Приют на свалке

Итиро Такаси – веселый японец, казавшийся хрупким по сравнению с Тендхаром, – настроил электронный секундомер и дал отмашку первому мальчишке.

Тот рванул с места так, что по лестнице забрался, пропуская ступенек по шесть за раз. Легко прошел по бревну. Благополучно миновал «ложные» камни. «Хорошая интуиция», – отметил про себя Марк. Ловко увернулся от груш, со свистом разрезающих воздух. Безошибочными движениями собрал «добычу» в мешок и помчался обратно. Его едва не сбили на обратном пути, но он вовремя упал на пол, перекатился. Такаси уже переместил наклонную лестницу. Мальчишка быстро забрался по ней, а с другой стороны спрыгнул сразу за финишную черту.

– Отлично! – Итиро остановил секундомер. – Пятьдесят две секунды. Рядовой Эрдели, ты переводишься в класс добытчиков. Поздравляю. Пойди перемешай камни.

Следующей попыталась пройти тест Чернышенко Марина. Она легко преодолела бревно, но едва ступила на «камень», как стопа провалилась, и девочка, вскрикнув, упала на пол. Такаси сразу оказался рядом. Профессионально ощупал лодыжку и тут же дернул, вправляя вывих. Марина вскрикнула, закусила губу.

– Рядовой Чернышенко, до следующего урока свободна, – скомандовал Итиро. – Остаешься в четвертом классе. Следующий! – крикнул он, заменяя поломанный «камень» другим. Всё, что они порушат сегодня, вернется в мастерскую, где сяньшень вернет предметам первоначальный вид.

Левицкий взглянул на Катрин:

– Рядовой Апель. Попробуешь?

Девочка, затаив дыхание, кивнула. Такаси с сомнением посмотрел на майора, но тот отмахнулся – продолжай. Катрин подали заплечный мешок.

– Старт! – дал отмашку Марк. Девочка без малейших усилий взобралась по лесенке, пробежала по бревну, балансируя руками, – будто всю жизнь только этим и занималась. Прыгая с «камня» на «камень», несколько раз ошиблась, но, поскольку весила очень мало, никакой заминки это не вызвало. Она выскочила на свободное пространство, увернулась от груши, но вторая с такой силой ударила ей в лицо, что малышку отшвырнуло метров на пять. Катрин упала на воспитанников, качавших пресс у окна, и осталась лежать без движения. Ребята склонились над ней, туда же подбежал Такаси. Достал кровеостанавливающую салфетку. Майор отвернулся. Поискал глазами остальных. Павел подвел новеньких к Марку.

– Во второй класс годятся, – доложил он о тех, что прибыли из Токио,– а этот… – он кивнул на Арташеса, – только в третий. Скула у Саргсяна покраснела, видно, ему отвесили оплеуху. Вскоре к ним подошла Катрин. Задора в ней поубавилось: лицо побледнело, руки заметно дрожали. Левицкий лишь вскользь глянул на нее. Этой девочке еще расти и расти до добытчиков, следовало немного сбить с нее гонор.

– Рядовой Апель поступает во второй класс, – вынес он вердикт. – Оставайтесь в спортзале, занимайтесь под руководством старшего лейтенанта Тендхара, – он заметил, как дернулся Арташес. – После перемены жду всех в первом классе. На третий урок разойдетесь туда, куда вас определили. Ясно?

– Так точно, господин майор, – нестройно ответили они.

– Разойтись, – скомандовал Левицкий.

Он направился к мадам Байи. Предстоял тяжелый, но необходимый разговор.

В коридорах на первом этаже почти нет окон. Лампочки горят редко. В полутьме Марк проделал путь до самого дальнего класса, находившегося за такой же, как везде, белой пластиковой дверью.

Душевно больные дети занимались в той же комнате, в которой спали. Складывали матрасы в угол, а из другого угла доставали простенькие игрушки – пластмассовые кубики, самодельную мозаику из кусочков пластика, старые книжки и открытки. Мадам Байи любила малышей, кажется, даже сильнее, чем родители. Часто она творила с ними чудеса. Двоих даунов она смогла сделать полноправными членами приюта: один учился в первом классе, а другой – в четвертом, и оба лишь немного уступали сверстникам. Сейчас под ее опекой осталось еще шестеро детей. Один из них был совершенно безнадежен. Аревик Ашотовна установила диагноз: олигофрения третьей степени – идиотизм. Но за него исправно платили даже больше чем положено – два ящика еды и один воды. А вот за другого дауна – шестилетнего мальчишку, попавшего к ним четыре года назад, – уже три месяца еды не поступало. Марк узнал: его родители-мусорщики погибли, а значит, никаких выплат не предвидится.

