Пламя в Парусах

Первые несколько страниц оказались исписаны тем же незнакомым языком, и я уж побоялся, что придётся довольствоваться просмотром одних гравюр. Но вскоре стало попадаться всё больше привычной для нашего края саинциальной письменности, понятной всякому грамотному человеку. И вот тогда-то книга окончательно подчинила себе всё моё внимание без остатка. О прочих набранных на ночь трудах я совершенно позабыл.

Начиналось всё вполне безобидно. Так, как и ожидаешь, взявшись за самое обычное чтение.

Я листал страницы, с интересом разглядывал зарисовки, наслаждался рукописным текстом и теми образами, кои он щедро рисовал в моём воображении. То, что казалось невозможным даже во снах, Драконья династия позволяла фантазировать с лёгкостью. И не сразу я обратил внимание, что прочитанное ненадолго-то сохранялось в моей голове. Стоило только перевести взор, перелистнуть очередную страницу или просто моргнуть, – как все образы стирались безвозвратно. Хотя никогда прежде я не жаловался на подобную скорую забывчивость! А смотришь обратно, хочешь повторить так некстати позабытое, – но тех текстов уже не находишь, заместо них попадаются совсем другие.

И чем дольше это продолжалось, тем сильнее тревожило.

Постепенно Драконью династию стало сложно читать. Почти что больно! Вроде это простые буквы, складывающиеся в обычные слова, но каждая последующая строчка стала как ягода малины, за которой тянешься в глубь куста, раня руки до крови. Только вместо рук терзался разум! Я глядел на страницы, но уже с трудом различал написанное; не столько читал сам, но будто бы слушал чьи-то тихие нашёптывания… Это точно был не мой внутренний голос! Мой звучал иначе! Но даже так услышанные откровения стремительно забывались. И только на душе продолжало тлеть непонятно когда поселившееся там смятение, засевшее подобно стреле между страхом и страстным желанием узнать больше, услышать вновь… Но в этот раз разобрать невнятный шёпот, запомнить сказанное!

Быстро же эти плоды утратили свой вкус.

Попытавшись оторваться от чтения, я потерпел постыдную неудачу. Не пускало! Как если бы чьи-то ладони легли на мои плечи и не позволяли отступиться от кафедры ни на шаг. Дыхание моё сделалось прерывистым, руки дрожали, бумага ловила и впитывала беззвучные капли. Письмена и вторившие тексту гравюры насмешливо плясали и извивались у меня перед взором, пускали языки чернильного пламени, хлопали рисованными крыльями, стремясь сорваться со страниц. Хотя и по-прежнему оставались не более чем недвижимыми рисунками, исполненными тушью. «Это всё мне мерещится, – убеждал я себя. – Это просто усталость». Кого я пытался обмануть? Даже тени вокруг осмелели настолько, что уже не таясь порывались укусить лампу за горящий фитиль.

Безуспешно противясь этому, я перелистнул очередную страницу. Поранил палец об острый край. Бумага окрасилась алым. Вышел неумелый, неуместный мазок, перечеркнувший часть строки. И тотчас же шепотки разгневались! Они повелели быть внимательным. Велели читать дальше, раз я уж здесь. Голос, не громче мыслей, зазвучал отчётливее; теперь окончательно стало понятно, что не я его думаю, но некто это говорит!

Я вздрогнул, захотел оглянуться, решив, что кто-то всё-таки подкрался ко мне, и всё это злые трюки надо мной, пойманным врасплох. Но стоило попытаться, как очередная воображаемая ладонь схватила меня ещё и за волосы, направив лицо в книгу. «Читай». Я нашёл в себе силы упереться, вознамерился рвануться прочь от кафедры… но так и остался на прежнем месте. «Читай!» Рука моя легла на страницу, кровь из пореза оставила новый след на чернилах, и тогда дёрнул рукой, прочертив новую алую полосу. Утопив ещё дюжину символов в крови, перечеркнул, словно исключив, целые строчки. И может совпадение, но и на плечах, и на затылке, и на сердце злая хватка ослабла… Нет, не ослабла, но дрогнула. «Читай!!!» – гневно зашипели призрачные голоса мне прямо на ухо.

– Н-нет! – выкрикнул я в голос, вконец позабыв, где нахожусь и что лучше бы не шуметь.

Боль вспыхнула у меня во лбу, аж искры из глаз посыпались! Я пошатнулся, схватился за кафедру, едва не опрокинув со стойки масляную лампу, но свой взор наконец-то сумел отвести в сторону, буквально отодрав его от злых страниц. И лишь тогда, обессиленный, повалился на пол.

