Стрела и меч

– Он прав, – прохрипел сзади Орвин. – Посмотрите на мою кобылу – ей чуть не оторвало копыто из-за этой треклятой грозовой бури…

Эйра думала, и на душе у нее было все так же скверно. Она смотрела на карту, и ей хотелось продумать все варианты, однако лучница понимала, что дело достаточно простое и не зачем себя так изводить: враг ослаб и ранен, у него почти не осталось сил, он деморализован и пытается хоть как-то скрыться, когда с ее стороны три проверенных верных товарища, не щадящих врага, каждый искусный в своем деле и всегда готовый продемонстрировать это. Однако раздражительность и досада не хотели отпускать.

«Спустимся вниз, возьмем его след и быстро устраним недобитого врага. После ты возьмешь себе небольшой отдых. Совсем расклеилась. Может, вернешься домой…Но где теперь мой дом?..»

– Эйра? – вопросительно окликнул ее Бертрам.

Эйра посмотрела еще раз на карту, словно хотела уточнить другие направления, однако крики пролетевшей над ними стаи птиц вконец прогнали ее неуверенность и раздражение.

– Гроза на востоке все не успокаивается, – обеспокоенно сказала Альва.

Эйра спешно свернула карту, накинула за спину лежавший рядом свой колчан со стрелами, взяла лук, спокойно ожидавший у стола, и повернулась к своим товарищам:

– Бертрам, отдал карту Киру? Орвин, лошади готовы? Альва, расскажешь детали местности по дороге. Мы выдвигаемся. Времени больше не теряем.

VI

Река текла неторопливым спокойным потоком. До пологого каменистого берега оставалось несколько шагов. Кассий шел и вглядывался в далекий пейзаж: там под хмурым черным настилом раскидывались грозной чередой острых серых камней высокие Фрасийские горы.

На другом берегу высились чуть обособленно друг от друга высокие лиственные деревья, между которыми суетилась разная живность, будь то пробегающие по своим делам белки или не спешно снующие в поисках добычи лисы, или даже затаившиеся где-то в чаще тяжелые, неповоротливые черные зубры. Над ними пролетали, не заботясь ни о чем, сбившись в большие стаи, звонкие мелодичные свиристели: им не было никакого дела до людских проблем.

Дальше на севере, по направлению реки, в десяти минутах ходьбы располагался потрепанный многочисленными грубыми подошвами и железными подковами старый, дощатый мост, который уже начал местами подгнивать, но, тем не менее, пока еще крепко держался и выполнял свою основную функцию – давал людям минимальное ощущение безопасности и независимости от водной стихии.

Кассий добрался до берега реки, скинул стеганку, ножны с мечом и начал спешно раздеваться. Боль в плече только усиливалась, и кастадиец старался как можно осторожнее снять свою заляпанную в крови накидку из-под пластинчатой брони. Нога болела меньше, однако Кассий боялся ее потерять, поэтому старался быстрее зайти в воду, чтобы промыть раны. Вода была, на удивление, достаточно теплой, и неспешный поток позволял все дальше и дальше заходить в реку, чтобы Кассий мог смыть с себя всю накопившуюся грязь, пот, кровь, смрад от трупов, горечь…хотя последнее отмывалось с огромным трудом. Находясь по пояс в воде, Кассий отчаянно протирал себя старым куском холщовой ткани, завалявшейся у него во внутреннем нагрудном кармане.

Наконец, выйдя на берег и тут же почувствовав неприятный холод от ветра, Кассий начал разбираться с ранами. Не обращая внимания на многочисленные мелкие рубленые ранения, порезы и царапины, воин начал с ноги.

Участок раны уже начал покрываться болезненным бледно-розовым цветом, и Кассий полез за стеганкой, из карманов которой он достал уже более мягкий, чем холщовая ткань, длинный бархатный платок Дегала с голубым гербом Ремори и несколько зеленых травинок с изогнутыми в разные стороны лепестками. Это был лесовейник: довольно распространенное растение в этих местах, однако очень неприметное, особенно для тех, кто не знает его лечебных свойств.

Кассий умел оказывать себе первую помощь, и, как и любой кастадийский воин, с юношеских лет обладал необходимым минимумом знаний о целебных растениях, ягодах и прочей флоре и фауне в различных регионах, где была возможность побывать.

