Стрела и меч

– Уроды…Придурки… – ругался Кассий, убирая меч в ножны. – Могли бы просто пнуть меня или дать пощечину. У меня теперь вся накидка мокрая…

– Ну что ты, к чему такие нежности: «пнуть», «пощечину»? Так ты с девушкой в постели будешь развлекаться, а тут крепкие боевые товарищи, – продолжал глумиться Руслин.

– Ахахаха, очень остроумно, – все еще злился Кассий, одеваясь и делая разминку. – Уже известно, в каком дивизионе мы выступаем?

– Не поверишь, но в авангарде.

– В авангарде…наконец-то, – прошептал Кассий.

Он так давно об этом мечтал. Взять штурмом крепость врага. Быть в гуще событий, в пылу битвы показать себя, бок о бок выступая со своими боевыми товарищами под командованием Леонида.

«Вчера мне исполнилось тридцать лет. А сегодня я иду сражаться на Иррибане. О лучшем подарке и мечтать нельзя», – взволнованно думал Кассий, проверяющий, все ли на месте.

– Через сколько выступаем? – спросил он у Аппиуса.

– Вот-вот построение. Нам нужно поторопиться, иначе будем замыкающими и пропустим всю славу. Мы все вместе в одном строю и одной лодке, – засмеялся Аппиус.

Руслин улыбался своей сверкающей улыбкой. Серо-голубые глаза Кассия сияли. Он был счастлив.

В саванне было нестерпимо жарко. Сухой воздух давил незримым грузом на кастадийских солдат, стоящих шеренгой перед крепостью Иррибан. Лучи палящего солнца нещадно пронизывали металлические шлемы и пластинчатую броню; с бойцов стекал ручьями пот; на коже рук и ног проступали круги от ожогов; солдаты чувствовали себя как в раскаленном котле и ждали только одного – приказа.

Леонид стоял на возвышении, представляющим из себя несколько грубо подложенных друг под друга досок. Он стоял на уровне пятой и шестой шеренг, держа в одной руке щит с изображенным на нем медно-коричневым алетом, а в другой скромный, но вполне эффектный костяной рог. Лицо командующего было словно вытеснено из камня, взгляд неподвижен: он смотрел в одну точку на Иррибанской каменной стене. Стекающий со лба пот нисколько не волновал Леонида – нужно было сосредоточиться. Солдаты беспрекословно ждали приказа, никто из них не сдвинулся ни на шаг в сторону, не наклонился от долгого ожидания, не смахнул соленый пот и засохшую грязь. Нельзя было показывать слабость духа в такой напряженный момент. Кассий, Руслин и Аппиус были в первой шеренге, готовые ворваться в бой и прославиться. Или погибнуть, но с честью.

«Я родом из Кастадии. Я родился с мечом, с мечом и погибну. Я родился жалким, но умру благородным. Заслужу честью, мужеством и мудростью. Иначе не быть мне настоящим человеком. Иначе не быть мне настоящим кастадийцем», – повторял кастадийский девиз про себя Кассий. Он был взволнован, но собран.

Наконец взгляд Леонида изменился. В его серых стальных глазах мелькнула искорка огня, и он крикнул: «Сейчас!»

По всей саванне загремел звучным громким эхом могучий кастадийский рог, пугая и без того немногочисленную живность и вознося весть своим врагам о наступлении.

Старые, грузные и неповоротливые катапульты нехотя выплюнули из себя десятки тяжелых неотесанных камней, которые, набирая скорость, летели точно в Иррибанскую стену. Некоторые из них были покрыты горючей смесью и тут же воспламенялись при ударах.

Быстрым, но организованным и стройным бегом первая кастадийская шеренга достигла рва, чтобы тут же разложить и перекинуть через канал деревянные длинные сходни. Осажденные враги начали обстрел из луков с верхотур стен, однако было поздно: пока часть первой шеренги прокладывала путь к крепости, другая часть старалась закрыть их щитами; подходили уже следующие шеренги; кастадийские лучники начали стрелять своими стрелами, а катапульты неуклюже подъезжали все ближе и ближе.

Как Кассий и мечтал, он вместе с Аппиусом и Руслиным был в авангарде. Они вместе с десятком своих товарищей благополучно преодолели ров, увернулись от стрел, и уже были практически у старой серой стены. Катапульты старались бить как можно кучнее, чтобы сделать большой разлом, однако пока что им удалось только проделать локальные бреши на разных высотах, и снизу было невозможно проникнуть в Иррибан большому скоплению людей. Тем не менее, бреши были, и кастадийцам этого было достаточно.