Увидев майора, все дети, кроме олигофрена, встали и даже попытались отдать честь и что-то там выговорить. Мадам Байи смотрела на Левицкого со смесью ненависти и боли. Марк махнул головой.

– Выйдем ненадолго, мадам Байи.

Старушка повернулась к своим подопечным.

– Поиграйте пока. Ты, Бенджамин, остаешься за старшего, а если Джек, – она показала на олигофрена, – будет драться, сразу зови меня. Я буду в коридоре.

Левицкий сомневался, что ребенок понял то, что она сказала. Скорее всего, это попытка показать успехи в воспитании Бенни.

Как только дверь закрылась, мадам заговорила с тихой яростью:

– Я не позволю вам скормить хищникам Бенни! Не позволю, слышите? – она даже наступать начала, но майор остался неподвижен, как колонна ярмарки, и ей пришлось остановиться.

– Интересно, как вы мне воспрепятствуете?– поинтересовался майор, выдержав паузу.

Старушка тут же сменила тон.

– Послушайте, он ведь ест очень мало! – заговорила она умоляюще. – Хотите, я буду делить с ним свою порцию? Это ничего вам не будет стоить!

– Не хочу. Полбанки, которые вам достаются, и так слишком маленькая порция. Если вам станет плохо, придется вызывать врача и отдавать еду еще и за ваше лечение.

– На Джека дают два ящика еды. Вы можете кормить Бенджамина оттуда!

– Могу. Но не буду. У меня кроме этого дауна еще двести ртов вполне здоровых детей.

– Майор, осталось ли в вас что-то от человека? Неужели вы не понимаете, что этот мальчик тоже будет здоров. Два-три года и он…

– Два-три года – слишком долго, мадам Байи.

– Хорошо, тогда заберите Джека. Его я никогда не вылечу.

– Я не могу забрать Джека, мадам Байи, – вкрадчиво втолковывал Левицкий. – Родители исправно платят за него. Они мне доверяют. Пока я выполняю свои обязательства, мне будут доверять и другие. И будут приводить ко мне даунов, которых вы можете, к своему удовольствию, воспитывать.

– Тогда возьмите меня! – выкрикнула женщина. В глазах блеснули слезы.

– Хорошо, – согласился майор. Он ожидал такого поворота. – Сегодня щитом для добытчиков на свалке будете вы, – старушка побледнела. – А завтра пойдет Бенджамин. Послезавтра – Джек. За ним – остальные. Что вы на меня так смотрите? Или думали, что, когда погибнете, я с ними нянчиться буду?

– Вы чудовище… Монстр! – потрясенно шептала она. – Вас Бог покарает.

– Бог?!– вспылил майор. – Какой Бог? Который бросил нас подыхать на этой свалке? Здесь я бог! И вы полностью в моей власти. Поэтому сегодня после обеда я заберу Бенджамина с собой.

Он развернулся и направился к библиотеке: там проходили занятия первого класса. Перемена уже почти закончилась, ему предстоит преподавать устав приюта.

Понедельник. Лондон

Ева любила выходить на свалку в утренние и вечерние часы – они самые безопасные, наверно, хищники еще спят. А вот Йоргену сегодня выпало нелегкое дежурство: после девяти хищники появляются чаще. Они привычно поцеловались в подъезде, как только она вышла из фильтр-комнаты. Проводила взглядом светло-серый силуэт, исчезающий за раздвижными дверями. Затем, отстояв небольшую очередь в темном коридоре правого крыла, – на этаже +1 экономили на лампочках – вошла в распределитель.

Лампы дневного света ослепили после сумрака. Но здесь годами ничего не менялось, так что она сразу прошла к большому столу – почти два квадратных метра, – что стоял в метре от входа. Седой приемщик, сидевший за ним, быстро вносил данные в электронные карты мусорщиков. Казалось, сморщенные узловатые пальцы тычут в кнопки наугад. Но, несмотря на то что Ева видела его впервые, она была уверена: он всё заносит правильно, неумех на такое место не поставят. Позади стола суетились пожилые сортировщики, рассовывая принесенное со свалки по ящикам с надписями: БУМАГА, ТРЯПЬЕ, ПЛАСТМАССА, СТЕКЛО, МЕТАЛЛ, ДЕРЕВО, КЕРАМИКА. Хорошая работа: всегда в тепле, никакого риска. Ева и сама была бы не прочь поработать здесь. Но приемщиками и сортировщиками работают лишь особо отличившиеся мусорщики. Так что, от того как она собирает мусор, зависит не только, как будет обеспечена ее семья, но и где Ева окажется в старости: или будет таскаться по свалке, рискуя жизнью, или же здесь принимать добычу.

