Пламя в Парусах

✧☽◯☾✧

Такеда преклонил колени и опустился на коврик, постеленный прямо в поле, неподалёку от дома деревенского пекаря. Спина пряма как мировые столпы, пальцы причудливо переплетены в символ равновесия, а взгляд прикрытых глаз устремлён внутрь себя. Сейчас его тело отрешалось от забот этого мира, сбрасывая те слой за слоем, как цветок сбрасывает лепестки. Одна из семнадцати дыхательных техник, описанных в Кодексе и именуемая «ветром воспоминаний», – начиналась так. Если душа воина пребывает в безмятежности, с её помощью он может вновь увидеть былое; вернуть мгновения, ушедшие навсегда, свидетелем которых некогда стал, и тем самым, возможно, лучше понять и их, и самого себя.

Если…

Великий Кодекс повелевает чтить мгновения. Каждый удар сердца, каждый вдох, каждое падение капли дождя. Отнять или потерять жизнь можно в миг взмаха крыльев бабочки; чтобы познать мудрость или уничтожить её на веки вечные, достаточно мановения руки. Единственная песчинка подчас отделяет правильный поступок от ошибки, и только лишь познавший эту грань обретает великую силу совершать выбор осознанно.

Так гласит Кодекс. Значит, так оно и есть.

Такеда вздохнул. Глубоко, неспешно. Находись кто неподалёку в этот самый момент, – увидел бы, как травы и колосья склоняются пред этим дыханием, а вольный ветер огибает задумчивого чаандийца с почтением, ветру вовсе не свойственным. Но рядом никого. Лишь птицы в небе да безмятежные призраки в сухой траве.

«Ветер воспоминаний» не приходил; не утягивал его дух в омут тех событий, к коим Такеда взывал снова и снова вот уже долгое время. А всё потому, что не находилось в душе безмятежности. Её там не осталось ни единой крохи. Он сам её изгнал! Изгнал, как недальновидный правитель, погрязший в беспутстве. И исправить что-либо ему сейчас не под силу. Он тратил время попусту. Лишь его меч, покоящийся в ножнах у самых колен, тихонько скрежетал в такт вдохам и выдохам хозяина. Вот он-то медлить никогда не желал.

Единственное, чего Такеда добился медитацией, это заранее услышал шаги идущего к нему.

Судя по тяжести, неторопливости и лёгкой, едва заметной неуклюжести, – это хозяин дома направлялся в его сторону. Но Такеда не услышал ни скрипа половиц, ни хлопанья входной двери. Человек, назвавшийся Ричардом Маганти, направлялся не к себе домой, но шёл именно к месту его уединения. Меч у ног Такеды едва заметно задрожал.

– Охо, наслаждаешься видом, как я погляжу! – с ходу заявил Ричард, плюхнувшись прямо на траву чуть в стороне. – А… у тебя глаза-то закрыты. Отдыхал, значит. Ну и… как оно тут в целом-то?

Такеда молчал. Ричард прицокнул:

– Ах да, ты же из этих. Из тех, кто словами попусту не разбрасывается… Уважаю, – покивал Пекарь. Помолчал немного, затем потянулся себе за спину. – Слушай, тут, в общем, недоразумение такое вышло, у деревенских там вроде как праздничное застолье, но ни одного свободного табурета и не осталось. Была парочка, да один сломали, а другой в костре на спор сожгли… Короче, дабы тут никто обиженным не оставался, я тебе прямо сюда немного съестного приволок. Чутка лепёшек вон, каши, мясца, ну и сыра козьего – куда ж без него-то, родимого? Дай, думаю, угощу нового соседа…

Не помнил Ричард, что б хотя бы раз в жизни слова ему давались с таким трудом. Будто каждое из них в смоле или патоке перемазано, потому и то к языку липнет, то за зубы цепляется. Да и чаандиец этот: как молчал, зараза, так и молчит! Может, не понимает? Пекарь тогда сам взял одну из лепёшек, макнул её в варенье и откусил кусок. И, как назло, тут же поперхнулся.

