Сказание о Любви

Ну что меня постоянно уводит в банальные вещи, в прописные истины! Кроме оскомины, от этого – ничего хорошего! Это потому, что я взялся за неразрешимую задачу: объяснить необъяснимое, разгадать неразгадываемое, заглянуть туда, куда заглядывать не следует, потрогать то, чего трогать нельзя. И тут же кто-то, как непутевое дитя, бьет тебя по рукам: не лезь, куда не следует! Но ведь ужас как хочется!

Впрочем, речь ведь совсем не об этом, точнее, не совсем об этом. Речь о том, что Красота и Свет, о которых мы говорили, – не следствие и не причина и вообще причинно-следственной связи не подчиняются. Это – первооснова, как Бог и как Любовь. И вообще эти категории, по сути – синонимичны или, во всяком случае, неразрывно связаны: нет одного без другого. Я бы еще добавил сюда такую штуку, как Свобода. Хотя в этом нет особой необходимости: скажешь Бог, подразумеваешь – Свобода; Любовь, Красота – тоже Свобода и т. д. Что-то меня опять возносит в область патетики. Ладно, снизим градус.

Вот в этой связи одно жизненное наблюдение. Как-то еще в студенческие годы мне не то чтобы пришла мысль, а я как-то четко увидел, что если бы то, что творится в наших головах (говорю исключительно о себе), отразилось на наших физиономиях, мы бы в лучшем случае умерли от смеха, в худшем – от ужаса. Мы были бы настолько уродливы, что это не могло бы присниться никаким Гойям, Босхам и Брейгелям.

И еще: шествуя по долгой дороге жизни, я обратил внимание на то, что у некоторых людей красота с годами куда-то девается, и они становятся непривлекательными и даже отталкивающими. А у других – красота сохраняется и даже умножается, и над ними не властны ни время, ни место, ни внешние обстоятельства. Разве что накапливается горечь о том, что имея все, чтобы быть свободным и красивым, человек предпочитает цепи и уродство и теряет то лучшее, что у него было. "И увидел он Анну Валерию в темной раме окна. Если свет переходит в материю, – вот она. Ее волосы в небе шумящие, словно тысячи птиц, оглушали разлукой щемящею выше гор и границ" (И. Шкляревский).

Дамир Сафиуллин – казанский парень, был знаменит тем, что играл на гитаре и ходил в туристские походы. Высокий, крепко сложенный, немногословный, с крупными чертами невыразительного, небогатого эмоциями лица. Казавшийся старше своих лет, он не то чтобы был неприступен, но как-то не располагал к знакомству и общению. Зато вполне соответствовал суровому образу – ни в коем случае не имиджу – путешественника. Кто бы мог подумать, что за грубой внешней оболочкой таится рафинированный интеллигент, неисправимый романтик, тонкий лирик и нежная, легко ранимая душа. Именно эти качества притягивали к нему не только девчат, но и парней, особенно когда Дамир брал в руки гитару.

Коля Егоров. Внешне отдаленно был похож на Сергея Есенина. Экзальтированный и влюбчивый, потенциально мог разбить любое девичье сердце и потенцию эту использовал с самыми благими намерениями, причем иногда действовал осторожно и аккуратно, а иногда решительно и напористо. Но так же, как быстро и ярко вспыхивал, точно так же окончательно и безнадежно угасал. И не терзался об этом и не угрызал себя, то бишь мазохизмом не страдал. На таких типах надо вешать табличку: "Осторожно! Сердцеед!"

Коля не то чтобы был взрывным, неуравновешенным и тем более раздражительным и гневным человеком – это даже представить невозможно. Напротив, это был уравновешенный, безобидный и совершенно безопасный субъект. Но состояние равновесия у него было какое-то особенное, своеобразное. Не знаю, с чем бы это можно было сравнить? В электротехнике – с несущим, не изменяющимся во времени сигналом, около которого происходят колебания с небольшой, но тем не менее имеющей всплески амплитудой, на постоянство (равновесие) основного сигнала практически не влияющей; то есть этот процесс можно назвать, если не постоянным в истинном смысле слова, то вполне устойчивым и никому не угрожающим. В механике тоже есть такие процессы, например, процесс с нагрузками (напряжениями), меняющимися по асимметричному циклу, степень асимметрии в котором настолько велика, что нагрузки можно считать постоянными. Но для истинного понимания этого процесса нужно по меньшей мере прочитать лекцию, и то для подготовленного человека. Поэтому электротехническая версия более убедительна для описания модели Колиной уравновешенности.

