Пламя в Парусах

Для его склада ума это и впрямь удивительно.

Деревня выглядела тоскливо. Не сказать наверняка, это погода тому виной или в чём-то другом дело, но даже недавно выстроенные домишки смотрелись нынче так, будто заброшены уже по меньшей мере полдесятилетия. Не в грязи дело, но в запустении. Тот дым, что нередко украшал печные трубы в подобные вот промозглые утра, уступил место тяжёлому, аки замогильному мороку, льнувшему к ступням. Хотя Себастиан находил это по-своему уютным.

Тем не менее запах гари всё ещё ощущался в воздухе. Не от печей – те уже успели остыть с ночи. Это тлели остатки моста, некогда переброшенного через запруду. Местные, уходя, хотели срубить его и вытянуть на берег, дабы, когда всё уляжется, поставить обратно. Но куда уж там. Мост оказался слишком велик и непростительно тяжёл. Будь у деревенских хотя бы пара тягловых лошадок и полдня времени – ещё можно попытаться, ну а так, в ночи, уставшие, ждущие погони…

В конечном итоге мост они сожгли. Простая превентивная мера, и только-то.

Но Себастиан знал, что это сделано не напрасно. Проходя по обезлюдевшей деревне, вслушиваясь в оглушительную поступь собственных неспешных шагов, только в глазах его можно было разглядеть толику скорби в тот миг. А всё потому, что здесь и сейчас, с самого сего момента, судьбы многих людей переменились до неузнаваемости. И в немалой мере именно он, Себастиан, стал тому виной. На такое не так-то просто закрыть глаза. Особенно тому, кто видит чуточку больше в сути бытия.

Тем не менее оставалось ещё кое-что, и свою догадку он намеревался сейчас проверить.

Дом старосты стоял нетронутым. Лишь запертым на добротный дорогой запор, искусно вмонтированный прямо в дверь. Местные даже о том, чтобы вскрыть его и обыскать брошенное жилище не помышляли. Не то что разорить. Для Себастиана тем лучше. Ключа поблизости нет, но он странствующему алхимику и без надобности. Ему под силу открыть любую дверь, если, конечно, та некогда тянула корни в недра, а к солнцу вздымала листву.

Себастиан прикрыл глаза, прогнал из разума всё мирское, и устремил мысленный взор вглубь самого себя, формируя и ровняя собственную волю, как стеклодув ровняет разгорячённый сосуд. Воля человека подобна жидкости, которую только и нужно, что разлить в подходящую ей форму. Овладевший этим простым навыком, научится не страшась менять мир вокруг себя. Да, неспешно, не без усилий, но тем не менее! А уж если ты ещё и одарён.

Себастиан преуспел на обоих поприщах и сейчас, зачерпнув Силы, вытянул руку вперёд и…

Его пятерня со стуком упёрлась в дубовую дверь. Петли чуть скрипнули, щеколда бряцнула, перепуганная букашка пустилась наутёк. И только-то.

Он отнял руку, открыл глаза и с удивлением воззрился на неё. Сжал-разжал ушибленные пальцы, но покамест так ничего и не почувствовал. Не сработало, неудачная вышла попытка.

Странствующий монах усмехнулся – даже в таком деликатном деле оставалось место для простой оплошности; ничего страшного, стыдиться тут нечего. Он утёр вспотевшую лысину, шумно вздохнул и вновь устремил взор в глубины собственного естества. Однако же на сей раз подошёл к процессу усерднее. Не спешил, погружался медленно и поэтапно, размеренно и с почтением. Черпал и формировал. А ощутив желаемое, сдержал порыв и продолжил собирать Силу бережно, по крупицам.

Наконец, открыл глаза. Его ладони покалывало сотней сотен швейных иголочек. Себастиан прищёлкнул пальцами – раз, другой, третий… на четвёртый, меж ногтей его полыхнула крохотная искорка, наполнив воздух морозцем. И тотчас же он выбросил руку вперёд. Вонзил её в дверь, будто то у него стилет, но, вместо того чтобы перебить себе фаланги, кисть его вошла в древесину, аки в размоченную глину, скрывшись по запястье.

То было одно из причудливых его умений, какое не повторить ни знанием наук, ни хитростью, ни ловкостью пальцев. Себастиан будто в иле нащупал замочный механизм и без каких-либо усилий вытянул тот из двери. И тотчас же дверь приотворилась. Чудотворец толкнул её, небрежно зашвырнул бесполезный ныне механизм к дровянику и ступил вовнутрь.