– Здесь! Я нашел! – крикнул Кассий товарищам, прикрываясь щитом и указывая коротким мечом на щель, в которую мог протиснуться самый широкоплечный кастадиец, однако было не ясно, поджидал ли смельчака на другой стороне с копьем наготове какой-нибудь осажденный враг.

– Кассий, стой! Слишком рисковано! – пытался докричаться Аппиус, но Кассий уже протискивался через стену, предвкушая сражение.

Ведь он был славным воином. Он боролся с варварами. Он был бесстрашен.

Воин протиснулся через стену. Тут же на него накинулись несколько варваров с копьями: один удар был отражен треугольным щитом, от другого удара воин увернулся, тут же разрубив плечо варвару. Второй варвар выхватил кинжал, однако получил ногой в пах, потерял на миг концентрацию, и этого было достаточно, чтобы он обнаружил свой же кинжал у себя в груди. Двое варваров, стоявшие в отдалении на светло-бурых подмостках, уже пускали стрелы из своих грубых, скрипучих луков, но воин, прикрывшись щитом, быстро метнул в одного кинжал и повалил насмерть; другого варвара снял уже подоспевший из бреши товарищ. Начиналась рубка.

Воин побежал дальше, в пылу доблести и отваги размахивая своим клинком направо и налево, стремясь побыстрее добраться до главных ворот и открыть путь в крепость другим отрядам. Варвары накинулись на воина гурьбой, однако воин уже был не один, а с боевыми братьями. Получив несколько легких ножевых ранений в левое плечо и одно огорчающее, но терпимое в нижнюю правую область живота, воин бежал к воротам, так как время было не на его стороне.

Краем глаза воин видел, как варвары вокруг остервенело сражаются за свою землю и свою территорию, и как не менее неистово бились за свои благородные идеалы его братья. Все было хорошо. Все было отлично.

Вдруг тонкая голубая нить пронзила все тело воина и на миг парализовала его. Что-то произошло. Он увидел необъяснимо прекрасные глаза цвета Великого моря – синего цвета необъятного спокойствия и бесконечной глубины. Эти глаза были укрыты балахоном и смотрели из небольшой деревянной кибитки. Эти глаза увлекали воина к себе, и он, словно забыв обо всем на свете, уже хотел двинуться к ним, пропасть в них, утонуть в этой синей глубине.

В плечо воина воткнулось варварское копье. Воин был в ярости. В ярости не на врага, не на свою боль, в ярости на допущенную им уязвимость. Враг не представлял для него никакой угрозы и был убит, пораженный в самое сердце точным выпадом. Не смотря на то что броня смягчила удар, плечо все равно кровоточило и вызвало некоторую досаду, которую воин тут же отмел, стремглав побежав к воротам. Он быстро оглянулся, однако окошко в кибитке уже пустовало, и лишь едва заметная полоска от тонкой голубой нити уходила слабым следом за угол, исчезая в грязи битвы.

Вот воин уже у ворот: на него сыпется град стрел; его щит спасает, но долго он так не протянет; рядом прорываются с боем его товарищи, и это придает воину сил – он смеется и радостно несется вперед, ведя за собой других. Вот уже из последних сил варвары стараются отбиться, однако этого недостаточно – осаждающих слишком много. Тем не менее воин отдает врагу должное: этот народ стоит до конца.

Вот они, ворота. В них бьется таран, но ворота неутомимы. Лучники наверху стены стреляют, пытаются задушить стрелами осаду. Вниз бросаются камни, зажигательные смеси, вокруг хаос и резня. Но воин уже у цели: никто и ничто его не остановит. Несколько врагов, хранители прохода полегли от его клинка. Осталось подналечь и сбросить засов.

С яростным криком на воина бросился юноша невысокого роста, полностью облаченный в грязный и длинный балахон. Его лицо было прикрыто тонкой серой тканью, и лишь синие глаза стреляли ненавистью и метали свою праведную ярость. В руках юноша держал необычной формы скимитар с волнистым клинком, лезвие которого было расписано узорами и иероглифами. За секунду до удара воин успел удивиться наличию такого экзотического оружия у варваров, однако его мысли тут же пресекли быстрые и резкие искусные удары – юноша был опасным бойцом.

