Конец бесконечности

Там, в большом, хорошо освещенном бестеневыми лампами помещении, все поверхности которого были облицованы белым, местами потрескавшимся от времени, кафелем, на стоящем в самом центре столе лежала серебристая пластина. Кусок металла в форме ромба с усеченными углами. Торцы пластины едва заметно загибались вниз – самая настоящая крышка.

Самвел Ашотович остановился, до конца не веря, что перед ним созданный инопланетным разумом артефакт. На вид обычная алюминиевая крышка. Потертая, с выщерблинами. Рука Шахбазяна легла на кафель, медленно скользя вниз по гладкой поверхности, периодически натыкаясь на трещины. Давно надо плитку поменять. Ремонт с пятидесятых не делали.

Да какая плитка! Перед ним артефакт. АР-ТЕ-ФАКТ! Прилетевший из глубин космоса, созданный неведомой цивилизацией. А он все о хозяйстве хлопочет.

Сзади полковника под локоть подхватил Щебетов.

– Все нормально, – сказал Шахбазян. – Это я от восхищения, а не по болезни по стенке сползаю.

– Еще бы, – не совсем понятно отозвался Владимир.

Самвел Ашотович медленно подошел к столу, аккуратно переставляя ноги, будто шагал по хрупкому стеклу, занес руку и замер, боясь нарушить гармонию инопланетного чуда своим плебейским прикосновением. Щебетов и Шахов, сидящий на стуле в стороне среди стены разнообразного оборудования лаборатории, затаили дыхание. Стало ясно, что никто из них еще не прикасался к артефакту.

Пауза затягивалась, в лаборатории повисла гробовая тишина. Потом Шахбазян вспомнил, как бесцеремонно хватали артефакт бандиты, и решительно опустил руку на таинственный металл. Металл, как металл. Холодный и твердый. Шершавый из-за царапин.

Никакой импульс не пронзил тело полковника, не произошло ничего. Как будто взял в руки крышку от алюминиевого тазика, а не послание братьев по разуму. Шахбазян на мгновение испытал глубокое разочарование. Но лишь на короткое мгновение – он понимал, что предстоит большая работа, что даже эта крышка может дать много новой информации. А если… Нет, когда они вернут артефакт, скорее всего, информации будет столько, что как бы в ней не захлебнуться.

Шахбазян гладил рукой холодную поверхность. В центре на ромбе были выдавлены два ряда курчавых значков, чем-то похожих на армянские буквы. Под ними красовался более крупный витиеватый символ.

– Ну, как? – шумно вздохнув, спросил Шахов.

– Хм, – усмехнулся Шахбазян, – нормально. Не женское тело, но трогать можно.

Щебетов захохотал.

– Вы в своем репертуаре, Самвел Ашотович, – сказал он. – Как вас терпит ваша жена?

– Терпит. Зудит, но терпит.

Полковник повертел головой, нашел свободный стол и, шагнув к нему, сел. Шахов запоздало кинулся подвигать стул. Шахбазян жестом остановил его. Он думал, составлял предварительный план исследования серебристой пластины.

– Первым делом, – сказал он, – тщательно скопируйте надпись. И сами знаки, и в объеме. Пусть криптологи займутся. Очевидно, это информационное сообщение. А может инструкция по пользованию артефактом.

– Уже сделано, – сказал Шахов, делая пометку в блокноте.

Шахбазян загнул указательный палец правой руки и приготовил, оттопырив, следующий.

– Обследовать металл по стандартной схеме, – продолжал он, – химический и радиоуглеродный анализ, рентген. Постоянно фиксировать радиосигналы в пределах лаборатории на всех частотах. Изучите характер рисунка, образованного царапинами – может быть, это не просто царапины, а аналоговая информационная запись. Хотя, вряд ли. Скорее это просто царапины – летела эта штука, надо думать, издалека. Но все равно проверьте.