Так я и застыл, ошарашенный, со сбившимся дыханием и колотящимся сердцем. Зажмурил веки, отчётливо слыша, как на пол градинками падали слёзы. Кап… кап… кап…

Только это и мог расслышать помимо шума собственной крови в висках.

Наконец, судорожно и прерывисто выдохнув, я с горем пополам угомонил и обезумевшее сердце, и разрозненные мысли, и собственное же рваное дыхание. А как получилось, вспыхнул гнев!

«Что за треклятое наваждение?! – едва не зарычал я, благо, вовремя опомнившись, и слова огласили лишь стенки моего черепа. – Что… что это за книга такая? Что она со мной вытворяла?!»

А в том, что именно книга являлась всему виной, я и не сомневался! Окажись это иной недуг, – отравился ли я, перегрелся на солнце или просто сбрендил, – разве излечился бы он здесь и сейчас, стоило мне только перечеркнуть страницу и отвести взор? Разумеется, нет! Но что же тогда за морок одолел меня?! Ведь зачарованные книги, лишающие человека рассудка, встречаются лишь в древних легендах, высокопарных проповедях и ещё детских байках. Только там, и больше нигде! Разве нет?!!

Я поднял взор на кафедру и бросил гневный взгляд на Драконью династию. Книга лежала так же тихо, как и полагалось любой другой. Её страницы не перелистывались сами собой, письмена не полыхали, ни одна гравюра не порывалась сбегать. Тем не менее, поднявшись, я наотмашь хлестнул по переплёту, захлопнув эту треклятую рукопись, от греха подальше!..

И тут же что-то с лязгом грохнуло и заскрипело, занавесь напротив отворённого окна вспорхнула разбойничьей накидкой, а в помещение ворвался ветра порыв. Сквозняк. Рывком распахнулись библиотечные двери, с размаху они саданули о близстоящие стены, а по полу – настойчиво и жёстко – застучали чьи-то торопливые шаги.

✧☽◯☾✧

На миг я позабыл себя. Взор мой вновь помутился, дыхание застряло в горле, судорога стянула грудь заиндевевшей цепью, а кровь сделалась холоднее вод ручья в зимнюю пору.

Лишь каким-то десятым чувством я уразумел, что это посторонние проникли в здание библиотеки, и что мне следует скорее загасить лампу, дабы не выдать себя. Смятение моё оказалось настолько сильнее страха, что это я тотчас же и проделал: поднял плафон, сдул испуганный огонёк и ладонью разогнал робкие потёки дыма, дабы те быстрее развеялись средь книжной затхлости. После чего сгрёб фолиант с кафедры и забился с ним под ближайший стол.

И только после этого горько осознал, в какую же лютую беду угодил.

Голова моя пошла кругом, перед взором заплясали чёртики. Я едва удержался от того, чтобы не пасть прям тут, лишившись чувств. А ведь случись оно так, и для меня точно всё будет кончено.

Шутка ли, но взбодрила меня брань бургомистра: его гневный голос, оказывается, звучал, как рёв молодого тура. До самых потрохов пробирало. Ругань шла откуда-то из-за стен; бранился он зло и страшно! В какой-то миг и вовсе почудилось, что человек этот спешит исключительно по мою душу – желает лично покарать нарушителя! В моих мыслях тотчас пронеслись колодки, побои, а то и что похуже. Темница, например. Или плаха… И, представляя подобное, я лишь крепче съёживался под столом, кляня свою несчастную судьбу.

Даже и не заметил, как закусил корешок прижимаемой к груди книги. Все силы ушли на то, чтобы не зарыдать от нахлынувшего страха, горечи и досады…

А вот и сам бургомистр: и десяти ударов сердца не прошло, как он ворвался в библиотеку, появившись в дверях коридора для прислуги. Громко ступая, прошагал мимо того места, где я скрывался, и направился к винтовой лестнице; а следом за ним семенили ещё двое. Он громко и торопливо дышал, и с каждым вторым выдохом с его уст срывалось новое гневливое проклятие.

Однако на меня он и толики своего внимания не обратил! Ни он сам, ни слуги, что семенили следом. А это означало, что я, – слава Гайо! – по-видимому, ошибся: бургомистр торопился вовсе не по мою душу, и про меня, скорее всего, даже и не подозревал.

