Пламя в Парусах

Себя я обнаружил на внешнем карнизе, прижавшимся плечом к белёной стене. Очередной след по дорогой одежде – отец с матерью прибьют меня за такую оплошность. Хотя, может, им и не придётся… Плотная ткань занавеси трепыхалась прямо над моим ухом, а внизу, у основания стены, угадывался декоративный кустарник. Что творилось в самой библиотеке мне оставалось неведомо, но оно и без надобности знать – и так всё хорошо слышно. Бургомистр рвал и метал, созывал стражу, которая очень скоро окажется тут; а та знатная дама вместе со своим юным спутником просто сели в карету и уехали. Оттуда, где я стоял, мне как раз хорошо виделось, как она катилась вниз по дороге.

«Нужно скорее выбираться отсюда, – напомнил я себе. – Всё остальное не важно».

И верно. Я глянул себе под ноги, вниз, туда, где стену украшал кустарник. Высота не так уж велика, можно просто спрыгнуть. «Ага, спрыгнуть, – подумал невесело. – И всем сердцем уповать на то, что случайная надломленная ветвь не пропорет тебе спину». Не, так не пойдёт. Я вновь прижался к стене, на этот раз всей спиной, плюнув на побелку. Осторожно присел, ощупал выступ карниза под ногами, осмотрелся. Отовсюду вокруг доносилось всё больше голосов, это побуждало не транжирить время попусту. И вот когда я уже подумал, что ветка в боку – не самая высокая цена за спуск, ладонь моя нащупала выбоинки на ближайшем стыке стены, глубиной в полторы фаланги. Благослови Гайо того зодчего, который решил, что это будет смотреться красиво.

По ним-то я и полез вниз. Полез весьма уверенно и в меру прытко, как по лесенке. И аккурат на половине пути моя нога всё-таки соскользнула с выступа. Как раз тогда, когда я пальцы ослабил. Успел лютой ненавистью невзлюбить эти поганые загнутые мысы на сапогах, после чего рухнул в заросли кустарника, выкатившись из них прямо на гравийную дорожку. Пыхтя и отдуваясь кое-как поднялся и, поскальзываясь, поспешил к скверу, где притаился за деревом. Благо, ни одной острой ветки мне так и не пришлось ниоткуда выдёргивать, хотя дюжина ушибов и царапин жарко саднили.

И вот, чуть успокоившись и утерев недавние слёзы, что щипали лицо, я позволил себе вздох облегчения. Всего несколько десятков шагов в глубь сквера, где я отыщу подходящее дерево и с его помощью переберусь через стену с кольями. А там – ищи меня в чистом поле! «В жизни больше не полезу в эту клятую библиотеку! – пообещал я себе. – Никогда. Ни за что. Ноги моей здесь больше не ступит». Где-то неподалёку зарычали и залаяли, а гравийная дорожка, помимо прочей кутерьмы, отозвалась отчётливым шорохом шагов и скрежетом грубых когтей по камням. Я притих и выглянул из-за дерева.

Ожидаемо, по дороге шёл стражник. На привязи он вёл косматого пса, что холкой доставал своему хозяину почти до пояса. Зверь сторожевой, серьёзный. Благо, мне тут повезло, и шли они с наветренной стороны. Значит, запаха моего не учуют, пока прямо до места не дойдут. Только если ветер внезапно не переменится или не случится ещё чего непредвиденного…

Гравийная дорожка вширь всего ничего, и когда что-то рухнуло в кустарник – тот самый, от которого и мне досталось, – я едва не подпрыгнул от неожиданности. Невзирая на то, что всё здание библиотеки гудело уже как разворошённый улей, шелест и треск веток не достиг ушей стражника и его пса лишь чудом. Я же вновь притаился; за нынешнюю ночь натренировался этому с избытком. Из кустарника, шурша уже меньше, выбралась… очевидно, та самая «тень», которую я видел внутри; тот самый привидевшийся мне «убийца». Облегающая одежда указывала, что это всё-таки человек, а свет неполной луны позволял предположить, что, похоже, девушка. Ладно сложенная и прыткая, как кошка. Даром что в кусты свалилась; но тут тоже всё как кошки любят. И точно не коварная убийца, ведь я всё ещё исправно слышал бургомистровы надрывы и причитания.

