Тайны мифологии: рождение вселенной – 2. Мифы мезоамерики ирландские саги

Как и в прежней аналогичной ситуации, мама, в итоге, признаёт сына. Если задуматься, это означает, что «первое Я» принято окружающей пустотой. Очевидно, что уже здесь мы видим символ первого большого взрыва входящего в эту самую пустоту, разливающегося в этом пространстве. В первом варианте этой ситуации, мы не рассматривали этот момент столь серьёзно, но там, для первого большого взрыва у нас был более яркий символ, там мама кормила мальчика. И мы предполагали, что, хотя в буквальном смысле, это взрыв входит в пустоту, тем не менее, его безграничное распространение в ней вполне можно считать её поглощением. Здесь же, в рассматриваемом нами сейчас эпизоде, этот момент упущен. Нам сразу сообщается о том, что мама моет мальчика. Полагаю, что, как и в предыдущем варианте, этот момент символизирует схлопывание первого большого взрыва, его утекание в точку его истока. Но здесь, возникают новые интересные подробности.

Мать омывает сына четырьмя водами, и это даёт нам четыре разных зерна, то есть, четыре разных цвета зёрен. От первого омовения получаются белые зёрна, от второго – красные, от третьего – чёрные, от четвёртого – фасоль. Видя, что речь идёт о творении вселенной, всё время как-то забываешь о том, что этот мальчик, ещё и «кукуруза». Мы уже говорили о четырёх зёрнах и четырёх ямках на щеке как четырёх головах, четырёх лицах Брахмы, то есть – «первого Я». Эти символы сводятся к четырём этапам первого круга творения и соответственно, к четырём состояниям «Я», проходящего через эти этапы. В ещё большей степени, на эти четыре этапа первого круга творения указывает тот момент, что четыре цвета зёрен появляются в результате четырёх отдельных омовений мальчика, в результате его омовения в четырёх водах. Это совершенно прямой символ четырёх последовательных этапов. Пусть тебя не смущает то, что мы определили сам символ омовения как указание на схлопывание первого большого взрыва в точку, ведь сжатие в точку, является финалом первого круга творения, таким образом, подводя итог всем его четырём этапам. Но, нужно напомнить тебе о четырёх ликах Брахмы, о четырёх состояниях «первого Я» связанных с этими этапами. Вот, что мы с тобой говорили об этом в первой части нашей книги:

Четыре лика Брахмы

Каноны индуизма говорят нам, о четырёх или даже пяти, головах, ликах Брахмы, ликах «первого Я». Мы с тобой говорили о том, что их появление символизирует само пробуждение «первого Я», создание его вниманием пространства, традиционно символизирующегося цифрой «четыре», в связи с идеей четырёх сторон света. Но, очевидно, что это не всё. Думаю, что головы Брахмы символизируют основные состояния «первого Я», возникающие и сменяющиеся в процессе первого круга творения.

Возможно, начать нужно с самого начала, с «Я» спящего, свернувшегося в самого себя, находящегося в состоянии «мирового яйца», ещё неотделимого от «божественного мира» породившего его, это – первый лик Брахмы, первая его голова.

«Первое Я» проснувшееся, развернувшееся вовне, проявившее внимание к окружающей пустоте, коснувшееся её, и, тем самым, определившее её, сотворившее её как «Вак – слово», как Сарасвати, это – второй лик Брахмы.

«Я», не желающее принять сложившееся положение вещей и устремившееся назад к «божественному миру», тем самым, невольно создавшее «триединство» воспламенившее первый большой взрыв, пытающееся покрыть им всё пространство, заполните его, сделать собой и всё ещё не понимающее, что это происходит не в «божественном мире», а в пустоте, от которой оно хотело убежать, это – третий лик Брахмы.

«Я» осознавшее, что находится не в «божественном мире», что, пытаясь убежать от пустоты, на самом деле полностью отдалось ей, разливается в неё и вот-вот растворится, исчезнет в ней, в связи с этим, как причина или как следствие этого, теряющее контакт с «божественным миром» и переходящее к схлопыванию взрыва, к отступлению к его истоку, это – четвёртый лик Брахмы.

