Приют на свалке

– В чемодане на самом дне.

– Больше ничего не было?

– Коробка вот с такими металлическими штучками, – она поискала на столе среди остальных, принесенных ею вещей, достала картонную коробку.

Майор высыпал содержимое: металлические цилиндрики, чуть сужающиеся с одного конца и плоские с другого, рассыпались по столу. Если верить фантастическим фильмам, именно так выглядели патроны для оружия, которое они нашли.

– А что? – сяньшень поднял один из них и рассмотрел. – Вполне может быть, что этим можно стрелять. Марк, если получится… Вы представляете, сколько еды можно за это выручить?

– Если получится, сяньшень, – задумчиво сказал Левицкий, – я сначала попробую хищников пострелять.

Поднимаясь в свою комнату, майор столкнулся с Кимом Адольфссоном. Тот нес в руках небольшую пластмассовую баночку: что-то купил для больной жены.

– Ходил в магазин? – остановил его майор.

– Да, – парень попытался проскользнуть дальше, но Марк снова спросил.

– Ким, я надеюсь, ты меня понял? Я не могу поступить иначе.

Тот бросил взгляд на Левицкого, посмотрел на потолок. Кивнул.

– Понял, – потом в упор глянул на майора. – А ты можешь понять, каково это, когда нет надежды? Когда ничего не можешь сделать? Пытаешься – и всюду бетонная стена…

Марк не нашел четкий и правильный ответ быстро, и Адольфссон, отвернувшись, пошел дальше.

– Ким… – позвал Левицкий.

– Только не надо говорить, что ты меня предупреждал, – махнул тот, не глядя, и скрылся за поворотом.

Майор постоял на лестнице, потом поднялся к себе. Сталкивался ли он с тем, что переживает сейчас Ким? И да, и нет…

Он почувствовал неладное, как только свернул в центральное крыло, где находилась их квартира. Обычно по утрам здесь стояла мертвая тишина: взрослые уходили на работу, дети отправлялись в школу или детский сад. Марк помчался вдоль бетонных стен, мимо ряда белых дверей. Лиза сегодня оставалась дома с сыном. Левицкий хотел позвонить, но дверь оказалась открыта. Он шагнул внутрь и чуть не споткнулся о полицейского с перерезанным горлом. Кровь натекла лужицей на пол. Переступил через него, прошел дальше. Взгляд невольно направился на детскую. На ее пороге лежал еще один полицейский с неестественно вывернутой шеей. В маленьком коридоре были разбросаны вещи: детали наладонника, пластиковые куски от тумбочек и стульев. Рванулся в детскую – пусто. Вздохнул свободнее: боялся найти труп сына. Тут же толкнул дверь спальни. Она не поддалась. Он нажал сильнее, просунул руку в приоткрывшуюся щель, потом заглянул внутрь. Дверь прижимал еще один труп. У полицейского в руке оружие, похожее на пистолет – такие показывали в кино. Впервые Марк подумал, что это вовсе не полицейские, иначе бы они носили парализаторы. Наконец он смог отодвинуть мертвого и протиснуться внутрь, мельком взглянул на нож в области сердца.

Лиза лежала на полу рядом с двуспальной кроватью. Темные волосы разметались по полу, смешались с кровью. Лицо порезано в нескольких местах, на белой блузке четыре багровых вмятины, будто кто-то проткнул ее толстым прутом. Блузка порвана, в разрез виден белый ажурный лифчик с кровавыми разводами. Брюки на узких бедрах тоже порезаны в нескольких местах.

Мужчина склонился над ней, позвал:

– Лиза!

Она открыла глаза, шевельнула губами. Он так и не понял, что она хотела сказать: то ли «прости», то ли «посмотри».

– Молчи, я сейчас, – стал расстегивать ей блузку.

Она снова попыталась заговорить, но он ничего не понимал, только приговаривал:

– Молчи, сейчас перевяжу тебя.

Тогда она прошептала с хрипом:

– Сзади! – на губах пузырилась кровь.