– Кха…тьфу, холера её раздери! – начал он, отплёвываясь, но тут же и замер.

Гость его наконец приподнялся, шумно вздохнул, – кажись, усмехнулся даже, – и потянулся себе за спину. Ну и вытащил из-за спины не что иное, как его – Ричардову! – курительную трубку. Чистую от комочков сохлой каши.

– Услуга за услугу, – промолвил Такеда, и хотя на его лице не играло в тот момент никакой улыбки, она явственно слышалась в произнесённых словах, невзирая на непривычный говор.

Ричард удивился, но трубку принял. Отвернулся, выплюнул остатки лепёшки, откашлялся в кулак и со знанием дела принялся её рассматривать, вращая так и эдак; проверяя, всё ли в порядке. Конечно, дарёному коню в зубы не смотрят, но он хотел удостовериться. Грешным делом, позволил себе думать, что чаандиец, по незнанию, вполне мог просто ополоснуть трубку… да хотя бы вона, в бочонке с дождевой водой! Трубке такое на пользу не пойдёт; пользоваться можно, но это уже не то будет.

Но, оказалось, нет. С трубкой обошлись мастерски, иначе и не скажешь. Не только снаружи вычищена, но и внутри нагар весь соскоблён. Притом аккуратно, ни одной трещинки, царапины или потёртости Ричарду на глаза так и не попалось. Новых, по крайней мере. И мундштук подрезан как надо. Он и сам бы лучше не справился.

Ричард усмехнулся недоверчиво и не без труда оторвал взгляд от своей старенькой трубки. Хотя теперь-то её вполне можно назвать почти что новой.

– Это… что же получается? – выдохнул он, не зная, как и благодарить Такеду. Может, кому-то такой подарок и показался бы мелочью, но для него это самое то.

Такеда же вновь улыбнулся, потянулся под полу́ коврика и достал из-под неё небольшой ларчик. Раскрыл его. Внутри Ричард увидел пару курительных трубок – простецких на первый взгляд и формы странной, но сделанных если не мастером, то уж точно с душой; там же несколько взвесей табака, шомпол для чистки, ножик для нагара и ложечку-топталку ни то из рога, ни то из кости. Всё чистенькое и упаковано аккуратно.

Это уже не курительный набор странника, а настоящий реликварий. Видать, чужестранец оказался настоящим знатоком этого дела. Редкая удача, встретить такого ценителя.

Ричард, глядя на эдакую красоту, присвистнул с неподдельным уважением. Продул свою трубку, закусил мундштук, достал из кармашка кисет и, расплывшись в улыбке, задал самый важный для сегодняшнего вечера вопрос:

– Подымим?

Так они и поступили. Устроились на крыльце дома, чуток перекусили, опрокинули по одной, а после хорошенько забили трубки. Ну и пошла беседа. День уже клонился к закату, погода обещала гром и молнию на всю ночь, а они просто наслаждались спокойным вечером, перетирая всякую всячину. То был разговор ещё не между друзьями или товарищами, но уже вполне себе добрыми знакомцами. Пустой в сущности, но душевный. Всё лучше, чем держаться особняком. Ричард убедился, что чаандиец – новое лицо в деревне, а раз так, то ему точно не повредит и крыша над головой, и добрая компания. Вместе-то оно всё веселей.

«Не так уж тут и плохо, – наконец заключил для себя Ричард, любуясь всполохами молний на горизонте. – Да и не так скучно. Дело привычки». Сам же он окончательно уверился, что приехать сюда было хорошей идеей. У него появился интересный знакомец, местные – сплошь рукопожатный народ, и даже один паренёк, что отправился до города с местным забавным святошей, и тот весело помахал ему, Ричарду, на прощание. Преисполненный этим радушием, Пекарь махнул ему вослед, пожелав про себя доброй дороги. Денёк в конечном итоге выдался самое то. Лучше просто некуда.

