Лекции по антропологии

Днём жизненный сок переходит из заднего мозга к органам произвольного движения и чувствительности. Постепенно он истощается, и тогда человек погружается в сон. Во время сна в заднем мозге вырабатывается нервный сок, который затем перетекает в передний мозг – и человек просыпается.

Чрезмерный сон усиливает сонливость. Все народы, у которых продолжительность дня и ночи одинакова, более упорядоченны и умеренны, чем северные. В России и других северных странах царит большой беспорядок.

О способностях и опьянении.

Мы обладаем способностями, то есть возможностями действовать, а также силой, приводящей эти способности в действие. Они могут активизироваться и под влиянием физических потребностей, а именно – животной природы.

Опьянение лишает свободную волю силы и господства. Человек чувствует себя великодушным, умным и предприимчивым, хотя на самом деле становится ребячливым и слабым. Возможно, именно это состояние побуждает людей напиваться: нередко они пьют самые отвратительные напитки лишь ради того, чтобы опьянеть. Опиум – самое мерзкое из подобных средств, но его любят, потому что он создаёт иллюзию большей мощи и силы. В этом состоянии человек готов на всё, он беззаботен и доволен.

Изучение причин подобных иллюзий стало бы прекрасным предметом исследования для врачей. В опьянении человек слаб, и это большое счастье, иначе он мог бы предаваться своим буйным фантазиям и натворить много зла.

Обморок и смерть.

Наблюдения за обмороком и его происхождением, по сути, относятся к области медицины. Однако кажется, что во время обморока жизненные процессы останавливаются: пульс не бьётся, кровь отступает от некоторых конечностей.

Смерть естественна для старости. Согласно механическим законам, несомненно, что умирать приходится тем же самым способом, которым человек питается и растёт. Пища постоянно добавляет нечто новое в каналы [организма], а старое со временем уже не может быть выведено. Из-за этого каналы закупориваются, и это становится путём к смерти.

Старые люди меньше тревожатся о смерти, чем молодые. Им кажется, что в старости они так же далеки от смерти, как и в юности. Причина этого в том, что с возрастом чувствительность ослабевает. Перед смертью чувствительность, по-видимому, постепенно исчезает совсем. Если чувствительность прекращается, то разум лишается материала [для мышления], и потому всё движется к концу.

О различии способностей.

Мы должны различать низшие способности от единой высшей силы. Некоторые из наших определений проистекают совершенно естественно из природных связей, другие же мы произвольно вызываем в себе – здесь основой соединения представлений служит воля. Например, классификация.

Но есть ещё и непрерывный поток представлений в нас, который ничто не прерывает. Например, услышав слово «Рим», никто не может не представить себе город. Короче говоря, представления, однажды соединённые между собой, уже нельзя разделить. Разум может придать им иное направление, но он всё же вынужден с ними согласовываться. В нас есть источники, где представления связываются физически и текут непрерывно и непроизвольно.

О способностях формирования образов.

Здесь всё сводится к образам, и мы можем различить:

1. Способность формировать образы.

2. Способность воспроизводить их.

3. Способность предвосхищать образы.

4. Способность воображать.

5. Способность развивать образы.

Что касается первой способности, то её следует отличать от ощущения. Художник знает, сколько усилий ему стоит создать цельный образ из впечатлений, произведённых на него обществом.

О способности воспроизведения известно, что в постели, с закрытыми глазами, нам обычно являются образы, которые мы видели днём. В обществе, когда кто-то рассказывает что-то, нам, если мы пребываем в праздности, это невольно вспоминается. В некоторых галереях, пожалуй, не так много картин, как в нашей голове. Воспроизведение – это повторение созерцаний или, точнее, образов, которые мы создали себе при восприятии вещей. Наше настоящее время полно образов прошлого, и это единственный способ представить связь мыслей.

Предвосхищение есть даже у собак: когда охотник достаёт свору, они радуются, предвкушая охоту. Тот, кто умеет преподносить другому нечто так, что может сдерживать и вновь возбуждать игру воображения, – счастливый человек. Поэты делают это в своих выразительных стихах.