– Обязательно, – кивнул головой Шахов, продолжая записывать в блокнот.

Шахбазян повернулся к Щебетову:

– А пластина как влияет на радиосигналы?

– Пока никакого влияния не выявлено – связь рядом с крышкой есть. Похоже, что какое-то поле генерирует только основная часть артефакта.

– Да, – согласился полковник, – скорее всего, это просто крышка. Футляр. Надо искать артефакт. Всеми силами.

На последней фразе он стукнул кулаком по стене. Треснувший кафель тихонько тренькнул осколками, едва держащимися друг за друга. Шахбазян резко развернулся и вышел из лаборатории.

– Выполняй, – бросил Щебетов Шахову и вышел следом за руководителем.

Шахбазян тяжелой поступью двигался по коридору. Ноздри его раздувались, он с шумом выдыхал воздух на каждом шаге. Глаза смотрели в одну точку, желваки играли. Он был крайне недоволен – службой, страной, военными и собой. Прежде всего, собой! Это он не учел, не подготовил, не предусмотрел! Всю жизнь он искал следы иных миров, послания далеких цивилизаций, и вот теперь, когда все это было рядом – только протяни руки и возьми – все пошло прахом. Он не учел человеческий фактор. Пресловутый человеческий фактор, который ронял самолеты с неба на землю, крушил небоскребы и воровал цистерны со спиртом, чтобы продать и деньги пропить.

– Самвел Ашотович, – позвал Щебетов, – не переживайте вы так. Отдохните, вы же себя угробите. Кто тогда будет…

Фразу он закончить не успел.

– Где Кирилл? – не оборачиваясь, спросил Шахбазян.

– Едет, – пожал плечами Щебетов. – Скоро должен быть.

– Как появится – пусть идет к крышке этой и не отходит, пока не найдет хоть что-нибудь.

– Разумеется, – согласился Щебетов.

– Не разумеется, а так точно! – рявкнул Самвел Ашотович и захлопнул перед носом своего зама дверь.

Не раздеваясь, полковник упал на скрипучий кожаный диван и практически сразу заснул. Усталость брала свое. Сон пришел глубокий, без сновидений. Шахбазяну показалось, что прошло не больше пяти минут, когда он проснулся и сел, нашаривая в темноте выключатель настольной лампы, стоящей на тумбочке рядом с диваном.

Чертова бессонница, подумал он. Даже выспаться не получается. Возраст брал свое. Как он ни старался не обращать внимания на годы, деться от них было некуда. Годы не забывали о нем, они неумолимо неслись вперед, и им не было дела ни до какого-то там Шахбазяна, ни до артефактов иных миров.

Наконец, выключатель нашелся и комнату залил приглушенный свет. Полковник посмотрел на часы. Если часы работали исправно, то проспал он четырнадцать часов. Что же произошло за это время, почему его до сих пор никто не разбудил? Мимолетная мыль, о том, что при исследовании крышки артефакта произошло что-то непредвиденное, приведшее к гибели исследователей, и что в живых на всей базе остался только он один, появилась, тяжелым холодом спустилась из живота к ступням ног и тут же исчезла. Ерунда всякая в голову лезет.

Критически осмотрев себя в зеркало (надо бы побриться), он вышел из кабинета и нашел Щебетова. Судя по выражению лица Владимира, тот уже давно ждал, когда появится шеф, чтобы рассказать ему о чем-то. Но артефакт не нашли, это было ясно без слов.

– Ну, не томи, – с ходу сказал Шахбазян.

– Закончили обработку видеофайла. Вот, – щебетов положил на стол отпечатанную на принтере фотографию. На ней был изображен фрагмент артефакта с взятым крупным планом пятном. Теперь можно было без труда разглядеть, что пятно действительно является отпечатком человеческой руки. Причем очень точным отпечатком – на восстановленном изображении относительно четко просматривались папиллярные линии, больше известные, как отпечатки пальцев.