Отряхнув руки, он, не глядя, взял с полки чуть пожухлое яблоко, которое только его и дожидалось, и принялся бродить по дому.

Себастиан с рождения был человеком выдающимся. Это, в некотором роде, его наследуемая от предков черта, общая кровь, единая судьба – суть неизменна, сколько ни перебирай объяснений. Его семейству, чья родословная тянулась из древнейшей глубины веков, отнюдь не чужда та изначальная сущность, что некогда звалась в миру «магией». Магия – инструмент, материал и непреложный закон в едином воплощении. Доступный не каждому, но незримо сплетающий всё вокруг в единый клубок.

Инструмент этот и поныне забыт. Погребён под толщей беспощадного и бесконечно печального времени. Забыт… но окончательно не заброшен.

Увы, Себастиан и его род – не последние, кто вправе черпать и взнуздывать магию. Пока ещё нет. По-прежнему кроме них находились и другие. Иной раз могущественные в достаточной мере, чтобы так же скрываться поколения за поколениями, незримо влияя на мир вокруг. И вот каково же оказалось удивление молодого чудотворца, когда здесь, на Драриндаине, в такой-то глуши, он учуял столь причудливое сплетение Силы, невиданной им прежде!

Вне всякого сомнения, это была ловушка; однако Себастиану посчастливилось первым обнаружить её. Он решил остановится здесь и больше двух месяцев разнюхивал, подбираясь всё ближе к непознанному. Сплетал заклятья, перенаправлял потоки, гасил вибрацию струн. Затягивал узлы вокруг найденного им Источника – крепил прутья и пружинки, дабы западня не сработала. И вот сейчас, бродя по дому старосты, – дому человека простого и простодушного, встрявшего в противостояние, коего не в силах понять, – чудотворец чуял, что близок как никогда. Ему оставалось лишь найти физическое воплощение этого Источника. И завладеть им.

Себастиан откусил от яблока и в который уже раз огляделся по сторонам. Его окружали непростительные бардак и разруха, – староста покидал жилище с завидной для пожилого человека поспешностью. И судя по тому, что в разбитой витрине сервантов остались стоять посеребрённые фигурки – вовсе не ценности интересовали беглеца. А что же тогда? Себастиан рассудил, что это вполне мог быть именно искомый Источник, который староста хотел изъять, но, очевидно, забыл, где тот запрятан. Объяснение простое, но вполне жизнеспособное. По крайней мере, присутствие того предмета по-прежнему ощущалось где-то неподалёку. Тяжкое, как хладный камень на сердце.

Благо, нерадивый староста изрядно наследил. И дело не в беспорядке; паническое бегство и страх за собственную шкуру – верные признаки беззащитного разума. А для такого одарённого как Себастиан человека, это сродни пятнам крови для ищейки. Не мешкая, чудотворец вновь воззвал к своим дремлющим навыкам, желая, ни много ни мало, заглянуть прямиком в ушедший день. И, без особого на этот раз усердия, он взял да и заглянул:

Подёрнутая дымкой увядающих воспоминаний комната предстала перед ним такой, какой осталась намедни; до устроенного перепуганным стариком погрома. Сам же образ старосты, будто призрак, не ведающий покоя, носился вокруг, переворачивая всё вверх дном. Воплощал минувший день в день сегодняшний. Он, без сомнения, искал что-то. Очевидно, что-то достаточно небольшое. Сумей чудотворец ещё и слышать голос призрачного старосты – было бы проще. Увы, бестелесные губы беспрестанно открывались, но оставались безмолвны.

Тем не менее образ вчерашнего продолжал метаться, аки зверь в клетке: от сумок к полкам, от полок к шкафу, от шкафа к сундуку, а затем и к тайничку под полом; заглядывал и под кровать, и под стол, и под выстланную у порога шкуру. Ничего. Староста жадно вглядывался в каждый закуток, где мог храниться спрятанный… кто же? Что именно можно потерять где угодно?

«Ключ! – догадался Себастиан. – Он ключ искал!» Но ключ к какому замку, раз все сундуки, шкафы и входная дверь – открыты? Тотчас же чудотворец воздел очи горе и под потолком увидел люк с замочной скважиной, аккурат как у входной двери. Добраться дотуда оказалось для него во сто крат сложнее, чем справиться с самим замком. Но надо постараться.