Способность воображения – основа всех изобретений, ведь если кто-то хочет открыть что-то новое, он должен представить себе то, чего ещё не было. Мы никогда не можем выдумать что-то совершенно новое, а лишь как бы копируем имеющиеся материалы, меняя форму. Тот, кто впервые видит что-то незнакомое, ещё не имеет его образа. Он должен как бы пробежаться по нему мысленно, а о больших вещах и вовсе нельзя составить верного представления. Даже имея образ, мы можем не постичь понятия.

Ум способен создавать образы, если у него есть хоть какая-то подсказка. Он постоянно рисует, и поскольку человеку ничто не ближе, ничто так не занимает его мысли, как другие люди, то ум рисует именно людей, даже если перед ним лишь старая палка, покрытая мхом. Мы часто видим в облаках верблюдов и драконов – это происходит из-за их обширности.

Формирование, которое в отношении видимых объектов называется созданием образов, происходит и в музыке. Миссионеры принесли китайцам вместо чудес искусства и науки, и были ими хорошо приняты, хотя музыка у них уже существовала, но лишь простая. Многоголосная музыка европейцев казалась им диким криком. Отсюда видно, что и здесь ум должен быть обучен.

Эта способность у людей разная: у одних велика, у других мала. Мы упражняем её либо при наличии объектов (созерцание), либо воспроизводим прошлые образы в мыслях (воспроизведение). У нас есть также способность предвосхищать – например, когда кто-то заранее представляет, как пройдёт будущий бал.

Воображение – это представление того, чего не было в чувствах. Здесь мы создаём идеалы. Однако мы всегда копируем данные чувств, ведь абсолютно совершенные идеалы представить невозможно. Например, если кто-то захочет изобрести совершенно новый вид домов, он всё равно должен сохранить цвет, окна, двери и т. д.

Художник иногда должен воображать идеал, а иногда просто воспроизводить. Воображение, независимое от чувственного восприятия, называется фантазией. Видно, что во всём этом основой служит образ.

Фантазия.

Это не повторное воображение, а воспроизведение. Наше настоящее полно образов прошлого, иначе не было бы связи между ними. Мы всегда применяем прошлое к настоящему. Если бы живость чувственных представлений и впечатлений не мешала нам в бодрствовании, мы бы, например, видели северное сияние или шторм на море совершенно отчётливо. Во сне же нам кажется, что мы действительно видим то, о чём думаем.

Воспроизведение прошлого у людей различно. Молодые думают о будущем и настоящем, старики – о прошлом; они даже считают, что в нынешнее время ничего примечательного не происходит, будто всё изменилось. Это происходит потому, что их чувства уже не так сильны, а восприятие ослабевает. Старики плохо воспроизводят недавние события, но легко вспоминают давние, вплоть до мельчайших деталей. Они не помнят, что было вчера, забывают имена, потому что предметы больше не производят на них впечатления. Зато о юности они могут рассказывать много – тогда вещи сильно воздействовали на них, и образы глубоко запечатлевались в памяти.

К этому добавляется некоторая пристрастность: поскольку они думают о близкой смерти, настоящее им безразлично, и они обращаются к прошлому. Мы легко можем воспроизвести образы вещей силой памяти, но не ощущения – для этого нужно большее. Ощущение субъективно, его форма или образ объективны. Мы не можем вспомнить ощущения так же ярко, как образы. Например, вспоминая прошлое несчастье, мы забываем чувства, которые тогда испытывали. Прошлое забывается легко, даже добро, которое мы получили от кого-то.

Фантазия больше связана с образами, поэтому наказания иногда мало помогают: метод наказания легко вспомнить, но не то, как себя чувствовал в тот момент.

Способность воспроизводить образы очень необходима человеку, особенно в некоторых обстоятельствах, однако она всегда должна проявляться в определенной мере, ибо слишком яркие образы вредны – длительное задерживание на них во многих отношениях мешает.