Девица меж тем углядела на дороге стражника, ведшего в нашу с ней сторону пса, и, не рискнув двинуться дальше, вновь вжалась в кустарник. Меня она, похоже, так и не заприметила.

Но хоть оба мы и оказались хорошо скрыты от посторонних глаз, и минуты не пройдёт, как зверь нас учует. Конечно, я мог прямо сейчас смело двинуться прочь, мне-то ничего не угрожало. А вот девица, если не придумает чего-то эдакого, обречена на поимку. Незавидная участь.

А раз так, никуда-то я, разумеется, не пошёл. Стражник уже достаточно близко, и окликать девицу сейчас – значило бы подставить нас обоих. Вместо этого я нащупал у себя под ногами несколько булыжников побольше и метнул их один за другим чуть в стороне от стражника. Так, чтобы, когда те поочерёдно упали, это вполне могло сойти за чьи-нибудь неаккуратные шаги. К моему облегчению, стражник повёлся. Оглянувшись через плечо и поразмыслив миг-другой, он двинулся на звук, хотя его пёсель рвался дальше, к нам. Когда оба отошли подальше, я шепотками окликнул девицу, но та не расслышала. Тогда я раздобыл ещё пару камешков поменьше, которые бросил в неё. Первый угодил в кусты, другой стукнул о сапог. Когда её глаза – чёрные на чёрном, и лишь полумесяц в зрачках отражался сверкающей точкой, – воззрились на меня, я поманил её за собой. К её чести и моей радости, спорить или выделываться она не стала.

Вместе мы прокрались через сквер, нашли подходящее дерево и, забравшись на него, перелезли через треклятую стену с её кольями! Помогали друг другу, но не обмолвились и словом. Едва стена осталась позади, что она, что я, припустили в узкий проулок и только там притаились, решив перевести дух. Я правда хрипел как конь, пытаясь отдышаться, но вокруг всё равно ни души, и некому обвинить, что я плохо «притаился». Да и девушка вымоталась: волосы её прилипли к лицу, а грудь тяжко вздымалась и опадала. К тому же на её поясе обнаружилась внушительная сумка, в которой таилось нечто увесистое, а бежать и лазать с таким – затея скверная.

Но это её дело. Мне же до сих пор не верилось, что удалось сбежать незамеченным!

Меж тем стяжка на сумке не то оборвалась, не то просто расстегнулась, и то, что выглянуло из-под неё, попалось мне на глаза и показалось мне смутно знакомым. Я протянул руку, отвёл ткань в сторонку и… узнал отпечаток своих собственных зубов на книжном корешке. Тотчас же девушка отпрянула, прижав «Драконью династию» к груди крепче, чем обнимают дитя.

– Знаешь, – ляпнул я, не подумав, – а ведь это называется воровством.

Девушка улыбнулась. Её лицо в ночи и за растрёпанными прядками волос не рассмотреть, но она, похоже, весьма недурна собой. И улыбка у неё приятная. Но уже в следующее мгновение лик её вновь переменился – она отклонилась назад, смахнула пряди с лица, и прежде, чем я успел хоть что-то понять, наотмашь шарахнула меня этой самой сумкой прям по лицу! Так внезапно, что я моргнуть не успел, и с таким напором, что кубарем покатился по земле. Удивила меня своей выходкой так, что я даже боли не почувствовал. Только кисловатый привкус железа теплом проступил на верхней губе.