– Автора нашли? – спросил полковник.

– В процессе. Это только принесли.

– Ищите! Как хотите и где хотите. Хоть на Марсе!

– Найдем – уверенно сказал Щебетов. С Шахбазяном сейчас было лучше не спорить. – Вот только непонятно, как этот отпечаток туда попал.

8. Движение на юг

Несмотря на то, что он проехал чуть больше трехсот километров, уже было заметно, что он находится южнее. А может, так только казалось. Но омерзительная морось, норовящая схватиться тонкой и безумно скользкой коркой льда, прекратилась, и на небе, у самого горизонта появилась полоска окрашенного багрянцем вечернего неба.

Несколько раз Титов попадал в пробки – ремонтировали мосты, расширяли трассу, зачем-то проводили сверку документов и досмотр. На досмотре усталый милиционер с красными глазами вяло поинтересовался, что он везет в багажнике. Дмитрий открыл заднюю дверь, но инспектор отвлеченно рассматривал придорожный лес, так ни разу и не заглянув внутрь машины и, удовлетворенно кивнув, сказал, что, мол, все в порядке, проезжайте.

С наступлением темноты машин на дороге стало заметно меньше, скорость движения упала. Совсем распогодилось, и на небе появились звезды. Здесь, в относительно чистом, не загаженном испарениями и выхлопами большого города воздухе, звезд было много и светились они, как будто бы, ярче. Собственно, Дмитрий вообще не помнил, когда в Москве видел звезды. Даже ясными летними ночами мегаполис источал такое количество искусственного освещения, что размытый смогом свет далеких звезд мерк в яркости городских реклам, вывесок и уличного освещения.

Художник залюбовался открывшейся картиной звездного неба. Воздух был настолько чистым, что на темном, без луны небе отчетливо просматривался рукав Млечного Пути. Зрелище было красивым, завораживало. Титов смотрел на небо и думал о том, что происходит за звездами, внутри их света, на изнанке пространства. Мысли текли неспешно, глаза любовались открывшимися красотами природы.

Из созерцания его вывел истеричный вой. Титов опустил взгляд вниз и увидел два огромных светящихся глаза, с бешеной скоростью несущихся прямо на него. Чисто рефлекторно он крутанул руль вправо, машину кинуло на обочину, колеса зацепили гравий и, лишившись привычной опоры, потянули автомобиль в сторону. Дмитрий лихорадочно вращал баранку то вправо, то влево. Свет фар то и дело выхватывал из тьмы неясные силуэты деревьев и машин, пролетающих рядом. На какой-то миг впереди разверзлась пасть кювета, казавшаяся в темноте бездонной, и Титов мысленно успел попрощаться с этим светом, но шипованая резина вместе с системами активной безопасности все-таки удержала машину на маленьком пятачке земли, не посыпанной гравием и, мотнув из стороны в сторону кормой, Ауди замер. Лучи фар буравили бездонное звездное небо.

Дмитрий зачем-то опустил стекло – внутрь салона ворвался свежий морозный воздух и матерная ругань водителя фуры, в которую только что чуть не врезался Титов. Сердце бешено колотилось у него в груди. Сзади скрипнула открывающаяся дверь грузовика. Послышался топот идущего по гравию человека. Мат не умолкал ни на секунду. Пожалуй, лучше убраться отсюда, пока водила фуры сгоряча не попортил чудом спасенное лицо, подумал Титов и, повернув ключ в замке зажигания, вдавил в пол педаль газа, рванулся вперед, снова вырулив на асфальт. Сзади вопли усилились, потом, приглушенные расстоянием, сделались неразборчивыми – Дмитрий понял, что возбужденного шофера обдало веером гравия, вылетевшего из под колес его Ауди.

