Пламя в Парусах

Я вновь закутался в плащ. Гадкое предчувствие сохранялось ещё какое-то время, хотя не так сложно оказалось убедить себя в том, что нам просто попался отряд самых смурных гвардейцев на всём Драриндаине. Но одна последняя мысль так и не давала мне покоя: что это за наёмник такой?

Ведь к услугам профессиональных, а не простых цеховых наёмников, гвардия не прибегала. Уж в мирное-то время точно.

✧☽◯☾✧

До паромной переправы мы добрались сильно затемно. Холодный ветер увёл непогоду прочь с нашего пути, однако горизонт по-прежнему играл отсветами далёких молний, донося их гневное эхо. Призрачная тоже отправилась восвояси, и с её уходом хоть чуточку потеплело, а в небе на ночную вахту заступила Первая – Истинная эксилийская луна. И эта за тучами скрываться не стала.

Но всё равно темень стояла непроглядная, и последний отрезок пути отец Славинсон правил телегой то ли по памяти, то ли со Всевышней помощью. Фонарь мы решили зажигать – в темноте оно как-то поспокойнее. Гнёт неприятной встречи всё ещё довлел надо мной, и, даже выбросив из головы всяческое скверное, я то и дело бросал взгляд на дорогу позади. Опасаясь – но одновременно и надеясь – разглядеть там отсвет факелов того гвардейского патруля, выступившего в обратный путь.

Однако вскоре я окончательно выбился из сил, стал клевать носом и с трудом удерживал глаза открытыми. Наблюдение за тылами пришлось свернуть.

В очередной миг, когда тяжести собственных век пришлось уступить, огни долгожданной переправы наконец забрезжили на нашем пути. Вывалившиеся заспанные паромщики – там и люди, и дворфы, – несмотря на поздний час, оставались приветливы и за дело взялись с огоньком. Часть из них поспешила к телеге; остальные же принялись подготавливать паром к отбытию.

Переправа работала постоянно, однако ночью услуга стоила дороже. Оно и неудивительно – основными клиентами являлись дворфы-торговцы, чьи Великие врата в подгорье – «Величии», как они сами их называли, – располагались по эту сторону реки. Именно с них-то, как однажды шепнул мне на ухо один низкорослый бородач, и «…драли как c графьёв!». Всегда забавляло и удивляло, с какой же лёгкостью дворфы обирают своих соплеменников. Но, видимо, у них это в порядке вещей.

Эль распрягли и ввели на паром под уздцы, телегу вкатили руками. Для трудящихся на переправе крепышей это так же легко, как подкову согнуть. Те ещё силачи.

И таким не откажешь, когда примутся насчитывать оплату.

Переправиться с берега на берег стоило десять гион. Вечером и ночью – двадцать. За проход телеги или экипажа брали ещё двадцатку; а если с грузом – то все пятьдесят. А сверх того досмотр, торговые пошлины и неустойка за внеочередную отправку полупустого парома. Всего набегало сто девяносто гион за всё; если платить сугубо медной чеканкой, то кошель выйдет такой, каким и прибить можно. Сумма немалая. Коли б нашёлся глупец, совсем не думающий о будущем, то на эти деньги смог бы он дней десять жить безбедно – пить не самый разбавленный эль и закусывать не слишком жёсткой солониной, – покуда б не обнищал.

Благо, у преподобного имелась договорённость с торговой факторией, о чём он незамедлительно показал нужную бумагу. Сумма урезалась ажно на треть.

Зазвенело. Расплатился отец Славинсон чистыми медяками и грязным серебром, а недобор покрыл черновыми обрезками. Обычное дело. Паромщики, конечно, попробовали урвать лишка, но с преподобным поди ещё поторгуйся – всю плешь проест.

Я же к тому времени уже почти спал, – почти третий сон досматривал! – но хотелось мне кое-что спросить, и я себя пересиливал, дожидаясь, когда эти там доспорятся.

Наконец, когда дела утрясли и паромщик направился к своим, я ухватил его за рукав:

– Добрый человек, – заговорил спросонья. – Скажи: а не вы ли переправляли гвардейский отряд намедни? Чего они такие смурные-то?