Взяв один лепесток в рот, Кассий начал усиленно пережевывать его; другой лепесток он стал растирать пальцами, дробя его на маленькие-маленькие лепесточки; третий лепесток положил себе на здоровую ногу. Спустя минуту кастадиец выплюнул все лепесточки на рану, которая тут же зашипела, и острая, жгучая боль начала сковывать все правое бедро. Кассий понимал, что нужно действовать быстро: тут же вторым слоем на прижженную рану он скинул сухие растертые кусочки лесовейника, и из раны начала исходить небольшое, едва заметное подобие пара; затем поверх наложил обычный лепесток и завязал эту смесь аккуратно, морщась от боли и запаха, голубым платком Ремори.

– Хоть на что-то ты сгодишься, – пробормотал кастадиец корсаку.

По его расчетам лесовейник должен дать положительный эффект где-то спустя полчаса, сейчас же рана просто сильно щипала, и от нее исходил тошнотворный запах гари.

«Теперь самое неприятное», – мрачно подумал Кассий, глубоко вздохнул и начал искать ровную гладкую поверхность на берегу. Найдя твердый квадрат пространства без камней и песка, он сел, стараясь сильно не беспокоить только что сделанную повязку, согнул колени и сильно прижал их к туловищу. Обхватив ноги руками, Кассий сцепил пальцы в некоторое подобие замка. Он сгруппировался и начал отклоняться назад, приложив всю силу на травмированное плечо.

«Я, родом из Кастадии…»

Боль из плеча смерчем прокатилась по всем телу, ослепляя и дезориентируя Кассия, но он продолжал отклоняться.

«…Заслужу честью…Если кости сместятся неправильно, или будет ущемление, это конец…»

Боль продолжала свое наступление, однако кастадиец не сдавался и все дальше и дальше тянулся, сдерживая колени.

«…умру благородным…»

Что-то внутри Кассия щелкнуло, хлопнуло, заскрипело недовольно, из глаз невольно пошли скупые слезы боли, все тело покрылось нездоровым потом и неприятным жаром, однако пытка закончилась. Кассий разомкнул руки из замка, отпустил колени – он вправил плечо.

Рана на ноге уже не казалась такой болезненной. Кассий осторожно потрогал сустав и выдохнул. Вспышка безрассудной радости от того, что он живой и продолжает жить, на миг охватила все его естество, однако кастадиец тут же привел себя в порядок, выругав себя и напомнив, что он здесь делает.

«Успех всегда бьет по холодному рассудку, – отрезал Кассий. – Мне же очень сильно повезло. Я не должен рассчитывать на удачу. Я должен рассчитывать на себя. Нужно идти все дальше и дальше».

Он посмотрел на северо-восточные, далекие и угрюмые Фрасийские горы, от которых не спеша уходило огромное черное полотно туч; на многочисленные спокойные деревья, которые словно приглашали к себе в чащу отдохнуть и затаиться; на текущую в своем, известной лишь ей одной ритме реку, которая рано или поздно впадет в его любимое Великое море.

Кассий встал по колено в воду и провел своей испещренной различными царапинами ладонью по сияющей водной поверхности. Теплая вода успокаивала, влекла за собой, звала окунуться полностью в реку, забыть обо всем, однако Кассий смотрел на нее и качал головой, позволив себе лишь кроткую печальную улыбку.

«Я помню название этой реки. Флара. Прямо как из той легенды…»

Внутри Кассия снова болезненно натянулась незримая, уже давно выцветшая и облезшая струна, которую он больше не хотел никогда дергать. Кастадиец поспешно сбросил наваждение, вышел на берег, начал озираться и прикидывать варианты:

«После получения куба у нас был план пройти лес на том берегу, перейти через горное ущелье скрытыми от обычных глаз тропами и выйти к морю, где отряды ждал бы кастадийский корабль. Это я помню. Однако продажная крыса Аверий похоронил эти тропы, как и нас всех. Идти по здешним магтерским дорогам – самоубийство. На меня обратят внимание если не реморийцы, так крударцы; если не крударцы, так местные головорезы или и того хуже, мальфитерские разведчики… однако последних навряд ли я здесь увижу. Слишком далеко для этих чистоплотных праведников».

Кассий поднял взгляд на небесную темноту над горами, затем повернул голову к солнцу, которое светило, но не слишком согревало, и наконец снова обратил свой взор на реку, текущую вдаль.

