахбазян.

– Нет, крышку оставили, – ответил Владимир. – Ее уже доставили в лабораторию, ждут ваших указаний. На ней есть какая-то надпись. Но, как мне кажется, более интересен другой факт.

Шахбазян посмотрел на своего заместителя взглядом, исполненным немого вопроса.

– Посмотрите последние кадры, там, где отлетает крышка, – сказал Щебетов.

Самвел Ашотович вернул бегунок компьютерного видеопроигрывателя немного назад. Вот рука, вот артефакт задергался. Хлоп – отскочила крышка. Шахбазян нажал паузу.

– Ну? – спросил он у Щебетова.

– Сейчас по кадрам вперед мотайте. Там всего на мгновение это видно.

Полковник устало вздохнул.

– Давай ты сам по кадрам мотать будешь. Вы, молодежь, слишком много от меня, старика, хотите. Скажите спасибо, что вообще компьютером пользоваться научился.

Щебетов тихо усмехнулся и взял в руки мышь. Изображение на экране стало медленно, кадр за кадром продвигаться вперед. В нужный момент подполковник снова остановил картинку и указал пальцем на артефакт.

– Вот, – сказал он.

Самвел Ашотович сначала близоруко прищурился, наклонившись к самому экрану, потом вспомнил, что лет ему немало и вблизи видно еще хуже, чем издали. Хлопнул себя ладонью по нагрудному карману рубашки и, не отрывая взгляда от экрана, сказал Щебетову:

– Володя, дай, пожалуйста, очки. Наверное, в пиджаке остались.

Владимир принес очки, и Самвел Ашотович, одев их, снова всмотрелся в картинку. Поверхность артефакта под крышкой тоже не была гладкой. Точно по центру на серебристой поверхности было какие-то пятно. То ли потертость, то ли вмятина.

– Что это? Не пойму, – сказал он, обращаясь к своему заместителю.

– Пока неизвестно, но наши видеотехники обещали вытянуть из картинки самые мелкие детали. По-моему, это очень похоже на отпечаток ладони.

Шахбазян смотрел на Щебетова широко открытыми глазами. Тот в ответ кивнул, подтверждая мысли полковника:

– Да, человеческой ладони.

Самвел Ашотович поцокал языком и покачал головой из стороны в сторону:

– Становится все страньше, – задумчиво изрек он. – Что же ты такое, артефакт?

Удастся ли теперь узнать, что такое представляет из себя серебристый посланник из космоса, было не известно. Также оставалось неизвестным и его местонахождение. Теперь предстояла не большая научная работа, а развернутая поисковая операция. По всей стране. А если потребуется – то и по всему миру. Теперь, как сказал Владимир, каждый сам за себя. Теперь за артефакт каждый соседу пасть порвет и моргала повыкалывает, так сказать. Ведь, если этот кусок металла содержит в себе какую-то информацию о технологиях других разумных существ, сумевших покорить космос, то ценность его не имеет предела. Отныне в мире музыку будет заказывать тот, у кого артефакт.

– Границы перекрыли? – спросил Шахбазян.

– Нет, но дана команда предельно усилить контроль. Наше руководство всех на уши поставило, свои базы по бандитам трясут, всех проверяют. Но, сами понимаете, нет такого контроля, который нельзя обойти.

– Эх, распустили страну. В былые годы ни одна мышь через границу не проскользнула бы, – посетовал полковник.

– Времена не те. Перекрыть границы – значит официально признать, что в стране что-то происходит. А про артефакт якобы никто не знает. И мы усиленно делаем вид, что в это верим.

– Это понятно. Но как мы будем искать артефакт? Нельзя упускать такую возможность. Никак нельзя.

Самвел Ашотович думал, за что можно зацепиться, но никаких мыслей в голове не возникало. Это ж надо было так облажаться – спустить артефакт с орбиты в три дня, создавая хотя бы видимость полной секретности, и потерять его здесь, фактически у себя под носом!

– Пойдем. Посмотрим, что там с крышкой. Хоть что-то нам осталось, – Шахбазян встал и уверенными шагами направился к двери.

– Самвел Ашотович, – остановил его Щебетов, – вам нужно отдохнуть. Крышка никуда не денется.

Владимир волновался о здоровье немолодого шефа, но прекрасно понимал, что Шахбазяна не остановить, пока он своими глазами не посмотрит и своими руками не пощупает кусок инопланетного металла. Несмотря на седины, стареющее и потихоньку отказывающееся нормально работать сердце, внутри дряхлеющего тела был неугомонный мальчишка.

Уверенной походкой полковник двигался по длинному коридору, исчерченному яркими полосами света ламп дневного освещения. Свет, тень; свет, тень. Могло показаться, что коридор бесконечен, а отсутствие окон наводило на мысли о преисподней.

– Где, в первой или во второй? – не останавливаясь, спросил Шахбазян у своего заместителя.

– Во второй, – ответил идущий следом Щебетов. – У Шахова. Он уже не дождется, когда можно будет заняться «клиентом».

– Ну вот, видишь, – хмыкнул Самвел Ашотович, – люди волнуются, ждут. А ты говоришь – отдыхать.

Не стучась, он распахнул дверь с надписью «Лабораторный полигон №2» и, ни на мгновение не останавливаясь на пороге, вошел внутрь.