Она вывалила содержимое двух мешков на стол. Приемщик скользнул взглядом по предметам, оценивая количество самых больших ценностей: дерева, стекла и металла.

– Пятнадцать баллов, – решает он и, вставив электронную карточку Евы в наладонник, заносит туда данные.

Пятнадцать баллов – это очень неплохой результат. Самое большее, что она получила за прошлую неделю, – 23, но тогда Ева принесла килограмм пять железа.

Поднимаясь домой на лифте, она выбрала скорость подъема. Ехать можно очень быстро, так что даже уши закладывает, или очень медленно. Приятно плавно покачиваться в чистом лифте темно-зеленого пластика. Самый удивительный, конечно, лифт администрации: с зеркалами, картинами на стенах и мягким ковром под ногами он похож на комнату. Она ехала в таком, когда ее приглашали на торжество в Зал заседаний на этаже +83. Зато в лифтах охотников намного приятней, чем в лифтах Б, которые обслуживали теплицы: там вечно не хватает ламп, на полу грязно и воняет гнилыми овощами. Когда Ева не торопилась, она ехала на минимальной скорости, а сегодня как раз такой день: дети в школе, муж на свалке. Ева привычно помолилась за него: «Господи, верни мне его живым, и я буду служить тебе всю жизнь». Она произносила одни и те же слова, хотя представления не имела, как надо всю жизнь служить Господу. Проповеди она слушала, но в церкви не появлялась. Чтобы забронировать место на этаже -88, надо платить еду: зал вмещает лишь три тысячи человек, а в городе живет около пятидесяти тысяч взрослого населения. У ее семьи есть немало других нужд, так что проповеди она смотрела по телевизору или слушала по радио, да и то не каждое воскресение.

Войдя в квартиру, Ева первым делом пошла в очиститель. Бледно-розовый пластик на полу теплый, приятно ступать на него босыми ногами. Ева бросила свой синий костюм мусорщика в стиральную машину и сама полезла под белую пену, отгородившись тонкой занавеской, чтобы не забрызгать пол и стены – не хотелось сегодня еще и уборкой заниматься. Лучше уж завтра, в выходной.

После свалки у нее появлялось ощущение нечистоты, а после очистителя даже на душе становилось легче. Накинув серебристый синтетический халат, – муж подарил на день рождения – она полюбовалась собой в небольшое зеркало. Слишком худая, а под глазами и у рта начали появляться морщинки. Разве что волосы по-прежнему густые и шелковистые – Йорген восхищается их светло-русым цветом. Когда он вернется со свалки, он не заметит ни худобы, ни морщинок, только серебристый халатик, и сразу потащит ее в спальню. При девочках Ева не могла его носить – здесь нет ни одной пуговицы, лишь тонкий поясок.

В спальне муж оставил порядок, а вот за девочками не проследил, пришлось ей самой заправлять за ними постели.

Потом Ева включила телевизор, но смотрела его вполглаза. Сосредоточиться на фильме, пока муж не вернулся со свалки, она не могла. Но слушать тишину пустой квартиры тоже не хотелось, пусть хоть этот ящик говорит. Ева подошла к окну, постояла немного. Внизу копошились маленькие фигурки. Двадцать из них в светлых комбинезонах – охотники. Сердце ныло, когда она наблюдала за происходящим из города. Так и казалось, что сейчас налетят хищники… Ева решительно отвернулась.

Какое бы дело себе подыскать? Готовить обед еще рано – девочки придут позже Йоргена, успеет остыть. Тут она вспомнила, что приближался школьный праздник – выпуск седьмого класса. С четырнадцати лет дети обучались у родителей их профессии. Ева передернула плечами, представив, что ей придется учить девочек искать ценные вещи на свалке. Конечно, начнут они с тренажерного зала, но потом придется вместе выходить наружу. Без Йоргена. Если, конечно, Беата или Доминика не захотят стать охотницами. Еву еще раз передернуло. За всю жизнь она знала только одну женщину-охотницу – Лизу Левицкую. И эта женщина ей очень не нравилась. Даже то, что она погибла, не изменило отношения Евы к ней.

