Оковы солнца

______________________________________

1 Рост – 1.5 м

Глава 4. Воины

Я просыпаюсь все с тем же раздражающим ощущением после неизвестного сна. Похоже, теперь я прикована к нему так же, как и к мерзавцу, что похитил меня. Не знаю, связано ли одно с другим, но отделаться от этого странного сновидения не получается. Кроме того, все тело ломит. Я заболела. Впервые за много лет! Руки сжимаются в кулаки, и я шмыгаю носом. Прекрасно! Мое здоровье уж точно не станет никого волновать в этом злополучном месте. Мысли о маминой заботе проскальзывают в голову, но я тут же откидываю их, не желая впадать в еще большее уныние. Если я раскисну совсем, то собраться уже не смогу.

Я поворачиваюсь, кутаясь в одеяло, и перевожу взгляд на Алтана. Он уже встал, оделся (вовсе не стараясь не шуметь, пока это делал) и теперь, причесываясь, стоит перед высоким зеркалом. Его волосы небрежно спадают на лицо, но маг не оставляет их на воле: так же, как и меня, он связывает их, предотвращая любую возможность выбраться. На лице его, как обычно, строгость. Алтан стоит прямо, как страж, и неприступно, как скала. Ему не перед кем красоваться, отчего я задаюсь вопросом, всегда ли он такой или просто старается внушить себе что-то перед зеркалом. Сухой, суровый, властный. Он такой же жесткий и холодный, как и это место.

У меня дома по утрам светило солнце. Я просыпалась под щебет птиц, лицо щекотал влетающий в окно ветерок. В моей деревне хотелось улыбаться. Хотелось бегать по полям, собирая цветы, или играть с детьми, смеясь и дурачась. Хотелось сидеть у реки, подставив лицо солнцу и вдыхая запах травы. Там почти никому не приходилось быть столь сдержанным или суровым. Люди были дружелюбны, счастливы. Здесь нет ничего подобного. За окном, как всегда, пасмурно. Природа сера, ветер холоден, вода ледяна. Ничто не взывает к улыбкам и приятному времяпрепровождению. Все склоняет к унынию. Неудивительно, что люди здесь жестоки.

Когда я спускаюсь к завтраку, кутаясь в плед и утирая нос платком, Алтана уже нет. Зулея осуждающе смотрит на меня, но я делаю вид, что не замечаю, и наливаю себе компот. Я не помогла ей накрыть на стол и оставила хозяина без второй прислуги. От такой дерзости он, видимо, еще долго будет приходить в себя. А я и рада. Странно, но это ощущается маленькой победой.

– Ты сегодня несешь обед в шахты, так что не задерживайся в амбаре, – говорит служанка, и на секунду мне кажется, что это шутка. Только вчера я с насмешкой интересовалась, не отправит ли меня Алтан в шахты помогать мужчинам, а сегодня посылают именно туда. Не удивлюсь, если меня оставят там работать, когда я принесу обед.

– Я понятия не имею, где они находятся, так что не думаю, что это самая хорошая идея, если ты, конечно, не хочешь, чтобы ваши мужчины получили обед через пару дней, – с колкой улыбочкой замечаю я. Голова начинает болеть от простуды, и настроение портится с каждой секундой все больше. Еще мне не хватает идти непонятно куда в такую погоду!

– Ты пойдешь не одна, не волнуйся.

– Тогда зачем я вообще нужна?

Ее просьба все еще кажется дикой, и я намерена сделать все, чтобы не выполнять это нелепое поручение. В конце концов, я ничего не должна Зулее. Она не имеет права приказывать мне, у нее нет надо мной власти.

– Потому что пять человек не могут унести обед для сорока мужчин? – с недоумением предполагает Зулея. Кажется, я вижу, как сжимаются ее зубы. Вероятно, будь у нее возможность, она бы стукнула меня по голове висящей на стене чугунной сковородой. Но ей нельзя, и меня это радует.