Себастиан, отдуваясь, вкатился на пыльный чердак. В который раз пришлось ему признать, что он себя немножечко запустил, и пообещать отныне и впредь упражнять не только разум, но и тело… на этот раз уж точно. Но это потом. Сейчас же чудотворец поднялся на четвереньки и на ощупь пополз вперёд по тесному и низкому чердаку. Он толком ничего не видел, ну а путеводным маяком ему служила потусторонняя тяжба на сердце. Наконец, ладонь его упёрлась в холодный металл обитого железом короба; и на душе притом стало до того гадко, будто коснулся он не ящика, а покойника. Страшно подумать, что сейчас могло произойти, не оплети он эти зловещие нити своими чарами. Однако стоит поторапливаться. Себастиан подполз поближе и ощупал короб со всех сторон. Несмотря на упитанность, пальцы его оставались в меру ловки и на диво чувствительны. При его талантах и навыках это имело немалое значение. Найденный короб оказался не заперт, однако же поперёк него обнаружилась туго натянутая струна. Пройдясь по ней пальцами, Себастиан обнаружил закреплённую за балкой колбу, выступающий язычок которой эта струна и цепляла.

«Ловушка для ловушки». Это показалось ему в какой-то мере даже забавным. Как стражник для стражника или слуга для слуги. Чего только люд ни придумает. В алхимии это так не работало.

Себастиан как мог аккуратно обезвредил и эту западню, а колбу забрал с собой. Пригодится. Мог бы не рисковать и воспользоваться магией, однако предпочёл делать руками. Сила ему сегодня ещё понадобится, а лишнее напряжение лишь больше истощит и опечалит.

Внутри короба обнаружилось много всего: богатое мужское платье, другие наряды попроще, два распечатанных письма и некий прибор, какие Себастиан видел у моряков, но назначения не знал. И ещё некая шкатулка. Которая, когда он взял её в руки, ожидаемо исторгла импульс столь мощный, что тот аж до самых кишок пробрал ахнувшего чудотворца. Это и есть то, что он искал. Это Источник – долговременное заклятие, фонящее элементами из коих сплетено, и унифицированное в зачарованном предмете. Шкатулка, ясное дело, оказалась заперта. Помимо неё он забрал и конверты с письменами, всё хорошенько запрятал в свои одеяния и поспешил выбираться с чердака.

Время поджимало.

На улице Себастиану повстречалась целая прорва дезертиров. Хотя правильней сказать – это они́ наткнулись на чудотворца, нежели он на них. Мерзавцы уже вовсю хозяйничали в деревушке и никак не ожидали застать здесь одинокого монаха или алхимика, или кем он там им привиделся? А ещё меньше они ожидали от него подобной хамской спеси.

– Ну, наконец-то! Я уже всю задницу себе отсидел, дожидаясь вас! – громко прокричал Себастиан, пинком отворив себе дверь и вразвалочку спустившись с веранды. – Вы не торопились… Ну да и ладно, неважно. В деревне ни души, можете выдохнуть. Ну и не стесняйтесь, поищите себе чего ценного. А меня нужно скорее к Главному сопроводить. У меня для него донесение, поважнее, чем все ваши бошки вместе взятые!

Дезертиры, кто оказался неподалеку и слышал каждое слово, оторопели. Речь незнакомого мужика в простецкой рясе до того выбила их из колеи, что даже те, у кого оружие истомилось в ножнах, – и не подумали взяться за него. Хотя бы проформы ради. Ну а Себастиан только того и добивался. Он стёр со своего лица привычную дружелюбную улыбку и скривил гадкую гримасу. Надеялся, что подобрал те самые слова и примерил на себя то самое поведение, какое требовалось, чтобы сойти сейчас у этого сброда за своего.

Ведь если он где-то ошибся или что-то напутал… лучше об этом не думать.

– А ты, братец, собственно, чьих будешь-то? – выступил вперёд самый смелый из дезертиров; что само по себе означало – самый смекалистый из них.

Себастиан воззрился на него, как на законченного дурня:

– А сам-то как думаешь, баранья башка? Ваших я, ваших! Впрочем, если старшой тебе про меня не сказал, значит ему виднее. – Сплюнул, хотя не имел привычки. – А теперь пошли в лагерь. Если у тебя по пути не иссякнут тупые вопросы, то вот Главному их и задашь. Он любит дуралеев.