✧☽◯☾✧

Ричард Маганти оттолкнулся от крыльца своего дома и добротно так потянулся. Аж до хруста где-то в грудине, – настолько отчётливого, что вполне мог бы спугнуть спящего на подоконнике кота или заинтересовать лекаря-костоправа. Пора бы уже и на боковую. Час поздний, вовсю накрапывал дождик, да и мягкость своей новой кровати он ещё не успел опробовать. Досадное упущение, надо бы исправить. Такеда отлучился в деревню, вроде как за колодезной водой, но Ричард решил, что нет нужды его дожидаться. И в честь этого изменил одной из своих привычек, оставив входную дверь незапертой. В конце концов, ничего ведь не случится, верно? Да и настроение у Ричарда оставалось настолько хорошим, что ограбь его кто-нибудь этой ночью, и поутру он выйдет на улицу с требованием вору обязательно выпить за его здоровье, раз уж теперь есть на что.

Улыбнулся при этих мыслях. Нет, конечно, Ричард не собирался терять бдительности и «раскисать», как бы не преминули про него сказать некоторые его приятели, просто… Просто раз уж его увольнительная оплачена, вот он и решил наслаждаться ею в полной мере, не отказывая себе ни в чём.

«Может, тогда и колодец себе поближе выкопать? – пришла Ричарду здравая мыслишка. – Всё удобней, чем всякий раз бегать до деревни. Можно выложить его, скажем, здесь. – Он ткнул пальцем в поросшую одуванчиками опушку, чуть в стороне от хаты. Указывал не для кого-то конкретного, а просто так, для себя самого. – Или, может, вот здесь? Или там? А ещё неплохо бы колодец смотрелся близ… А это что ещё за чертовщина такая?!»

Ричардов палец указывал аккурат в сторону дороги, что вела вон из Падымков. И там, особенно при всполохах далёких молний, что-то да вырисовывалось. Ричард сплюнул, по старой привычке отёр руки о жилетку и подошёл на шаг ближе. Прищурился. Гвардейская снаряга, точняк – она, родненькая. Веселый и добродушный Ричард тотчас же испарился, а заместо него на крыльце дома встал Пекарь из Гринлаго, смурной и матёрый мужик, с кем меньше всего хочется без особой нужды задираться. Ничего на это прямо не указывало, но гвардейский разъезд он с ходу принял на свой счёт. И будь у него, как у кота, шерсть на загривке, она бы уже ершом топорщилась.

Ричард ещё раз сплюнул, развернулся и зашёл в дом. Дверь за собой захлопнул и запер на засов. Затушил масляные коптилки, загасил печь, которую получасом ранее решил растопить, и на всякий случай проверил, легко ли открываются оконные ставни с противоположной от входа стороны. После чего переоделся в более удобное, набросил вощёный жилет и устроился наблюдать за дорогой; так, чтобы незваных гостей видеть наверняка, но чтоб никто не заприметил его самого в окне. Заранее нацепил тетиву на арбалет. И приготовился ждать, что же будет дальше.

Такеда тем временем спустился в деревню и направился к колодцу. Он уже достаточно исходил здесь за сегодня, мотаясь в поисках ночлега, и знал куда идти. На плече его болталось коромысло, а тройку пустых покамест вёдер он нёс в руке. Местные уже не таращились на него с таким возмутительным интересом, как раньше, хотя в этом он находил для себя мало радости. В любом случае ему не пристало задерживаться здесь надолго. Дорога берёт своё начало под ногами идущего.

А вот наконец и колодец возник на его пути. Даже незамысловатость конструкции бередила его чувство прекрасного своей безыскусностью. Простая яма в земле, обложенная жжёным камнем. На родине Такеды колодезь являлся местом глубокого почитания сил природы, местом созерцания, покаяния и праведного глубокомыслия; его не выкапывали где попало и не украшали чем придётся. Только что толку сейчас об этом вспоминать?