– Думаю, маг уж точно не останется без обеда, а до остальных мне нет никакого дела, – откровенно признаю я. – К тому же, разве о нем не могут позаботиться другие окованные?

– Какие другие? – морщится служанка. – Кроме тебя, никого нет.

В самом деле? На несколько секунд я теряюсь настолько, что забываю даже закрыть рот. Я единственная окованная Алтана? Видя его деспотичный характер, поверить в это почти невозможно. За что же мне выпала такая «честь»?

Так и не решив, что ответить, я просто разворачиваюсь и с важным видом покидаю кухню. Известно, что в амбаре меня тоже ждет работа, но я лучше пойду туда, чем останусь с этой змеей.

Вымоченный и размякший за ночь папрус уже готов к следующей стадии. Цветы лежат по всему полу, оставляя только небольшие островки для перемещения, занимают все столы и кадки. Семеро женщин сидят в самых разных местах, расслаивая белые цветы и создавая волокна для пряжи. Пии среди них нет, и настроение ухудшается еще больше.

Одна из женщин – лет тридцати, с темными, убранными в небрежный пучок волосами – подзывает меня и велит сесть на пол рядом. Она всучивает мне горсть цветов и показывает, что нужно делать. В моей деревне тоже пряли. Более того, это было одним из основных занятий мамы, отчего это место впервые напоминает дом. Я никогда не работала с папрусом (его добыча слишком сложна, а выращивание невозможно в теплом климате), но вообще пряла и раньше. Особое тепло мне приносят воспоминания о вечерах, проведенных с мамой у камина. Именно за пряжей мы делились сокровенными мечтами и рассказывали самые занимательные истории.

Но о своем умении я никому не говорю; лишь продолжаю расслаивать непослушные цветки. Моей наставнице хватает и неумелой работы. Она лишь изредка поглядывает на результаты и недовольно поводит головой, но, очевидно, не ожидает ничего иного от такой «принцессы», как я.

Со мной никто не разговаривает, но между собой женщины все же ведут беседу. В теплом амбаре, рассевшись на полу и занимаясь одним делом, они впервые кажутся мне обычными людьми, сплоченными и дружелюбными друг с другом. Они обсуждают мужей и детей, шутят на непонятные мне темы, и на несколько минут я даже забываю о своей ненависти.

– Как твой проказник, Мари? – обращаются к моей наставнице, и она тяжело вздыхает.

– Если сегодня смогу удержать его дома, то будет уже лучше. Напоила его успокаивающим чаем; надеюсь, поможет.

Седовласая женщина рядом усмехается и понимающе кивает.

– Мой старший был таким же. Ни секунды не сидел без дела. Вечно бегал за отцом.

– Твой рос в другое время, Ведалия. Он не стремился изменить мир, а хотел лишь быть его частью. Мой же вчера сломал себе руку в лесу, а завтра сломает в шахте шею.

– Это война, Мари, – заговаривает высокая худая женщина в углу. – А на войне нужны не трусы, а такие, как твой сын.

Война? Неужели они собираются отправить на завоевание моей деревни даже детей? Что за маг просит подобное? И почему они соглашаются с таким рвением? Я ежусь от жутких картин, которые возникают в голове, и все мысли о несхожести этого места с домом возвращаются с полной силой. Теперь оно кажется еще ужасней.

Беседа продолжается и дальше: женщины говорят о чьей-то свадьбе, обсуждают урожай, делятся рецептами, но я больше не могу окунуться в прежнюю беззаботность и уже почти не слушаю жительниц этой гнусной деревни. Мне все сильнее хочется сбежать.

Ближе к обеду одна из работниц встает и говорит: «Пора в шахту». Пока она покидает амбар, остальные понимающе кивают и возвращаются к своему занятию. Я же твердо решила не идти, хотя и опасаюсь, что Зулея заявится сюда и опозорит меня перед всеми. Но разве их мнение должно меня заботить? Алтан с голоду не умрет. Кто-нибудь непременно принесет ему еду. К тому же он обычно не работает в шахте и наверняка не проведет там много времени. Зачем ему вообще туда идти?