Можно еще узнать у статистиков, какие вакансии есть в городе, и нанять за еду кого-нибудь с тех этажей. Тогда риск для жизни дочек будет минимальный, но она обречет их на жизнь под землей, потому что вакансии бывают только в низкооплачиваемых профессиях, у тех, кто и работает, и живет на этажах со знаком «минус». Как ни боялась Ева за детей, она понимала, что не имеет права принимать решение вместо них. Захотят стать мусорщицами – пусть. Попытаются стать охотницами – это их выбор.

Итак, в школе выпуск. Старшей Беате осталось два года до этого праздника. Доминика попросила, чтобы мама нашла ей платье, в которое сестра наряжалась в прошлом году. Где-то оно на антресолях.

Ева подвинула пластмассовый стул к шкафу и открыла дверцу. Сначала она машинально сдвинула странный черный сверток в сторону. Потом сердце ухнуло в желудок, и Ева взяла его в руки. Осторожно спустилась вниз, села на пол, медленно развернула содержимое. Так и есть, она не ошиблась. Черные трико и свитер, маска, странные очки, пояс с маленькими карманами. Она вытряхнула их содержимое: отмычки, респиратор, нож, фонарик, другие непонятные предметы… Давно она не встречалась с этим. Если бы раньше не сталкивалась, сейчас бы и внимания не обратила, решила бы, что это свитер мужа, который он надевает только на похоронное служение.

Тринадцать лет назад, когда Ева познакомилась с Йоргеном, она слышала о шпионах только на школьных уроках. Детей строго-настрого учили сообщать о подозрительных незнакомцах полиции. «Другим городам хочется узнать секреты Лондона, – внушали им. – Они не хотят платить за эти секреты еду. Они хотят их украсть. Если им это удастся – всем в городе будет плохо». Шпионы ей представлялись дядьками со страшными небритыми рожами, вместо хлеба поедающими детей. Улыбчивого кареглазого парня Ева заподозрить никак не могла. Единственное, что ей не нравилось, так это его напарница. Лиза маячила рядом. Ева даже подозревала сначала, что Лиза и Йорген – любовники. Очень уж ревниво та следила за ним.

Позже она познакомилась с мужем Лизы, Марком, и решила, что эта пара стоит друг друга. Однако после свадьбы они даже дружили семьями. Ева жила спокойно. Пока не наткнулась случайно на такой вот сверток.

Она тогда точно так же сидела на полу и смотрела на разложенные вещи, пытаясь найти хоть какое-то оправдание их появлению в доме. Но, кроме двух вариантов, ничего не вырисовывалось. Либо ее муж – вор, либо тот самый страшный шпион, которым их пугали в школе. И то и другое ужасало. Она положила вещи туда, откуда взяла. Стала следить за Йоргеном, чтобы поймать его с поличным. Ева мучительно размышляла: что делать, если он не прекратит свою деятельность? Если она любит Лондон, то следует предпринять что-то радикальное, ведь муж вредит всем, кто живет здесь: старикам, молодым, детям… В конце концов она приняла решение: как только заметит ночные или дневные исчезновения Йоргена, откровенно с ним поговорит. Если он откажется оставить всё ради семьи, тогда… Тогда она сообщит обо всем полиции и разведется. Но проходил день за днем, а он оставался дома. Потом погибла Лиза. Необычный костюм исчез. Тревога Евы утихла.

И вот через столько лет костюм снова выплыл. Сейчас она уже не наивная девятнадцатилетняя девочка. Она не будет гадать, для чего здесь эта форма. Она еще вчера заметила у Йогена отсутствующий взгляд, но муж отмахнулся от вопросов, рассказал бородатый анекдот, перевел разговор на другую тему. Теперь стало понятно: он что-то задумал, и просто так она это не оставит.

Понедельник. Приют

В библиотеке, где проходили занятия первого класса, стояло только два стула. Мебель нужнее там, где занимаются старшеклассники, особенно в мастерских, где из ветоши, найденной на свалке, под руководством Жании Исметовны и сяньшеня Дэна они пытались сделать пригодные для города или приюта предметы. За абажуры, шариковые ручки, подставку для книг или стаканчик для карандашей, реставрированные бокалы, картины из кусочков цветного битого стекла и пластика платили лучше.