Когда же я, ошарашенный, всё-таки поднялся, проморгался и огляделся, то увидел, что девичьи пятки сверкали в самом конце проулка. Недолго. Гнаться за ней у меня не было никакого резона, и я, утерев кровь с лица, устало побрёл в сторону собора. И по дороге сам себе клялся и божился никогда и никому не заикаться обо всём произошедшем. И саму об этом будет лучше никогда не вспоминать.

Глава вторая

Перо из чистого серебра

Нож хоть и оказался туповат, но в древесный пол вонзался вполне исправно. Как только рукоять переставала дрожать, за первым последовал второй, а затем и третий. Лезвия каждого из них погружались в доски на глубину фаланги, но дело тут отнюдь не в подгнившей древесине, – просто далеко не каждому под силу так сильно метать ножи. Особенно такие тупые. Бросив последний, четвёртый, Ричард подступил на шаг и недовольно воззрился на дело рук своих. На то, чтобы начать портить крыльцо теперь уже его собственного дома, нового пекаря Падымков толкнула та изначальная сила, пред которой испокон веков покорялись мудрецы, герои и даже короли.

Скука, мать её.

– Чёрт меня раздери, – недовольно буркнул он. – Только приехал, и уже так тоскливо. Кто б меня о таком заранее предупредил что ли…

Он вырвал ножи из досок и небрежно свалил их на тумбу у входа. Зашёл ненадолго в хату, а на крыльце появился уже с трубкой в руках. Облокотившись о перила, закурил.

Его новый дом стоял у самой дороги, чуть поодаль от остальной деревеньки. Рядом бежала река, чуть далее разливалась запруда, а в полумили на запад брал свое начало густой лес. Тихое здесь местечко, весьма приятное, никакой суеты. Ричард приехал сюда сегодняшним ранним утром, наслаждаться, как это у них называлось, увольнительной за труды и заслуги. Останься он в городе, и жадные до деньжат и скорые на расправу дворфы наверняка разыскали бы его, а этого Ричард, ясное дело, намеревался избегать.

Дворфов он недолюбливал, и те чаще всего отвечали ему взаимностью.

Но сейчас причина в другом. Так сложилось, что неделей ранее Ричард выиграл в карты у одного бородача ажно корабль, пришвартованный где-то у причалов Валерпорта и доверху гружённый грибной брагой. Притом выиграл более чем честно – дворф оказался так пьян, что не разбирал колоды перед самым своим носом и вообще лыка не вязал. Даже названия той игры Ричарду не запомнилось; звалась она то ли тра-, то ли гра-ханские пляски, или лязги… или что-то навроде того. Неважно. Он выиграл. Пожалуй, впервые выиграл действительно честно. Банально не имел и малейшего представления, как в этой игре мухлевать. Такое тоже случается. И тем не менее на следующее утро, оклемавшись, премерзкий дворф заявил, что его, дескать, опоили и ограбили!

«И ведь нашлись те, кто поверил! – процедил Ричард сквозь зубы. – Надо же».

Корабль – какое-то там корыто, да и грибная брага – то ещё пойло, однако выигрыш есть выигрыш, и Ричард с ним расставаться не хотел. Поступил он по давно отработанной схеме: сдал судно подельникам, – те придумают, как его реализовать, – а сам пустил слушок, что на этом самом кораблике он уплывает в дальние края. Куда-нибудь навроде Сан-Холо, что на Мейне, или в какое другое злачное местечко.

Ну а сам перебрался сюда, в Падымки.

И теперь опасаться ему нечего. Дома, в Гринлаго, его не выдадут. Тут – не найдут. Ко всему прочему, в этой деревеньке не так давно ещё и пекарь преставился, а у Ричарда хлеб да кренделя всякие выпекать всегда славно получалось. Будет и тут при деле. Недаром ему и кликуху-то дали – Пекарь. Правда совсем по иной причине.

