Приют на свалке

– Быстро отступаем! — Йорген подставил плечо. — Все уже в фильтре.

Марк и сам это видел. Так же, как и других бегущих к ним на выручку соратников во главе с капитаном. Они экономно и метко стреляли — промах охотника стоил жизни. К тому же выстрел стоил безумно дорого, если пересчитать на еду. Охотники встали за спиной Йоргена и Марка, прикрывая их. Каждый шаг давался с трудом. Казалось, что кто-то пыряет ножом под ребра. Двери фильтр-подъезда приближались очень медленно. Марк смотрел на них неотрывно, не видя стоэтажной громады, нависающей над ним. Наконец под ногами оказалось не зыбкое поле свалки, а бетонный пол подъезда. В фильтр-комнате они подождали, когда воздух очистится от вредных примесей. После этого вошли в подъезд, сняли шлемы. Мир наполнился звуками: мерные шаги мусорщиков, шелест мешков — они несут добычу на склад; жужжание лифта; топот ботинок товарищей, спасших ему жизнь; лязг захлопывающихся дверей. Горят лишь тусклые лампочки под потолком вдоль стен, освещая двери лифтов и коридоры, ведущие на склады в центральное, левое и правое крыло. В левом крыле еще проход на ярмарку. Начиная с этажа +1 и ниже, в коридорах не увидишь ничего, кроме тусклого освещения, бетонных стен и пола. Этажи над поверхностью выглядят привлекательнее. Чем выше, тем богаче отделка. Мэр города, живущий в пентхаусе на этаже +85, по слухам, сказочно богат. Но никто из них не поднимался выше Зала Заседаний на этаже +83. Там проводили церемонию награждения особо отличившихся жителей города.

Охотники, вошедшие за ними, тоже снимали шлемы. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу.

– Потери? — требовательно спрашивает капитан Оверсон. Его черные усы хищно вздрагивают.

– У меня один мусорщик, — поднимает руку Клюев.

Капитан небрежно повел плечом: для новенького один мусорщик — это отличный результат.

– Как ты? — подходит он к Марку.

– Хорошо! — отвечает за него Йорген, откинув с лица каштановую челку. — Сейчас священник его подштопает и послезавтра будет как новенький!

Марк лишь кивает.

В душе он поблагодарил друга, хотя и не разделял его оптимизма. Хищник задел легко, а вот в месте, на которое он упал неудачно, спина болела невыносимо. Но и в больнице валяться он не имел возможности. Они с Лизой едва сводили концы с концами, чтобы платить за двухкомнатную квартиру на этаже -7. Если бы Лиза родила еще ребенка — было бы проще.

Йорген повел его к лифтам Е, обслуживающим мусорщиков, полицейских и охотников. Мусорщики уже сдали то, что принесли со свалки, и тоже подходили сюда. Их обслуживало восемь лифтов, они собирались группами, кто-то один вызывал лифт личной карточкой. Марк с Йоргеном вышли на этаже +2, где располагалась больница.

Как только двери лифта закрылись, друг заметил тревожно:

– Ты плохо выглядишь.

– Неудачно упал, — процедил Марк, тяжело дыша. — Лизе пока не говори ничего.

– Ладно.

Они прошли в правое крыло, их врач и священник доктор Ойвин работал там.

Йорген нажал на кнопку с фамилией доктора. Открыли незамедлительно, будто ждали под дверью. Увидев Марка, повисшего на плече Бёрьессона, Ойвин крикнул за спину:

– Марта! Надя! Быстро сюда. А вы, молодой человек, даже не пытайтесь войти. Марк достаточно на себе заразы принес, еще вашей не хватало.

Медсестры подхватили его под руки. Провели по коридору, казавшемуся ослепительно белым после темноты плюс первого этажа. Уложили на кровать в такой же светлой двухместной палате. Осторожно сняли защитный комбинезон. Сноровки у них хватало, но Марк всё же рычал от боли сквозь зубы. «Что они экономят? — злился он. — Укололи бы обезболивающее, а потом раздевали. Боятся, что не заплачу?»

Доктор Ойвин молча ожидал рядом на пластиковой табуретке, натягивая тонкие резиновые перчатки. Как только медсестры отступили, наклонившись, взглянул на рваную рану в боку.

– И что у нас тут? – с любопытством спросил он, а потом бесцеремонно полез в рану, раздвигая ее пальцами.