«Я не знаю эту местность, лишь общую информацию, которую получил от Леонида, – продолжал размышлять Кассий. – Даже если пройду через леса и доберусь до гор, вход туда мне наказан, и большой риск, что часть реморийских солдат уже стоит там дозором. Помимо гор и дорог остается только перейти реку и идти вдоль нее на север, держась берега и прячась, зная, что она точно когда-нибудь приведет меня к морю, а там уже идти по побережью в восточную сторону».

У гор раздался протяженный и раскатистый гром, и это сподвигло Кассия действовать. Он накинул на себя грубую холщевую рубаху, а поверх нее натянул стеганую куртку, которую стянул с трупа Дегала. От стеганки на удивление не пахло, и она пришлась ему как раз. Затем кастадиец снова надел свои старые штаны, с которых уже свисала часть грязных красных лоскутов. Кассий порвал их так, чтобы лоскутья не мешали его передвижению, а обрывки тканей положил в карман стеганки – мало ли, еще пригодятся. Сапоги пострадали не так сильно, однако на правой подошве уже начинало проявляться неприятное отверстие, и кастадиец отметил с досадой, что долго в такой обуви не проходишь.

Чуть помешкав, Кассий взял родную пластинчатую броню и пустил по реке.

«Сейчас моя броня для меня лишь обуза. Вполне возможно, лишние глаза увидят ее в реке и заберут себе либо же сообщат моим недругам. А, возможно, ее увидят те, кто должен увидеть, и сделают соответствующие выводы», – подумал Кассий, взял меч в ножнах, прикрепил его к поясу и поспешил вдоль реки.

Мост встретил Кассия раздраженным скрипом досок под сапогами, однако, в целом, он был крепок и тверд. Его ширина вполне могла вместить несколько лошадей, идущих бок о бок, да еще и человека рядом с ними. Мостовые перила по краям представляли из себя не высокие, метр в высоту, грубо воздвигнутые ограждения из небольших темных бревен, где-то уже выпадающих, где-то и вовсе не на своем месте, но худо-бедно выполняющих свою основную функцию.

Дойдя до середины моста, кастадиец поглядел на юг, где окинул взглядом все те же однообразные лиственные леса. Затем он поднял глаза наверх, чтобы увидеть в последний раз то роковое плато, после падения с которого он чудом выжил. Оно горделиво возвышалось, не сгибаемое тысячелетиями, и какая-то пустяковая битва абсолютно не волновало это монументальное произведение природы.

Наконец Кассий посмотрел по направлению реки на север и увидел еще один мост, до которого было минут десять ходьбы – он находился в гораздо более плачевном состоянии, чем тот, на котором стоял кастадиец. Дальний мост качался из стороны в сторону, завывая под гнетом усиливающегося ветра; из него торчали в разные стороны доски; перил не наблюдалось; он был узким, и создавалось ощущение, что мост то и дело норовил добить себя и опрокинуться в реку, чтобы больше никто и никогда его не тревожил.

Кастадиец перешел через первый мост на другую сторону реки и спустя десяток метров наткнулся на дорожную развилку: одна дорога вела вдоль берега на юг к подножию плато, другая уводила дальше в лес, на восток к Фрасийским горам. На север тропы не было, и Кассий решал – свернуть ему сейчас сразу и идти по неудобному каменистому берегу, рискуя быть обнаруженным или пройти чуть дальше в лес, чтобы затем повернуть и двигаться в тени ветвистых деревьев?

Тем временем погода продолжала портиться: солнце вконец накрыли тучные серые облака, а ветер то спокойно обдувал, втираясь в доверия, то резко возрастал и своей силой наклонял кроны близлежащих деревьев. Кассий невольно поежился – времени было мало. Он посмотрел вглубь чащи леса, и деревья показались ему неожиданно мрачными и неестественными, словно таили в себе одним им известную опасность. Пролетающие над ними птицы недовольно чирикнули на своем птичьем диалекте, и монотонное гулкое завывание пронеслось по чаще. Кассий свернул к берегу и помчался прочь в сторону от дороги.

VII

Четверо всадников легкой трусцой спускались с плато: белый статный конь был зол и недоволен – его недостаточно покормили утром; вороной угрюмый жеребец смотрел серьезно вперед – он ни о чем не думал, кроме как о своей цели; крупная серая лошадь думала о чем-то своем, сокровенным и неслась чисто механически за другими скакунами; рыжая изящная кобыла и вовсе ни о чем не думала – ей было хорошо и прекрасно.