Он был не то что суетливым, но каким-то неровным и резким во внешних проявлениях, догадываюсь, что и во внутренних тоже. Поэтому, наверно, и речь его не была ровной, ни эмоционально, ни физически, то есть по количеству децибелов: она то нарастала, как гул самолета, то убывала. Но направление и устойчивость генеральной линии от этого нисколько не менялись и не отклонялись ни на гран, ни на йоту, как будто Коля точно знал, как будто у него в печенках сидело: шаг влево, шаг вправо – побег! расстрел! В этом отношении его можно сравнить с горцем, который, идя по горной тропе в нужном ему направлении, вынужден то подниматься, то спускаться, то обходить препятствия (камни, валуны), и он делает это привычно и незаметно для себя.

Коля был крепкий орешек, все его существо пронизывала прочная крестьянская жила. Не стержень, не хребет, а именно – жила. Стержень, сколь крепок бы ни был, можно переломить – найдется такая сила, – а Колину жилу переломить нельзя: она будет гнуться, но не сломается.

Кроме отмеченных редких и посему выдающихся качеств, Коля был тем человеком, с которым помимо его воли и желания происходят самые курьезные истории, самые невероятные приключения. Приведу те, что остались в памяти. Сидим мы как-то в студенческой столовой, едим на первое молочный суп и, как часто мы это делали, травим застольные анекдоты, которые человек со слабыми нервами и, главное, со слабым желудком слушать не может и не должен. Но у нас они вызывали почему-то совсем другую реакцию: мы, от недержания, прыскали со смеху. Прыснул и Коля. Ну и что тут особенного: прыснул – и прыснул, никто бы даже внимания не обратил, если бы не совершенно подавленный, совершенно растерянный и убитый, вынимающий душу, цепенящий, как из преисподней, полушепот, полустон: "Ребята, я ничего не вижу! Я, кажется, – ослеп!" Оказывается, Коля не только прыснул, но и брызнул… А чем может брызнуть вечно голодный студент, жадно уплетающий густой молочный суп? Правильно: молочной струей. Но вот о чем бы вы никогда не догадались, по какой траектории полетела эта струя, получив сильнейший импульс из Колиного чрева? Вы, да и любой другой нормальный человек, сказали бы, что струе, получившей огромную начальную скорость из любого чрева, ничего другого не оставалось, как помчаться по прямой траектории, разгоняя скачки уплотнения. Правильно: из любого чрева, но не из Колиного. У Коли она описала немыслимую и не описываемую математически кривую и заляпала ничего худого не ожидавшие и ничего подобного в жизни не испытавшие, мирно и спокойно усевшиеся на надежном Колином носу очки! И, конечно же, Коля ослеп. А кто бы не ослеп в подобной ситуации?!

Другой случай. Как-то среди ночи мы все до единого проснулись от дикого вопля, что-то вроде: "Режут! Убивают!" Мы все кинулись на помощь, но бандита и след простыл. Мы действительно увидели Колину окровавленную ногу. Это он во сне пинал ногами железную кровать, которая, очевидно, и оказалась тем самым кровожадным бандитом. Трудно сказать, кто пострадал больше: физически, наверно, Коля, а психически, несомненно, кровать, не ожидавшая нападения и испытавшая немалый стресс.

Не могу сказать, то ли в силу выдающихся человеческих качеств или благодаря уникальной способности притягивать чудеса, ничего для этого не делая, а скорее всего, за все это в совокупности Колю очень любили. И не только девушки – им по штату положено, – но и мужики всех рангов, всех сословий, всех темпераментов, а также весовых категорий и религиозных исповеданий. И не мудрено: ведь Коля, как говорят в Одессе и окрестностях, был, есть и будет добрым парубком и, конечно же, своим в доску, и для жителей Одессы в том числе. Впрочем, я предупреждал вас в самом начале, когда только взялся за кисть, чтоб начертать неувядаемый и незабываемый Колин образ, что дело это неизбежно закончится любовью. Но ведь приятные вещи не грех и повторить.