Но тот в ответ только головой покачал, сказав, что никакие гвардейцы переправой вот уже неделю не переправлялись. И от тех слов у меня кровь с лица схлынула. Скверно сталось на душе. Про себя я даже решил, что этой ночью уснуть уж точно не смогу, но усталость распорядилась на свой несправедливый лад. Стоило мне только моргнуть…

Как мы сошли с парома, я уже не запомнил, как добрались до постоялого двора – тоже. От переправы до него пару десятков вёрст-то наберётся, так что, по-видимому, на месте мы оказались с самой ранней зарёй. Себя я обнаружил на конюшенном сеновале, прямо над стойлом, где отдыхала Эль. Удивляться тут нечему, такая ночёвка втрое дешевле съёмной комнатушки, вот и вся хитрость. Отец Славинсон дрых неподалёку, в телеге.

Когда окончательно рассвело и немного подсохло, продолжили путь.

Утро выдалось тёплым и солнечным. Позавтракав сухарями и сыром, я для себя решил, что довольно мне уже трястись в телеге, а потому сподобился спрыгнуть и немного пройтись на своих двоих: размять нывшие с безделья мышцы и разогнать застоялую кровь. Мать частенько повторяла, что когда двигаешься мало, то мясо у тебя дряхлеет и жилы ссыхаются. А раз это её слова, значит так оно и есть, и лучше подобного избегать.

Вот только чем ближе к городу, тем сложнее становилось ступать пешком. Бескрайние рваные равнины всё сильнее разглаживались, будто скатерть – на обеденном столе, а дубравы, овраги и буйное многотравье – уступало посевным полям и межам. Теперь уже куда ни брось взгляд, всюду он натыкался если не на деревню, то на хуторок; тут и там отыскивал озёрца, сад или охотничьи перелески. Здешние места обжиты вдоль и поперёк, и потому дорога всё сильнее забивалась прочими телегами и повозками, конниками, погонщиками скотины и всеми прочими. Дорожная пыль стояла коромыслом, в которой блеянье, перекрикивания, топот и скрипы мешались в один гомон. Пешему человеку тут угодить под копыта или оси – что плюнуть. Вот я и забрался обратно в телегу, супротив всякого своего желания.

И вот так до самого вечера.

Отец Славинсон встретил неких своих старых знакомых, что вели в город пару нагруженных осликов, и тут же завязалась у них оживлённая беседа, мне совершенно не интересная. Потому-то я, устроившись на том, что мягче всего, всецело погрузился в собственные размышления.

Ведь подумать имелось о чём.

Прикрыв глаза, я принялся вспоминать события вчерашнего дня во всех мельчайших подробностях, какие приходили на ум. Перед мысленным взором они кружились всё равно что опавшие листья осенней порой. Так и эдак я прилаживал их друг к другу, ожидая, что вот сейчас-то сплетутся в единое целое, и я разгадаю какую-нибудь тайну… Но, увы, всё без толку.

Мимо с криками: «Дорогу! Дорогу гонцу, несчастные!» – промчался всадник. Скакуна своего он гнал без жалости, а пыль за ним поднималась вдвое больше той, что вставала от всех телег и повозок на дороге. В этой-то пыли он скоренько и затерялся, даже выкрики его поглотило душное марево. Эль недовольно фыркнула и мотнула головой; кто-то из путников не преминул бросить вдогонку спешащему пару бранных слов. Я же только крепче призадумался:

«Ну, вот и ещё одно неясное знаменье, – мысленно сказал себе. – Гонец, скачущий во весь опор… Не иначе, как с дурными вестями! Интересно, к кому и о чём?» Кто б ответил.

Предположения и всяческие догадки продолжили донимать меня, пока городок Гринлаго неспешно подымался из-за пыльного смога. Пускай ещё светло, но в небе над ним уже зажигались первые звёзды, и мне показалось, что лучше уж любоваться ими, чем забивать голову непонятным.

От размышлений я перешёл к мечтам.

«Ну, зато появилось множество того, о чем интересно разузнать в библиотеке», – подумалось мне. И вот уже эта мысль показалась наиболее рассудительной, а потому другими утруждать себя я не стал. Просто позволил взору и дальше наслаждаться небом оттенка янтарной лазури, по которому щедрой рукою рассыпали крупную звёздную соль.

Вот бы ещё поменьше этой дорожной пыли…

✧☽◯☾✧

Нет нужды подробно описывать время, проведённое в торговой фактории. Место это шумное и беспокойное; скупалось и продавалось здесь всё, что душе угодно, – за любую цену и в любом количестве. Притом действительно в любом, ведь тот или иной товар подчас существовал лишь в виде клочка пергаментной бумаги, заверенной печаткой торговой гильдии. А там поди ещё разберись, действительно ли приобретённое добро занимает место на означенных складах, или же склады эти пусты? Но это как будто бы никого не волновало, ведь заверенные бумаги с сургучной печатью, похоже, ценились при всём при этом намного дороже. Хитрая торгашеская премудрость, которую я старался постичь.