К примеру, какая польза человеку, если он слишком часто и живо вспоминает свою покойную жену? Это лишь ранит его сильнее.

Если мы хотим создать о ком-то яркий образ, не следует слишком близко знакомить его с самим предметом. Руссо говорит: «Отец, заметив, что его сын начинает распутничать, привел его в лазарет и показал последствия сладострастия, после чего сделал соответствующие выводы».

Образы обыденных вещей – легки и слабы, тогда как редких предметов – ярки и глубоки.

Привычка порождает слабые образы. Например, у всех воров виселица – постоянное наказание, поэтому частые казни неэффективны. Надо уметь усиливать свои впечатления. Там, где наказания и казни становятся обыденными и противоречат человеческой природе, на них перестают обращать внимание. Там, где известно, что наказания достигли высшей степени, чувствительность к ним притупляется.

Частое повторение наказаний приучает людей к подобным зрелищам, поэтому самые суровые кары следует приберегать, чтобы менее строгие тоже сохраняли свою силу.

Причина в том, что более сильный образ вызывает более глубокое впечатление – воображение всегда стремится к усилению.

Новизна возбуждает и усиливает воображение. Это происходит у влюбленных, пока они еще не обладают друг другом. Но любовь ослабевает, как только они вступают в брак, ибо тогда им уже не нужно воображение – они довольствуются лишь чувствами.

Образы часто производят большее впечатление, чем сама вещь, потому что душа всегда дорисовывает их и, в зависимости от склонности, либо улучшает, либо ухудшает.

Некоторые страсти таковы, что их предметы нравятся больше в отсутствии, через воображение, чем в присутствии. Влюбленные такого типа неизлечимы, ибо разлука лишь усиливает их любовь.

Это трудно объяснить, но, пожалуй, можно назвать «приятностью послевкусия». Есть люди, которые нравятся именно в этом послевкусии, ибо их выражения нужно сначала истолковать. То, что нравится после размышления, привлекает больше, чем то, что сразу бросается в глаза.

Такие женщины обычно счастливее тех, кого признают заявленными красавицами, ибо их прелесть не так вычурна.

Удовольствие от послевкусия – самое сильное и лучшее из всех. Так любят старое вино, устриц – за их приятное послевкусие.

По-настоящему остроумные идеи таковы, что сначала кажутся двусмысленными, а потом нравятся.

Когда мы общаемся с людьми, их недостатки и достоинства смешаны, но мы скорее замечаем недостатки, если они есть, чем хорошее – даже если не хватает пуговицы на камзоле. В отсутствии же человека мы обычно видим хорошее и забываем о плохом.

Тот, кто неприятен вблизи, но нравится потом, – счастливчик. Так бывает с остроумными идеями, так же и со смехом. Мы смеемся над тем, что имеет две стороны: кажется умным, а в то же время глупым.

Один папа сказал своему поэту, принесшему стихи, что в одной строке чего-то не хватает. Тот ответил: «Зато, возможно, в другой – чего-то слишком много».

Сначала это кажется хорошим ответом – будто одно можно счесть за другое, но в сущности он неуместен и не нравится.

Часто говорят: «Не знаю, что находят привлекательного в этом человеке» – но это уже дело воображения. Он может ссориться с кем-то в присутствии, а потом жениться на ней, ибо тогда он уже не копирует ее недостатки.

Некоторые страхи в воображении сильнее, чем в реальности. Так, многие представляют свою будущую старость ужасной.

Сила, точность и широта воображения различны. Люди с очень возбудимыми нервами полны воображения; то же у молодых и живых натур.

У женщин тоже много образов, ибо они мало владеют собой. Все их образы ярки, но именно поэтому неточны.

Особенно сильно воображение у тех, кто передразнивает других, копирует их выражения и жесты. Говорят также, что у них «острый ум»; они обычно оживлены, ибо ярко впечатлились своими образами.

Воображение должно служить нам, когда мы хотим представить возможных людей или поставить себя на их место. Этим особенно должны владеть комедианты.