Едва отразив несколько выпадов и успев привыкнуть к технике врага, воин пошел в наступление и попробовал обманным движением вынудить юношу совершить рывок на него, чтобы резко на противоходе пронзить грудь своим коротким мечом. Казалось, синеглазый юноша повелся и уже метнулся всем телом вперед, однако затем, быстро сменив позицию, он отбил клинок воина и второй рукой выбросил в него спрятанный в рукаве предательский короткий нож. На долю секунды воин успел инстинктивно подставить свою ладонь на защиту, и обжигающее лезвие застряло в его руке, открыв еще один ход для горячей пульсирующей крови.

Воин обезумел и впал в неистовство. Он начал наносить удары за ударами, со всей силой притесняя юношу к воротам. Тот отбивался и делал острые и опасные выпады своим странным мечом, однако силы его были на исходе: все-таки закаленная выучка и приобретенная выносливость воина давали результат.

Воин наконец нанес последний удар, и его клинок вонзился в сердце юноше. Тот выдохнул и напоследок взглянул прямо в лицо победителю. В синих, режущих взгляд глазах юноши на этот раз не было ни ненависти к захватчикам, ни отчаяния за свое поражение, ни ярости за свой народ. В них воин увидел суровое спокойствие, которое пронзило его, будто бы этот волнистый клинок проник в его плоть и душу. В них воин увидел удовлетворенную отрешенность и победу. Победу духа.

– Но ведь победил я! Не смей так на меня смотреть! Я кастадиец! Это я победил! – яростно закричал обезумевший воин, однако юноша его уже не слышал: его глаза больше никогда не будут излучать свою острую синеву.

– Я…победил… – воин отодвинул труп юноши и налег на засов.

К нему подоспели боевые товарищи, и вместе они скинули большой продольный засов с ворот, которые воин изо всех толкнул вперед, впуская победителей.

Отряды кастадийцев вошли в Иррибан.

Кассий стоял весь в крови, грязный и уставший. У него дрожали ноги, из ладони струйкой текла кровь, плечо саднило, пот застилал его мутный и изумленный взор. Кастадийцы уже развертывали вовсю свои боевые силы на местах, но Кассию было не до них. Он бросил потускневший меч в сторону, его тошнило, хотелось упасть и забыться. Он устоял. Ему было плохо. Ему было отвратительно. Кассий стоял и смотрел на труп юноши и понимал, что проиграл эту битву.

IV

«Проиграл эту битву…я проиграл эту битву…как и следующую…как и свою последнюю…Теперь я умер. Наконец-то бесконечный сон и спокойствие. Однако…Почему я чувствую надоедливую физическую боль? Почему я чувствую холод и озноб? Я мыслю…Я все еще существую?? Я здесь??»

– Кхррррр… – захрипел Кассий Продий, открыв глаза. Он лежал в темноте на холодном трупе Дегала. Вокруг жужжали трупные мухи, которые обиженно полетели подальше, испугавшись пробуждения мертвеца.

«Я еще жив, – думал кастадиец. – Еще не мертв. Судя по всему, этот ремориец смягчил мое падение, и я просто потерял сознание. Черт! Высота была приличной. Что мне теперь делать? Оценить свое состояние?»

Состояние у Кассия было не самое лучшее. Чуть двинув плечом, он застонал: ему тут же ответил пульсирующей болью ушиб. Ниже, своей продолжающейся болью вторила правая нога, до которой смог добраться уже мертвый ремориец. Щипало глаза, и ужасно хотелось пить.

«Основной удар пришелся на левое плечо, – мрачно размышлял кастадиец, – плюс раненая нога. Моему телу холодно, и если я так пролежу еще несколько часов, то вскоре присоединюсь к этому гнилому куску мяса».

Кассий попробовал сделать движение правой рукой, и к его облегчению пальцы хоть и не охотно, но послушались без лишней боли. Он чуть приподнял грязную ладонь и осторожно прикоснулся к своему лбу.

«Голова вроде цела. Повезло. Глаза…что-то видят. Сколько я был без сознания? Часов шесть?»

Кассий оглянулся: стояла полуночная темень, однако ближайшие очертания местности смутно, но прорисовывались. Вокруг располагались, чуть обособившись от друг друга, высокие лиственные деревья, которые, словно задремав, слегка покачивались из стороны в сторону. Шелестела, шепча известный ей один мотив, густо поросшая трава. Часть листьев не спеша пикировала над головой, стараясь приземлиться и застелить собой как можно больше холодной черствой земли.