Марк обернулся, и взгляд уперся в черное отверстие, потом раздался сухой щелчок. Грудь обожгло огнем, он задохнулся, беззвучно повалился на пол. Сознание померкло.

Но откуда-то издалека, будто во сне, он всё еще слышал голос. Ублюдок говорил по рации:

– Она убила троих! Муж ее вернулся со смены, его тоже пришлось убить. Ничего не нашли. Кто? Сейчас поищу… Как его зовут? – слышались удаляющиеся шаги, хруст сминаемого ногой пластика. – Саша! Ты где, малыш? Всё уже прошло, выходи! Саша! Ах, вот ты где прячешься?

Детский плач, звук выстрелов, надрывный крик. Чей-то громкий приказ:

– Добивай и уходим. Полиция уже на подходе.

Потом он потерял сознание.

Майор закрыл лицо руками и постоял так немного у окна. Эти воспоминания приходили к нему иногда утром, иногда днем, иногда в ночных кошмарах. После этого ужасно хотелось напиться, поэтому Марк никогда не хранил в комнате спирт. Так недолго и в алкоголика превратиться, сталкивался он с таким. Опустился в кресло перед телевизором. Понимал ли он, что чувствует Ким?

Он тогда тоже лежал совершенно беспомощный, даже пальцы на руках не шевелились. Слушал, как расстреливают его сына, и ничем не мог ему помочь. Но только это длилось несколько минут, а Ким уже год наблюдал, как угасала его жена. И всё же Адольфссон знал, что так будет, когда выбрал ее. Левицкий ему объяснил. Раз знал, должен был приготовиться к этому. Смириться. Лейлани ничем не поможешь…

Ким вошел в свою комнату. Перед свадьбой им предложили большой зал, похожий на тот, в котором спали мальчики, но они с Лейлани выбрали комнату, примыкавшую к залу, размером три метра на два. Кроме кровати и небольшой тумбочки, ничего не умещалось. Но им ничего и не требовалось. Они закрыли облупившуюся краску рисунками Лейлани – портретами обитателей приюта. Самым большим оказался портрет Кима. Себя она никогда не рисовала. На окно повесили пестрые занавески из лоскутов ткани.

Лейлани лежала на кровати у окна, но, как только вошел муж, села на постели.

– Уже освободился? – белокурые волосы рассыпались по плечам. Лицо нежное и какое-то неземное: голубые глаза лучатся радостью, кожа белая и тонкая, кажется, даже прозрачная.

– Лежи, милая, – Ким сел к ней на кровать. – Ложись. Я для тебя сюрприз приготовил.

– Какой?

– Ляг и закрой глаза, – Лейлани послушно опустилась на высокие подушки, с ласковым недоумением взирая на мужа. Потом, как он просил, опустила веки.

– А теперь открой рот, – как только девушка послушалась, Ким быстро открыл пластмассовую баночку, которую держал в руках, и положил крохотную ягодку ей на язык.

Лейлани изумленно открыла глаза:

– Что это?

– Сюрприз! – тепло улыбнулся он.

– Клубника? Откуда ты взял? – она с готовностью открыла рот, чтобы он положил еще несколько ягод.

– Купил, – пожал он плечами. – Ты еще не забыла, что я старший лейтенант?

– Спасибо, родной, – Ким бросил ей в рот еще несколько ягод. – Мне так стыдно…

– За что? – удивился он.

– Ты заботишься обо мне, а я лежу, ничего не делаю. Ничем тебе не помогаю.

– Ты шутишь? – он поцеловал ее руку.

– Ким…

– Что, солнышко?

– Ты ведь не о такой жене мечтал, Ким.

Он выпрямился.

– А о какой? – спросил он, прищурившись.

– Я не знаю. Наверно…

– Если не знаешь, не говори, пожалуйста, – перебил он жену. – Я ни о ком не мечтал, кроме тебя. Я ужасно благодарен тебе за то, что ты согласилась выйти за меня замуж. И за каждую минуту, пока ты со мной, благодарен. Давай не будем об этом, хорошо?