– А ваш маг тоже ходит в шахту? – вырывается у меня. Смогу убедиться в том, что с ним все будет в порядке, и выброшу нелепые приказы Зулеи из головы.

Мари кивает.

– Он везде ходит.

– Значит, и пообедать сможет в другом месте, – замечаю я, убеждаясь в своей правоте.

– Да, если ему кто-нибудь напомнит, – усмехается Мари.

– То есть?

– Когда он ходит в шахту, ему не до еды. Ему вообще не до еды. Мой сын такой же: приходится впихивать в них обед чуть ли ни на ходу.

Отлично! Значит, он останется голодным. Я сжимаю зубы и, закрыв глаза, медленно выдыхаю. Я не буду беспокоиться из-за этого. Пусть хоть помрет с голоду, мне же лучше.

– Ну кто-то же наверняка поделится.

– Он не возьмет.

Ну и пусть не берет. Мне-то что? Его выбор. Я же тоже не буду впихивать в него еду. Не хочет – пусть не ест. Я пытаюсь продолжить занятие, но еле могу удержать себя на месте. Внутри все подскакивает, и я сжимаю одну руку другой, заламывая пальцы. Не пойду я. Пропади пропадом эта связь! Буду сидеть тут и расслаивать цветки, совершенно не заботясь об этом мерзавце.

Я оставлю его голодным. Из-за меня… Из-за меня ему будет хуже. Хоро…шо. Мысли начинают путаться от волнения, и острие совести потихоньку въедается в сердце.

Вечером он придет и снова обвинит меня в негодности. Не смогла даже обед принести… Посмотрит с тем самым разочарованием, скажет, что остался из-за меня голодным.

Я тяжело вздыхаю и подтягиваю к себе колени. Мари обращает на это внимание и хмурится, пытаясь понять, что не так. Как мне сказать ей, что я борюсь с оковами? Разве это не станет для всех бесплатным представлением? Они знатно повеселятся.

– Ты чего? – все же спрашивает Мари, и я прикрываю глаза.

– Меня знобит.

Я поднимаюсь и выхожу из амбара, игнорируя возмущенные окрики. Их все равно не заботит, что я больна. Кажется, даже если буду умирать у них на глазах, эти женщины все равно найдут мне работу, чтобы я не провела без пользы последние часы.

Но это неважно. Пускай. Сейчас меня волнует лишь одно: успеть к группе женщин, что несут обед. Я бегу в Башню за обедом, стараясь не обращать внимания на слякоть под ногами. Утром прошел дождь, и теперь весь подол платья оказывается заляпанным в грязи. Ноги скользят, ветер развевает плащ, голова кружится, но я все равно бегу что есть сил. Если не успею к группе, то никогда не найду шахты самостоятельно.

Когда я вбегаю на кухню, Зулея стоит, уперев руки в боки, и смотрит на готовый и убранный в мешок обед. Она окидывает меня надменным взглядом, но я не реагирую.

– Они уже ушли?

– Конечно, ушли, дуреха. Но ты их нагонишь. Беги по тропинке за Башней в сторону гор, увидишь их.

Я хватаю мешок и выбегаю из Башни. Сердце стучит все громче, а какая-то сила внутри подталкивает, помогая бежать. Я хотела бороться с оковами, но ничего не вышло, и сейчас мне почему-то все равно. Не идя против Алтана, я чувствую себя… правильно. Словно на своем месте, словно так и должно быть. И в данный момент я не способна бороться с этим чувством.

Зулея права: минут через десять я замечаю группу женщин и присоединяюсь к ним. Наконец можно сбавить темп, но вместо облегчения наступает лишь ухудшение самочувствия: ноги подкашиваются, тело начинает дрожать от слабости. Ветер снова безжалостно ударяет, обдавая порывами со всех сторон, и я сильнее закутываюсь в плащ.