Нужно внимательней вести машину, а то так недолго и разбиться здесь, размышляя о звездах. «Внутри света звезд, изнанка пространства» – откуда взялись эти понятия? Читал он их, что ли, где-то? Да, вроде бы, нет. Даже по телевизору такого не слышал. Ни по Дискавери, ни в БиБиСи – там много чего интересного рассказывали, но про изнанку пространства ничего не было. Тогда, откуда это все? Какие, к черту звезды, когда ночью по трассе едешь!

Титов напряженно всматривался в дорогу. Редкие встречные машины бросали в глаза слепящие снопы света. На мгновение все пространство перед лобовым стеклом застилал яркий свет фар, потом автомобиль проскакивал мимо, распространяя за собой изменяющий тональность звук – эффект Доплера никуда не денешь – и перед глазами оставалось два черных круга. Чернота медленно пульсировала, сжимаясь с каждым ударом, пока не исчезала совсем.

Яркая вспышка, гул пролетевшего мимо автомобиля, черные круги. Яркая вспышка, гул пролетевшего мимо автомобиля, черные круги. Минут через двадцать Дмитрий понял, что изо всех сил всматривается в пульсирующие черные окружности. Внутри них что-то появлялось. Сверкающая чернота (странно, но именно такой и была чернота) медленно изменялась. С каждым разом все сильней и сильней. Там, внутри, что-то проявлялось, но никак не могло выйти на поверхность. Как будто пульсирующий след, вызванный импульсами разряженных ярким светом фар рецепторов сетчатки, закрывал какое-то изображение. Там был рисунок. Знак. И он значил что-то очень важное.

До боли в глазах Титов всматривался в темноту ночной дороги, но никак не мог рассмотреть рисунок. Казалось, еще чуть-чуть, еще один штришок, и картина раскроется полностью. Но каждый раз не хватало буквально мгновения – рецепторы глаз восстанавливали свое состояние, и призрачный знак исчезал.

Вот опять появляются таинственные изгибы и завитки. Вот они, как на ладони. Но что-то мешает увидеть их все разом, что-то не дает запомнить картину. Что-то красное и яркое. Это что-то неприятно бьет по глазам, врывается внутрь головы и завывает там сиреной. Дмитрий не сразу понял, что произошло. Видимо, мозг не совсем отключился от восприятия окружающей реальности и успел отреагировать где-то на уровне подкорки. Потому что понять Титов ничего не успел.

Правая нога сама собой дернулась вперед, вдавливая в пол педаль тормозов. Покрышки взвизгнули, и включился АБС, толчками задергалась педаль под ногой. Еще мгновение Дмитрий ничего не понимал, потом как-то разом красное, мешавшее ему рассмотреть таинственный символ, превратилось в светоотражающий знак крутого поворота. Руки инстинктивно дернулись влево, туда, куда уходила дорога. Но, к счастью, он быстро понял, что на такой скорости машина в столь резкий поворот не войдет, и крутанул руль назад.

Дальше все произошло быстро и шумно. Машина с размаху треснулась бампером в ограждение. Несмотря на грохот, удар, видимо был не очень сильным – подушки безопасности не сработали. Только ремень больно впился в левое плечо.

Дмитрий вышел наружу. Попрыгал – руки-ноги, вроде бы, были целы. Голова тоже. В свете фар Титов осмотрел причиненные машине разрушения. Оказалось все не так уж плохо – немного помялся передний знак (Титов распрямил его руками), и на правом переднем крыле было видно несколько неглубоких царапин. В остальном автомобиль почти не пострадал.

Титов вернулся в салон и повернул ключ зажигания – двигатель послушно заурчал. Включил заднюю скорость и осторожно отъехал назад. Колеса вращались, вроде бы, ничего не мешало движению. Он медленно вырулил на дорогу и поехал, ведя машину на скорости не больше пятидесяти километров в час.

Нет, надо срочно останавливаться. А то так он и до утра не доживет. Вот до ближайшего мотеля дотянуть и обязательно останавливаться. Вон, как раз, впереди свет. Наверняка деревня какая-нибудь. Там должен быть мотель. Или что-то типа того.