Она покорно кивнула. Тут же скривилась от боли.

– Что? – с тревогой спросил Ким. – Больно? Сделать укол?

– Пока не надо, – прошептала она. Накрыла ладонью его руку. – Ким…

– Что, родная?

– Я такая эгоистка… знаешь, о чем я мечтаю? Чтобы ты весь день был со мной, никуда не уходил.

– Тогда я тоже эгоист, – рассмеялся он и прилег с ней рядом на краешек постели. – Потому что я тоже об этом мечтаю.

– Правда? – почему-то удивилась она.

– Ага, – подтвердил Ким.

Они молчали, парень чувствовал, что приступы боли снова и снова накатывают на нее. Она задерживала дыхание, сдерживая стон. «Это чтобы не огорчать меня. Сегодня же куплю побольше уколов, чтобы не экономила». В город его не пускали без визы, но он договорился с полицейскими из Токио, и ему приносили необходимое из магазина за небольшую плату.

Ким судорожно сглотнул – приступы повторялись чаще и чаще. Иногда он с ревностью думал: «А вот если бы у Эрика такое случилось, майор бы тоже отказал? Вряд ли бы отказал. Эрик – любимчик». Киму казалось, что майор отдает предпочтение Жманцу. В детстве отчаянно хотелось, чтобы всё изменилось, чтобы Левицкий с ним разговаривал так, как с Эриком, о нем так же заботился… Потом перенес всю силу любви на Лейлани и понял: сердцу не прикажешь. Ко всем майор относится просто как к подчиненным, а к Эрику – как к сыну. Потому что любит. Так и он любит Лейлани, и никакие доводы рассудка не могут изменить это.

– Ким, – позвала жена тихонько. Голос совсем ослаб. Зря он здесь лежит, давно бы уже еще раз в магазин сходил за лекарством. Он поднялся. – Ты уже уходишь? – обеспокоилась Лейлани.

– Куплю еще обезболивающее, чтобы ты не мучилась. А сейчас уколю то, что осталось.

– Может, не надо? – робко возразила девушка, но он уже достал шприц из тумбочки. Откинул покрывало, очень ласково сдвинул платье вверх. Залюбовался стройными ногами. Немного помедлив, прикоснулся к ним губами.

– Ким, если хочешь… – прошептала она.

– Потом, – он нашел место, где еще не появилось шишек от инъекций. Осторожно ввел иглу.

Снова заботливо укрыл жену.

– Спасибо, – Лейлани схватила его за руку. – Не уходи пока. Полежи со мной еще немножко.

Он с готовностью лег рядом. Поцеловал ее щеку, но, кажется, лекарство еще не подействовало, Лейлани оставалась напряженной. Он с трудом уходил от жены. Иногда лежал вот так. Иногда стоял возле двери, всматриваясь в красивое бледное лицо. Дыхания почти не ощущалось. Страх вкрадывался в душу. Казалось, стоит ему уйти, и она истает, исчезнет, не оставив и следа. Снова вспомнил разговор с майором. «Хорошо хоть не выкинул Лейлани на свалку, как собирается выкинуть Бенджамина».

Ким давно заметил, что все, кого он знал, жили какой-то мечтой. Майор мечтал устроить воспитанников в городе. Воспитанники мечтали поскорее жениться, а кто женился, мечтали скорее родить детей. А вот Ким мечтал вылечить Лейлани. Накопить еды и вызвать врача из Москвы – там лучшие врачи пяти городов. Или даже ее отвезти туда. Пока мечта еще не угасала, она давала силы делать что-то для приюта: выходить на свалку, присматривать за классом добытчиков, который ему поручил майор. Если бы кто-то лишил его надежды, он бы… Он и сам не знал, что сделал бы, но понимал, что вся его жизнь сосредоточена на Лейлани.