Валера Краснов. Родом из Чувашии, которая с некоторых пор и для меня стала родной. Вырос в деревне, и в КАИ приехал из деревни, и спокойно, без натуги поступил в легендарный вуз, и не звучали фанфары в честь этого выдающегося события, и никто не бросал букетов к его ногам, а если бы и бросил, он бы не понял и в недоумении спросил: зачем загубил цветы и испортил красоту? И вообще он все делал и жил ровно, спокойно, ненатужно, точно так, как естественно и размеренно идет жизнь в родной деревне, как спокойно течет река, в которой он и его сверстники, как гуси, купались и возрастали.

Валера и к учебе относился так же, как к сельскому труду. Делал все своевременно, быстро и добротно, но без излишних изысков; как копал картошку: скосит ботву, выкопает корнеплоды, высушит и соберет их, разделив на три сорта: крупную на еду, среднюю на семена, мелкую – скоту. А не так, как горожане-дачники: сажают по ниточке, а после сбора – моют и сушат. Горожане, наверное, могут себе это позволить, а для сельских жителей такая технология – непозволительная роскошь: запустишь остальные дела, которым в деревне несть числа. Но позвольте, скажете вы, уж в студенческие годы можно расслабиться и сачкануть. В том-то и дело, что не все могут, не у каждого получается. Тут нужна специальная лентяйская подготовка, специальный настрой души и всего организма, который достигается годами тренировки и медитации и стоит немалых усилий: и физических, и моральных, и психических. Говорю вам как человек, искушенный в этих делах и завладевший на этом полигоне хорошо укрепленными и устойчивыми позициями.

А Валера привык идти по пути наименьшего сопротивления: получит тему реферата – и сразу его напишет, получит задание на курсовой проект – и тут же его выполнит. А что значит выполнить курсовой проект? Это значит: а) обосновать актуальность темы в свете последних решений съездов и пленумов; б) произвести расчеты по сложным математическим формулам; в) написать пояснительную записку в 30 – 40 страниц; г) по результатам расчетов начертить 5 – 6 листов чертежей формата А-1 (841 на 597мм) и д) защитить этот проект, то есть доказать, что ты не купил его на рынке и не передрал у товарища.

И нет бы подойти ответственно к такому серьезному предприятию, как делают все нормальные студенты, то есть дать проекту созреть (ведь никто же не срывает незрелый плод – можно отравиться), а организму морально подготовиться, подождать пока сойдутся звезды по гороскопу и пр. Ну и что, что сессия на носу? Сессия не волк, в лес не убежит, может и подождать… Но нет, не может Валера отнестись к делу, как все остальные: неспешно и основательно – нет специальной подготовки, соответствующей закалки. Ну выполнил ты сгоряча курсовой за три дня, а чем ты заполнишь остальные 133 дня до сессии? Ведь с тоски можно помереть! Но деревенского парнишу голыми руками не возьмешь и с толку не собьешь. Он сделает проект за три дня, а потом возьмет художественную книжку, опрокинется навзничь на кровать, уйдет в увлекательный мир русской или зарубежной классики, и вернуть его оттуда так же трудно, как выдернуть картежника из игры в преферанс, когда он сидит на чистейшем мизере. Валера даже предложенный ему стакан портвейна "Три семерки" или "Солнцедара" примет между двумя эпизодами, закусив третьим.

Самое большее на что он способен, это помочь с курсовым проектом или в любом другом техническом вопросе, и то, если вы его об этом попросите, – деликатный человек навязывать помощь никогда не будет. И сделать ему это так же просто, как принести ведро воды из колодца. Так, например, когда меня выгнали из общаги за пьянку, Валера, не говоря лишних слов, подвинулся на своей односпальной кровати и просто и убедительно сказал: "Ложись". И на целый семестр кровать стала двуспальной, пока я не отбыл срок своего изгнания.