✧☽◯☾✧

Это не лес… Сущий кошмар наяву, но уж точно не лес! Ричард соскальзывал в каждый овраг, мимо которого проходил, ступал во всякую лужу, через которую намеревался перешагнуть; каждая ветвь, кою отстранял со своего пути, неизбежно хлестала его то по уху, то по спине или шее. И ради чего, спрашивается?! За своё решение всё-таки пойти вместе с опальными деревенскими в рейд он корил себя снова и снова. И дело даже не в том, что он замедлял весь отряд, нет. Просто здесь и сейчас Ричард понял: он городской житель. Городской до мозга костей! Ему тут просто не место, подобные приключения не для него. Таких, как он, для другого на свет рожают: пиво само себя не выпьет, морда дурака сама не набьётся, простак сам себя не обсчитает. Вот где он хорош.

Ну, хотя бы остальные его ни словом, ни взглядом не упрекали за задержки.

Выступило их сорок человек. Семеро деревенских охотников, включая рыжеволосую дикарку, и вдвое больше простых рубак, бывших некогда, как понял Ричард из бесед, солдатами, плотниками, ополченцами и лесорубами. Эти больше теснились к Бруту, который верховодил ими как настоящий офицер. Всем им, похоже, если и было что терять, то собственную честь они оценивали дороже. Вот и пошли, раз там, в деревне, их якорем ничто не держало. Чаандийцу же просто заплатили; но у него и так явно имелся интерес помахать мечом, вот и присоединился.

Ну и сам Ричард ещё. Задарма, блин, попёрся…

А остальные – это контрабандисты. Восемнадцать человек, все со следами лихой жизни на телах и лицах. Особенно Ричарду приглянулась жилистая северянка, на которую он нет-нет, да и поглядывал, ибо хороша собой. И если б та не сверкала наточенными, как у зверя, зубами, глядишь, он бы рискнул к ней подступиться. Посему держался ближе к Такеде. Какой-никакой, а товарищ. Жаль только, что молчаливый.

Пока солнце вставало всё выше, они всё сильнее углублялись в чащу. В начале пути кто-то ещё настаивал на том, что двигаться следует вдоль дороги, прикрываясь лесом как плащом, но эдакого умника быстро разубедили. Липовые гвардейцы ведь тоже могли устроить засаду; кто побьётся об заклад, что нет среди них толковых диверсантов? А когда таятся двое, проигрывает тот, кто первым двинется с места. Тот, чьё время не ждёт.

Вели группу двое: рыжеволосая Энилин и кхортемский воин-охотник хааной – чующий лес. Человек без имени и рода, способный, по преданиям, за сотню вёрст уловить, как росинка скатывается с листка. Остальные шли следом. Время от времени несколько охотников откалывались от общего строя и растворялись в лесу. Отправлялись проверить, что там делается на этой злосчастной дороге. Через полчаса возвращались. Никто и не удивился, когда в очередной раз такая группка разведчиков сообщила, что видела толпу дезертиров, двигающихся в сторону деревни; а спустя чуть более четверти часа, вместе с налетающим с моря ветром, по лесу пошёл запах гари. С того момента ни у кого не осталось сомнений, что за это дело они взялись не напрасно.

Деревню сожгли.

Уже к полудню шло, когда лес оборвался, словно ножом обрезанный, и уступил место неровным холмистым взгорьям, иссечённым рваными распадками и утыканным скалистыми выступами в три-четыре мужских обхвата, торчащими подобно сколотым костям. Если бы некий бог некогда разъярился на эту землю, начал бы её лупить, царапать и изрывать, то вот так бы она сейчас и выглядела. Здесь никто не селился и случайно сюда не забредали; даже зверья не обитало. В таком месте человеку просто не прокормиться, разве что кто-то вознамерится питаться скальными ящерками да пыльным мхом. Зато вот шею себе свернуть, случайно оступившись, – это легче лёгкого.

Именно сюда-то и указал пленник, когда его допрашивали.

Но то ли он приврал, то ли местность знал скверно, то ли сам по себе дураком был, однако никакого лагеря там, где марал карту кровавый отпечаток пальца, не оказалось. Ни следов, ни золы от кострища, ни примятых кустиков и зарубок на камнях. Хотя в этой-то местности и армию можно утаить без особых усилий, чему тут удивляться? До самого полудня охотники и следопыты шастали тут и там, выискивая и вынюхивая, пока молчаливый хааной не учуял нечто, только ему одному ведомое. Он указал на скальный гребень в четверти мили севернее, и стоило им до него добраться, как самый глазастый из охотников углядел неприятеля.