– Да что ж вы делаете, твою мать! — заорал Марк…

Левицкий сел на кровати, тяжело дыша. Слабой со сна ладонью вытер со лба холодный пот. Чуть уверенней тряхнул головой – кошмары мучили часто, он уже привык к ним. Быстро поднялся, заправил постель. В очистителе подождал, пока прозрачная пена покроет тело, слегка размазал по себе, чтобы точно всё отмылось, подождал, пока средство растает, оставив лишь приятный запах. Затем надел чистую форму, а вчерашнюю поставил стираться. Тщательно побрился электробритвой.

Усевшись в кресло, вставил полученную флешку с документами на детей в наладонник. Надо просмотреть личные дела вновь прибывших, чтобы знать, с кем имеешь дело.

Всё как обычно – самая большая партия из Токио. Две девочки и три мальчика. Всем по одиннадцать лет. Это те, кто не прошел тест. Во всех городах семьям разрешалось иметь не больше четырех детей, после этого женщину стерилизовали. Такой семье давали четырехкомнатную квартиру на этажах с +28 по +58. Но немногие стремились добиться этой привилегии. Детей надо кормить, платить за квартиру и коммунальные услуги, так что заработать достаточно еды для такой большой семьи могли очень немногие обитатели города. В большинстве семей воспитывалось только двое детей. Им полагалась двухкомнатная квартира, которая зачастую располагалась на этажах со знаком «минус», то есть под землей.

В Токио же обязывали рожать всю жизнь. Чтобы не получилось перенаселения, в одиннадцать лет дети сдавали тест. Отдел статистики сообщал школам, какое количество детей можно оставить в городе. Те, кто сдал экзамены лучше всех, оставались с родителями, а тех, кто не справился, выбрасывали на свалку на съедение хищникам. Лишь в два последних года Левицкий забирал детей к себе, раньше он не мог прокормить всех желающих.

Из Москвы, как и сообщила вчера миссис Хиггинс, прислали трехлетнего дауна. Детей с умственными отклонениями тоже обычно скармливали хищникам – рты, которые не могут работать, городу не нужны. Марк брал их в приют, если родители обещали давать на их содержание ящик еды и ящик воды каждый месяц. Конечно, это в два раза превышало то, что мог съесть один ребенок, но он не собирался содержать больных детей бесплатно.

Из Парижа прибыли двое сирот – брат и сестра. Из Нью-Йорка – тоже мальчишка-сирота.

А вот и Лондон. Очень интересно. Даже полицейские сводки прикрепили. Как он и предполагал, подъездная шпана. Грабили квартиры, пока взрослые работали на заводах, а дети учились в школе. На их счету более ста квартир. Ничего себе! Банду ловили почти месяц – мальчишки постоянно ускользали от преследователей, пользуясь шахтами лифтов и трубами вентиляции. Но самое главное, в ходе облавы погибло четыре полицейских. Трое из них убиты заточками, одного столкнули в шахту лифта. Значит, их поведение вчера ночью не бравада и не блеф. Ничего, и не таких обламывали. Не в первый раз к Марку попадали дети из подъездных банд. Некоторым он уже дал звание старшего лейтенанта, как Эрику, например. Судя по всему, банду, едва поймали, тут же переправили в приют, даже переночевать в участке не дали. Разве что досье на каждого преступника составили. Странно это всё.

Итак, досье. Кожевой Виктор, он же Лифтер, главарь банды. Марк сразу узнал эти наглые глаза. Двенадцать лет, осиротел в восемь, с девяти скитается по подъезду. Где же он жил целый год? Пометка – особо опасен. Сами догадались. Интересно, откуда он получил это прозвище. Из семьи лифтеров в подъезд попал? Невысокий мальчишка с острым носом, подбородком и колючим взглядом исподлобья. Даже на фотографии застыла злая усмешка. Кажется, он запоминает твое лицо, чтобы не спутать с кем-то другим, когда будет резать в подъезде.

Следующий – Химено Блас Серхио, он же Испанец. Двенадцать лет. Осиротел в пять, с этого времени скитается по подъезду. Предан главарю. Особо опасен. На фото – наглые карие глаза да оттопыренные уши. Кроме ушей и глаз ничего и не запомнишь.

Хачатурян Нарэк, он же Ара. Четырнадцать лет. Старший, а главарем не стал. Осиротел в семь лет, с этого же времени скитается по подъезду. Опасен. На фотографии смуглый красавчик, густые темные волосы, живые черные глаза. В общем, похож на всех армянских детей, которых когда-либо видел Марк.