Такеда отмахнулся от невесёлых раздумий и подошёл ближе. Отложил коромысло в сторону, поставил вёдра на землю. Взялся за рукоять колодезного ворота, но едва начал проворачивать, как приметил нечто серебристое и на диво стремительное, что шмыгнуло прочь от его взгляда, скрывшись за каменной кладкой. Не далее чем в трёх шагах. Зверёк какой, с пушистым не по погоде хвостом и окрасом донельзя странным для этого времени года. И этого края. А может, показалось?

Такеда отпустил ворот и шагнул посмотреть. Обошёл колодец кругом, но никого не обнаружил; на влажной почве не осталось даже следов лап. Он здесь один. Чаандиец выпрямился, огляделся. Серебристый всполох, словно то бахрома шёлкового шарфа или хвост зимней лисицы, мелькнул за амбаром и тотчас же исчез. А миг спустя что-то бряцнуло в том самом месте. Такеда двинулся следом.

Он подошёл к стене амбара и заглянул за угол. Никого. И никаких следов опять же, хотя в притоптанной траве сложно разглядеть наверняка. Брякнула же, очевидно, зазубренная тяпка, что выпала из-под козырька для инструментов. Такеда наклонился к ней, и с одного из зубьев стянул комочек серебристо-серой шерсти. Помял его в пальцах, отчего тот легко распался в прах и пепел, затерявшись средь капель дождя.

А ведь он уже видел такой однажды.

В тот день, когда лишил себя чести и всякого воинского достоинства. Когда сбежал из-под стражи, убив своих тюремщиков, выкрав изъятый меч и покинув город своих отцов под покровом ночи; навсегда тем самым заклеймив позором и своё имя, и имя рода. Он разглядел серебристый всполох на пристани. Последовал за ним, понадеявшись, что это свет путеводной звезды либо же клинок духа мщения, а после нашёл кусочек ободранного о ржавый гвоздь меха, что так же распался в его пальцах пылью потухших светил. Гвоздь этот торчал из трапа, ведшего на торговое судно. Но быстро выяснилось, что не торговцев, а контрабандистов. Те вышли к нему навстречу и спросили, чего ему надобно?

– Бежать отсюда, – ответил тогда Такеда.

– Чем платишь? – хмуро вопросили они.

И Такеда отдал им свой фамильный клинок.

Кто-то выругался неприлично. Чаандиец поднял голову и увидел неподалёку от себя местного старосту. Тот навьючивал лошадь – единственную во всём селении – и скверно ругался, выискивая что-то в седельных сумках. Приметил Такеду и тут же замер, захлопнув рот на замок. А чуть погодя выдавил из себя улыбку, что выглядела кислее недозрелых плодов лимонного древа. Такеда пожал плечами, поднялся и отвернулся.

И тут к нему подбежал один из местных:

– Беда, господин! Какие-то лихие люди к нам пожаловали! – громким шёпотом затараторил он. – Там наши за вилы и луки-то взялись, но может и вы нам подсобите? В долгу, будьте уверены, не останемся, всей деревней соберём для вас добра…

Такеда даже немного удивился, хотя и не подал виду. Тараторящего без умолку деревенщину он заставил замолчать единственным взмахом руки. Оглянулся на старосту, но тот уже исчез с глаз долой; только его навьюченная кобылка осталась на привязи.

Меч на поясе Такеды задрожал и тихонько заскрежетал об оковку ножен. Он сильнее прижал его рукой, заставив замереть. Местный житель оказался перепуган не на шутку, а значит не врал; да и деньги не помешают. Ну а если повезёт, он найдёт для себя кое-что получше – достойную гибель в неравном бою. Щедрое предложение от небожителей, он его не упустит.

– Веди, – ответил Такеда голосом, заставившим беднягу содрогнуться сильнее.

Но всё же тот пересилил себя и повёл чужеземца к месту разгорающегося конфликта.