Надо признать, отряд из них вышел что надо: все тотчас рассыпались по округе и затаились, как по команде. Хотя никакой команды и не звучало. Даже Ричард проникся общим настроем, без промедления припал к валуну, взяв арбалет наизготовку. Только вот эти меры оказались напрасны. Обнаруженный ими дезертир выступал часовым, но дело своё знал скверно и отрабатывал спустя рукава. Торчал на открытой поляне, не таясь и не укрываясь, по сторонам не смотрел, за подходами не следил. Вот и поплатился, получив две кхортемских стрелы в спину.

Энилин оставалась осторожна. Она до последнего подозревала, что одинокий дезертир – это подсадная утка, а неподалёку затихарилась целая клятая прорва недругов. Однако разбредшиеся по округе охотники – те, кого она самолично научила многому, – никаких засад не нашли. Даже хааной спокойно продолжал указывать на скальный гребень.

У горе-часового при себе, помимо прочего, обнаружился скудный паёк и рожок армейской работы, которым ему, очевидно, и следовало подать сигнал, если что не так. Значит, и дружки его поблизости, – не далее, чем слышен звук рожка. Тогда всё же решились взобраться на приметную возвышенность, с которой пускай и хорошо видно округу, но и сам ты заметен. Но риск окупился, ведь сверху не только открылось место неприятельского лагеря, но ещё и оказалось, что он ближе, чем они могли надеяться.

Он раскинулся буквально у них под пятой.

Оказалось, этот скальный выступ, – наверняка картографами ему дано красочное название, – нависал над обширной логовиной, в которой обживались люди. Хотя дезертиров немногие считают за людей. Или кем там они на самом деле являлись? Так или иначе место стоянки выбрано неплохое: просто так его не отыщешь, случайно едва ли наткнёшься. Однако наперекор этому, без хорошего дозора окопавшиеся здесь и сами всё равно что в корыте засели, из которого мало что видать. Ну и дисциплинка у здешних лиходеев сыграла с ними злую шутку, раз вышло, что, убрав единственного часового, к ним незамеченными подобрались дюжина охотников, горстка деревенских сорвиголов и банда морских контрабандистов. Ещё и наилучшую позицию для наблюдения и обстрела беспрепятственно заняв.

Более того, у дезертиров даже переклички не было. Всего четверть часа заняло выследить оставшихся соглядатаев и расправиться с ними. А в лагере так никто и не почесался.

Дело осталось за малым – нанести решающий удар.

– Эй. Эй, глядите-ка, – шепнул один из охотников, пока остальные обсуждали с какой стороны и какими силами лучше ударить. – В лагерь кого-то конвоируют.

Все заинтересованные, услышав такое, подались ближе; ну и Ричард с ними, от нечего делать. И действительно, в лагерь ступало ещё несколько человек, плотным кольцом обступив одинокую фигуру. То ли пленника, то ли важного гостя. С дезертирами его мало что роднило, а судя по одежде и манере держаться, – и вовсе казалось, что…

– Так ведь это же!.. – поразился Ричард, замолчав на полуслове.

– Себастиан! – закончила за него Энилин, растянувшаяся рядом. – Подмастерье травницы нашей. Неужто сейчас выяснится, что он предатель?

После этих слов, все они с замиранием сердца принялись следить за странствующим монахом; даже Ричард, которому тот запомнился по недавнему празднеству. Такой добродушный, и вдруг предатель?! Вот ведь не скажешь. Однако эти подозрения не оправдались. Стоило хорошенько присмотреться, как становилось ясно: Себастиана вели отнюдь не как гостя, – он крепко связан! Выступил к нему не кто-нибудь, а тот самый смурной капитан, при полном параде и с оружием. Подошёл вплотную, бросил несколько фраз, выслушал ответ… и наотмашь ударил Себастиана по лицу. Тот повалился ничком. Капитан гаркнул приказ, и подбежавшие дезертиры вздёрнули травника обратно на ноги, взявшись обыскивать его одежды. Вроде как нашли нечто занятное и спешно подали главарю.

Тот уставился на находку, словно заворожённый. Покачнулся даже. Не отрывая взгляда, он побрёл вперёд на ватных ногах, не разбирая дороги, и лишь мгновение спустя опомнился и принялся изрыгать приказания направо и налево. Слишком далеко, чтобы расслышать, но суть и без того ясна. Дезертиры принялись сворачивать лагерь.

Энилин, изящная, как кошка, поднялась, устроившись на одно колено, вскинула свой лук и натянула тетиву. Наложенная стрела предназначалась беспечному главарю. Пожертвовать скрытностью за его гибель – это хороший обмен, однако того уже захлестнула окружающая суета; Энилин вела его на наконечнике стрелы вплоть до момента, пока он не скрылся за гребнем выступа, но шанса на верный выстрел так и не дождалась.