Первоклассники сидели на полу вдоль легких книжных полок, также изготовленных детьми в приюте. Книги, стоящие здесь, нашли на свалке. Майор не сдавал их на переработку – много за них не выручишь, но они скрашивают свободное время детей. К тому же на настоящие учебники он потратить еду не мог. Приходилось обучать детей по этим книгам, часто не менее фантастическим, чем фильмы по телевизору.

Неяркого света, падавшего из больших окон, вполне хватало для проведения урока. Дети уселись и замолчали, устремив взгляды на майора. Кто-то оперся на руки за спиной, кто-то сел по-турецки, две подружки прислонились спинами друг к другу. Для Левицкого приготовили пластмассовый стул, но он редко сидел на уроке. Когда он стоит, его внимательней слушают.

Новенькие опять сбились в одну кучку. Майору это не понравилось.

– Рядовой Майлс, пересядь с сестрой ближе к двери. Рядовой Саргсян – иди ко мне. Рядовой Беатрикс – к этому окну. Рядовой Шалев – к книжному шкафу… – он по очереди называл детей, рассаживая их среди первоклассников.

Немного подождал, когда все успокоятся.

– Начнем, – медленно произнес он. – Для начала поясните новеньким, на каком уроке они присутствуют.

Руку тут же вскинула вверх Вероника. Она недавно перевелась из детской группы. Попала в приют, когда ей едва исполнилось три года. Но, может, именно поэтому быстро забыла город и легко адаптировалась здесь. Обычно из таких, как она, получались лучшие добытчики, а если доживет, то и лучшие жены лейтенантов. Марк подал знак, девочка вскочила.

– Господин майор преподает Устав приюта и Правила выживания.

– Молодец, рядовой Лагун, – похвалил он. – Итак, кто скажет, для чего мы живем в приюте?

Другие еще не втянулись, приходилось вызывать их.

– Рядовой Блайм, – предложил Левицкий.

Филипп прибыл полгода назад, его родители работали на одном из подземных заводов по изготовлению оружия. Что-то у них взорвалось тогда.

– Цель номер один – выжить, – негромко, но четко отрапортовал он. – Цель номер два – вернуться в город.

– Отлично, – ободрил он мальчишку. – Наша цель выжить. Теперь назовите мне правило выживания номер один. Может быть, новенькие хотят попробовать?

Если бы они сидели вместе, то обязательно бы переглянулись, ища поддержки. Но Марк рассадил их, чтобы новички чувствовали себя не так уверенно. Все кроме Майлсов остались в одиночестве. Робко вытянула ладонь Катрин. Она всё еще была немного бледна, но с каждым мгновением приходила в себя, уже снова хотела отличиться.

– Рядовой Апель, – разрешил майор.

– Не выходить на свалку без разрешения? – предположила девочка, а первоклассники, уже прошедшие этот урок, прыснули со смеху.

– Тихо! – предостерег Левицкий. Снова посмотрел на Катрин. – Это неправильный ответ. Кто еще хочет попытаться?

Желающих не оказалось – никто не собирался сморозить глупость и стать посмешищем для сверстников.

– Хорошо. Помогите, старожилы.

Вверх взметнулось несколько рук. Каждый умоляюще смотрел на майора, усилием сдерживая себя, чтобы не выкрикнуть «Я!» – за это майор ругал.

– Рядовой Блаж, – негритенок, с совершенно не подходящим ему именем Марьян, мгновенно вскочил.

– Правило выживания номер один – соблюдай устав приюта, – и, не дожидаясь, когда Марк задаст следующий вопрос, протараторил. – Кто не соблюдает устав приюта, попадает в карцер, кого не смиряет карцер, тем обедают хищники.

– Отлично, рядовой Блаж, – похвалил Левицкий, краем глаза заметив, как сжался Арташес. – А если кто-то не знает устав приюта и сделает что-то по ошибке?

И опять ладошки – белые, смуглые, черные потянулись вверх.

– Рядовой Ликаржова, – выбрал он.

– Если не знаешь устав приюта, спроси у старших, – отрапортовала восьмилетняя девчушка. – Если не спросил у старших, сиди в карцере.

– Замечательно. Надеюсь, вновь прибывшие запомнят два этих пункта наизусть и в следующий раз смогут ответить так же четко. А теперь повторим тему прошлого урока. Что мы изучали, рядовой Бормолини?

Все, кроме новеньких, включились в работу, хотя то, что преподавал Марк первоклассникам, они уже должны знать. Неслучайно он определил их во второй класс. Дети из Токио успели закончить четыре класса городской школы, а Саргсяну вообще один год остался до выпуска. Только Зоричу, получавшему образование в подъездной банде, да Майлсу, пожелавшему заботиться о сестре, следовало учиться здесь.