С каждой минутой идти все труднее. Болезнь покоряет тело, но я не могу позволить себе сдаться: никто не поможет мне, а упасть в горах, не дойдя до шахт, – и вовсе отвратительный исход событий. Дорога кажется вечностью, но идем мы всего минут сорок, пока на горизонте не появляется вход в шахту. Нас никто не встречает, но женщины уверенно проходят внутрь.

Там темно. Лишь пара факелов и безумно длинная подвесная лестница вниз. Мы спускаемся по очереди, друг за другом, держась только одной рукой, так как другой поддерживаем сумки с обедом. У меня кружится голова, и я цепляюсь за каждую ступеньку, надеясь, что силы не подведут.

Наконец мы достигаем дна и направляемся вперед по шахте. Издали слышатся грохот работ и голоса мужчин. Температура здесь значительно выше, и я радуюсь, что могу наконец согреться. Мы идем несколько минут, пока не достигаем места назначения – еще одной лестницы, сверху и снизу у которой находится по паре десятков шахтеров. Они замечают нас и тут же бросают свое занятие, радуясь принесенному обеду. Я ищу глазами Алтана, но не нахожу. Как же прелестно получится, если его тут нет! Весь этот путь впустую…

Я решаю поискать на нижнем уровне и спускаюсь по лестнице в небольшую пещеру. Алтан сидит рядом с изможденным мужчиной лет шестидесяти и пристально смотрит тому в глаза.

– Ты сможешь, – произносит вкрадчиво маг, – ты доработаешь сегодняшний день, у тебя хватит сил. Ты отдохнешь дома. Сейчас тебе отдыхать совсем не хочется.

Кроме нас троих здесь больше никого нет, и я ошеломленно наблюдаю за процессом. Мужчина еле сидит; кажется, еще немного, и он завалится на землю, но Алтан не позволяет отдохнуть. Он внушает ему – заставляет – трудиться, отдавая последние жизненные силы на благо этой мерзкой деревни.

Так безжалостно…

А я еще думала, что он жесток ко мне. Что лишь моя жизнь ничего не значит, что моя болезнь не воспринимается всерьез. Оказывается, нет. Даже жители его родной деревни – лишь расходный материал.

Детей отправляют на войну, а стариков заставляют работать до последнего вздоха. Омерзение окатывает меня с головой, заставляя сердце стучать, словно гонг, а руки и ноги дрожать. Ненавижу. Я ненавижу это место и этого тирана. И сделаю все, чтобы разорвать эти мерзкие оковы.

Я бросаю сумку с едой на землю и стремительно взбираюсь наверх. Ярость придала сил, и я сбегаю из шахты – жаркой, жестокой и темной – и, лишь выбравшись на улицу, вдыхаю полной грудью. Ветер треплет волосы, и я окидываю взглядом простирающиеся передо мною горы. Мне нужно что-нибудь придумать. Нужно вырваться отсюда.

҉

Остаток дня я провожу в амбаре, молча расслаивая размякшие цветы. Сил нет даже на то, чтобы слушать чужие разговоры, поэтому я просто машинально выполняю работу, стараясь не уснуть или не упасть в обморок.

Когда наступает время ужина, женщины расходятся по домам, а я возвращаюсь в Башню. На кухне готовится еда, но мне хочется лишь завалиться на подоконник и уснуть. Однако, когда я поднимаюсь на второй этаж, мое внимание привлекает разговор, и я застываю на лестнице.

– А если он не придет? – спрашивает какой-то мужчина. – Пойдем похищать следующего?

– Не придет, – твердо отвечает Алтан. – Но этим поступком мы уже разозлили его, и теперь с каждым нашим действием чаша его терпения будет переполняться все больше. Но пока нужно подготовиться получше.