– Помните, что, не смотря на ранение, кастадиец может быть опасен, – проговорила Эйра, своим строгим взглядом озирая путников. – Без бахвальства и самодеятельности. Добить солдата. Вернуться к Флавию.

– Может еще скажешь: проявить уважение к противнику??? – загоготал Орвин, брюзжа слюной. Бертрам поморщился.

– Нет. Но без фанатизма.

– Учитывая, что солдат ранен и на чужой земле, а мы во всеоружии и на конях, настигнуть его мы должны в течение двух часов, если не раньше, – промолвил напряженный Бертрам. – Скорее всего, кастадиец знает, что его отсутствие рядом с Дегалом рано или поздно заметят, поэтому сейчас он либо пустился во все тяжкие, либо, что более вероятно, он попробует спрятаться где-нибудь в укромном месте, что будет его ошибкой, учитывая твои, Эйра, способности и навыки Альвы.

– Не перехваливай меня, я этого не люблю, – отрезала Эйра. Бертрам замолчал. Эйра была не в духе, ее что-то гложило внутри, но причины недомогания понять она была не в состоянии, и это злило лучницу еще больше.

«Какая-то непонятная хворь, – раздраженно думала Эйра. – Подхватила неизвестную заразу в палате у Флавия?»

– Ветер крепчает, – сказала Альва и задумчиво намотала тонкую темно-рыжую прядь волос себе на палец.

– После дела возьму себе небольшой отпуск, – заявил Орвин. – Устал что-то я махать секирой. Нужно погулять как следует. Возможно, даже посещу Адлит. Девки и пиво там отменные.

– Ох уж этот отдых – совокупление, обжорство и пьянство. Несомненно, удел великих людей, – не удержался Бертрам.

– Что, волнует, потому что не встает? – захохотал Орвин. – Не бойся, у меня есть несколько хороших девиц на примете. Даже у мертвеца поднимут!

– Какого черта ты несешь? Оставь эти пошлости при себе, скотный увалень. Я скорее умру евнухом, чем воспользуюсь услугами твоих…знакомых.

– Ну и зря, тебе бы сделали скидку. А вообще, извиняюсь, что не такой интеллигентный, как ты, умный и начитанный Бертрам. Я бы тебе спрыгнул с коня и пал ниц, но, видишь ли, борода и пузо мешает. Ахахахаха!

– Добрались до трупа, – произнесла Альва, и Бертрам с Орвином тут же прекратили препирательства, а Эйра спешилась, чтобы осмотреть место.

Труп Дегала уже полностью побелел, Эйра смахнула вновь прибывших на тело мух и накрыла его взятым из лагеря большим тентом, чтобы уберечь от других насекомых и случайных зверей, пока воины Ремори не доберутся сюда. Затем лучница по красным, уже застывшим пятнам взяла примерное направление следа кастадийца и закрыла глаза. Ее путники стояли возле нее и молчали: они знали, что мешать взору не следует.

«Мой разум – мой щит, мой взор – мое оружие, мои стрелы – мое спасение…»

Она увидела его. Враг был на берегу реки: он что-то спускал в воду, затем взял меч в ножнах, прикрепил его к поясу и поспешил вдоль реки на север. Кастадиец был довольно далек от пеших воинов, но недостаточно для быстрых боевых лошадей.

– Он на берегу, недалеко у срединного моста через Флару. Скоро будет у него, скорее всего перейдет реку. Сосредоточились! Двадцать минут, и мы уже выберемся к реке!

Четверо всадников помчались, огибая чуть обособленные друг от друга лиственные деревья, не обращая внимания на местных лис, недоуменно смотрящих им вслед, и глядя только вперед, по направлению к цели. Кони на этот раз все были сосредоточены, но каждый по-своему, как и их всадники – общее дело превращало их в единое целое.

Холодало. Ветер завывал и злился. Земля оставалась равнодушной. Всадники спешили.

Наконец, они достигли берега. Эйра увидела перед собой грозный и между тем и прекрасный горный пейзаж, но это сейчас ее мало волновало. Она посмотрела на срединный мост и дала команду двигаться к нему. Бертрам и Орвин были сосредоточены и безмолвны, и лишь Альва беспокойно посмотрела сначала на горы, от которых расходилась черная пелена, а затем на разбушевавшийся речной поток, который рьяно бил по берегу, словно норовил выскочить на землю и захватить здесь власть.