Шафт Моисей, он же Мося. Тринадцать лет. Осиротел в шесть лет, с этого времени скитается по подъезду. Опасен. Красивые вьющиеся волосы и белозубая улыбка, которую не портят даже чуть криво растущие зубы.

Зорич Миховил, он же Малек. Одиннадцать лет. Его наверняка прозвали так из-за возраста. Осиротел в девять лет, с этого времени скитается по подъезду. Глаза чуть на выкате, светлые волосы. С первого взгляда заметно, что трусоват, готов прогнуться под кого угодно, чтобы выжить.

Согласно полицейским разработкам банда существовала около года. Объединил всех Кожевой. Раньше пацаны, как все беспризорники, занимались попрошайничеством. Не реже чем раз в два месяца полицейские устраивали облавы, чтобы выловить сирот и вышвырнуть их на свалку. Некоторые горожане жалели сирот и подкармливали их: подобная судьба могла постигнуть и их собственных детей.

Марк запомнил имена и лица. Кажется, личные дела разместили по степени опасности. Можно предположить, что первым рядовым приюта станет Малек. Ара с Лифтером, скорей всего, соперничают, а значит, один из них тоже в ближайшее время станет рядовым, но лишь для того, чтобы сбежать. Как поступят остальные? Тоже вольются в приют, но после трех-четырех дней голодовки. Тех, кто попадал в карцер, майор не кормил.

Всё взвесив, он начал утренний обход. До пятиминутки оставалось еще около часа. Сначала надо обойти приют, а потом он вместе с Эриком спустится в карцер.

В утренних сумерках приют выглядел мрачно. Впрочем, как всегда. Краска на стенах давно облупилась, штукатурка с потолка слезла. Наверно, единственное привлекательное место в их шестиэтажном убежище – это комнаты семейных лейтенантов на пятом этаже. Их молодые жены старались хоть как-то создать уют.

Спускаясь по лестнице, майор услышал, что лейтенанты уже просыпались, – они вставали ненамного позже, чем он.

На четвертом этаже еще тихо. Старушки-воспитательницы отсыпаются после ночного кошмара. Но даже если они и встали, то одеваются, не издавая ни звука, как уборщица в пентхаусе мэра. На пятиминутку ни одна не опоздает, придут раньше лейтенантов. Воспитатели – это его самый ответственный контингент, с ними проблем не возникало. Почти.

На третьем этаже тоже пока не слышно движения. Мальчики спят. Минут через десять их поднимут лейтенанты. Тут кое-что надо проверить.

Он свернул в ближайшую комнату. Дверь открылась бесшумно, но дежурный, спавший, положив голову на сложенные руки, тут же вскочил, вытянулся в струнку:

– Господин майор, – заплетающимся со сна голоса доложил он. – Во время дежурства происшествий не было. Дежурный – рядовой Миколас Бразаускас.

– Никаких происшествий? – удивился майор. – Крепко же ты спал.

– Я имел в виду на нашем этаже, – тут же спохватился мальчишка. – Новеньких разместили без происшествий.

– Вольно, рядовой Бразаускас, – смилостивился майор. – Поднимись к старшему лейтенанту Жманцу, скажи, что через десять минут я жду его возле карцера. После этого свободен.

До утреннего построения дежурным разрешалось вздремнуть с полчаса.

– Есть, господин майор, – отдал он честь.

Марк вышел из комнаты и тут же услышал, что по батарее стучат, – Миколас предупредил девчонок о приближении майора. Левицкий усмехнулся. Спустившись на этаж ниже, он встретил рядового Рейли Джулию во всеоружии. Она отрапортовала без запинки. Майор и ее отпустил отдыхать.

На первом этаже располагался спортзал, учебные классы, спальня для душевнобольных детишек и мадам Байи – она никогда от них не отлучалась, фильтр-комната – оттуда они выходили на свалку, медпункт, комната Памяти и карцер. Его цель. Взяв в мастерской сяньшеня Дэна фиксатор, на случай если кого-то придется освободить, он подождал, пока спустится Эрик. Коротко поздоровавшись, они направились к карцеру.

Даже если пленники спали, скрежет ключа в замочной скважине разбудил их. Вскакивать при виде майора они не спешили. Угрюмо смотрели из-под длинных грязных челок. Они смогли перекинуть руки вперед и теперь сидели, сложив кисти на коленях.

– Как настроение? – начал Левицкий. – Может, кто-то уже полон раскаяния?