С досадой она ослабила тетиву и опустила лук. С губ её слетело несколько бранных.

– Эй, вы только гляньте, что они делают, – заметил меж тем Ричард, отхлёбывая бульона из фляги. – Казнить его собрались.

Звучал он при этих словах как могила… и вовсе не без причины. Беднягу Себастиана никто не пытал и не готовился обезглавить. Вместо этого его привязали ко вкопанному в землю столбу и взялись носить хворост. Сжечь собирались. Притом заживо! И вот подобного добрый люд на этом континенте уж никак не мог стерпеть, окажись травник хоть трижды изменник и злодей. Предавать огню положено только усопших, но никак не живых. Мало того, что это мерзейшее деяние, которое в здравую голову не придёт, но ведь оно ещё и кощунственно! Это просто не по-людски! Нечем такое оправдать, да и незачем.

Все, кто в тот момент таился на скальном гребне, сжали свои луки, рукояти мечей и топоров до того крепко, что из жалобного скрипа кожаных оплёток получилось бы соткать мелодию. Кто-то заскрежетал зубами, кто-то принялся дышать гулко и тяжело, подобно быку. Простые гнев и обида превратились в праведную и жгучую ярость.

– Ладно, пора браться за дело, – произнёс Брут, точно жилу отсёк. – Мы с ребятами зайдём слева. Ударим клином вон в то сборище подонков.

– Добро, – пророкотал сухопарый крепыш с повязкой на глазу. Контрабандисты его слушались; на судне он служил боцманом, а с боцманом не балуют. – Ну а мы справа тогда.

Брут кивнул:

– Ну а что намерен делать ты, воин? – обратился он к Такеде.

Чаандиец молча указал на пологий спуск, поросший густым кустарником, где легко затаиться.

– Ха! – рыкнул боцман. – Тогда иди вперёд, молчаливый. Ну а мы прямо за тобой.

– А ты, пекарь? – повернулся Брут к Ричарду. – Пойдёшь с нами или тут осядешь?

– Здесь от меня больше проку будет, – отозвался тот, подтягивая арбалет поближе.

Брут снова кивнул и поднялся. Вместе с ним поднялись и все деревенские, у кого наточенное железо при себе. Бросив последний взгляд на Энилин и поймав ответный, он перебежками двинулся к оговорённому месту, а остальные его люди вприсядку последовали за ним.

Ричард мельком успел эту переглядку уловить, и та сразу же ему в душу запала. Столько в ней такого… знакомого. Утраченного. Забытого даже. Внутри всё аж сжалось от тоски и невесть откуда возникшей обиды. На всех. Но прежде всего – на тех подонков, кто, под видом исполнения приказа и напялив на себя уставную форму, заявляется к мирным людям творить бесчинства, грабить и разорять.

Перехватив арбалет поудобнее, Пекарь изготовился к стрельбе.

✧☽◯☾✧

Один из дезертиров филонил. Ну а почему бы, собственно, и нет?! Атаман скрылся в пещере, довольный, будто пёс, придушивший кошака, а у старших рыльца и так в пушку. Вот ему никто и не мешал бегать в кусты под видом, что у него, дескать, колики в животе. А там тайничок с самогоном запрятан, и никто-то о нём не ведает.

Вот только на этот раз хитрец, подходя к заветному кустарнику, держась за здоровый живот и кривясь от притворной боли, прямо у своих ног увидел нечто, чего – и он мог бы в том поклясться – ещё несколько минут назад здесь не было. То ли корзинка плетёная, то ли плошка какая диковинная; лежала одна-одинешенька, лишь покачиваясь слегка от гуляющего по логовине ветра. Безделица, но всё равно как-то странно, откуда она тут взялась?

Дезертир отнял руку от живота, оглянулся на соратников и подступился к находке поближе. Несмело потянулся, дабы получше рассмотреть. И тут ему навстречу, не потревожив даже веточки, выступил Такеда. Взявшись за рукоять меча, он с протяжным боевым кличем обрушил на беднягу единственный всесокрушающий удар. Дезертир коротко и обрывочно вскрикнул, – лишь от страха, ибо боли он так и не почувствовал. Одним ударом чаандиец рассёк несчастного надвое, а мощи его замаха с избытком хватило, чтобы отбросить останки прочь. Брызнувшая кровь окрасила алыми штрихами валуны, листья и травы.