– Чёрт бы вас подрал, – выругался Ричард, глядя в просвет зашторенного окна.

Шут его знает, когда об этом допёрли местные, но вот он быстро прочухал, что никакие это не гвардейцы. Да они и не особо-то старались это скрывать. Видать, по дороге сюда совсем заколебались, проголодались и, как следствие, оскотинились. Завалились в деревню толпой человек примерно в сорок; кто им под руку попадался – пинками разгоняли. Кричали, ругались, жрачки и выпивки требовали да старших к себе на поклон гнать велели. Всё ещё прикрывались гвардейскими нашивками, но скорее уж шутки ради. Мерзавцы, с какими даже Ричард со своей братией дел предпочитал не иметь; дезертиры или что-то типа того. В том же Гринлаго их бы уже трижды под орех разделали, а из костей клей бы сварили. Дураков там не терпели.

Стоит правда отдать должное, деревенские тоже оказались не промах. Может, самогон, пиво и мёд им в головы ударил, но скорей уж они сами по себе такая дружная и сплочённая община, раз едва начались беспорядки, – все как один высыпали навстречу угнетателям. И топоры с вилами прихватить не забыли. Ричард ещё приметил группку охотников, что устроили себе место для беседы чуть в стороне; а луки с размотанными тетивами у них под рукой примостились как бы между делом. «Достойно, – подумал Ричард. – Весьма достойно». Вот только всего этого может оказаться недостаточно. Сотни с гаком подвыпивших мужиков и баб с вилами и ножами против примерно сорока головорезов в доспехах и с оружием; да ещё и тот здоровяк с непомерным мечом среди них. Пекарь на селюков бы не поставил ни гионы. Быть тут побоищу, коль они скоро не договорятся.

Сейчас вроде пытались весь этот конфликт перетереть, но вот если местные держались вполне чинно, то главный у дезертиров орал и бранился как в борделе на все деньги. Всячески нарывался на драку, бахвалился, сквернословил, матерей вспоминал. Ну а когда к нему ещё и того несчастного старосту приволокли, тот начал что-то лепетать и тут же в рожу схлопотал, то всё стало ещё хуже.

– Чёрт, пора валить, – напомнил себе Ричард. Вспомнил старую шутку про «куда» и «кого».

Слова эти он повторял уже раз пятый или шестой. И всё равно не двигался с места. Не имел он привычки впрягаться в заведомо проигрышные драки, как и заступаться не за собственные интересы, и вроде бы уже ноги́ его не должно быть в этой деревне, – по крайней мере, пока всё не уляжется, – но он всё сидел и смотрел, как пойдут дела дальше. Подходящего момента дожидался…

Вот только, подходящего момента для чего?!

Ричард оглянулся на сумку под кроватью, словно та вот-вот бы ему сама ответила, как лучше поступить. Но сумка, ясное дело, молчала. Скрытую внутри дорогущую алхимию следовало беречь, как зеницу ока, а не разбазаривать на всяких деревенщин с их – сугубо их! – личными проблемами. Может, они задолжали тем мордоворотам? Тогда ведь всё честь по чести тут творится… Но ведь местные – отличные ребята! Они его к столу позвали. Они за его здоровье выпили. И он ведь тоже с ними пил и братался. Да, это единственный раз, но ведь и он чего-то да стоил!

Ричард нахмурился до боли в переносице и вновь обратился к окну. Даже не удивился, когда увидел средь толпы деревенских Такеду. Тот, как дурак, вышел вперёд, что-то коротко прокричал и положил руку на меч. Дезертирские арбалетчики тотчас же буднично обступили чаандийца и взяли на мушку.