Мало конечно в том поводов для радости, но чтоб перепуганному юноше, прятавшемуся под столом, удалось взять себя в руки, – хватило и того.

Я утёр катившиеся без конца горючие слёзы, отдышался и, за неимением ничего другого, целиком обратился в слух.

И как раз вовремя. Бургомистр, спустившись на первый этаж, внезапно затих, будто ругань встряла ему поперёк горла. Тишина повисла такая, что страх мой, едва отступив, вспыхнул с новой силой. Что разгневало этого человека? И уж тем более что́ заставило его столь внезапно замолчать?! Любопытство взяло верх, и я, закусив губу и всё так же прижимая книгу к груди, выбрался из-под стола и подполз к балюстраде. Хотя бы одним глазком глянуть, что же там такое происходит.

Картина мне открылась следующая:

Трое стояли напротив дверей библиотеки, прямо перед замершим бургомистром. Первый – это Гренно. Привратник. Расположился он ближе всех к выходу и, судя по всему, готовился удрать под любым, даже самым неблаговидным предлогом. Впотьмах его лицо виделось серым. Застывший на нём испуг оказался мне знаком и очень хорошо понятен; я его разделял полностью.

Зато двое других незваных гостей, напротив, пребывали в абсолютном спокойствии. Страх, неловкость и предубеждение нисколечко их не стесняли.

То были некие благочестивые господа, не иначе. Юношу, с зализанными назад волосами цвета воронова крыла и одёже под стать, выдавало лицо – благородное, надменное и бесконечно целеустремлённое, хотя и скрытое на три четверти тенью, аки полумесяц. А женщина рядом с ним: высокая и стройная, в тёмном искристом платье не по погоде, и с вуалью, скрывающей её лицо успешнее всяких теней. Возвышалась она и над юношей, и над бургомистром и держалась с тем исключительным величием, пред которым разве что бездушному камню под силу не склониться.

Да и то лишь потому, что камни – извечно павши ниц.

Слуги так и поступили. Грохнулись об пол как по команде, наверняка разбив коленки в кровь. Да я и сам припал ещё ниже, хотя скорее под гнётом всё того же страха, нежели с почтением к знатным господам. А вот бургомистр сумел остаться недвижим.

И, на поверку, это очень скоро начало казаться странным. Стоял он слишком неподвижно! Будто дерево или статуя какая-нибудь. Так продолжалось мгновение, другое, третье… И вот мне на ум сама собой явилась жутковатая мысль: не иначе как бургомистр… уже мёртв! Вообразить нечто подобное оказалось проще простого – как всего мгновение назад ему нанесли коварный и стремительный удар кинжалом прямо в сердце, и как он затих в своей гневной тираде. А через миг-другой его бездыханное тело рухнет на пол, и слуги вместе с несчастным Гренно осознают наконец, что увиденное подвело финальную черту и их жизням тоже…

Но нет. Бургомистр был жив-живёхонек. Я вздрогнул, когда он неожиданно отмер и выхватил некий конверт из рук темноволосого юноши. Высокие потолки библиотеки огласились треском раздираемой в приступе гнева бумаги.

– Со всем почтением, господин бургомистр, в этом нет необходимости, – начал юноша прохладным, как северные ветра, тоном. – Рекомендательное письмо от…

– В бездновых глубинах видал я ваши рекомендательные письма! – взорвался бургомистр, прервав его и продолжая изрывать послание на мелкие клочки. – Знаю я, кто вы. Вы воры! Воры, что раз за разом повадились грабить мою бесценную коллекцию!

– Экспроприировать, – мелодично подметила женщина, чьё лицо скрывала вуаль. – И далеко не всю вашу коллекцию, господин, а лишь немногие из трудов. К тому же не стоит забывать, изъятие проходит с благословения и в пользу его Высокопреосвященства, посему вам потребно считать, что данное «воровство» производится не по прихоти, но во спасение вашей бессмертной души.

Эти слова – или, скорее, сама интонация – бургомистров пыл-то поостудила. Да что уж там, голос незнакомки даже мой испуг сумел умиротворить. Легче стало взять себя в руки. Особенно оттого, что не случилось никакого смертоубийства, и мне не пришлось становиться ему свидетелем.

– Экс-про-при-и-ро-вать, – повторил я тихонечко, пробуя это непонятное словечко на вкус.

Чудно́е. Речь тех, кто, как говаривал отец, на свет родился с серебряной ложицей во рту, – она вся такая вот замудрёная. А ещё он рассказывал, что когда в армии сотником служил, то частенько с высокородными господами виделся. Говорил, что даже дышать нашенским воздухом им непривычно и как-то тяжко. Не то, что нам самим, обычным-то людям. Только сейчас мне подумалось, что, может, это он буквально имел в виду?