– Погода портится, – недовольно сказала Альва, однако путники уже были несколько впереди.

Они достигли бревенчатого моста, и на его середине, окинув своим острым пронзительным взором перспективу, Эйра увидела своего врага, свою цель, спешащую вперед, подальше от них, подальше от своей смерти. Кастадиец спешил и бежал легкой трусцой довольно уверенно для раненого воина. Он находился от всадников на расстоянии примерно в районе ста-двухсот метров, постепенно отдаляясь, и еще не понимал, что его обнаружили.

– Попробуешь выстрелить? – тихо спросил Бертрам, находящийся по правую руку.

Эйра молчала. Расстояние было очень уж большим, даже для нее, и промах бы тут же выдал их присутствие беглецу. Однако какая-то затаившаяся смесь гордости и тщеславия внутри нее загорелась неожиданным огнем – Эйра хотела закончить здесь и сейчас. Лучницу так же подспудно грело осознание факта, что она никогда не промахивалась, насколько бы сложным не было испытание, заданное ей в стрельбе и ловкости.

Река под всадниками начала реветь и рокотать, неистово ударяясь своими опасными и свирепыми волнами об позеленевшие сточенные камни. Ветер, который задувал спины несколько минут назад, наоборот, притих, будто бы приготовляясь дуть еще сильнее, просто застыл в ожидании удобного момента.

«Если не сейчас, то когда?» – острое желание выстрелить охватило Эйру, и она, быстро соскочив с коня, вскинула лук и тут же натянула тетиву, стрела в которой уже была нацелена на удаляющегося воина.

Эйра сосредоточилась: ее глаза неотрывно следили за целью, а искусные пальцы крепко держали хвостовик. Дыхание стабилизовалось. Сердце жаждало выстрела, а душа хотела спокойствия.

– Нет. Слишком далеко, – сухо сказала Эйра. Она трезво посмотрела на ситуацию. – Шум реки и ветер на нашей стороне. Успеем настигнуть кастадийца до того, как он нас заметит. Быстрее!

Путники галопом двинулись с моста к развилке, чтобы поскакать по жесткому каменистому берегу вдоль реки.

Из чащи леса, пронзив резким свистом воздух, полетел пяток стрел. Две стрелы попали аккурат в большой щит Орвина, одна стрела задела левую ногу Альвы, а остальные пролетели мимо, однако от неожиданности Бертрам упал с лошади. Тут же вслед за стрелами в голову Эйры полетел метательный черный топорик, однако Орвин ловким движением секиры сбил его в полете и тем самым спас своей предводительнице жизнь.

– Лесные реграты! Сучьи дети! Блядские выродки! – взревел в бешенстве Орвин, спрыгивая с лязгающим грохотом на землю и выставляя щит вперед, оставляя своих товарищей чуть позади себя.

Альва спешилась и изящным движением руки вытащила из ножен длинный полуторный меч, который держала легко и уверенно и, казалось, не обращала никакого внимания на кровотечение от стрелы в ноги. Казалось, она и на регратов бы не обращала внимание, если бы не это досадное недоразумение.

Из чащи леса выбежали с диким криком местные разбойники.

«Видимо, уже что-то услышали о произошедшей стычке на плато и теперь рассчитывают ограбить караваны с добычей и трофеями либо же, на худой конец, поживиться тем, что есть», – презрительно подумала Эйра, поднимая лук.

Регратов насчитывался десяток: половина из них была в каких-то рваных лохмотьях, другая половина в разной степени паршивости доспехах, причудливым образом кое-как надетых на те же лохмотья. Все они были разукрашены в черно-зеленые цвета: зеленые лохмотья – как лесная маскировка, черная густая краска на лицах и руках – как любимый цвет этого дикого народа.

Троих лучников, которые остались позади бежавших на Орвина разбойников, Эйра сняла сразу: они даже не успели как следует натянуть свои тетивы, как в глазу у одного из них образовалась зияющая кровавая дыра; второго пригвоздило стрелой к дереву, и он безвольно опустил голову в свой последний раз; третий схватился за грудь – его злое жестокое сердце было пронзено таким же злым и жестоким наконечником стрелы. Оставшиеся реграты были вооружены кто чем: старые ржавые палицы, несколько мечей, одна булава и метательные черные топоры, которые так любят здешние разбойники.

– Эйра! – крикнул поднявшийся Бертрам, показывая в сторону реки. – Он убегает!