Впереди, там, откуда из-за леса в черное ночное небо вонзались тысячи люкс света, действительно оказался комплекс отдыха для водителей. Стоянка комплекса в основном была занята фурами, а кафе, исправно источающее ароматный шашлычный дым, заполняли уже изрядно пьяные водители этих фур. Шоферюги курили, ели, выпивали и лапали девок, в обилии снующих как по кафе, так и по его окрестностям. Видимо, проституция была местным градообразующим (или деревнеобразующим) бизнесом.

Перекрикивая громыхающий из покосившихся, но, несомненно, очень мощных колонок шансон, Титов поинтересовался у бармена, можно ли здесь снять номер. Бармен сказал, что, конечно можно и позвал одну из пританцовывающих под нехитрый шансонный ритм официанток. Сказал ей что-то. Девушка махнула Титову рукой и направилась к выходу.

– Вы ужинать будете? – спросила она, когда они вышли на улицу.

– Да, можно будет принести еду в номер?

– Ну, вообще-то, мы в номера не носим, – уклончиво ответила девушка.

– А в виде исключения? – спросил Титов и засунул официантке в карман замусоленного фартука две сотенные бумажки – всю наличность, которую он нашел в кармане.

– Но только – в виде исключения, – согласилась девушка. – Вам что принести?

– На ваше усмотрение. Что-нибудь вкусное. И пива ноль пять. Нет, пожалуй, два.

– Девочек?

Дмитрий автоматически окинул критическим взглядом одну из «девочек», курящую недалеко под деревьями. Она заметно пошатывалась, глаза были затуманены.

– Нет, девочек не надо, – ответил Титов.

– А зря, – как-то странно, со знанием дела, заметила официантка, но настаивать не стала.

Номер выглядел претенциозно – переливающаяся всеми цветами радуги в ярких сполохах светомузыки с улицы органза на окнах, массивная кровать хоть и из сосны, но все же из натуральной, обои, ковровое покрытие, сантехника в санузле. В общем, евроремонт. Успевший уже немного загадиться, но все еще держащийся под напором шоферюг с девочками. Не самое плохое место для ночлега.

Дмитрий стянул с себя одежду и направился в душ. Сервис европейского уровня добрался и до санузла – на теплом электрическом полотенцесушителе висели три чистых, сверкающих белизной махровых полотенца, на раковине лежало одноразовое мыло, в душе на полочке пристроились два маленьких пузырька с гелем для душа и шампунем. Титов пустил воду и стал под тугие горячие струи. Интересно, откуда здесь горячая вода? И ведь на самом деле горячая, не еле теплая, как обычно из нагревателя, а обжигающая, с паром.

Постояв минут пять под кипятком и, покрывшись красными пятнами, он выдавил из пластикового флакончика весь гель и с удовольствием смыл с себя все тяготы сегодняшнего дня. Казалось, сегодня случилось столько всего, что вроде бы и не один день прошел уже. А что, собственно, случилось, вдруг подумалось ему. Сел в машину, и рванул зачем-то на юг. И ведь сам не понимает, чего ему на том юге надо. Куда и для чего он едет.

С головой творилось что-то неладное. Дима осмотрел номер. Вроде бы, номер, как номер. Ничего необычного. Черти не мерещатся. Тогда, скажите на милость, какого дьявола его принесло сюда. В этот заштатный придорожный мотель?! Чего ему дома-то не сиделось?! Чего там, в родной мастерской, картин не писалось?!

Кстати о картинах! Дмитрий вспомнил, что в багажнике его Ауди осталось незавершенное полотно. Он почувствовал непонятную тревогу. Картина лежала там, в темноте, одна. Ее могли похитить, с ней могли сделать там что угодно. Нет, надо срочно забрать ее сюда, в номер, и спрятать как следует. И из номера не выходить. Нет. Эту картину нельзя оставлять без присмотра.