Девушка закашлялась. Ким тут же вскочил, подал бутылку воды. Лейлани светло улыбнулась, он помог ей приподняться.

– Родная, мне кажется, тебе лучше не работать пока. Я поговорю с сяньшенем Дэном…

– Нет, что ты, – она отхлебнула глоток, – я тогда совсем от тоски умру. Целый день лежать в комнате и ничего не делать.

– Лейлани…

Она тихо засмеялась и, наклонившись, поцеловала его.

– Не надо хмуриться. Не надо слишком опекать меня. Всё хорошо. Правда, я беспокоюсь… – она прикусила губу.

– Что? – подтолкнул ее Ким. – О чем ты беспокоишься?

– Ким, я давно хотела поговорить, – неуверенно начала она. – Все не решалась, потому что Диана просила, чтобы я молчала. Но мне так жаль ее…

Лейлани чаще общалась с Дианой – женой Павла Тендхара. С тех пор как Диана забеременела, девушки часто ходили друг ко другу в гости. Ким среди лейтенантов друзей не имел. Единственная, с кем он говорил по душам, была его жена, поэтому он знал лишь о тех проблемах, о которых лейтенанты сообщали на пятиминутке. Что же такое стряслось у Тендхара, что Лейлани так испереживалась?

– Я просто не знаю, что делать, – она робко взглянула на мужа.

– Ты расскажи. Я что-нибудь придумаю, – ободрил он девушку.

– Он бьет ее, – обронила Лейлани и спрятала взгляд.

Ким даже не понял сразу.

– Кто?

– Павел.

– Павел бьет Диану? – не поверил Ким.

– Да. Давно. Почти с первых дней, как они поженились. Она плачет. Мы, собственно, так и подружились. Она плакала, а я ее утешала. И она просила никому ничего не рассказывать. Говорит, он хороший, просто ему трудно. Но она каждый день плачет. Я не могу слышать это. Может быть, можно как-то на него повлиять?

Ким вскочил, несколько раз прошелся по комнате. Тендхары жили через стенку справа. Немудрено, что Лейлани каждый день слышала всхлипы Дианы. В душе у него кипел гнев – бить слабенькую девушку! А ведь она еще и беременна!

– Ким, – испуганно зашептала Лейлани. – Ты только успокойся! Надо что-то придумать, чтобы помочь ей. Только я не знаю что.

– Придумать? – Ким снова сел на кровать. – Я вот что придумал. Поговорю с Павлом, а если он не угомонится, сам побью его.

– Он такой большой, – встревожилась Лейлани. – Вдруг он тебя покалечит?

– Пусть попробует. Это еще майор не знает. Он бы его убил.

– Тогда майору нельзя говорить… Ким, я боюсь, чтобы хуже не было.

– Лейлани, я не вижу другого выхода. Если мы будем молчать, мы Диане не поможем.

– Наверно, ты прав. Значит, поговоришь с Павлом?

– Обязательно.

– Сегодня?

– Сегодня. А ты ни о чем не переживай. Сейчас куплю тебе лекарства. Можешь их не экономить. Поняла?

– Да, – она улыбнулась.

– Всё, жди меня, – он поцеловал ее на прощание.

Как только дверь за ним закрылась, Лейлани перестала улыбаться. Глотнула еще раз из бутылки. Поперхнулась, пролила воду. Быстро промокнула себя салфеткой, которую Ким заботливо оставил рядом. Закрыв бутылку, упала на постель. Полежала так, тяжело дыша.

Сердце давила тоска. Она устала бороться с болезнью, часто мечтала о смерти. Единственный, кто ее держал здесь, был Ким. В каком-то смысле, когда неизлечимо больных выбрасывали на свалку, к ним проявляли милосердие. Лучше быстро умереть, чем так мучиться.