Но я задумался, отвлёкся. Даже чуточку замечтался, позабыв, в какой беде нахожусь. И когда взгляд мой, оторвавшись от таинственной троицы дворян, поплыл в никуда, мне случилось углядеть ещё кое-что интересное. То, что сызнова сковало мои потроха ледяными цепями! Уже в который раз. Кто-то ещё проник в здание библиотеки! Пробирался неслышно сквозь лабиринт книжных шкафов, пока знатники там беседовали. Некая загадочная тень, зловещая сущность, от одного вида которой у меня зашевелились волосы на затылке.

– …Так, вы оба – пшли вон отсюда! Ждите в моих покоях, кувшин вина мне подогрейте! – меж тем рыкнул бургомистр прислужникам. – А ты, стражник, как там тебя?

– Гренно, ваш-бродие!

– Молчи! Иди сторожить что должен, и молись, чтобы я не припомнил поутру твоего имени.

Приказания эти тотчас исполнились: входные двери хлопнули, унеся за собой перепуганного привратника, а близстоящая винтовая лестница задрожала от спешных шагов. Я же заполз и забился обратно под стол, как пёс, и рот себе рукавом закрыл, чтобы проходящие мимо точно не услышали.

Слуги тихонько протрусили мимо, перешёптываясь. Дверь за ними затворилась и шаги их затихли. Меня они не заприметили, и теперь стало на две пары глаз меньше; но это радовало не так сильно и вообще мало что меняло, ведь все мои мысли отныне обращены к той гибкой и ловкой тени, у которой будто и хозяина-то нет, раз двигалась она столь стремительно и тихо. Мало мне здесь непрошеных полуночных гостей да взбеленившегося хозяина дома, так теперь ещё и это!..

Да и кто бы ответил: что в действительности предстало моим глазам? Это наёмный убийца или, может, разум наконец подвёл меня, и я узрел собственный кошмар наяву?! Вымученный стон вырвался из моего зажатого рта, но даже в том, чтобы скрывать его, не оставалось никакого толку. Ясно как день, мне не удастся прятаться под этим несчастным столом вечно. Ведь если не сейчас, то с рассветом меня наверняка обнаружат! Всё ныне восстало против меня. Даже моё сердце принялось отбивать дробь до того громкую, что незваные гости вот-вот должны позабыть о своих распрях и воскликнуть нечто наподобие: «Что это за шум? Пойдёмте и отыщем того, кто здесь скрывается!»

Да, так всё и будет. И никакой помощи мне ждать просто неоткуда.

Я, может, и мог бы последовать за прислугой, – воспользоваться тем ходом, откуда недавно появился бургомистр… но не рискнул. Тамошних помещений я не знал, не помнил, закрывали дверь на ключ или нет, да и кто убережёт меня от случайной встречи с прочими обитателями сего дома? Никто. Как ни прискорбно, но здесь и сейчас мне не на кого понадеяться!

Кроме себя самого.

И вот когда я это осознал, в голове моей сверкнула мысль, словно из огнива высеченная искра: «Окно! Окно же!» Тотчас же я бросил взгляд на занавесь, трепещущую на фоне ночной синевы, и понял: вот оно, моё спасение! Вот как стоит попытаться отсюда сбежать.

Даром что путь к окну ныне стал вотчиной той загадочной тени, проникшей сюда. Но даже призрачная надежда на побег затмила все прочие превратности, и я решил, что нужно попытаться.

Отняв от лица руку, я несколько раз вдохнул глубоко и размеренно, пускай и слышно, как учила мама. Она говорила: больше воздуха в лёгких, дольше получится бежать и быстрее думать. Именно этим я и занялся, утерев последние слёзы, – крепко взялся за раздумья:

«Время уходит, но меня пока не заметили; повлиять я могу на одно, но не на другое. И ещё та проклятущая тень, что шастала тут где-то среди лабиринта шкафов! Если она лишь мой оживший испуг, то очень хорошо. Призрак не навредит так, как оковы стражников и палаческая плеть. Но если я прав, и это действительно подосланный убийца…»

Тут, при одной только мысли об этом, дрожь пробежала по моей спине.