Да что такого в этой картине?! Титов понимал, что это чистой воды сумасшествие, но ничего не мог с собой поделать. Он не мог позволить, чтобы картине хоть что-нибудь угрожало. Ему был нужен серебряный ромб, который он написал своими руками, ему необходимо разгадать надпись на нем. Но сначала ее нужно закончить. Там, в этой надписи, не хватает самого главного знака. Дмитрий уже почти понял, как он должен выглядеть, но что-то мешает, что-то не дает ему увидеть этот знак.

В дверь постучали, Титов ответил: «Да», но в дверь постучали еще раз. Тогда он понял, что замкнул свой номер. Он быстро натянул рубашку – штаны уже были на ногах – и открыл дверь. Это была давешняя официантка. В руках она держала большой поднос с гигантской овальной тарелкой с чем-то красивым и вкусно пахнущим и парой пива, а на лице широкая довольная улыбка. Вместо того, чтобы забрать поднос из рук девушки, Титов несколько секунд с профессиональным интересом художника всматривался в ее лицо – нет, все-таки улыбка была похотливой, а не довольной. Ну уж нет, хватит с него комнаты в мотеле непонятно где. Усталая смазливая официантка из непонятногдешнего мотеля сегодня – это уже слишком.

– Куда поставить? – не уменьшая масштаба улыбки, спросила девушка.

– А, – ожил Титов, – вон там, на столик.

Размашисто виляя бедрами, официантка прошла по комнате, торжественно водрузила поднос с едой на стол, не забыв при этом прогнуться в талии, так, что ее заднее место поднялось выше макушки, и плюхнулась в кресло рядом. Глаза девушки призывно буравили взглядом художника.

– Спасибо, – сказал Титов, не закрывая двери и всем видом давая понять, что ей пора уходить.

– Ой, на здоровье, – проворковала девушка и закинула ногу на ногу.

Нет, она, конечно симпатичная – темные, почти черные глаза, черные волосы, собранные в тугой узел на затылке, высокая пышная грудь, длинные ноги. Ну, разве что чуть-чуть лишнего веса. Но ей явно пора уходить.

– Спасибо, – еще раз повторил Титов и открыл дверь сильнее.

– Я завтра кредиткой расплачусь. Вы принимаете пластиковые карты? – добавил он.

Улыбка мгновенно сползла с лица девушки, она прикусила пухленькую сексуальную губку. Ноги расплелись из сложной фигуры и сомкнулись в коленях, руки уперлись в бока.

– Да, конечно, – сказала она, поднимаясь. Она подошла к двери и, окатив Дмитрия презрительным взглядом, добавила: – Любых видов.

Титов молча кивнул ей, не отходя от двери.

– Приятного аппетита, – сказала официантка и выпорхнула из номера.

Дмитрий закрыл за ней дверь и подошел к столу. На тарелке призывно сверкала масляными боками жареная картошечка. С лучком. Золотистым, наверняка – хрустящим. И шашлычок. В меру зажаренный, с дымком. И зелень здесь. И соус какой-то красный. Кетчуп, видимо. А пиво так и исходит пузырьками. Титов схватил вилку, быстрым движением наколол стопку картошин, засунул в рот. Потом четыре металлических зубца как в масло впились в шашлык, поднеся его к вожделеющим зубам, которые не замедлили отхватить от него хороший кусище. И пивко – холодненькое, бодрящее, большими жадными глотками. Половины ноль пять как не бывало. Класс!

Внезапно перед взором всплыл серебристый ромб. Он требовал быть перемещенным в номер.

В себя Титов пришел уже на улице. В расстегнутой рубашке и тряпочных тапках на босу ногу поздним зимним вечером было холодно. Очень бодряще. Двумя большими прыжками, безвозвратно извозив в грязи белые одноразовые тапки из номера, Дмитрий добрался до машины. Открыл багажник, порылся в каких-то тряпках. Ага, вот она, на месте. Никуда не делась.