Лейлани собралась с силами и встала. Еще один рывок в очиститель. Потом она достала из тумбочки небольшую картину из цветного пластика. Сяньшень считал, что ее можно будет дорого продать. Кусочек за кусочком выкладывала она зеленый пятнистый ковер. На нем розовый пухленький ребенок в одних трусиках играет с кубиками. Стена за ним голубая. Когда она размышляла, как украсить стену, в памяти всплыло ее свадебное платье в желтый горошек. Решила выложить три желтых круга на голубом фоне. Желтого пластика хватило лишь на два круга, но получилось красиво.

Дома, в Париже, на полу лежал зеленый ковер с длинным ворсом, она играла на нем в кубики. Это почти единственное воспоминание, которое сохранилось из детства. У Лейлани будто кто-то стер отдельные события, поэтому осталась такая же мозаика: сначала зеленый ковер и кубики, потом злой майор в спортзале, потом нежные губы Кима: «Скажи “да”, пожалуйста, скажи…» Потом свадьба…

Если пыталась вспомнить еще что-то, начинала болеть голова и щемить сердце. Она замерла, перевела дыхание. Тут же настороженно прислушалась. Нет, она не ошиблась – Диана снова плакала.

Понедельник. Лондон

После обеда Ева вместе с Беатой отправились в магазин за новым платьем, а Йорген убрал со стола и помог Доминике сделать уроки. Когда вернулась Ева, Беата продемонстрировала новое платье. Следом это же платье захотела померить Доминика. Девочкам так понравилось внимание родителей, что они устроили показ мод: надевали одежду родителей, придумывали новые наряды из покрывал и простыней. Наконец, успокоившись, всей семьей смотрели телевизор. После рекламы девочки начали дружно просить колбасу, и он, смирившись, пообещал ее – надо же как-то отпраздновать окончание учебного года.

Время летело незаметно. С приближением ночи Йоргену всё труднее становилось играть беззаботного отца семейства. Сознание невольно готовилось к предстоящему «путешествию». В такие минуты разум становился холодным и ясным, а сам он замирал, уставясь в одну точку. Ева тут же начинала тормошить:

– Что с тобой?

Он устало смотрел, будто сквозь нее. Потом отшучивался или задавал какой-нибудь глупый вопрос. Ему ужасно хотелось, чтобы его оставили в покое, но жена не проявляла присущей ей тактичности.

– Извини, я то ли устал, то ли заболел, – ответил он. – Что-то ни до чего нет дела.

– Ага! – произнесла она с притворным злорадством. – А кто-то ко мне приставал еще в обед.

– Извини, – еще раз покаялся он и поцеловал ее в висок.

– Иди спать, – предложила Ева.

– Ты иди, я пока еще немного посмотрю телевизор.

– Тогда я с тобой! – она прислонилась к его боку.

Поняв, что одного его не оставят, через полчаса Йорген все-таки лег в постель. Но жена будто караулила. Стоило пошевелиться, как она тут же поднимала голову:

– Тебе плохо? Может, принести что-нибудь?

– Нет-нет. Спи, – успокаивал он Еву.

Через полчаса всё повторялось. Драгоценные минуты уходили. Ему следовало быть на ярмарке в три часа. Но он не мог, как обычно, выйти за пять минут до назначенного срока. Кто знает, какие неприятности ждут его в дороге. Значит, выйти надо около полуночи. Наконец он решительно встал. Ева тут же села на кровати.

– Ты куда?

– Никуда, малышка. Пойду попью воды. Я тебе не даю спать, да?

– Я просто за тебя переживаю.

– Не переживай, милая. Спи. Утром всё будет в порядке.

Он пошел на кухню. Постоял там, слушая, не идет ли за ним Ева. Потом осторожно прокрался в спальню к девочкам, достал костюм. Он не мог ждать. Ему непременно надо выйти сейчас из дома. А Ева… Еве что-нибудь объяснит потом.

В очистителе Йорген надел шпионский костюм и пояс со всем необходимым, натянул на лицо маску, за ухо пристроил усилитель звука, а очки тепловизоры сдвинул на лоб. Выждал еще мгновение и бесшумно покинул квартиру. В коридоре еще постоял, мысленно обратился к Еве: «Прости». Опустил на глаза очки-тепловизоры и направился к лестнице.