Так или иначе перекантоваться в Падымках пару-тройку месячишек это хорошая затея. Он поправит нервишки, даст отдых печени и кулакам, закатами там всякими налюбуется вдоволь. Ну а по возвращении сможет рассчитывать на щедрый барыш…

Конечно, это если чёртова скука его раньше не прикончит! По правде говоря, Ричард и сам удивлялся своему настроению. Он и не думал, что без привычной городской суеты так скоренько заскучает. Прямо сейчас его, в общем-то, кардинально не устраивало только одно – его собственное отношение к этому местечку. Всё в Падымках выглядело таким ладным, что он просто не мог в это поверить. Не мог расслабиться! Да ещё этот дракон, недавно показавшийся на горизонте. Драконов Ричард тоже недолюбливал, хотя едва ли ящер припёрся сюда нарочно, чтобы его позлить. Это так… совпадение. И тем не менее его полёт всё же внёс лепту в скверное настроение Пекаря, и вот теперь он, крупный, плечистый мужик, чьи колтуны и рожу цирюльник на днях в подобающий вид привёл, стоял на крыльце, хмурый, как чёрт. Одень его в шелка, и барон получится. Прям хоть сейчас его на картину! Радоваться бы… да вот что-то никак.

– Не хочешь скучать, тогда верни корыто дворфу, – процедил Ричард тихонечко, хотя не имел привычки трепаться сам с собой. Привычку эту ему не иначе как надуло здешним морским ветерком. – И вот тогда-то жизнь заиграет новыми красками.

Он пыхнул трубкой. Нахмурился. Пожалуй, его проблема в том, что он не умел отдыхать. Это, если подумать, походило на правду. Ну что ж, хороший повод научиться.

Ричард пустил ещё больше дыма, вынул мундштук изо рта, намереваясь вытряхнуть пепел, и только сейчас приметил, что к крыльцу его дома подступает некто в странных одеждах. Этого чужеземца, на чаандийца похожего, он уже видел сегодня, правда мельком и издалека; понятия не имел, проездом ли тот, или давно в деревне. Ричард видел, как он средь изб в компании того лысого сморчка-старосты прохаживался туда-обратно. И вот дошёл ажно досюда. Правда уже без старосты.

Остановился и взглянул на Ричарда пристально, а тот под этим взглядом так и застыл.

Такеда был человеком чести. Но честь разни́тся в различных уголках мира; у каждого народа и у каждой расы своя честь. Там, на родине, он уже давно позволил бы своему клинку вволю испить крови недостойных жителей этой деревушки; а последнему уцелевшему повелел бы отвести себя к господину этих земель, дабы лично пожаловаться ему, что презренные не одарили гостящего у них самурая должными почестями! Поступил бы так, потому что это правильно. Потому что так велит Кодекс. Но древний Кодекс мудр: учит он не только доблести, но и смирению. И раз Такеда – гость в этом краю, ему стоит запастить снисходительностью.

Он сам избрал для себя этот путь, прибыл искать среди этого невежественного люда той помощи, на которую соизволят расщедриться для него небожители. Помощи либо же гибели.

А ещё великий Кодекс побуждал его помнить, что не самурай он боле и что нет у него уже никакой родины. Всё, что осталось, – это воспоминания о былой чести, крупицы доблести в сердце да преисполненная жаждой отмщения душа. И ещё – господский меч.

Потому-то пришлось ему познать сдержанность. Впервые – с тем мальчишкой, которого он едва не отлупил за то, что тот посмел заговорить с ним, держа оружие наготове. И вот теперь снова, когда его – воина, – отослали к этому невеже просить крова, будто пса, которого никто в деревне не решился принять как гостя. Вот он и стоял у порога, не смея прервать глубоких раздумий хозяина.

– Эм-м… тебе чего, мужик? – выдавил Ричард, прервав затягивающееся молчание.

Такеда тяжко вздохнул. По-видимому, придётся ему свыкнуться с тем, что бестактность и неблаговоспитанность в этих краях сходила за добродетель.