– Ловушки почти готовы. Завтра начнут делать новую одежду из папруса. Мечи и стрелы у нас есть. Так что скоро будем во всеоружии.

– Как только закончите ловушки, можно будет снова прогуляться в его деревню. Найдем кого-нибудь.

– Спроси у девчонки, кто ему дороже, – произносит мужчина, и я убеждаюсь, что они говорят про Арагона. – Жаль, что нельзя похитить все зеркала в деревне.

– Это бы значительно сократило время ожидания, – вторит Алтан, и собеседники усмехаются.

Но мне совсем не понятна их нелепая шутка. Они намекают на себялюбие Арагона, но я никогда не видела ничего подобного. Его любит вся деревня. Он любит ее. Он не нарцисс и не эгоист. Они совершенно его не знают. Возможно, также недооценивают, и какая-то часть меня этому рада.

Моя деревня… Еще немного, и они отправятся войной на мою деревню. Туда, где осталась моя семья. Ужас окатывает новой волной. Я знала это, но слышать, что действия начнутся со дня на день, – нечто совершенно иное. Как же остановить их? Как обезопасить деревню и ее мага, если лишь при одной мысли о том, что Алтан недооценивает своего противника, другая моя часть начинает волноваться за его победу? Этой части, которая готова предать родных ради него, хочется рассказать Алтану все слабые и сильные стороны Арагона. Хочется описать ходы в деревню и посоветовать лучший. Хочется сделать все возможное, чтобы он был в порядке. И это разрывает меня на части. Я представляю братика и сестренку на руинах нашего дома, погибшего отца и рыдающую мать. Представляю Алтана, похищающего и приковывающего жителей деревни, его улыбающееся лицо и мое непонятное состояние. Я представляю, как одна моя часть будет радоваться его победе, и меня начинает тошнить. Голова снова кружится, и я хватаюсь за стену, пытаясь не упасть. Но тщетно. Ноги подкашиваются, и болезнь победно охватывает измученное за день тело.

҉

– Что с ней? – доносится голос Алтана, и я разлепляю глаза. Передо мной верх балдахина. Очевидно, я лежу на кровати Алтана. Впервые за несколько дней у меня появляется возможность вытянуть лежа ноги, и мягкость кровати на пару секунд обескураживает.

– Заболела. Неудивительно, она совсем непривычна к такой погоде, – отвечает Зулея.

– Замечательно, – раздраженно говорит Алтан. – Еще с этим возиться! Поставь ее на ноги.

– Почему бы тебе просто не внушить мне, что я хорошо себя чувствую? – с отвращением предлагаю я. У меня перед глазами снова встает изображение пожилого шахтера. Алтан же лишь бросает на меня раздраженный взгляд и морщится. Он не считает правильным даже удостоить меня ответом.

– Ладно, найду ей какую-нибудь микстуру, – вздыхает Зулея, и я закатываю глаза.

– Не утруждайся. Сама приготовлю. Если вам, конечно, не жаль ингредиентов.

Зулея переводит взгляд на Алтана в ожидании ответа, на что он небрежно бросает: «Пусть готовит» – и выходит из комнаты, а я в очередной раз задаюсь вопросом, зачем он меня приковал, если не может выдержать и пару минут.

Через некоторое время я спускаюсь на кухню, где Зулея показывает все имеющиеся ингредиенты для микстур. Трав и кореньев немного, но на лекарство от простуды хватит. Мне трудно даже стоять, но я не даю понять, что нуждаюсь в помощи, и гордо принимаюсь за работу, пока Зулея моет посуду. Она пару раз поглядывает на меня так, словно винит в том, что я трачу время на заботу о своем здоровье, а не на помощь ей, но меня ее раздражение только радует. Она единственная, на кого я могу хоть как-то выплеснуть злость.