«Нужно выбираться отсюда. Соберись. Я жив, хоть и ранен. Боль – лишь впечатление, которое можно пережить…»

Собравшись и стиснув зубы, Кассий встал на здоровую ногу. Вторая нога потеряла достаточно крови и была в жалком состоянии – к ране липли противные комары; боль в том месте уходила, но на ее смену приходило более страшное состояние: ощущение потери нижней конечности.

«Я помню, что где-то недалеко должна быть река. Выдвинусь к ней, промою рану, перевяжу ногу. Возможно, по пути нарву каких-нибудь целебных трав», – Кассий вконец пришел в себя и начал действовать.

Первым делом он еще раз осмотрел труп реморийца и начал снимать с него верхнюю броню сквозь боль в плече и отвращение к мертвому врагу. Под доспехами на Дегале была надета довольно качественная, но уже заляпанная кровью иссиня-черная стеганка.

Открытое и уже вконец уродливое мертвое лицо реморийца безучастно (хотя, возможно, и с некоторым осуждением) наблюдало за тем, как с него снимают одежду, оставляя труп голым по торс. Рукоять кинжала все так же торчала в шее Дегала и уже, казалось, стала неотъемлемой частью этого образа.

Кассий оценивающе осмотрел нижние латы и сапоги реморийца и пришел к выводу, что они ему только помешают, и он обойдется своими, однако взгляд его зацепился за отброшенные во время снятия им брони ножны. Сквозь качественный кожаный материал что-то необычно блестело, будто в ножнах покоился не меч, а пойманные ночные звезды, и стоило только обнажить немного клинок, как всю рощу тут же озарят мелкие холодные искры.

Кастадиец поднял ножны с земли: на них уже успели опуститься пару пожухлых листьев. Он чуть выдвинул клинок и увидел, что лезвие светится тусклым фиолетовым светом, достаточным, чтобы осветить немного пространства вокруг меча, однако не таким ярким, чтобы осветить путь, как если бы в руках был факел. Приглядевшись, кастадиец понял, что это всего лишь узоры, изображающие солнце, лучи и звезды.

Кассий вытащил меч из ножен, и в его руке оказалось странного вида оружие, которое смогло его удивить, хоть воин Кастадии повидал их не мало. Клинок имел изогнутую волнистую форму, будто само дикое пламя обуздали, заковали его в сталь и заставили служить человеку. Волны раздвигались немного в сторону, и с какой грани не подступись, получишь ранение острыми зубьями холодного огня. На лезвии клинка расположились искусно выгравированные узоры, изображающие солнце, луну и звезды, причем это были нетипичные солнце и луна, к которым привыкли жители Кастадии. Было в них что-то…другое – то, что Кассий не мог объяснить себе. Гарда представляла собой полукруг из переплетающихся между собой стальных нитей с исходящими от них шипами. Рукоять лежала в руке на удивление удобно, и ладони Кассия было тепло, если не сказать даже – приятно. Навершие эфеса представляло собой круглый и красивый сапфир фиолетового цвета, который показался кастадийцу похожим на закрытое око. Меч явно стоил огромных денег и был либо ценным трофеем, либо дорогим подарком от могущественного покровителя.

«Судя по всему, это очень ценный меч, – разглядывал светящийся клинок Кассий. – Хотя это явно не мой стиль: слишком вычурно и не практично. Видимо, меч с далеких диких югов – тамошние южане любят необычные формы. Хотя огонь и странное свечение наводят мысль на… Нет, не буду гадать. Я вижу, что клинок закален магическим углем. Очень дорогое и редкое удовольствие в этих краях. Если учесть, что в последнее время монополией на магию владеют, в основном, Мальфитерские колдуньи.

Размышления Кассия прервал прерывистый клекот пролетающих над головой ночных птиц. Ветки деревьев неодобрительно зашелестели. Все падающие листья уже лежали на земле. В груди у кастадийца что-то сжалось: к нему постепенно подкрадывалась паника.

«Что я медлю? Нужно убираться отсюда. Рано или поздно сюда придут реморийские ищейки за телом и, как только они осмотрят первый труп, у них тут же возникнут вопросы по поводу второго. Скоро будет светать. Насколько я помню, река была где-то северо-восточнее плато. Пойду в том направлении. Нельзя больше терять времени, иначе оно поглотит меня».

Кастадиец как мог, привязал к поясу ножны, взял в одну руку тускло светящийся меч, другой аккуратно поднял стеганку (боль в плече и не думала отпускать его) и попробовал сделать небольшой шаг. Правая нога болезненно шипела раной, однако, к удивлению Кассия, он смог, хоть и небольшими переступами, но осторожно сдвинуться с места.