Ночью на дежурстве находилось семьдесят полицейских, и сорок из них сосредоточились на плюсовых этажах. Шанс встретиться с ними один к двум, при условии, что все они находятся на лестнице, а не патрулируют этажи. В любом случае, чем быстрее он спустится вниз, тем лучше. Йорген, мягко ступая, сбегал вниз. Слушал темноту, бежал дальше. Если кто-то его заметит, поднимут тревогу, начнется облава.

Он преодолел пять этажей, когда на лестничной площадке внизу услышал шорох и остановился. Нет, он не ошибся – внизу кто-то стоял. Может, какой-нибудь полуночник или беспризорник? Не дыша, Йорген преодолел еще несколько ступеней. На лестничной площадке дежурил полицейский: у него периодически мигала рация. Что делать? Он решил подождать немного. Не может же этот парень всю ночь простоять здесь. Главное, чтобы его не заметил. Йорген стал медленно отступать. И тут под ногой хрустнуло что-то. Полицейский сразу встрепенулся:

– Кто здесь? – крикнул он, доставая парализатор. Тут же стал подниматься по лестнице. Йоргену пришлось отступать быстрее – у парня такие же очки, как у него, он без труда различит человека в темноте. Но он не успел скрыться, его догнал голос:

– Стой, стрелять буду!

Йорген свернул в коридор и услышал, как щелкнула кнопка: полицейский достал рацию. А вот этого допускать нельзя. Стараясь не думать о том, что, вполне возможно, не раз сталкивался с парнем, который сейчас выполняет долг, он вынырнул из-за угла и, сориентировавшись по звуку, метнул нож. Навыки не подвели – нож вонзился чуть ниже кадыка. Полицейский захрипел и с грохотом упал на пол. Рация с тихим треском отлетела в сторону. Йорген быстро вытащил нож из тела, вытер его об одежду полицейского. Нашел рацию. Парень еще не успел нажать вызов – это к лучшему. Теперь главное, чтобы его не сразу хватились. Он быстро оттащил труп с лестницы. Рацию брать не стал, положил на труп – на ней маячок.

Он опять помчался вниз. На четвертом этаже снова заметил движение. Прижался к стене. Но на этот раз ему повезло – полицейский свернул с лестницы на этаж, дав ему одну минуту, чтобы проскользнуть вниз.

Оказавшись на этаже -1, Йорген свернул в левое крыло – там находился тоннель, соединявший Лондон с ярмаркой. В комендантский час дверь в тоннель закрывали. Подойдя к ней, он сдвинул очки на лоб, включил фонарик. Ярмарка закрыта, ему придется взломать замок.

Он встал на колени, осмотрел скважину. Раньше здесь стоял электронный замок, а теперь поставили механический. Почему? Посчитали, что ничего страшного, если кто-то покинет город ночью? Но, как бы там ни было, для него это сэкономит время. Хорошо, что здесь не сделали систему допуска, как в пентхаус мэра: отпечатки пальцев, сетчатка глаза и тому подобное, а то неизвестно, сколько бы он провозился здесь. Он достал отмычки из кармашка на спине, выбрал подходящую, вставил ее в отверстие замка. Немного повозившись, нащупал нужный рычажок. Чуть нажал на него и…

…Оглушительная сирена обрушилась на него со всех сторон.

Ночь с понедельника на вторник. Приют

Свидание в подвале обычное дело. В приемнике всегда горит свет. Дежурных можно отправить спать, а самим устроиться на скамеечке. Поболтать или…

Славик Зверев закинул ногу на ногу. Об «или» думать нельзя, сразу становится неудобно сидеть. А Александра… Она вряд ли войдет в его положение. По крайней мере, не сегодня. Да и придет ли? Уверенность, которая появилась утром, исчезла вместе с дневным светом. Минуты проходили за минутами. Он взглянул на запястье. Электронные часы показывали 12.05. В приюте такие, как и форма, полагались только старшим лейтенантам. Не придет. Он устало прислонился к стене. Закрыл глаза.