Понедельник. Лондон

Смена Йоргена прошла на удивление тихо: мутно-желтое небо осталось спокойным. Кажется, сегодня хищники атаковали Москву. Лондонцы же благополучно вернулись в город в полном составе, набрав столько вещей, что сгибались под их тяжестью. Охотники не помогали: пусть несут, сколько хотят, их здоровье – их доход. Они свою миссию выполнили.

В ожидании лифта Йорген рассеянно слушал шутливую перебранку Гриши Клюева и Гилада Шалита. Из служивших с Марком и Йоргеном в команде остались только он да Клюев. Капитан Оверсон ушел на повышение – теперь он генерал и командует охотниками Лондона. Марк в приюте. Остальные погибли. Выходило, что скоро наступит и его очередь. В начальство он не выбился, да и не стремился. Дослужился до звания майора, потому что охотникам звания присваивали каждый год. Городу-то это ничего не стоило, зарплата от этого не увеличивалась. Охотники получали четыре ящика еды и четыре воды. Часть зарплаты уходила на хлеб и овощи, которые выращивались в теплицах на верхних этажах, часть на оплату квартиры и покупку одежды. Оставалось немного. Охотникам, которые смогли ранить хищника, выплачивалась премия – дополнительно пять банок еды. Небольшую компенсацию давали тем, кто пострадал на свалке – банок пять-восемь в зависимости от тяжести раны. Это всё, на что мог рассчитывать Йорген. За особые заслуги могли дать звание выше вплоть до генерала, но это удел одного из четырехсот охотников.

Марку присвоили звание майора в двадцать пять за ранение, по которому и комиссовали, – как последняя подачка от города. Он тогда долго провалялся без сознания. Доктор Ойвин говорил, что если он даже выживет, то останется инвалидом. А Левицкий выкарабкался и заставил города считаться с ним. Все ждут не дождутся, когда его воспитанники вольются в ряды охотников или мусорщиков. Даже в его команде часто разговоры идут об этом. Дети, которые выжили на свалке без защитных костюмов, должны стать лучшими охотниками города. Когда они с Марком изредка пересекались на воскресной ярмарке, он рассказывал, как дрессировал воспитанников…

Йорген заставил себя вновь подумать о деле. Представил путь, который ему предстоит проделать сегодня ночью. Может, воспользоваться шахтой лифта, чтобы спуститься? Это займет несколько секунд. Тогда он не столкнется с полицейскими, патрулирующими подъезд в комендантский час. С другой стороны, встреча с Депрерадовичем назначена на три часа ночи, какое-то время займет разговор. В 4:30 уже открывают тоннель на ярмарку, начинает работать пропускной пункт. Если он задержится – придется ждать часов до девяти. Тогда многие лондонцы пойдут в другие города за товарами или в гости, и можно примкнуть к какой-нибудь группе, когда они будут возвращаться. После пяти утра в шахту лифта ему уже не пробраться – и прощай снаряжение. А Депрерадович вызывает его, для того чтобы дать задание. Где он потом будет доставать присоски, подъемник, тонкий трос? Нет, лучше уж так, как он решил: по лестнице вниз, а потом, когда комендантский час закончится, на лифте, как законопослушный гражданин.

От этих размышлений его отвлек голос Клюева:

– Майор Бёрьессон! – по дружному хохоту догадался, что зовут его уже не в первый раз. Клюев с серьезным видом, не обращая внимания на смех друзей, продолжал. – Майор Бёрьессон, я всерьез озабочен вашим моральным обликом. С таким отсутствующим видом у нас ходят только влюбленные, а у вас жена, дети. О чем вы думаете, хотел бы я знать?

– Ты не поверишь, – в тон ему ответил Йорген. – Помнишь, в приемной у мэра, когда нас награждали? Там такая девочка их службы сервиса стояла. Блондинка в маленьком черном платье. У нее еще в челке розовая прядка. Помнишь? Так вот привязалась ко мне. Хочу, говорит, с вами, господин майор, часок провести и даже денег за это не возьму, – он сделал паузу и тяжело вздохнул. – Прямо не знаю, что с ней делать.

Товарищи умолкли. Они давно знали и его, и Еву. Прекрасно понимали, что, даже если бы что-то подобное случилось, трепаться бы Йорген об этом не стал. Так что все ждали, чем он закончит шутку.