«Соберись, Неро. Будь это и впрямь убийца, коварный злодей, отнимающий жизнь из тени, то будь я трижды проклят, если он здесь по мою душу! Нет, у него наверняка какая-то иная цель. И раз он продолжает красться мимо книг и рукописей, то либо ищет что-то, либо… ну конечно же! Значит, он движется ко второй винтовой лестнице. Кем бы ни оказалась его жертва, он желает подкараулить её в другом месте!»

Поняв это, я едва себя рукой по лбу не хлопнул, так всё выглядело просто. И если я всё понял правильно, значит и путь мой теперь ясен: спуститься, добраться до окна, минуя предательский лунный свет, что разил снаружи, и…

– …А, да чёрт бы с вами! Идёмте, посмотримте Архив. Увидите ущерб, принесённый вашими махинации! – вдруг пророкотал надломленным голосом бургомистр так, что я каждое расслышал его слово.

Архив… они сюда идут! Догадка тотчас же подтвердилась топотом шагов; значит, моё время на раздумье вышло. Благо я успел придумать, как спуститься. Сейчас или никогда!

Собрав волю в кулак и всем сердцем уповая на божескую справедливость, крепкие половицы и мягкую подошву своих сапог, я выбрался из-под стола и опрометью – так тихо, как позволяли мне ноги, привыкшие топтать лесной мох, – метнулся к балюстраде. Припал к ней всем телом и, помогая себе единственной рукой, перевалился через поручень. Передо мной раскинулся весь первый этаж; омытые сумеречным светом книжные шкафы на фоне утопающего во тьме пола. Один такой как раз стоял в единственном широком шаге от меня.

Но стоит ему не выдержать моего веса… или сам я оступлюсь впотьмах…

Винтовая лестница загромыхала от шагов тех, кому нет нужды таиться; свет лампы лизнул пальцы моей руки, напоминая, что нужно спешить. Времени на раздумья и сомнения не осталось, и тогда я шагнул вперёд, понадеявшись на удачу. Прямо туда, во тьму. Зажмурился, не сумев с собой совладать. Ну а когда моя стопа, вместо того чтобы провалиться в пустоту, утвердилась на тихонько скрипнувшей древесине, я едва в ладоши не хлопнул, даром что у меня одна рука занята.

Пользуя книжные полки как лестничные перекладины, я тихонько полез вниз, оставляя следы на пыли. Старался и тут не шуметь, ведь напряжённая беседа загадочной троицы дворян миг спустя продолжилась уже прямо над моей головой. Они пришли туда, откуда я сбежал вот только что; и по-прежнему не ведали о посторонних в их владениях!

Но стоит помнить, что посторонних-то нынче двое. И как и я, тот, второй, сейчас где-то здесь.

Нога моя шаркнула о пол, и я, спустившись, тотчас пригнулся, замерев как на охоте. Меня обступило гробовое спокойствие, а приглушённый говор дворян на антресоли доносился будто бы издалека. Ничто в окружающем не указывало на то, что я остался кем-то услышан или замечен. И ни следа убийцы. Но зато спасительное окно мерцало подобно путеводному маяку! Лишь два ряда книжных шкафов – словно крепостные стены – отделяли меня от спасения. Испытания отчаянием, страхом и прыткостью остались позади, и теперь на моём пути лежал лабиринт.

Дивясь своему невесть откуда взявшемуся бесстрашию, я двинулся к цели. Ступал медленно и тихо, пригибался, льнул к тёмным углам и всякий раз сворачивал в сторону, противоположную той, куда двигался недавно виденный мною нарушитель. Красться по полу оказалось куда сложнее, чем по подлеску. На ровных досках не поставишь ногу на мягкий мох, загодя не разглядишь кустарник и не удержишь ступню над веткой, что непременно переломится под весом идущего. Здесь скрипучая половица мастерски таилась вплоть до момента, когда будет уже поздно её миновать. И потому шёл я как никогда аккуратно, раз за разом утирая пот со лба.

И также щедро нахваливал себя за всякий шаг, который оставался беззвучен.

Но всё сильнее меня беспокоило собственное невесть откуда взявшееся бесстрашие. Это позже я узнал, что так бывает, – сердце не может терзаться постоянно и в моменты наивысшего напряжения ему под силу сделаться твёрдым как камень. Охладеть к незначительному и творить лишь то, что до́лжно. Но в тот миг я всерьёз задумался, как бы подобная смелость не сыграла со мной злую шутку. Ведь сделавшись легкомысленным и неосторожным, я вполне мог навлечь на себя новые беды, а их и без того хватало.