– Эх ты, кавалер! – он вздрогнул от ее голоса и вскочил. – Приглашает на свидание, а сам спит. Может, мне уйти? – Александра стояла на пороге приемника.

– Привет! – только и вымолвил он.

– Здоровались уже… – нахмурилась девушка и, не дожидаясь приглашения, прошла в приемник, села рядом на скамейку.

Такое начало выбило из колеи. Он не знал, что сказать. Повисла напряженная тишина.

– Близнецы родились, – пошутил Славик, искоса посматривая на красивый профиль.

– Хочешь сказать, пруха кому-то? – губы девушки скривились. – Везня… Разве может кому-то вообще в этом мире везти? Зачем это всё?

– Что всё? – Зверев заметил, что Александра на взводе. Она и говорила как-то с надрывом, будто обидел ее кто-то. Что ж… Главное, она пришла. Пришла, чтобы рассказать обо всем. Значит, он выслушает. – Ты о чем, Алекс? – мягко поинтересовался он.

Девушка взлохматила короткие темные волосы, устало прислонилась к стене.

– Вот эта жизнь зачем? – пояснила она устало. – Смотри: ты скоро женишься. Родит тебе жена двоих ребятишек. Пусть даже пруха тебе будет – близнецов родит. Получишь квартиру в городе. Станешь мусорщиком. Или даже охотником. Но в один прекрасный день тебя убьют или ранят тяжело. И что тогда станет с твоей семьей? Где тогда будет твое везение?

– Алекс, – он изумленно уставился на нее. – Ты говоришь о том, что может произойти, и из-за этого не хочешь жить? Ты еще о правнуках подумай!

– А хоть и о правнуках, – она понуро опустила голову. – Я знала, что ты не поймешь, – девушка тяжело вздохнула. – Я действительно иногда думаю о правнуках. Для чего они будут жить? Кому нужна такая жизнь? Они не увидят ничего лучшего, чем видели мы: муштру, свалку, синтетическую еду, снова муштру… Что в нашей жизни можно назвать везением? Да не только в нашей. В любой. И у них будет так же…

– А что ты предлагаешь: от голода сдохнуть или к хищникам в пасть? Это выход, по-твоему?

Александра упорно отводила глаза, а Славик пристальней всматривался в эту, казавшуюся несгибаемой девушку. Оказалось, она вовсе не такая сильная, как делает вид.

– Почему нет? – она пожала плечами. – Почему ты считаешь, что жить лучше, чем не жить? Мне порой так тошно, что и вправду думаешь…

– Алекс, ты серьезно? – он всматривался в ее лицо с тревогой.

Она вымученно улыбнулась и отвернулась от испытующего взгляда.

– Тебя никогда не интересовало, как мы оказались на этой свалке? – продолжала расспрашивать она.

– Ну, как же… – Славик окончательно растерялся. – Мы ведь изучаем на духовных уроках…

– «В начале сотворил Бог свалку»? – зло рассмеялась Александра. – Ты в это веришь?

– Если честно, никогда не задумывался. Некогда было. Да и как-то… все равно. Главное, мы уже здесь…

– Как может быть все равно? – изумилась Александра. – Разве ты никогда не хотел выбраться отсюда?

– Нет, – покачал головой Зверев. – Разве это возможно?

– А легенды об Историке?

– О том, что когда-то жил человек, который точно знал, как люди оказались на свалке и как отсюда выбраться? Он же еретик, – хмыкнул парень.

– И что? А ведь как живучи легенды! Что если кому-то очень надо, чтобы мы не верили в Историка, не искали его записи.

– Если бы записи существовали, они бы давно уже нашлись. Мне кажется, лучше жить в реальности, чем несбыточной мечтой. Что тебе дала эта легенда об Историке? По‑моему, только желание умереть.