Не сказать, чтобы Валера был закрытый человек, просто у него не возникало потребности поделиться своими переживаниями, впечатлениями о прочитанном, а тем более пожаловаться на что-либо и кого-либо – этого даже представить нельзя. Но вместе с тем чувствовалось, что где-то глубоко в его утробе идут какие-то вулканические процессы, дремлют вулканические силы, и только иногда они прорываются наружу в виде вспыхнувшего взгляда, резко вскинутой головы, неожиданного возгласа, необычной реакции на какое-то действие: булькнет бурун на реке, разгонит круги по воде – и будто его и не было. Например, однажды на перемене кто-то полез в Валерин портфель в его отсутствие, наверно, за книжкой или конспектом. Вернувшийся после перекура и увидевший покушение на святая святых Валера истошно крикнул на всю двухпоточную (150 человек) лекционную аудиторию: "Не лезь! Там деньги!" Это прозвучало как гром среди ясного неба из уст немногословного и негромкого человека и таким душераздирающим голосом, как будто в портфеле лежала гремучая змея или граната с выдернутым кольцом. А у Валеры в портфеле покоились всего-навсего профсоюзные деньги; может, он их действительно заминировал. Перепуганные не на шутку плательщики профсоюзных взносов так и прозвали рьяного и свирепого профорга: "Не лезь – там деньги".

После института Валера руководил конструкторским отделом на Чебоксарском заводе промышленных тракторов и немало преуспел на этом поприще. Наша с ним дружба расширилась до семейных масштабов и продолжалась вплоть до его кончины.

Миша Одиноков – среднего роста, с приятным интеллигентным лицом и приветливым, внимательным взглядом, всегда обращенным к собеседнику и расположенным больше к улыбке, нежели к серьезным и занудным разговорам. Вы, вступая с Мишей в диалог, неизбежно попадаете в поле его обаяния и, если внимательно присмотритесь и прислушаетесь, то обнаружите, что о чем и о ком бы вы ни говорили, вы никогда не найдете среди действующих лиц Мишиной персоны. Хотя он ни в коем случае не создавал впечатление закрытого человека. Миша будет говорить о чем угодно и о ком угодно, но о себе не скажет ни слова. Такое качество не часто встретишь. Если бы не фамилия, вы бы никогда не догадались, что Миша – сын известного ученого, профессора Одинокова Ю. Г., который читал нам лекции по курсу "Расчет самолета на прочность". Он и на кафедру к отцу не пошел, а будучи круглым отличником и получив "красный диплом", имел полное на это право. Излишне говорить, что у него не было ничего фальшивого и показного; он был неизменно доброжелателен, приветлив, ровен и прост в общении и всегда был готов прийти на помощь.

Витя Ермаков. Как рассказать о человеке, с которым ты прожил всю сознательную, да и бессознательную жизнь, как говорится, рука об руку, нога об ногу, бок о бок, ноздря в ноздрю и пр. и пр. Когда десятилетиями люди живут рядом (расстояние, даже и небольшое: Чебоксары – Казань, не имеет значения; а были и другие расстояния: Горький – Казань, Целиноград – Казань), слышат голоса друг друга, видят друг друга мысленным взором, ощущают дыхание друг друга, имеют много общего за плечами и знают друг о друге и об их семьях буквально все, то хочешь не хочешь, прорастают друг в друга, волей-неволей становятся близкими и родными.

Это может быть и хорошо, и плохо, а иногда даже и опасно. Потому что близкого человека легче обидеть, нагрубить ему и даже глубоко и серьезно ранить. Это как в неокрепшей семье: вроде любили друг друга, дарили цветы, поженились, души друг в друге не чаяли и вдруг бац! – разошлись, разбежались, причем часто, – сжигая за собой мосты, чтобы не осталось никакой надежды вернуть все на круги своя. Так бывает и среди друзей, если не бережем друг друга, если ставим свои интересы выше интересов другого, если не научились прощать друг друга. Слава тебе Господи, что с нами пока этого не произошло и, надеюсь, теперь уже не произойдет. Уж слишком сложно, многоуровнево, многослойно переплелись наши корни и корни наших детей. Уже начинают переплетаться корешки внуков. И порой трудно сказать, какие связи прочнее, насыщеннее, например, мои с Витей или мои с его сыном Андреем? Но можно сказать со всей определенностью: если порвутся одни, то останутся другие и, следовательно, неизбежно восстановятся порванные. Вот ведь какая механика.

А пока – сухая хроника:

1) со второго курса жили в одной комнате в общаге;

2) ходили вместе в турпоходы и делили все радости и трудности этого необычного, романтического образа жизни;

3) летали вместе на планере, прыгали с парашютом;

4) Витя женил меня – был свидетелем на моей свадьбе, я женил его – был свидетелем и тамадой на его свадьбе;

5) пока не осели окончательно: Витя с семьей в Казани, я с семьей в Чебоксарах, постоянно держали друг друга в курсе событий и изредка обменивались визитами;

6) когда осели – то же самое, но взаимные визиты стали регулярными;

7) в 2016-м Витя с Люсей купили дом в деревне Новое Кушниково на берегу Волги по соседству со мной, где я с семьей живу уже без малого четверть века. Так что мы теперь общаемся не только виртуально.