Одна актриса играла свою роль слишком вяло, хотя ее героиню презирал возлюбленный. Когда ей сказали: «Представь, что твой настоящий возлюбленный однажды всерьез тебя презирает», она ответила: «Я бы выбрала другого».

Ясно, что если не создать яркий образ изображаемого лица, то и игра будет соответствующей.

Те, на кого вещи производят сильное впечатление, могут формировать и яркие образы.

Актеры должны изображать других, поэтому они должны держать в уме тех, чьи выражения, голос и жесты они копируют.

Наиболее разумно представлять не образ других, а саму вещь, как если бы она действительно была здесь, а не была лишь воображаемой.

Платон прекрасно говорит: «Поэты рисуют лишь образы добродетели, поэтому люди ищут лишь подражание ей, а не ее суть».

Поэтические натуры не имеют определенного характера; они – художники предметов и иногда переносят себя в совершенно разные обстоятельства (например, Вольтер).

Уоллис, математик, обладал настолько сильным воображением, что мог извлекать кубический корень из 12–13-значных чисел в уме.

Есть народы, от природы полные воображения, например, восточные. Их язык насыщен образами, но они не терпят изображений, ибо сразу представляют злого духа, который в них обитает. А так как художник не вложил в них душу, они верят, что в иной жизни он ответит за это.

Чрезмерное воображение при слабом уме вредно.

Меланхолики слишком слабы, чтобы отгонять воображение; они часто смеются в компании против воли, без причины, и в этом очень близки к безумным.

В каждой страсти образы искажаются. Точность – главное свойство воображения.

Самое трогательное – самое низкое в человеке. Это применение уже существующих вещей к душевным порывам, но они должны быть верными.

Трогать человека неверными средствами – плохо. Потом он злится, что был тронут ложью.

Например, когда поэт трогает нас химерическим рассказом и играет на нас, как на инструменте. Мы злимся не столько на ошибку, сколько на бесполезные переживания, оказавшиеся ложными.

Можно тронуть и выдуманной историей, но ее план должен соответствовать истине – тогда я не сержусь, ибо знаю, что нахожусь в стране вымысла и воображения.

Образы не трогают, если они неуместны и неточны.

Необузданное воображение, не имеющее власти над собой, – болезнь, встречающаяся у меланхоликов, мечтателей и ипохондриков.

Воображение не должно быть безудержным – разум и опыт должны ставить ему границы.

В воображении мы не можем обойтись без рассудка – мы должны упорядочивать его разумом, лишая ложности и необузданности.

Мы должны властвовать над своим воображением.

У влюбленных оно приносит большой вред, ибо ложно. Оно выдумывает множество приятностей, которые – лишь дым.

Дикари имеют ровно столько полового влечения, сколько нужно для продолжения рода, но они не так несчастны в своих страстях.

Влюбленного повсюду преследуют образы, которые не истинны, а лишь химеры, поэтому власть над воображением крайне необходима.

О распоряжении всеми способностями ума.

Прежде чем перейти к этому, мы исследуем физическую природу умственных способностей. Уже можно считать установленным, что для каждой душевной способности, для каждого умения воспринимать различные ощущения требуется определенное видоизменение мозга. Сама возможность различных способностей заложена не в душе, а в различной организации мозга. Способности людей бесконечно разнообразны: один обладает практическим умом, другой – склонен к умозрению. Причина этого кроется в мозге, но ни микроскоп, ни анатом не в состоянии её обнаружить.

Когда я нахожусь в обществе, и все молчат, а меня просят что-нибудь рассказать, я вдруг тупею и в тот момент ничего не могу придумать. Но стоит кому-то начать – и всё происходит как с пороховой дорожкой: подобно тому, как огонь перебегает с одного конца на другой, в нас всплывают тысячи воспоминаний.

Возникает вопрос: куда деваются порождения умственных способностей? Ведь ничто не исчезает бесследно, даже если со временем ослабевает. Платнер и другие современные философы-медики полагают, что от каждого образа в мозге и его нервах остаются следы. Игра образов продолжается в нашем мозге так же непроизвольно, как кровь циркулирует в теле. Когда мы пытаемся размышлять, мы словно производим шум в царстве фантазии – тут же появляются всевозможные идеи и проходят перед нами нескончаемым потоком.