– Это видел? – Лифтер показал средний палец. От главаря он ничего другого не ожидал. Эрик рванулся вперед, чтобы приструнить нахала, но майор жестом остановил его.

– Я даю вам три дня на раздумье, – не обращая внимания на этот выпад, продолжил майор. – Того, кто захочет стать рядовым приюта и подчиниться уставу, отпущу и накормлю. Того, кто за три дня не одумается, скормлю хищникам. Сейчас желающие позавтракать есть?

– Жри сам, скотина, – снова ответил Лифтер.

– Как знаете, – майор повернулся к выходу, когда раздался робкий, еле слышный голос.

– Я хочу…

«Малек спекся раньше, чем я ожидал», – ухмыльнулся майор и повернулся к Миховилу.

– Чего ты хочешь?

– Хочу стать рядовым приюта, – вжав голову в плечи, пролепетал мальчишка.

Лифтер вскочил и рванулся к нему. Если бы не цепь, он бы убил предателя на месте. И сейчас казалось, металл не выдержит его ярости.

– Малек, ты что, совсем страх потерял? – зашипел он. – Я ж тебя убью, гаденыша!

Марк сделал стремительное движение, и главарь отлетел к стене, отброшенный пощечиной. Тут же вскочил на ноги.

– Убью! Убью, сволочь, – орал он. – Порву как хищник мусорщика!

Вместо ответа Марк передал фиксатор и ключи от наручников Эрику и, пока тот, поставив его на реверс, освобождал добровольца, схватил Лифтера за шею и сдавил кадык.

– Попробуй, убей, – бесстрастно предложил он.

Тот краснел и хрипел в его руках. Увидев, что Эрик уже вывел Миховила в коридор, майор еще раз отбросил Лифтера к стене так, что тот стукнулся затылком о бетон.

Отошел в сторону, вспомнил, что не всё сказал.

– Вам принесут биотуалет. Если какие-то нечистоты окажутся на полу – вытирать буду вами, – и вышел вслед за Эриком.

– Рядовой Зорич, – обратился он к Мальку, закрыв дверь и повесив ключи на пояс, – пойдешь со мной, получишь порцию хлеба, чтобы протянуть до завтрака. Через пятнадцать минут придешь на построение в спортзал – он напротив столовой, – повернулся к Жманцу. – Принеси в карцер биотуалет из кладовки.

Эрик ушел. Майор пошел с Миховилом в столовую.

На кухне кипит обычная жизнь. Дежурные из первых классов нарезают хлеб тонкими ломтиками, открывают банки с едой и накладывают в одноразовые тарелки – две ложки грязно-розовой массы без вкуса и запаха каждому. Единственное ее достоинство – питательная. Одна банка на две порции. Добытчики, лейтенанты и майор получают целую банку. Еды не хватает, детский организм требует больше, но больше он дать не может. Не так много зарабатывают добытчики на свалке.

Это его вечная головная боль – что делать, чтобы накормить их? Придется пока ограничить приток детей из Токио. Если он их не примет, детей выкинут на свалку на съедение хищникам, но другого выбора у него не остается. Если бы научиться самим выращивать еду… Но, если уж сяньшень Дэн представления не имеет, как это делается, куда уж остальным… Мэры городов хранили тайну, в которой заключалась их сила. Еда выращивалась в теплицах на верхних этажах, и распоряжались ею жители верхних этажей: кому дать с лишком – кому урезать…

Хорошо еще, что они смогли купить машину по переработке посуды. Раньше много еды отдавали за новые тарелки и ложки. А теперь после завтрака посуду загружают в машину, а в обед достают новую, только что сделанную. Энергии машина много не расходует. За электричество они расплачивались с Лондоном едой.

С этими невеселыми мыслями он направился в комнату рядом со спортзалом. Когда-то она называлась раздевалкой, а теперь стала чем-то вроде кабинета, где собирались старшие лейтенанты и воспитатели, чтобы встретиться в начале дня.

– Смотрите, – Лифтер быстро встал, ухватился за цепь, уперся ногами в бетонную стену без всяких следов краски и поднялся по ней вверх метра на полтора. Даже наручники, плотно охватывающие запястья, не помешали ему. – Видите? – повис на одной руке, упираясь в стену ногами. – Свободной рукой я могу расковырять крепление.