– Мое имя Такеда Кенши. Я самурай господина Такеши Сано-но-Такуми! – отчеканил он. «Бывший самурай. Да и господина ныне покойного», – этого он вслух не произнёс.

Ричард лишь кивнул с глуповатым выражением лица. Из всего сказанного он и слова разобрать не сумел, хотя чужестранец владел языком вполне сносно.

– Я пришёл просить у тебя ночлега, – продолжил Такеда. – И если моя нога оскорбляет твои владения, у меня есть, чем возместить неудобство.

– Ноч-лег?.. – спросил Ричард, всё ещё недоумевая. – А-а, ночлег! Да-да, конечно, есть в хате лишняя кровать. Чувствуй себя как дома!.. Хотя не, минутку обожди, будь добр, я кое-чего приберу. Кстати, меня зовут Ричард. Ричард Маганти.

Такеда сдержанно поклонился. Ричард же попытался ответить ему тем же, сложив при этом ладони, будто священник, сам не зная зачем. И затем сразу же поспешил домой, захлопнув дверь.

– Во чудак, – едва слышно заметил он. – Ну так хоть веселее будет.

Зачем-то забросив трубку в нечищеный горшочек из-под утренней каши, Ричард принялся наводить порядок в жилище. Собственные пожитки он ещё не разбирал, имел скверную привычку откладывать это на потом. Вот и взялся первым делом за снарягу. Для человека его жизненных взглядов и устоев, здоровая паранойя являлась верной спутницей, и потому для начала он рассовал дюжину метательных ножей туда, где они бы не отсвечивали: под подушку, на печь, за тумбу… Почти в каждом углу у него припрятано по ножу. Вощёный кожаный жилет он повесил у входа, а рядом, припёртый к стенке, стоял тяжелый арбалет. Короткий меч – проформы ради, ибо Ричард с ним управлялся как с веником, – покоился в ножнах на подоконнике, а неприметную сумку с тем, что пригодится если дела пойдут совсем уж худо, он задвинул под кровать. Ну и на этом всё. Прочее барахло пока так и осталось валяться по углам. Ричард пообещал себе всенепременно его разобрать, но уже чуточку попозже. И едва он развернулся к выходу, готовый позвать своего новоявленного соседа, как дверь сама с размаху распахнулась ему навстречу.

– Ой!.. – пискнула влетевшая девчушка. Ричард её признал, это та самая, которая утром так любезно взялась разнести испечённый им хлеб. Он ей ещё пару калачей сварганил. – С-сир Ричард?!

– Да, с утреца меня именно таким именем звали, – улыбнулся тот. – Правда, без этого твоего «сир», солнышко. Так меня ещё не величали.

Девица тотчас же смутилась. Румянцем окрасились её щёчки.

– Ну так… чем обязан? – напомнил ей Ричард.

– Ох! Там это, старшие велели созвать вас ко столу, да поскорее! Угоститься и выпить.

– Ого, угоститься и выпить, значит? Это я завсегда, – не без удивления заметил Ричард. Здешнее непривычное радушие всё больше приходилось ему по нраву. – А повод каков?

– Так, дракон же в небе пролетал! Добрые знаменья к добрым вестям взывают!

– А-а, вот оно что. Ну что ж, хорошо, скоро подойду, гляну.

Довольная собой, девица – Лея, кажется так её звали, – кивнула, махнув прядками волос, и поспешила выскочить за дверь, забыв даже попрощаться. «Ох, молодость», – подумал Ричард с улыбкой. Он снова прошёлся по своим разворошённым пожиткам, выудил расшитую жилетку из какой-то там заморской ткани и переоделся. Глянул в начищенную орихалковую вазу, повернулся и тем боком, и этим, и, наконец, удовлетворённо кивнул. По его мнению, выглядел он вполне празднично.

Из вещей Ричард взял с собой только кисет с табаком. Огляделся в поисках трубки и… «Что за чертовщина такая?!» – воскликнул он, обнаружив её в горшке. Выхватил сразу же, но трубка вся оказалась перемазана остатками каши. А запасной-то у Ричарда и нет.