Он выдернул картину из держателя и придирчиво осмотрел – еще влажный слой масляных красок не пострадал. Титов взял холст за подрамник, повернув изображением от себя, чтобы не размазать, и пошел обратно в номер, аккуратно выбирая дорогу.

Уже перешагнув через порог, он услышал возглас, донесшийся с улицы.

– Красота какая! – восторженно сказал женский голос.

Чуть поодаль, с краю дорожки, ведущей к номерам, у бордюра стояла худенькая девушка и сонным, но, вместе с тем, восхищенным взглядом смотрела на картину. Точнее, на ту ее часть, которая еще не успела скрыться внутри титовского номера.

– Вам действительно нравится? – спросил Дмитрий, остановившись.

– Да. Я не знаю, что это, но это очень красиво, – ответила девушка.

9. След

Дверь кабинета резко распахнулась, громко стукнув ручкой о стену, и в проеме показался силуэт высокого, хорошо сложенного человека с тростью в правой руке. Силуэт на секунду замер, молниеносным движением вскинул голову, поправляя осевший чуб, приветственно поднял правую руку, опасно размахивая при этом тростью, и двинулся вглубь комнаты.

– Самвел, дорогой! – воскликнул вошедший, вскидывая вверх уже обе руки, готовые заключить старого друга в объятия. Кончик трости прочертил в воздухе дугу, мимоходом сбросив на пол мелкий фарфор с тумбочки, – Как я рад тебя видеть!

Это был Кирилл. Кирилл Эдуардович Войцехо. Известный в широких кругах, как малоизвестный писатель и в узких – как один из мощнейших экстрасенсов планеты. Причем, экстрасенс, лояльный к властям. Хотя, куда ему было деваться. Нелояльные быстро делали выбор и либо становились своими, либо… кто не с нами, тот против нас, короче. Правда, с Шахбазяном у Кирилла сразу завязалась дружба. Еще при первой встрече, тогда, в таком далеком теперь шестьдесят девятом году. Несмотря на полгода плотной слежки за ним, на вынужденное заточение в подземной лаборатории. Несмотря на испытания, которым подвергал его Самвел. Да, мучили его здесь, еще как мучили. Но разве ему самому не было интересно, на что он способен, что еще может сделать? Да и что он мог раньше? Заранее знать, какой номер будет у автобуса, когда он придет. Битком набитый, не влезешь. Так и номер не тот, что нужен все равно будет – хоть предугадывай его, хоть нет. Суровые будни действительности.

А тут, в лаборатории, он был хоть и подопытным, но элитным кроликом. Которого холили и лелеяли. И требовалось от него только выполнять особую программу. Разработанную самим шефом. Тяжелую, но интересную программу. И в Шахбазяне он увидел в первую очередь не мучителя и гэбистского изверга, а единомышленника. В глазах шефа специального отдела горел тот самый огонь, что заставлял жить утративших веру в жизнь. Так почему было не помочь?

– Кирилл! – ответил Шахбазян. На его лице появилась легкая ухмылка. – Тебя ничто не изменит. Все такой же раззява. Ты мне всю посуду перебьешь.

Шахбазян поднялся со стула и тут же был заключен в плотные объятья друга. Трость, которую Кирилл так и не выпустил из рук, со всего размаха треснула в лоб сидевшего на соседнем с Шахбазяном стуле Щебетова. Они вместе смотрелись комично – маленький, коренастый, словно вросший в землю, Шахбазян, облаченный в мятые штаны (именно штаны, а не брюки) и выбившуюся местами из-за пояса клетчатую рубашку с закатанными до локтя рукавами, и высокий, с иголочки одетый, с копной седых непокорных волос, при шейном платке и запонках Кирилл. Но в искренности, с которой эти два совершенно разных с виду человека обнимали друг друга, ни у кого бы не возникло ни малейших сомнений.