Закончив работу, служанка уходит, а я все еще смешиваю ингредиенты. Я стою, в очередной раз размышляя о том, в какой ситуации оказалась, когда внимание привлекает пара пузырьков. В одном из них раствор, используемый в качестве снотворного, и внутри меня зажигается надежда. Если я смогу справиться с оковами, то помогу своей деревне. Защищу семью и Арагона. Но получится ли причинить Алтану хоть малейший вред? Все тело напрягается от одной лишь мысли.

Как я это сделаю?

Что ж, начинать надо с малого. Я беру пузырек со снотворным и пипетку. Разогреваю чайник и завариваю ароматный травяной чай, а потом наполняю пипетку и заношу ее над чашкой. Накапать просто. Одну каплю, две, даже три. Я знаю обычную дозу данного снотворного. Две капли, не более. Но капаю четыре. На пятой у меня дрожит рука и все внутри словно чешется, но я упрямо продолжаю. Даже шесть капель его не убьют. Он лишь проспит сутки или полтора. Это не причинит особого вреда, лишь замедлит подготовку к войне, но даже подобное заставляет покоренную часть меня взбунтоваться. Совесть накидывается, словно хищное животное.

Все готово. Мое лекарство и его чай. Я выпиваю свою микстуру и беру чашку для Алтана. Сердце колотится как сумасшедшее. Как я смогу это сделать? Как смогу пойти против него? Как саботирую его планы? Он расстроится. Разочаруется. Снова посмотрит тем самым взглядом, от которого возникает желание умереть. Разозлится на меня. От этой мысли хочется кричать. Хочется разбить злосчастную чашку об пол. В животе что-то сжимается и вздымается. Словно шторм. Словно буря. Я стану его врагом. Внесу проблемы в его жизнь. Я. Сама. Собственными руками. Подпишу приговор любому шансу на нормальное общение. Уничтожу все…

Чашка уже дрожит в руке, а ноги становятся ватными. Я не могу сделать ни шага. На глаза наворачиваются слезы.

Я знала, что будет непросто. Знала, что придется бороться с собой. Но это просто пытка. Я чувствую себя так, словно эти оковы не в голове, а на ногах. Они настолько тяжелы, что причиняют боль и не позволяют даже двинуться, и, что бы я ни думала про семью или деревню, эту тяжесть не облегчает.

Тогда по-другому. Я не буду думать о том, зачем этот чай. Я лишь отнесу его наверх. Не для Алтана – просто так.

На пару секунд мне даже удается обмануть себя. Я выхожу из кухни и ступаю на лестницу. Но опять останавливаюсь.

Просто так. Я не дам ему этот чай. Я поставлю его рядом с подоконником и выпью глоточек сама, чтобы хорошо отдохнуть.

Ага, проваляюсь весь следующий день в постели вместо помощи деревне – отличный план!

Несчастная тьма! Я сажусь на лестницу и ставлю чашку рядом. Я не могу пойти ни наверх, ни вниз. Конечно, проще всего было бы вернуться на кухню и вылить эту отраву. Внутренний голос кричит сделать это, и я еле сдерживаюсь, чтобы не вскочить и не избавиться от этого напитка, который, словно Эликсир Смерти, прожигает воздух и мое сознание. Даже сидеть рядом с ним становится сложно. А ведь это всего лишь снотворное.

Вдруг входная дверь башни раскрывается, и на пороге появляется Алтан. Он делает пару шагов по лестнице и замечает меня.

– Тебе плохо? – спрашивает он, а затем переводит взгляд на чашку. – Почему не пьешь свое лекарство? Решила увильнуть от работы, валяясь в постели?

Его несправедливые слова задевают меня и снова заряжают злостью. Это помогает.

– Это не для меня, – отвечаю я, не поднимая взгляда и сжимая кулаки. Каждое слово дается с трудом, но я все же произношу то, что хочу. – Это твой чай. Я несла наверх.

– А-а, – удивляется Алтан и переводит растерянный взгляд на меня. – Голова кружится, что ли?