Увы, так и случилось, беспокоился я не напрасно. Оказывается, это моё хладнокровие – как и страх до него, – копилось в сердце аки вино в чаше. С непривычки сосуд переполнился очень скоро.

Я достиг окна. Достиг сплошного ряда шкафов, над одним из которых гордо реяла ласкаемая ночным дыханием гардина. Библиотечная затхлость отступила, а я уж успел позабыть, сколь сладок аромат вольного ветра. Лишь несколько полок отделяли меня от спасения, но в том-то беда, что тут заметить лазутчика особенно легко. Лунный свет сюда щедро изливался, и самое просматриваемое место во всей библиотеке – оно как раз здесь. Да ещё и лезть приходилось, помогая себе лишь одной рукой. Но ничего другого не оставалось, да и знать удалилась куда-то вглубь, так что я схватился за полку, подтянулся и…

– Измена!!! – вдруг вскричал бургомистр, голос которого в точности уподобился вчерашней грозе, включая и раскатистое эхо тоже. – Проклятия на вашу голову, презренные изменники! Змеи!.. Аспиды вползли в мой дом, а я о том и не подозревал! Стража! Скорей, всю стражу, что есть, ко мне!

«Это убийца, – сразу же догадался я. – Нанёс наконец свой подлый удар». Но нет, я ошибся, ибо, оглянувшись, увидел всё ту же троицу дворян – живых и здоровых. Ныне они стояли наверху, на третьем этаже антресоли. Неподалёку от того места, где я не так давно раздобыл…

– Не стоит, бургомистр. Мы уходим. Благодарим вас за ваше радушие.

Слова эти принадлежали молодому дворянину, и голос его аж звенел. Как ни в чём не бывало он развернулся и повёл свою величавую спутницу к винтовой лестничке, пока хозяин дома давился проклятиями, топал ногами, рвал и метал. Но когда я вновь приготовился лезть наверх, в окно, он изрёк то, что и меня вышибло из сапог:

– Воры! Мерзавцы! Как же так, моя священная коллекция?! Вы отняли у меня всё, но украсть «Драконью династию»? Это кощунство! Вы, святотатцы, будете прокляты, и все рода ваши понесут проклятие до самого…

И так далее, и подобное в том же духе. Бургомистр всё распинался самыми жуткими карами, извергал отборнейшую брань, рыдал, но дальше даже я его уже не слушал. Просто не мог. Ибо в тот самый миг меня словно молнией с неба прошибло, и я понял, что именно занимало мою левую руку всё это время. Книга! Я крепко прижимал её к груди, сам не ведая для чего. Она просто прилипла ко мне, когда всё началось, и вплоть до этой самой поры мне о том некогда было думать.

И вот сейчас, поражённый страшной догадкой, но до последнего не желая верить, я отнял от себя затёкшую от напряжения руку, что сама собой до побелевших костяшек сжимала этот фолиант. Дрожащими пальцами раскрыл обложку. С титульного листа на меня смотрели незнакомые завитки букв, точного значения которых я не знал. Но вот ниже… перевод. Который я хотел бы видеть иным, но он оставался прежним.

К груди всё это время я ревностно прижимал треклятую «Драконью династию».

И, осознав, что глаза меня не обманывают, воля моя надломилась аки перекаленная кузнечная болванка. Я… потерял себя в тот момент. Ненадолго, но всё же. Пред взором у меня встала пелена, я взглянул на себя будто во сне со стороны, и увиденный мною юноша, ничуть не изменившись в лице и ни капельки не таясь, уронил древний фолиант на пол к своим ногам, а затем размашистым пинком отшвырнул его куда подальше. Рукопись полетела кувырком, упала небрежно распахнутая, проехала ещё фут или два и замерла аккурат в луче лунного света. Корешок её по-прежнему хранил отпечаток зубов, а на переплёте алел мазок крови из порезанного пальца.

Юноша же – я – полез к распахнутому окну, не обращая больше ни на что внимания.

✧☽◯☾✧

Порыв ночного ветра, прохладный и девственно-свежий, – именно ему выпало изгнать это неведомое оцепенение из моей головы. Я очнулся как ото сна. Я всё помнил и всё понимал, вновь мыслил здраво. Выплеснул это из себя, чем бы оно ни было. Не мои слёзы холодили мне лицо, но после случившегося это, наверное, наименьшее из неприятностей; за моей спиной, из-за занавеси, нескончаемым потоком неслись гневливые угрозы и страшные проклятия. Ужасно думать, что же теперь будет?