– Ну вот, явился не запылился, – прохрипел новый пекарь Падымков, глядя на своего соседа. – Что же ты, дубина, творишь-то, а? Ну не в своё ж дело лезешь, оно тебе надо…

Ричард ажно до скрипа упёр руки в подоконник, – ещё немного надавит и тот точно треснет. Какого спрашивается лешего этот узкоглазый туда попёрся?! Ладно, у тамошних негодяев с местными какие незаконченные дела остались, – это Ричард понимал и вполне себе принимал, – но этот-то чужеземный дурень сейчас голову сложит не за ломаную черновую… ещё и поножовщину тем самым устроит! Подоконник заскрипел ещё жалобнее.

– А-а, падла ты эдакая! – зашипел Пекарь. – Я об этом точно пожалею!

Он подпоясался мечом, зарядил арбалет, зажёг масляную коптилку и хорошенько набил трубку табаком. Так, что аж через край посыпалось. Основательно запалил табак. Курить Ричард, ясное дело, не собирался – не ко времени, да и трубке после такого конец. Края её прогорят безнадёжно, их будет уже не обчистить. Нет, ему просто-напросто нужен огонь, который не занимал бы рук. Зажав мундштук в зубах, Ричард полез под кровать за сумкой.

– Я тебе последний шанс даю, погань ты заморская: в сторону живо отошёл! – крикнул командующий всех этих недостойных, но Такеда и не подумал сдвинуться с места.

Крикун был громок и охоч до брани, – пожалуй, даже хорошо, что Такеда далеко не всё сказанное понимал, – и тем не менее он, по-видимому, пользовался у своих людей авторитетом. А значит, чего-то да стоил. Значит, недооценивать его неразумно. Впрочем, этот крепко сбитый, уродливый, пучеглазый старик, чьи седеющие ба́чки вились подобно свиным хвостам, мало его заботил. Едва выступив из толпы местных жителей, Такеда с ходу наметил, кто в действительности достоин его внимания: внушительного мужа с обритой головой, не в меру громадным мечом и маской умелого и глухого к мольбам воина. Вот кто ему нужен. Вот та сила, которую он может одолеть, чтобы закончить это сражение до его начала.

Его-то он потребовал на поединок.

Если Такеда преуспеет, этот конфликт удастся загасить малой кровью. Такие дела достойному человеку до́лжно решать честью и мастерством клинка. Так его учили. Так он и поступал всю жизнь.

– Ну всё, хорёк, ты довыпендривался! – прохрипел командир. – Стрелки́!..

Но едва он поднял руку, как тот самый величавый здоровяк толкнул его – вроде как случайно плечом задел, – проходя мимо и перебрасывая свой могучий меч с плеча на предплечье.

– Что за… Сэндел! Какого чёрта ты творишь?! – взревел командующий, но пускай он и суров по своей натуре, а от взгляда обернувшегося на него здоровяка онемел.

– Эй, главный, – просипел ему названный Сэнделом. – Мы ж вроде договаривались, помнишь: никаких имён. Таков уговор. – И улыбнулся ещё шире своей беззаботной, счастливейшей улыбкой. Затем кивнул в сторону чаандийца. – Этот мой. Без разговоров.

Командующий скривился, что выглядело так, будто ему не посчастливилось прикусить язык. Со звяканьем ламеллярных наручей он сложил руки на груди и медленно, с неохотой кивнул, мол: «чёрт с тобой, развлекайся». Но едва Сэндел от него отвернулся, как старик поманил к себе одного из своих людей и тихонько распорядился, так, чтобы лишь он-то его и слышал. Тот, выслушав, едва заметно кивнул и отошёл в сторону, тотчас же растворившись среди прочих бойцов. Арбалетчикам был дан приказ готовиться к залпу по вздумавшему геройствовать чужестранцу.

Сэндел тем временем выступил вперёд, махнул Такеде, упёр свой меч ножнами в землю и принялся неторопливо натягивать дуэльные перчатки. Позёр, но оттого он казался ещё опаснее, и никто не смел его поторопить. Как только дело было сделано, здоровяк сложил пальцы домиком, скрипнув мягкой кожей, выдернул ножны из грязи и одним изящным движением высвободил меч. Низко присел, широко расставив ноги, а волнообразный клинок водрузил себе на плечо, высоко подняв рукоять. Принял боевую стойку и замер, готовый к потехе.