И, стоит признать, давалась она нелегко.

Потому-то я покамест присматривался к торговле иного рода. К «настоящей торговле», как я её про себя называл, – той, где всамделишный товар не подменялся купчей, а в качестве оплаты взимались увесистые монеты, а не расписанные векселя. Собственно, великое многообразие этих самых монет меня особенно подкупало. Привычные белолигийские гионы соседствовали здесь с увесистыми дворфскими арта́нами, инквизиторские саинт-кроны с эспарскими и саид’анхамскими агрбами, а ещё ллены, сонерены, волотецкие да́ри и многие, многие другие. Всё здесь шло в дело. Всё приносило доход. Кто-то и вовсе торговал мерами рубленого серебра; кто-то рассчитывался драгоценными каменьями; кто-то уплачивал счёт лакированными дощечками ведьминого дерева, и те принимались.

Торговая фактория была маленьким городом в городе, со своими – как я скоренько уяснил, – возможностями и неурядицами. И хотя сегодня меня особенно подмывало пристать к первому же меняле, показать ему чаандийскую монету и расспросить про неё всё-всё, а в особенности сколько она стоит, я себя сдерживал и помалкивал.

Ну а дела вёл отец Славинсон, который, едва переступая порог фактории, – преображался. Походка его приобретала важность, поступь – вес, а о цене на привезённые товары он договаривался не как священник, но словно бы лихой торгаш прямиком из страны Перекупщиков.

Единственное, чего ему не хватало, так это зорких молодых глаз. Вот тут-то я и пригождался, пересчитывая монеты и сверяя остаток. Ну и тайком надеясь, что насчитается какая-нибудь лишняя, которую я смогу тайком оставить себе.

Однако сегодняшним вечером это интересовало меня меньше, чем когда-либо. Да что уж там, я с радостью сам бы заплатил за скорейшее наступление ночи! И вот наконец-то она пришла. Тёплая и спокойная; готовая хранить тайны.

Закончив дела в фактории, мы с преподобным отправились к собору Пресвятого Слимма Элийского – неизменному месту нашей обычной стоянки в городе. Отца Славинсона там знали и уважали; а мне отводилась келья на верхнем этаже одной из башен. И пускай она теснее старого чулана, я находил её уютной и почти что родной. И если не спалось, то часами мог любоваться в зарешёченное оконце.

Побросав в угол весь свой скарб, я поспешил к преподобному на поклон. Ни одна моя ночная вылазка не обходилась без его дозволения. И, разумеется, благословения.

А всё дело в том, что моё увлечение библиотечными книгами… сложно назвать невинным. В одежду тёмных тонов я переодевался отнюдь неспроста.

Всё потому, что библиотека Гринлаго находилась в личном ведении не кого-нибудь, а самого бургомистра, и посещать её разрешалось мужам учёным, благородной знати, умелым мастеровым и прочим скрягам. Ну а честному простолюдину, вроде меня, с одними медяками в кармане, путь туда заказан. При свете дня, по крайней мере. А вот ночью – совсем другое дело.

Об этой хитрости мне однажды поведал сам преподобный, и это стало нашей с ним маленькой тайной. Здание библиотеки угнездилось по соседству с личной резиденцией бургомистра, но сам он туда захаживал редко. Вот наружные врата и охранялись посменно всего одним стражником, больше просто не требовалось. И в полуночный караул обычно заступал некий Гренно, приходившийся отцу Славинсону свояком. По натуре он человек простой и косноязычный, но благодаря его попустительству и покровительству преподобного, – посещать библиотеку я мог едва ли не каждую ночь. Единственным условием оставалась незаметность. И меня, умелого охотника, это устраивало.

Ну а о том, как всё повернётся, если я всё же попадусь, нечего и думать. Я – не попадусь!

В поздний час те добрые люди, что не спали в своих кроватях, предавались гульбе и кутежу. Мастерские, красильни и цеха опустевали; таверны и увеселительные дома – напротив. Скорым шагом я шёл по тёмным улочкам и благодаря росту и одежде едва ли отличался от полуночных гуляк. Стража на меня и малейшего внимания не обращала; они и не должны, но чем старательнее ведёшь себя непринуждённо, тем сильнее кажется, что сейчас подойдут и спросят.