Эйра резко повернулась на север, на миг забыв о противниках. Кастадиец бежал со всех ног: несомненно, благодаря крику лесных дикарей он обнаружил всадников и теперь стремительно удалялся от них.

«Это сильно усложняет дело, – лихорадочно думала лучница. – Нельзя терять ни секунды».

– Орвин! Альва! – крикнула Эйра своим товарищам. – Они на вас!

Орвин довольно расхохотался. Альва даже не повела плечом в ожидании набегающих регратов. Быстро махнув Бертраму следовать за собой, Эйра галопом помчалась по побережью, не жалея лошадь и не боясь упасть с нее, наткнувшись на коварное препятствие.

Трое регратов в лохмотях добежали первыми: двое с палицами, обитыми железом и утыканными острыми металлическими шипами, кинулись сразу на Орвина, вполне разумно опасаясь его большого размера, свирепого вида и надежного крепкого щита, которым он закрывал от стрел свой отряд. Третий головорез с коротким мечом, с ухмылкой на его гнилых позеленевших зубах полез на Альву. Та, не двигаясь с места, стояла прямо и, не мигая взглядом, легко отразила нацеленный ей в грудь удар своим полуторным мечом, и не успел головорез что-либо осознать, как мечница тут же, словно орудуя кисточкой на холсте, рассекла красными красками тело оборванца от плеча до торса, и его улыбка даже еще не успела сойти с лица. Орвин сразу же бросил свой щит в одного из врагов, тут же сбив его с ног, и пока тот вставал, уже снес второму голову острым полумесяцем своей расписной секирой. Не успел второй реграт встать, как его ловким и ровным движением проткнула Альва.

– Эй! – недовольно запричитал Орвин. – Этот выродок был моим!

– Оставляю тебе следующих, – парировала Альва.

Еще один черный топорик пронзил воздух и полетел в Орвина. Тот увернулся, подобрал щит и отбил им второй топор, летящий в него. Орвин, не мешкая, начал размахивать секирой, чтобы поразить вышедшего ему навстречу лысого здоровяка с булавой, все лицо которого было обмазано какой-то черной краской. Громила беззубо улыбался, а в его глазах читалось веселящее безумие смерти. Булава задела плечо Орвина, однако тот лишь слегка сморщился: его секира уже успела размахнуться, и острое лезвие летело в грудь реграту-здоровяку, размозжив тому доспехи и ребра вместе с ними. Дальше Орвин не церемонился и просто наступил на лицо врагу своим тяжелым шипованным сапогом. Раздался хруст.

Альву настигли очередные реграты-мечники, однако, в отличие от первого, они были посильнее – вместо лохмотьев на них были надеты уже кирасы с отпечатками зеленых рук на их поверхности; один держал большой, но ржавый меч двумя руками, другой имел при себе компактный щит-баклер и изгибающуюся саблю. Разбойники напали на Альву с двух сторон, и мечнице пришлось выбираться из ситуации с помощью своей ловкости, а также неповоротливости врага. Альва увернулась от ржавого меча и полоснула по ноге головорезу так, что тот тут же подкосился, однако добить его она не успела: сабля рассекла воздух, и Альва еле спарировала этот удар. Решив больше не искушать судьбу, мечница сделала ложный замах и, спровоцировав ответ от реграта, рывков проткнула тому горло. Кровь алым фонтаном начала орошать пожухлые придорожные сорняки, однако Альва уже обернулась к другому мечнику, который понесся на нее тараном и споткнулся об новообразовавшееся тело. Альве оставалось лишь спокойным ударом своего клинка пронзить неудачливого бойца в затылок и закончить стычку.

– Не плохо! – усмехнулся подошедший Орвин, поднимая черный метательный топорик и рассматривая его. – Как ты думаешь, я смогу попасть?

– В меткости Эйре нет равных, однако, пока она не видит, можешь и испытать удачу, – сказала Альва, вытирая кровь со своего меча об лохмотья трупов.

Орвин с оборота размахнулся топориком и со всей силой кинул его в сторону леса, по направлению убегающих от них в чащу реграта-метателя. Раздался пронзительный крик боли, и Орвин самодовольно улыбнулся Альве.

– Фортуна любит меня, а я люблю фортуну. Если я и умру, то точно не в бою.

– У смерти много ролей, – сказала Альва, убирая меч и поправляя свою огненно-рыжую косу. – Нужно догнать Эйру с Бертрамом.