Образы, связанные с предметом моих размышлений, я задерживаю, но иногда они ускользают, и тогда, огорчённый, не понимая, что это было, приходится начинать всю цепь заново, ведь я уже подготовился улавливать идеи, чтобы застигнуть их врасплох. Порой образ оказывается слишком слабо связан с нашей темой, и мы обманываемся в ожиданиях, но иногда он внезапно даёт ключ к решению.

Чтобы мыслить, не нужно чрезмерно напрягаться. В обществе нам часто что-то приходит в голову: одно слово может навести на удачную мысль, даже если тема разговора совершенно не связана с тем, что у меня в голове. При размышлении следует действовать легко, но каждый возникший образ нужно сразу записывать, как есть. В то же время полезно заниматься чем-то, что даёт воображению новое направление, но не утомляет. Поэтому часто письмо, написанное без особых усилий, оказывается гораздо естественнее и уместнее, чем то, над которым трудились с большим вниманием и напряжением душевных сил.

Не стоит часто перечитывать свои сочинения – те, кто так делал, оставались посредственными авторами. Нужно постоянно иметь множество замыслов, чтобы воображение не уставало. Не следует перечитывать книги по теме, над которой размышляешь, иначе можно сковать гений. Достаточно бегло просмотреть черновики – при чтении на ум ещё многое придёт. Когда кажется, что материала достаточно, нужно прочесть всё, составить в голове схему и кратко изложить её на бумаге, не заглядывая в заметки на полях и не проверяя источники.

Писать следует непрерывно. Иногда можно запнуться, если не хватает нужного слова, но лучше оставить пробел и двигаться дальше, завершив текст целиком. Если приходит слово, которое можно использовать позже, его стоит пометить на полях, а потом, при перечитывании, вставить в нужное место. Тот, кто хочет сделать что-то хорошо с первого раза, как бы ни напрягал ум, не достигнет такого результата, как тот, кто работал над этим дважды.

Книги следует читать дважды. При первом прочтении не стоит задерживаться – нужно уловить лишь главную цель автора, который часто в начале заявляет, что докажет некий тезис далее, а в конце утверждает, что уже доказал его. При втором прочтении нужно разобрать все различия и доказательства, из которых он делает выводы.

При первом чтении карандашом можно делать пометки на полях: где остроумные, парадоксальные, странные, злые или глубокие мысли. Затем книгу лучше отложить, чтобы она не потеряла свежести впечатления. Через некоторое время её стоит пролистать вновь, обращая внимание только на сделанные заметки – тогда вспомнится всё, что с ними связано. Это лучший способ повторения.

Из чужих книг можно делать выписки, но они должны быть краткими. Таких мест обычно немного. У Монтеня, например, много естественных, непринуждённых мыслей – он писал неспешно, ведь как дворянин не слишком утруждал себя, и никто не смел его за это осуждать. Он говорил, что писал для собственного удовольствия.

Так воображение порождает множество идей.

О памяти.

Как фантазия есть активная сила непроизвольных образов, так память – это способность воспроизводить произвольные представления, которые мы имели.

Воображение – под этим понимают способность создавать собственные представления.

При созерцании настоящего мы всегда смотрим на прошедшее и на будущее. Тем самым мы связываем их и осознаём.

Память – это способность вспоминать. Законы ассоциации являются причиной воспроизведения представлений. Если я могу произвольно вызывать понятия и представления, это называется воспоминанием.

Чем больше связей мы можем установить между одним представлением и другими, тем легче его вспомнить.

Ассоциации бывают:

– Грубые (чувственные) – когда два представления случайно оказываются вместе.

– Рефлективные – когда одно представление имеет сходство с другим.

– Интеллектуальные – когда одно представление связано с другим логически.