Ночная тьма стала постепенно отступать: утро было довольно далеко, однако его наступление было неизбежно, и Кассий старался соблюсти баланс между болевыми ощущениями от ран и спешным ходом, от которого, возможно, зависела его жизнь. Уже все больше и больше силуэтов одиноких деревьев, небольших кустарников, маленькой, убегающей по своим делам живности мог разглядеть кастадиец в медленно уходящей темноте. Кассий все дальше и дальше удалялся от трупа.

Стая ночных птиц сделала круг и теперь возвращалась обратным путем, все так же перекрикиваясь между собой, как вдруг Кассия накрыла болезненная лихорадка: он упал на холодную, непокрытую листьями землю, меч выпал из рук и засветился еще ярче бьющим по глазам фиолетово-голубым мерцающим светом. Кастадийца вырвало, однако он поразился не этой слабостью организма. Ему стало плохо внутри, в глубине тела, в области бьющегося сердца. Кассия одолела паническая атака, и он не знал, что с ней делать.

«Я проиграл эту битву…я проиграл…как тогда…черт…опять эта дрянь…Она со мной до конца…до самой смерти…черт…»

На глазах навернулись слезы, и слюна медленно пустилась изо рта, но воин Кастадии не мог даже смахнуть эти признаки слабости.

«Все же закончилось…все мертвы…Леонид, Аппиус, Максий… Куда я пойду?.. Надо бежать…надо идти…к реке…куда? Зачем я это сделал? Нет, это другое…»

С липких, грязных волос капал соленый пот; жилы на сильных, мускулистых руках пульсировали, словно готовы были вырваться из этой ослабевшей кожи куда-нибудь подальше, лишь бы не выносить такого унизительного упадка.

«Зачем я это сделал???»

Кассий смотрел на яркий свет, исходящий от клинка, и чувствовал, как это сияние заполняет всю опушку, весь лес, готовясь раскрыть его расположение. Он смотрел, и глаза слепли от этого фиолетового света. Его голову терзали мириады проносившихся воспоминаний и мыслей, и он готов был упасть лицом в холодную землю, накрыться всей листвой леса и умереть бесславной смертью, лишь бы обрести спокойствие…

«СОБЕРИСЬ!»

Кассий открыл глаза. Светало. Он был спокоен. Он понял, что не это ему нужно сейчас. Ему нужно было идти. Меч лежал неподвижно на расстоянии локтя от него, и больше не исходило никакого света – просто темно-фиолетовый клинок, ничего более.

«Я не для этого сюда добрался. Не для этого выжил. Чтобы снова умереть и умереть, как жалкий раб, как червь, уползающий подальше, чтобы сдохнуть в гниении. Я выжил, и я расскажу, что было на плато».

– Я родом из Кастадии. Я родился с мечом, с мечом и погибну. Я родился жалким, но умру благородным. Заслужу честью, мужеством и мудростью. Иначе не быть мне настоящим человеком. Иначе не быть мне настоящим кастадийцем… —твердо произнес вслух Кассий, поднимаясь, смахивая все свои признаки слабости с лица и подбирая меч.

Он шаг за шагом, переступ за переступом покидал злосчастную опушку, надеясь забыть это ненавистное уродливое лицо и слабость, пронзившую его из-за спины, в минуты его упадка и бессилия.

V

– Значит, кастадиец смог выжить? – спросил Бертрам, смахнув тонкую надоедливую муху со своей худой щеки.

– Да, виден только труп Дегала, да несколько кровяных пятен вокруг него, – ответила Эйра. – Верхняя броня сброшена. Выдвигаемся к месту падения, затем идем по следам кастадийца. Далеко уйти он не мог.

– Странно, что он не разбился, переломав себе все кости, падая с такой высоты.

– Нас это не должно волновать. Главное, настигнуть врага и устранить его либо же найти труп, если тот сдох до нашего прибытия. Очевидно, он ранен и находится не в самой оптимальной форме.

Карие глаза Бертрама блестели и излучали любопытство. Его руки, на этот раз без надетых на них перчаток, игрались с кинжалом, перекидывая его из стороны в сторону.

– И все же…

– Да ладно тебе! – похлопал своего товарища по плечу Орвин, который, казалось, не замечал опасный блеск в глазах Бертрама и острого кинжала в его руках. – Наконец-то что-то интересное. После этих сраных овцерогов найти какого-то доходягу – плевое дело. Правда, я надеюсь, он еще не растратил всех своих сил, чтобы оказать мне хоть какое-то сопротивление, ахахаха!