Чтобы показать, что он имеет в виду, Лифтер спрыгнул, извлек из кармана ржавый гвоздь. Снова забрался по цепи и стал скрести по стене. Бетон не поддавался. Как Лифтер ни старался, оставил лишь небольшие царапины. Наконец, не выдержав напряжения, спрыгнул вниз, потряс руками, чтобы хоть как-то помочь им расслабиться. Витька будто не замечал скептических взглядов товарищей, снова обратился к ним:

– Каждый из вас может это сделать. Теперь твоя очередь, Ара.

Стать лидером Нарэку не хватило силы духа. Только Лифтер смог объединить всех, поставить перед ними цель, вдохнуть в товарищей по несчастью мужество, когда, казалось, всё было потеряно. Если бы не он, не смогли бы они так долго безнаказанно грабить в городе. Но сейчас воля Лифтера не поможет им справиться с майором. Никто не верил в его план, хотя вслух высказать сомнение боялись.

Нарэк посмотрел на гвоздь, который Виктор вертел в руках. Сказал задумчиво:

– Как ты думаешь, Лифтер, сколько времени понадобится, чтобы освободиться?

– Какая разница сколько? – удивился Витька. – Главное, это возможно.

– Нет, – негромко возразил Серхио – в банде его звали Испанцем. – Если мы не сможем освободиться за два дня, не стоит и начинать. Потому что четырех суток без еды мы не выдержим.

– Четырех суток и майор не выдержит, смотреть на нас, – так же нерешительно поддержал его Мося. – Он же сказал, что через три дня скормит нас хищникам.

– Не понял, – Витька упер руки в бока. – Вы что хотите за Мальком следом отправиться?

– Нам надо так сделать, – Нарэк единственный не боялся открыто спорить с главарем. – Если мы хотим выжить, нам надо согласиться хотя бы для вида. Нормально поесть. И бежать. С ярмарки можно попытаться.

– Ты чё, Ара, урод, не понял? Нас же пасти будут эти придурки. Когда нас на ярмарку выпустят? Через месяц? Через полгода? И ты будешь пред этим чмо унижаться? Ботинки его лизать? Вещи для него со свалки таскать? – Витька покраснел от ярости.

– Буду, – угрюмо буркнул Нарэк. – Я жить хочу. А у меня живот к позвоночнику прилип. Если какие герои хотят сдохнуть вместе с тобой – пускай, – он зыркнул на товарищей. – А я жить хочу. И, если надо будет для этого лизать ботинки майору, я буду лизать. Не для того я семь лет по подъездам бегаю, чтобы здесь меня хищникам скормили.

– Жить хочешь? Ладно, – казалось, Лифтер успокоился. Он заговорил тише, презрительно цедя слова. – Ладно, – повторил он, прищурившись. – Иди. Но помни. Первое, что я сделаю, когда сбегу, – это прирежу Малька, тебя и всех предателей. Всех! Вы не будете жить, падлы! – он снова начал повышать голос. – Я буду жить, а вы сдохнете!

Нарэк вскочил, гневно глядя на Витьку, потом сел, заговорил исподлобья.

– Посмотрим, – прошипел он. – Глядишь, за нас весь приют заступится, и мы тебя порвем как хищник лоха. А потом еще попляшем на твоих клочках.

Вместо ответа Витька, снова поднявшись по цепи, стал ковырять стену.

Мося и Испанец помалкивали. Они знали: Лифтер слов на ветер не бросает и лучше на рожон не лезть. У него не только бешеный нрав, но и болезненная мстительность. Он побеждал в открытой схватке ребят, которые были старше его и казались сильнее. Но он мог ударить и исподтишка, ночью, когда «клиент» чувствовал себя в безопасности. Спорить вот так они никогда бы не решились. Немало чудес на свете – вдруг и вправду сбежит?

Испанец подумал, что, как только попадет в приют, попробует передать еду Витьке. Не только из страха, но и потому, что как главарь Лифтер ему нравился больше, чем многие другие, кого он знал. Моисей тоже нутром чувствовал, что из схватки с майором победителем выйдет Лифтер. А вот против всего приюта, как правильно сказал Ара, он ничего сделать не сможет. Так, может, и правда настало время изменить жизнь?

В раздевалке стены когда-то покрасили в светло-зеленый цвет, но краска, как и везде, потрескалась, облезла, являя бетонные стены. В городах стены покрыли пластиковыми панелями – дешево и долговечно. Завод стройматериалов на этаже -97 исправно изготавливал все виды пластика для покрытия стен. Для бедных – белый, для богатых – самой разной расцветки. Самыми дорогими цветами считались золотистый и коричнево-бежевый, на взгляд не отличимый от натурального дерева. Лиза любила уют и мечтала когда-нибудь тоже украсить квартиру таким. Когда взгляд майора падал на требующие ремонта стены приюта, он порой вспоминал об этом.