Разумеется, за этими сухими сведениями не увидишь и тем более не ощутишь всех жизненных перипетий, всей гаммы испытанных чувств. Стоп, машина! У меня ведь сейчас другая задача: кинуть свой беспристрастный взор в то незабвенное время, "когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли", и увидеть Витю молоденьким мальчишкой. Ну что я вам скажу, не присматривался я к нему в то время. Он был моим другом, а это значит, что тылы мои были надежно прикрыты. Ну и на кой, извиняюсь, мне за кем-то присматривать?! Как жили? Да ничего особенного: жили-были, в лес ходили, водку пили, песни пели. Был ли он персоной нон-грата? Да вроде нет: как все. Ну, аристократ, ну, педант. А кто тогда был не аристократ и не педант?

Впрочем, постой-постой! Есть один грешок! А если покопаться, может, и не один. Сейчас мы его выведем на чистую воду. Уж больно много девчат крутилось вокруг него, непростительно много, ну просто ловелас какой-то, аж завидно! А он, черт меня подери, делал вид, что он тут ни при чем. Но может, действительно ни при чем, может, они сами к нему приставали? Не-ет, так не бывает: привораживал, поди, каким-то зельем, зря что ли в лес ходил да коренья собирал. Вот тебе и аристократ! Шаман, да и только! Да-а, темная история… Да канула в Лету. Так что теперь уж шито-крыто, Маргарита.

А если серьезно, Витька был чертовски обаятелен, и зелье тут действительно ни при чем. Но кроме качеств, которые в цене у женщин, Витя обладал не менее ценными мужскими, но говорить об этом при живом друге я бы лично не решился: покажет мне Ермаков… И кузькину мать, и где раки зимуют. Осмелюсь назвать только одно: он был архинадежным и приходил на помощь в самых критических ситуациях, когда у других не оставалось ни физических, ни психических сил. Однажды таким нуждающимся оказался и я. Поэтому имею полное моральное право об этом сказать. И пусть Ермаков на меня бочку не катит и батон не крошит – так ему и передайте.

И еще. Бывают у молодых людей качества, которые не то что хранятся под спудом, за семью печатями, но до поры как бы дремлют, не находя явного применения. У Вити это – внутренняя устойчивость и настойчивость, цельность и целеустремленность. Какое редкое сочетание статических и динамических характеристик, не правда ли? И не просто сочетание, а взаимодействие, и не простое взаимодействие, как в химической реакции, а векторное, как в полупроводнике или в обратном клапане (технари знают): туда идет, обратно – нет. Это, пожалуй, уже процесс, когда потенциальная энергия переходит в кинетическую, когда сжатая пружина может вдарить, натянутая рогатка – стрельнуть (ударение на последнем слоге), поднятый кирпич – упасть на голову. Так и у Вити: устойчивость со временем преобразовалась в настойчивость (даже переходящую в упрямство), цельность – в целеустремленность.

Я не знаю, когда у Вити появилась эта навязчивая и замешенная на кофейной гуще идея прорваться на борт? Об этом знает только он сам. Эта идея была совершенно несостоятельная, не имевшая никаких перспектив, никаких шансов… Одним словом, – идея-фикс. Потому что для ее осуществления нужно было поработать в аэропорту простым техником, куда брали ребят даже из ПТУ (стоило ради этого учиться в КАИ??), неизвестно какое время. Никто и никогда не даст тебе гарантии и не скажет, когда ты попадешь на борт и что ты должен сделать, чтобы стать бортмехаником. Потому что техников – сотни, а бортмехаников – единицы. Я узнал об этом Витином помешательстве (иначе сие не назовешь) через три года после окончания института, когда сам уже работал инженером в Целиноградском аэропорту и знал ситуацию не понаслышке, а изнутри, что называется, из первых рук. Сколько я сил потратил, сколько извел бумаги, чтобы уберечь непутевое дитя и вернуть в нормальное творческое инженерное лоно. Но как я ни вопил, сколько ни пускал пузырей, как ни старался открыть Витины зенки на это безобразие и ни вытаращивал свои, все было тщетно: Ермаков был слеп, глух, непроницаем и непрошибаем.