– Вы слишком завышаете эту кастадийскую сволочь, – сплюнула Эйра. У нее было плохое настроение, и на душе все еще было скверно после диалога с Флавием на краю плато. – Орвин, собирай манатки и оружие: скоро выезжаем. Не забудь убрать за собой утварь и остатки еды. Я не хочу, чтобы наш отряд именовали свиньями только потому, что ты был слишком голоден.

– Пффффффф, – ухмыльнулся сквозь свои бурые космы Орвин и начал собираться, бормоча хриплым грубым голосом: «Сытость – не порок, это состояние души, а голод – источник многих бед».

– Бертрам, хватит задумываться о всякой лишнем. Покорми лошадей и доложи старому Киру о нашем выезде. Отдай ему его карту – я пометила примерное местонахождение мертвого Дегала. Мы не будем их ждать, о трупе позаботятся другие. Наша задача сейчас – не терять время. Быстрее выдвинемся – быстрее настигнем.

Бертрам, не говоря ни слова, ловким движением скрыл свой кинжал, похрустел пальцами рук, надел свои любимые черные перчатки и пошел к лошадям, попутно разминая плечи и спину.

Наступал полдень; солнце заслоняли хмурые кучевые облака, подгоняемые невидимым воздушным змеем; отряд Эйры довольно быстро, но крепко пообедал, и теперь они были готовы браться за работу; мародеры и слуги дома Ремори завершали свои последние дела в этом злосчастном месте – нужно было выдвигаться.

Эйра обернулась к Альве, которая разложила на грубом импровизированном столе карту Магтеры.

– Скорее всего, – Альва повела пальцем от подножия плато наверх к извилистой водной полосе, – он побрел к реке Фларе, протекающей восточнее чащи. Если он не спешил с учетом ран, то добрался до берега в районе часа, не более.

– Там он омоет свои раны, приведет себя в порядок, – Эйра неотрывно смотрела на полоску реки на карте, – затем будет думать, в какую сторону направиться. Насколько широка река?

– Не слишком. От двадцати пяти до тридцати метров.

– Течение? Глубина?

– По-разному, – вздохнула Альва, загадочно улыбаясь. – Течение Флары может как снести самый стойкий валун на ее пути, так и затихнуть, едва направившись к устью. Глубина может не доходить даже до пояса в середине русла, однако затем начинаются коварные неоднородные перепады, вплоть на десятки метров. Мои друзья на таких и погибли.

Эйра молча продолжила всматриваться в карту. На разных участках реки, в том числе и на северных, были изображены переходы в виде заштрихованных черных квадратов.

– Это мосты через реку? Насколько они прочны и сохранились ли вообще?

– Часть мостов южнее плато разрушили крударцы, на самом севере перед впадением реки в Великое Море их и вовсе уже давно нет. В этом плане карта недостоверная. Что же до переходов, которые интересуют нас – здесь точно не известно. Вот этот мост, – Альва постучала пальцем по квадрату, расположенному в нескольких сантиметров от плато, – точно цел, и по нему спокойно передвигались Орвин, Бертрам и реморийские солдаты. Следующий за ним мост на севере находится в полуразрушенном состоянии, насколько я помню.

– Тем не менее, если постараться, перебраться по нему возможно?

Альва молчала и смотрела на Эйру. Их взгляды встретились, и в карих задумчивых глазах своей компаньонки Эйра увидела известную ей лишь одной грусть и тоску, которые пытались скрыться за мечтательной отстраненностью, часто довольно успешно, но не всегда, как в этот момент.

– Да, – ответила Альва, затем, словно захотев стряхнуть с себя невидимую усталость, показала на карте ряд деревьев, тянущихся плотной зеленой полосой на север, – он перейдет по одной из переправ, затем попробует выдвинуться либо дальше на восток к Фрасийским горам, чтобы пересечь их и оказаться в каньоне, либо пойдет вдоль реки к северу, чтобы выйти к Великому морю.

– Не думаю, что он пойдет к горам, – вмешался Бертрам, взглянув на карту из-за спины Альвы. – Подгорье очень опасно своими горными обитателями, тамошними разбойниками и суровым ландшафтом. К тому же часть горных дорог и развилок размыло так, что даже лошади увязают в этом грязевом хаосе, еле волоча и ломая ноги.