На низкой пластиковой скамейке, стоящей справа у стены, уже сидели воспитатели. Первый – китаец Дэн в стареньком костюме, зашитом в нескольких местах, надетом прямо на майку. У него неестественно прямая спина, будто он и сидит по стойке смирно. Дэн – один из долгожителей приюта, прибывший сюда вместе с женой из Парижа еще до того, как здесь появился Левицкий. В Париже они работали в исследовательской лаборатории на этаже +11, а квартиру имели на этаже +41. То есть за всю свою жизнь, они не спускались ниже этажа -1, когда ходили на ярмарку… Когда старика спрашивали, почему он ушел из города, он только грустно улыбался. Пять лет назад его жена умерла. Сяньшень стал опорой майора: если бы не этот старик, они бы не выжили здесь. Благодаря ему они не просто сдавали в город найденные на свалке предметы как лом, но перерабатывали их и продавали уже готовые к употреблению вещи, которые стоили дороже.

Рядом с ним сидела чопорная миссис Хиггинс. Когда появился майор, она проверила, все ли пуговицы ее пиджака застегнуты и поправила очки. Все восемь лет, пока она живет в приюте, на ней этот серый приталенный пиджак. Старушка чрезвычайно аккуратна. Крохотная Галина Викторовна в ярко-красной футболке ручной вязки сидела рядом с подругой – крупной мадам Байи, предпочитавшей синтетические платья. Жания Исметовна всегда с каким-то невообразимым тюрбаном на голове. Где она его только откопала? Иногда Левицкому казалось, что из этого тюрбана получилось бы приличное количество не хватавших им бинтов. Аревик Ашотовна, их медсестра, самый старший обитатель приюта. Она уже с трудом ходит, белая от седины голова мелко дрожит, она вечно кутается в бордовый платок, найденный на свалке, хотя в приюте тепло. Кажется, что бабулька хочет спрятаться в него, чтобы не видеть того, что творится вокруг. Пани Зелинская в стеганом жилете жмется к мадам Ветинг Ходне в старенькой зеленой кофточке. Первая отвечает за первоклассников, вторая – за немногочисленных малышей до шести лет. Госпожа Обер новенькая. У нее и платье не такое поношенное. Она еще не освоилась, сидит в отдалении. Госпожа Бечайова просто по природе необщительная. Она в мужских брюках и рубашке, доставшихся ей то ли от мужа, то ли от погибшего сына.

Следом за Марком в дверь входили старшие лейтенанты, те, кого вырастил он. Когда одиннадцать лет назад он попал в приют, здесь жили только супруги Дэн и двенадцать детей. Левицкий ввел в приюте те же звания, что существовали в городе, лишь сократив некоторые. Теперь в приюте кроме рядовых были младшие и старшие сержанты, младшие и старшие лейтенанты. Семеро из первых обитателей приюта стали его помощниками – старшими лейтенантами. Восьмая – Алсу, вышла замуж за Эрика. Он оглядел своих парней. Четыре лейтенанта – Эрик Жманц, Степан Головня, Ким Адольфссон и Павел Тендхар – тоже когда-то скитались по подъездам и грабили квартиры. Да и здесь он не сразу из них дурь выбил. Те их друзья, что не желали смириться с новыми правилами, установленными майором, погибли в глотке хищников.

Наконец все расселись. Майор устроился на стуле в центре. Взрослые обитатели приюта выжидающе смотрели на Марка.

– Старший лейтенант Жманц, – обратился он к Эрику. Тот потер покрасневшие после бессонной ночи глаза.

– Господин майор, – по имени он обращался к Левицкому только без свидетелей. – За время моего дежурства прибыла новая партия в количестве четырнадцати детей. В том числе пятеро из Лондона – знаменитая банда Лифтера. Не пойму, почему их не скормили хищникам.

– И я не пойму, – вставил майор. – Дальше.

– Умерших, убитых за ночь нет, больных нет, – он бросил взгляд на Кима. – Детей больных нет, – поправился он. – У сяньшеня Дэна ранена рука. У меня всё.

– Сяньшень, как вы? – поинтересовался Марк. – Работать сможете?

– Смогу, но мне понадобится помощь, – проскрипел старик. – Пусть Эрик проведет занятия со мной.