– Начнём, – кивнул он, будто речь шла о партии в дворфью горку.

Такеда, однако, свободу клинку давать не спешил. Редкие крупные капли дождя разбивались о плетёную шляпу, но сам он оставался недвижим. Ждал чего-то? Кто знает. Но с первым же раскатом грома он всё же выхватил меч, и движение это оказалось до того стремительным, что всякий, кому посчастливилось не моргнуть в тот миг, подумал, будто это молния застыла у чаандийца в руках. По толпе деревенских прокатился изумлённый вздох. Дезертиры же неприятно подивились.

Дуэлянты замерли друг напротив друга, готовые к бою, дожидаясь одного лишь им ведомого сигнала. Мгновения растянулись в звенящие от напряжения струны, а небо гремело и рыдало, предвещая чью-то скорую погибель. Чью?

Протяжный посвист, что взвился над головами собравшихся, показался лишь немногим тише терзавших небо грозовых раскатов. Все разом – и дезертиры, и местные, и дуэлянты, и даже псы с крысами, что оказались неподалёку, – обернулись на этот звук. Ричард вынул пальцы свободной руки изо рта и ткнул в собравшихся взведённым арбалетом. Дымящая трубка у него в зубах то и дело шипела и шкварчала от падающих в жерлице капель ненастья, а у ног растянулось бесчувственное тело одного из дезертирских стрелков.

Перетянув трубку из одного уголка рта в другой, Пекарь окинул прищуренным взглядом всех собравшихся. Лицо его при этом выражало куда большую смелость и решительность, нежели та, что в действительности ощущалась внутри. Помнится, когда он шёл сюда, никем не замеченный, ибо все взгляды к себе приковали дуэлянты, – в голове у него возникла добротная, язвительная речь, которая как нельзя лучше подошла бы ко всей этой сваре. Сейчас же он, хоть убей, припомнить её даже в общих чертах не мог.

– Я вижу, – начал Ричард, облизнув пересохшие несмотря на дождь губы, – у нас сегодня ярмарка! Иначе б откуда ещё тут взяться стольким шутам гороховым?! Вот только час уже поздний, господа хорошие, так что берите-ка вы ноги в руки и валите отсюда подобру-поздорову! Надеюсь, в головах у вас достаточно мозгов, чтоб не лезть на рожон и дальше?!

Произнеся всё это на едином дыхании, Пекарь едва не задохнулся; а последующий вдох у него вышел прерывистым и шумным. Никакой желаемой реакции его слова, увы, не произвели. «Ну всё, – подумал он. – Дело дрянь!» Сейчас его, как ежа, утыкают стрелами и болтами, порубят в капусту мечами и секирами, а дурную его башку насадят на пику и будут в разверстую пасть рыбьи косточки на спор забрасывать. Так себе участь. А потому, не опуская арбалета, Ричард свободной рукой вытянул из сумки фиал с алхимическим варевом, поднёс к лицу, пыхнул трубкой и запалил тянущийся прямо сквозь пробку фитиль.

– Знаете, что это?! – поинтересовался он, поднимая фиал повыше, чтобы каждый точно видел крысиный хвост фитиля, занятого белёсым искристым огоньком.

Вот только они не знали. Никто из них. Ричард по глазам это видел.

Сам-то он от алхимии оставался далёк. Это прошаренные люди его убедили, что мутная золочёная эссенция должна одним своим видом отпугивать непрошеных гостей и всяческих злопыхателей. Особенно дворфов. Но, похоже, на этот раз что-то не сложилось. Только сейчас в голову Ричарда закралась пренеприятнейшая мысль, что его могли и надуть, и в руке он сейчас сжимал разбавленный мёд с блёстками. Беда, если оно и вправду так.