– Немного, – тихо отвечаю я. Алтан протягивает руку и поднимает меня. Оказывается совсем близко. Возвышается надо мной, окатывая своим запахом и излучая силу. И все мысли тут же вылетают из головы, а рука вспыхивает от его прикосновения.

– Зачем ты столько налила? Прольется же, – Алтан берет чашку и хочет уже отпить немного, когда я резко, даже не задумавшись, выбиваю ее у него из рук. Посуда улетает на пол и с грохотом разбивается, оставляя лишь большую лужу и осколки, а мы стоим, пытаясь осознать произошедшее, и смотрим на них. Я боюсь даже вздохнуть. Он понял. Понял, что я сделала.

Я стою, словно ожидая удара, но Алтан только поводит головой.

– Уберись здесь, – бросает он и направляется вверх по лестнице. Я выдыхаю.

Я собираю осколки и вытираю лужу, но еще долго не осмеливаюсь подняться наверх. Не знаю, как теперь буду смотреть ему в глаза, как смогу вести себя так, словно не пыталась причинить ему вред. Мне не следует стыдиться, но чувства больше не слушают разум. Я сама больше не владею собой. Глупая… А я-то думала бороться с оковами. Даже чай ему дать выпить не смогла.

И за это поплатится моя деревня.

Больше не в состоянии сдержать слез, я опускаюсь на пол кухни и предаюсь рыданиям на долгие полчаса.

Когда я захожу в спальню, Алтан уже спит. Ему нечего меня опасаться. Он спокоен, зная, что я не смогу навредить. Я прохожу к кровати и останавливаюсь рядом, смотря на него. Что это за странное чувство? Привязанность, зависимость, даже влюбленность. Он кажется мне самым важным человеком в мире, хотя я совсем его не знаю и уж точно не уважаю. Как можно любить без уважения? Как можно любить и презирать одновременно? Нельзя. Потому это не любовь. Это ядовитая зависимость. Правильно люди назвали эту связь. Оковы. Именно так я себя чувствую. Прикованной к нему. Неспособной оторваться, зависимой от каждого его действия и его благополучия. Но я не сдамся. Я не смогу спать спокойно, пока не сделаю все, что в моих силах, для защиты своей деревни.

Глава 5. Просвет

На следующий день я чувствую себя немного лучше. Сон пошел на пользу, и утром я даже просыпаюсь позже обычного. Алтан уже ушел, и у меня сразу возникает желание отправиться к нему, что на этот раз только на руку. Если я не могу бороться с оковами, то почему бы их не использовать? Я как никто другой могу быть близка к главарю вражеской стороны, выведать все тайны и планы, узнать сильные и слабые стороны, а потом найти способ передать эту информацию Арагону.

Начать я решаю с дома. Так как я до сих пор не изучила его целиком, то поднимаюсь на четвертый этаж в надежде узнать своего врага получше. Здесь темно и пыльно, а значит, сюда уже давно никто не заходит. Кроме того, ни одна из трех дверей не поддается. Помещение кажется погруженным в беспробудный сон. Я вспоминаю слова Алтана о том, что у него нет для меня отдельной комнаты, и задаюсь вопросом о причине. Что же таится за этими дверями?

Еще выше – просторная площадка, в центре которой красуется хоть и маленький, но все же великолепный Камень Солнца. Я не решаюсь даже ступить на этаж, вспоминая, с каким притяжением пришлось столкнуться в прошлый раз, и отправляюсь назад, когда внимание привлекает пристально смотрящий на меня из дозорной башни по соседству страж. Он сидит с подзорной трубой и луком, благодаря чему я понимаю, что его главной обязанностью является оберегать Камень.

После спешного завтрака я интересуюсь у Зулеи о местоположении Алтана. Она сообщает, что он, скорее всего, в лесу, и вновь велит мне идти в амбар, но я противлюсь.