И вот наконец резиденция бургомистра, выходящая воротами главного дома на площадь, что не опустевала даже по ночам. Несмотря на людность, было здесь довольно тихо, но оно и понятно: мало найдётся смельчаков, пусть бы и разгорячённых вином, удумавших буянить близ господских покоев. Уже приходилось мне наблюдать, как личная гвардия проучала таких смутьянов, мешающих градоначальнику отдыхать. Батогами и плетьми их отгоняли куда подальше; а если какой отчаянный лавочник зазывал громче положенного, то громили его прилавок и изымали товар.

Держась в тени ближайших домов, я обошёл площадь стороной, а затем призраком поплыл вдоль каменной стены, скрывавшей здание библиотеки от любопытных глаз. Высотой эта стена со взрослого мужика, взобравшегося на табурет, а сверху ещё и стальными кольями утыкана. Так что даже окажись под рукой ладная лестница или крепкая верёвка, всё равно перелезть нелегко будет.

Но мне и без надобности пытаться, ведь сегодня тот самый Гренно в карауле.

Подойдя к кованым воротам и убедившись, что никто за мной намеренно не следит, – да и кому оно надо? – я тихонько постучал по прутьям:

– Эй, добрый Гренно, ты меня слышишь? Это я, Неро. Досточтимый Гренно, ау!..

Миг спустя «досточтимый» Гренно натурально выпал из сторожки прямо мне навстречу – споткнулся о порожек. Может, тоже на душу принял, может, дрых… а может и просто оступился, с кем не бывает?

– К-кто… кого там средь ночи ещё принесло?! – вопросил стражник нетерпеливо.

– Тише, тише, добрый Гренно! Это же я, Неро, – вновь представился ему. – Неро Вандегард, подопечный Кристофера Славинсона, твоего…

– Ах, да-да-да. Вспомнил – рыкнул Гренно недовольно и заспанно. – Ну и… чего тебе, э-э?

Я кивнул в сторону расчищенной дорожки, что вела во мрак сада и упиралась в высокое каменное здание с выровненными стенами и пологой крышей.

– А-а, ну да, ну да, ты ведь у нас мальчишка учёный шибко.

Гренно зазвенел ключной связкой и отпер в воротах небольшую калитку, через которую я мышью шмыгнул вовнутрь. С непростительным грохотом запер её за мной.

– Надолго? – поинтересовался стражник.

– Лишь кое-что посмотреть. Ещё до рассвета меня и след простынет, – ответил я, изобразив честность.

Ну да, конечно… Скорее моря превратятся в молоко и мёд, чем кто-то или что-то заставит меня убраться из библиотеки раньше, чем пролетит хотя бы половина ночи! Каждый раз так. Хотя случались у меня и скверные вылазки, когда приходилось закругляться раньше намеченного. Как-то раз посчастливилось мне застать кого-то из прислуги – крепкого юнца и невообразимо миловидную девицу, – что на целую ночь заняли читальную залу, всецело отдавшись не штудированию, но друг дружке. Тогда-то да, я ушёл несолоно хлебавши, ведь даже подглядеть не получилось.

Но сегодня-то всё будет иначе! Сама сегодняшняя ночь ощущалась по-особенному, и даже в воздухе витал прекрасный аромат развенчанных тайн. Именно такое выражение и просилось мне на язык, пока я тихонько пробирался вдоль придорожных клумб. Пройдёт совсем немного времени, и я трижды прокляну свою наивность, но это будет потом. А сейчас – у меня аж руки дрожали! Не от холода, хотя ночка выдалась прохладной.

Я приблизился к массивным двойным дверям из так хорошо знакомого мне алого дуба, приоткрыл створку и ступил вовнутрь. Тяжёлая, она затворилась за мной совсем неслышно.

✧☽◯☾✧

Тишина, стоявшая в библиотеке, по первости оглушала. Казалось, можно расслышать, как пляшут огоньки в масляных лампах, как капля топлёного воска скатывается в подсвечник и как нежный ветерок треплет шёлковую гардину напротив единственного отворённого окна. Свечи, как и масло для лампадок, стоили недёшево, но отчего-то здесь их жгли каждую ночь. По-видимому, всё же существовала вероятность того, что господину бургомистру или кому-то из домоправителей вздумается погрузиться в чтение посреди ночи, но на моей памяти такого не случалось ни разу.