И что вы думаете! Упрямый Ермаков совершил то, чего никому никогда не удавалось за всю историю авиации, и поэтому завоевал законное право занять до сих пор пустующее место в книге Гиннеса. Он не только стал бортмехаником, а весьма скоро и бортинженером самолета Ил-76 компании "Аэростан”, но и в высокой должности бортинженера был мобилизован в английский воздушный флот и в этом качестве облетел весь наземный мир. А вместе с ним и я, грешный чревоугодник, испытывал на своем желудке лучшие блюда китайской (а также многих других) кухни, наслаждался лучшими испанскими и чилийскими винами, не отказывал себе в удовольствии смаковать японские суши, обмакивая их в многочисленные соусы и не забывая любоваться весенней сакурой или всесезонными каменными садами… И прочая и прочая – всего не перескажешь.

А взять печально-известный и вместе с тем героический Кандагар. Это ведь авантюра той же самой всеядной компании "Аэростан", совершавшей свои отчаянные рейды с английских аэродромов. А был еще и Красноводск (ныне Туркменбаши), где уже экипаж Виктора Ермакова в течение недели находился под арестом в антисанитарных условиях и в атмосфере уничижительного отношения к ним представителей власти: то в результате изнурительных переговоров приведут их из самолета в гостиницу, то внезапно, не дав даже отпыхнуть и хоть немного отдохнуть, отведут под конвоем обратно в самолет… И так несколько раз. И не дано им было знать, как долго продлятся эти изощренные издевательства.

Ну где ещё, скажите на милость, найдешь таких отъявленных экстремалов, если не среди выпускников Казанского авиационного института! И ничего удивительного нет в том, что Герой России, командир воздушного судна Шарпатов Владимир Ильич, бежавший вместе с экипажем из кандагарского плена на своем собственном самолете Ил-76, находившемся под неусыпным оком талибов, окончил Казанский авиационный институт.

Я мог бы рассказать и ещё кое-что из доблестных приключений бравых экипажей компании "Аэростан” – чего не найдешь ни в печати, ни в интернете, – но, как говорят, не уполномочен. Так что за более подробной и развернутой картиной Ермаковских (а также его боевых товарищей) похождений обращайтесь к нему самому.

Что касается меня, то я сообщил однокурсникам, что занимаюсь парашютным спортом, что успел в школе сделать один прыжок и, конечно, не преминул поделиться впечатлениями и ощущениями, этот прыжок сопровождающими. Наверно, я сделал это настолько эмоционально и убедительно, что за мной в парашютную секцию потянулись некоторые ребята из нашего и даже из соседних потоков, в том числе начинающий бард Валера Боков.

В этой связи вспоминается эпизод, как ранним зимним утром мы, перворазники (специфический термин, настолько органично вошедший в плоть и кровь парашютного спорта, что никаким синонимом заменен быть не может!), едем на аэродром на аэроклубовском "ГАЗ-66", восседая в кузове на уложенных парашютах, и молчим. Я, бывалый парашютист, хорошо понимая состояние ребят и девчат перед первым прыжком, рад бы помочь, да не знаю, как это сделать. На аэродроме, как обычно, предстартовая суета, отвлекающая от ненужных дум и переживаний: разгрузка парашютов, поиски своего основного, собственноручно уложенного накануне, и запасного, уложенного инструктором, парашютов (свой обнаруживается быстро, а за запаской нужно еще побегать – может сразу и не достаться), подгонка подвесной системы, общее построение, разбивка на взлеты. Перед своим взлетом (10 – 12 человек) опять построение, тщательная проверка инструкторами парашютов и надежно ли привязаны валенки, посадка в бьющий от нетерпения копытом и сдувающий тебя с ног плотной тугой струей самолет АН-2, и в сопровождении грохота моторов: бодрого и ликующего самолетного, спокойного и сосредоточенного инструкторского и двенадцати лихорадочно стучащих наших – вперед и вверх! Назад пути нет! А что делать? Пеняй на себя – никто тебя силком на веревке не тащил. Да не дрейфь ты так сильно: сам не сможешь сделать шаг в бездну, инструктор поможет пинком под зад. Ибо в самолете, кроме двух летчиков и, иногда, инструктора, никто оставаться не должен. Таков закон, и закон неумолим.