– Ох, невезуха, – проворчал он. Тут же выругался на себя за то, что опять размышляет вслух, оставил трубку на столе и вышел из хаты вон.

Такеда дожидался его на прежнем месте. Ричард про него едва не позабыл. Теперь понятно, отчего эта девчонка влетела в дом, будто пичуга, а затем так же и упорхнула. Перепугалась гостя.

– Ну что ж, проходи, приятель. Теперь мы соседи. Там в углу есть свободная кровать – её и занимай.

Чужестранец поклонился. Потянулся к шее и выудил оттуда связку причудливых монет на верёвке. В свете клонящегося к закату солнца сверкнули медь и серебро.

– Э! Не-не-не, так не пойдёт, – осадил его Ричард. – Давай-ка вот что устроим: я сегодня в добром расположении духа, потому ты считай себя моим гостем, договорились?

Ожидал улыбку или что-то наподобие того после таких-то слов, но Такеда в лице ничуть не изменился. Лишь кивнул, убрал монеты и взялся за вещмешок.

– Неразговорчивый ты парень, да? Ну да ладно, устраивайся пока, а я отойду.

Чаандиец – а для себя Ричард решил, что он именно чаандиец, раз помимо одежды ещё и деньги носил таким причудливым образом, – скрылся за дверью его дома. Пекарь вздохнул чуть свободнее. Нечему удивляться что этот чужак пришёл именно к нему искать крова; его неприветливость деревенских наверняка пугала. Интересным казалось другое: у самого Ричарда так-то не было ни единого повода с ним любезничать. Но это вроде как приятно, гостеприимство там, все дела… хотя раньше он за собой подобного не замечал и вообще предпочитал особняком держаться.

– Тьфу, холера! – тихонько выругался Ричард, пнув случайный камень с дороги.

Тут ведь вот какое дело: у людей его профессии – его породы, – отличать мнимую угрозу от угрозы всамделишной в порядке вещей. Друзей у таких, как он, не водилось, а значит и дружелюбие ни к чему. Мужик мужику либо старшой, либо шестёрка, либо компаньон, если общее дело есть. И спину свою каждый всё равно сам прикрывать должен. Вот и ему, Ричарду, нет бы сейчас на стрёме оставаться, а он с этого чаандийца ещё и плату брать отказался. Братва б не оценила…

Ричард опять потянулся за отсутствующей трубкой и снова выругался, вспомнив, что та дома осталась. Буйнотравье, по которому он шагал, то и дело лезло под штанину, щекоча щиколотку. Коль скоро он останется здесь надолго, надо б тропинку, что ли, протоптать.

«А-а, к чёрту!» – решил Ричард, выбрасывая из головы всё лишнее. Всякими философскими размышления он утруждаться никогда не любил; те напоминали ему, что не очень-то он хороший человек. И потому Пекарь сделал то, что делал всегда, когда его котелок забивался ерундистикой: ещё решительнее двинул туда, где наливают. К тому же гам весёлого застолья с каждым шагом лишь нарастал. Ну а когда кто-то из деревенских взялся за гусли и прочие музыкальные приблуды, тут уж у любого в душе весёлость разыграется.

Настрой захлестнул Пекаря, как прибрежная волна, и понёс прямиком к столу. Там ему сразу и место нашлось, и в блюдо снеди в три яруса наложили, и кружку наполнили пенным до самых краёв; а стоило только заикнулся о курительной трубке, так Ричарду сразу предложили ажно четыре на выбор! Разномастных яств на столе оказалось не то чтобы много – в любой придорожной корчме за пару пятаков кормили лучше. Но не сытнее. Зато всеобщего радушия оказалось хоть отбавляй. Притом радушия искреннего, так его разэтак! Только огоньков разноцветных да дрессированных мишек и не хватало, а так бы вышла настоящая ярмарка! Местные веселились будто отродясь бед не знавали… ну, или, как если бы делали это в самый распоследний раз. Ну и это Ричарда подкупало.