Едва оказавшись внутри, я привалился к дверному косяку и позволил себе перевести дух без лишней на то спешки. У библиотечного порога меня всегда охватывало некое возбуждение, но сегодня даже оно казалось во сто крат сильней обычного. Мурашки по спине, приятное покалывание на кончиках пальцев, срывающееся дыхание… приятные ощущения, по которым я успевал соскучиться.

Но к делу! Усилием воли я овладел собственным волнением, отлип от стены и на цыпочках, так тихо, как только позволяли подошвы мягких охотничьих сапог с загнутыми носами, двинулся вперёд.

Библиотека в глазах своих визитёров представала обширной залой, первый этаж которой сплошь заставлен книжными шкафами, высотой со всадника, привставшего на стременах. В чью-то светлую головушку пришла идея составить эти самые шкафы на манер лабиринта. Не слишком замысловатого, к радости единственного незваного гостя, но идея всё же паршивая. Ночью здесь правили бал таинственность и книжная пыль, а полки ломились от несчётного количества выцветших корешков, рукописных заметок и тугих стопок пожелтевших свитков. Настоящее сокровище, хотя мне доводилось слушать глупцов, твердящих, что нечто подобное не более чем барахло. Но на то они и глупцы.

Второй же этаж и третий наравне с ним представляли собой антресоли, что вольготно раскинулись по левую руку от входа и с которых всё помещение просматривалось с той лёгкостью, как если бы оно лежало на ладони. Разве что впотьмах немногое разглядишь. Там располагались многочисленные читальные столы и кафедры, под защитой витрин хранились редкие рукописи и тома, и там же угнездился «Архив» – царь-книга с описью всего, что поступало в библиотеку, покоилось в ней или изымалось прочь. Туда-то я и направился.

Поднявшись по одной из двух винтовых лесенок, что часовыми встали по обеим сторонам залы, я взял со стола незажжённую лампу, запалил её фитилёк у ближайшей свечи и подступил к Архиву. Книга эта покоилась на внушительном постаменте и весила, наверное, целый пуд. Её вид сам по себе внушал уважение к коллекции бургомистра, так ещё и за ней простирался весь первый этаж библиотеки, позволяя листающему ощутить себя на господском месте; а на противоположной стене как раз красовались витражные окна в человеческий рост. Зашторенные, они сияли копьями лунного света, и только одно из них оставалось отворено, позволяя бродячему ветерку играть с занавесью.

Но мне-то совершенно не ко времени любоваться красотами этой расчудесной ночи.

Я облизнул кончики пальцев и перелистнул несколько страниц. Нынче меня интересовали любые упоминания о драконах и о Чаанде: научные и исторические труды, легенды, небылицы… Не успел ещё фитиль моей лампы разгореться в полную силу, а я уже выбрал семь приглянувшихся мне трудов по чаандийской народности и четыре – касающихся драконов. И тем единственным, что меня смутило, были неразборчивые пометки напротив «драконьих» книг. Выведенные красными чернилами, будто всамделишной кровью. Как я ни вглядывался, но в пляшущем свете лампадки написанное в них разобрать не удалось.

Вообще все книги в Архиве сопровождались описью: на какой полке произведение покоилось, о чём повествовало, кто предполагаемый автор, в каком году какой эпохи труд завершён и всё прочее в том же духе. Ну и разумеется, как сама книга выглядит и какой гравировкой украшена. Иной раз ведь не найдёшь, особенно в ночи. И никаких красных пометок на полях… до этого момента.

«Да и шут бы с ними», – подумал я и пошёл выискивать желаемое. И вот тогда-то вскрылось, что это за пометки такие. Нужные книги по Чаанду я отыскал быстро; порядок хранения рукописей в библиотеке соблюдался неукоснительно. А насчёт драконов… предназначенные этим книгам полки дерзко пустовали.

Удивлённый вне всякой меры, я сложил два выбранных трактата на свободную кафедру и взялся дальше изучать Архив. Выбрал ещё четыре книги на драконью тематику; напротив каждой неизменно стояла загадочная пометка. Отправился на их поиски.

Вернулся ни с чем.

Трижды или четырежды я сверялся с Архивом. Каждый раз просматривал помеченную полку от и до. Всё впустую! Неизменно драконьи книги оказывались изъяты…

Нечего сказать, досада моя не знала предела, а помимо того это ещё и странно. Удивительно и странно. Но разочарование – не мой союзник сегодня! Я закусил губу и принялся штудировать Архив, намереваясь во что бы то ни стало отыскать хоть одну драконью книгу, пускай та даже окажется последней. И вскоре мне улыбнулась удача! Видно, поверья не врали: Гелиадр и впрямь воздаёт за настойчивость.