Если человек не хочет поставить себя в неловкое положение в обществе, он должен избегать разговоров о вещах, даже отдалённо связанных с темой, ведь воображение всегда движется в том направлении, которое ему задают. Глупец отличается от умного не мышлением, а тем, что высказывает вслух всё, что ему подсказывает воображение, тогда как умный говорит лишь то, что относится к делу.

Фантазия даёт материал для всех воспоминаний; она занята созданием образов и ситуаций. Она становится неразумной, когда отклоняется от суждений опыта, и представляет собой непроизвольный поток идей. Если фантазия имеет своё место в мозгу, то и память, которая черпает из неё все вещи, может ослабеть из-за болезни.

Память состоит в том, что я могу произвольно воспроизводить некоторые из образов, которые когда-либо имел, а иногда вспоминается и больше. Бывают люди с сильным воображением, но слабой памятью, если они не могут произвольно воспроизводить идеи. Необузданная фантазия ослабляет память.

Действия памяти:

1. Запечатление в памяти.

2. Удержание.

3. Лёгкое вспоминание.

Эти процессы происходят медленно. Некоторые с трудом запоминают, долго удерживают, но с трудом вспоминают – у них слабый ум.

Я запоминаю что-то, если закрепляю это в поле воображения так, что могу по желанию извлечь. Это происходит, когда я связываю образы с другими фантазиями – через сопутствование и соединение в воображении. Например, если кто-то не может запомнить незнакомое имя, я называю ему известное, имеющее сходство.

Не всё, что сопутствует, соединено; постоянное сопутствование – это соединение. Частое сопутствование уже является основой ассоциации.

Иногда это происходит невинно, и потому некоторые вещи кажутся отвратительными – просто из-за ассоциации, особенно со словами. Cour machen (ухаживать) раньше называли hofieren. Возможно, кто-то однажды употребил это слово в связи с естественными потребностями, и теперь все связывают с ним эти идеи.

Люди охотно используют намёки, чтобы подойти к неприятной теме. Женское воображение часто бродит в потёмках: они слышат грубости, но в завуалированной форме. Поэтому, чтобы говорить о неприятном без отвращения, нужно дать вещам новые названия. Naturalia (естественные вещи), названные по-латыни, звучат менее оскорбительно, чем по-немецки, потому что до их понимания нужно пройти через промежуточные идеи.

Например, болезнь, пришедшую из Вест-Индии, сначала называли неаполитанской, но потом это название стало слишком вульгарным. Когда французы осаждали Неаполь, её стали называть «французской» – и теперь нельзя придумать более грубого имени.

Если хотят что-то скрыть от дамы или сказать шутливо, используют иносказания. Они слушают, но не смеются и делают вид, что не понимают.

Когда дети учат что-то наизусть, они произносят слово за словом, связывая одно с другим – это ассоциация грубая, которая просто следует за вещами. Сходство также помогает памяти. Французские и немецкие слова не имеют реального сходства, да и между вещами и словами его трудно найти.

Библейские картинки возникли из этого ошибочного мнения, но они слишком искажают разум, чтобы служить средством формирования чистых понятий. Кто-то хотел объяснить имя «Юлий Цезарь» и нарисовал сову (Eule) и сыр (Käse), а другой изобразил haeredibus suis legitimis (законным наследникам) сундуком с замками, свиньёй и скрижалями Моисея. Поистине, извращённый способ понимания! Лучше уж забыть.

Некоторые слова таковы, что с ними никогда не связывают правильных понятий, особенно если раз связали с ними ложную идею – тогда остаёшься в сомнении.

В школах заучивают по законам слепой фантазии, полагаясь на удачу в том, как это уложится в детских умах. География, построенная вокруг крупного города, хороша. Leges phantasiae brutae (законы грубой фантазии) – это продвижение впечатлений через простое сопоставление.

Есть и другой способ запоминания – через сравнение. Если сходства искусственны, разум не участвует – только остроумие.

Следующие средства полезны для памяти:

1. Классификация – цель всей логики: подводить вещи под понятия, а те – под общие, или располагать вещи в логические места. Кто может так систематизировать, тот точно запомнит.