Не чета угрюмым посиделкам в «Бочке», что прежде он считал за образчик хорошего времяпрепровождения.

Там-то заседали люди серьёзные, общались больше по делам, пили, топя в выпивке собственные прегрешения, и играли в карты, чтобы, проиграв, расплатится за недоброе с судьбой.

Здесь же ничего подобного, но зато добродушнейшая компания людей, многих из которых он сегодня повстречал впервые, но которых – и Ричард мог бы свидетельствовать об этом даже на суде, – хорошо знал всю свою жизнь. Настолько вот пришлось по душе общество деревенских лиходею.

Не иначе как время кто-то розгами погнал, ибо полетело оно быстрее ветра.

Ричард пил, но не пьянел, смеялся, но глупцом себя не чувствовал, щедро делился рукопожатиями и похлопываниями, и – чёрт возьми! – наслаждался до того качественным табаком, какого ещё в жизни не пробовал. Самым простым и дешёвым, но одолженным у друзей.

Он ощущал себя уже в доску своим, да и пиршество потихоньку затихало, когда к столу подошёл ещё один приятель. Лысый мужичок с аккуратно стриженной бородкой и глазами цвета отражённого в морских водах закатного солнца. Ричард решил, что ему где-то лет за сорок и что он редкостный добряк и любитель отобедать, раз позволил себе отпустить такое брюшко.

Но к застолью новоприбывший присоединяться не стал. Аккуратно протолкнувшись мимо Ричарда, он перекинулся парой слов с другим бородачом и принял из его рук корзинку, доверху набитую всякой снедью. Ну и, поблагодарив, двинулся себе прочь.

– Э-э, друг! – окликнул его разомлевший Ричард. – А ты разве не посидишь с нами?

Тот обернулся прежде, чем прозвучал вопрос, и одарил Ричарда самой тёплой улыбкой, какую ему только приходилось видеть. Улыбкой прямо-таки святого, не иначе.

– Прости, славный Пекарь, – заявил этот добряк, после чего с трудом высвободил одну из рук и протянул её Ричарду. – Себастиан моё имя, рад с тобою познакомится! Я бы остался, но меня ожидает старая травница наша, учусь я у неё. Ну и забочусь. Шумных застолий она не жалует, сам понимаешь.

О ком шла речь Ричард не знал, но желание уклониться от шумной компании понимал, потому решил не настаивать. Пожал протянутую руку и кивнул в знак согласия, запоминая новое имя.

– Тогда бывай, добрый Ричард. Ещё увидимся, – кивнул Себастиан, перехватил корзину поудобнее и удалился.

«Меня уже вся деревня знает», – приятно удивился Пекарь и обернулся к бородачу:

– А я уж грешным делом подумал, что не все на этот праздник приглашены.

– Да полноте! – рассмеялся тот в ответ. – Приглашены все! Все до единого! Мы токма свиней и псов от этой повинности-то и освободили…

Едва он это сказал, как один косматый пёс подбежал к столу с противоположного его конца и ловко стянул из чьей-то тарелки недоеденную сардельку.

– Ну… – продолжил бородач, почесав за ухом. – По крайней мере, свиней – уж точно!

И, громко рассмеявшись, попытался утопить себя в кружке, до краёв полной пенного. Ричард же поутих и принялся осматриваться по сторонам. Хоть ему и сказано, что приглашены все-все, но одного человека высмотреть в толпе никак не удавалось. Его нового соседа, чаандийца Такеду. Похоже, он остался тем единственным, с кем обошлись как со свиньёй. Наверняка не злонамеренно, а просто с непривычки. Но всё же…

Ричард, покачиваясь, поднялся из-за стола. В голову ему пришла преотличнейшая идея.