Книга нашлась. Судя по описи, некий внушительный и богатый фолиант с пометкой «У…», выведенной в Архиве венценосным росчерком. «Утерян, – сперва подумал я. – А может уникален».

Оказалось – второе. Труд располагался на верхнем этаже антресоли и на этот раз прилежно ожидал меня на означенном месте, нигде не таясь. А кроме того, выглядел он воистину уникально.

Книга – нет, скорее, настоящая реликвия! – хранилась за закрытой витриной, позволяя только смотреть и восторгаться, но ни в коем случае не трогать. Литое стекло толщиной с палец отделяло меня от заветного приза, а замочная скважина походила на ухмылку шута. Настолько издевательскую, что первой же моей мыслью стало: разбить!

Но, разумеется, поступать так я не стал. В жизни бы не решился на подобное.

Но и руки опускать не намеревался! Поднял повыше лампу и принялся глядеть по сторонам в надежде, что, быть может, заветный ключик окажется где-то неподалёку. Хотя умом-то понимал, что ни в жизнь такой удаче не бывать! Кто́ в здравом рассудке оставит ключ от столь ценного раритета рядом с местом, где тот хранится? Ключу этому лежать бы сейчас в личных покоях бургомистра под его подушкой, на шее, в руке, а то и вовсе в…

Свет лампы вдруг выхватил из темноты очертания тумбы и, скользнув по её краям, сверкнул лучистым отблеском мне прямо в глаза. Я обомлел.

Ключ. И вправду – всамделишный ключик! Бронзовый, но отполирован до золотого блеска. Лежал на чуть запылённой поверхности одиноко и сиротливо, словно только и дожидаясь, когда его заметят. И хотя нечего и надеяться, что он подойдёт к витрине, я тут же потянулся к сверкнувшему.

Однако руку свою задержал на половине пути. Ведь если я возьму его, и он действительно подойдёт к этой витрине, – разве не окажется это воровством? Наверняка. Ну а народная молва на этот счёт гласила предельно ясно: ни одно подобное злодеяние не остаётся безнаказанным! Вор – худший из преступников…

Так я и застыл с протянутой рукой, будто пригоршню мрака вздумал ухватить.

Однако уже в следующий миг опомнился, собрался с духом и уже без тени смущения сгрёб-таки злосчастный ключик с тумбы.

«Чушь! – подумал я. – Никакое это не воровство, ведь я не собираюсь ничего красть! Просто прочту пару-тройку страниц, после чего верну книжицу на отведённое ей место в целостности и сохранности. Никто и не узнает!» Да и сам ключик, вторя этим мыслям, ладонь совершенно не обжигал. Лежал так же безобидно и тихо, как и в целом моё здесь присутствие. Вот я и решился, поняв, что ничем не запятнаю свою совесть и не возьму никакого греха на душу.

И вот, ступая теперь аккуратно, как если бы с ключом в руках мои шаги сделались стократ тяжелее прежнего, – я приблизился к витрине и… отпер её без всякого труда. Ничуть этому даже не удивился. Стеклянная крышка поднялась легко, натянув цепочки-украшения. И вот он – заветный фолиант! Оплетённый в мягкую кожу исключительной выделки, украшенный тиснением в виде драконьих ликов, укреплённый посеребрёнными уголками и покоящийся в обтянутой бархатом нише… Даже касаться этой книги уже казалось огромной честью! И, получается, я вполне достоин.

Довольный собой, я со всем почтением извлек фолиант из его ложа, прикрыл витрину, а ключик положил на прежнее место. Возвратился к кафедре, огляделся по сторонам, убеждаясь, что одинок, и с содроганием сердца перелистнул первые несколько страниц взмокшими пальцами.

В тот же миг всё прочее утратило для меня значение и даже само время замедлило свой ход. Остались лишь шершавый шелест старинной бумаги да пляшущие в свете лампадки тени, обступившие меня, подобно стенкам тёмного колодца.

Титульный лист встречал причудливой и витиеватой, но совершенно непонятной росписью, где даже границ отдельных букв не получалось угадать, сколько ни пытайся. Зато ниже красовался перевод названия, дописанный явно позже, которое я и так уже знал благодаря Архиву: «Драконья династия» – так звалась эта книжица.