Думаю, ты заметил, что разграничивание ликов происходит не по границе разделяющей действия, а по границе разделяющей состояния. Например, четвёртый лик начинается не там, где расширение взрыва переходит к схлопыванию, а там, где, в процессе расширения взрыва, возникает осознание его опасности для «Я», и уже в результате этого осознания, происходит переход к схлопыванию. Точно так же, период испуганного сжатия первого большого взрыва и самого «первого Я» в точку, является всё ещё этапом четвёртого лика Брахмы. Лишь когда состояние «Я» меняется, когда, в связи с принятием всего происходящего, оно переходит в состояние гармоничной цельности «мирового яйца», то есть, в состояние первого лика Брахмы, лишь тогда начинается новое разворачивание вовне, разворачивание в новое творение.

Возвращаясь к мальчику

Таким образом, образ омовения мальчика мамой указывает на схлопывание первого большого взрыва в точку. Но одновременно, он рассказывает нам о появлении, в результате всего первого круга творения, новых образов, которые, при выходе «Я» на новое творение, станут основанием для появления новых «первых Я», творцов их новых вселенных.

Можно было бы сказать, что четыре цвета зёрен символизируют четыре этапа новых первых кругов творения, которые и будут составлять, в сумме, всё большое творение вселенной, но здесь можно увидеть и кое-что ещё, может быть, более важное.

Я уже говорил о том, что бесконечное самовоспроизведение и самоумножение вселенной является ещё и бесконечным умножением разнообразия. Это связано с тем, что новыми «первыми Я» становятся начала, идеи возникшие в процессе первого круга творения. Это могут быть семь составляющих первого большого взрыва, семь составляющих его схлопывания в точку и, в том числе, это могут быть идеи, образы разных состояний, разных ликов «первого Я». А ведь все они различны, и столь же различны будут начала, что возникнут в процессе их, уже новых, различных первых кругов творения. Вот о каком бесконечном умножении разнообразия я говорил.

Далее мальчик, в этой версии он – «бог маиса», стучит в панцирь черепахи рогами оленя, вызывая грохот больший чем тот, на который способны сами «громы». Это вновь повторение знакомой нам уже с тобой ситуации, когда такой же мальчик нашёл священные инструменты своего отца и начал играть на них. Здесь всё несколько короче и проще, но смысл тот же. Как и в том эпизоде, здесь мы видим начало второго творения, начало настоящего творения вселенной. Не только потому, что этому эпизоду предшествовала ситуация встречи мальчика с мамой символизировавшая первый круг творения. Не только потому, что героем здесь является мальчик, а не взрослый мужчина, не его отец, вообще, героем этой истории могут быть кто угодно. А главное, потому, что дальше мальчика ждёт не поражение, как когда-то мужчину, дальше его ждет победа. Хотя, в силу неизбежной путаницы в таких историях, признаков первого круга творения мы здесь встретим много.

Что же до самого эпизода, то панцирь черепахи очевидно символизирует новые «мировые яйца», готовящиеся к проявлению и испускающие первые эманации пробуждающегося сознания вовне, что символизируется грохотом рогов которыми мальчик стучит о панцирь. Одновременно, этот образ говорит о назревании готовности к разворачиванию самого сжавшегося «первого Я», о назревании его готовности к новому творению.

«Громы» являются. Мы понимаем, что, хотя звуки издаваемые мальчиком и можно расценивать как призыв, на самом деле к «громам», то есть в пустоту пространства материального мира, перемещаются, или точнее проявляются туда, сами новые «Я» в состоянии свёрнутости «мировых яиц». Одновременно, этими самыми их перемещениями, их проявлениями в их новых пространствах, само «первое Я» разворачивается вовне, то есть – предстаёт перед теми самыми «громами». Нужно уточнить, что победы здесь достоин лишь мальчик символизирующий изначальное «первое Я» выходящее на второе творение, ведь только оно будет неостановимо победным. Новых же «мировых яиц», чьи символы также примешаны здесь к образу мальчика, впереди ожидают их первые круги творения завершающиеся сжатиями в точки.

И вот, у «громов» с мальчиком начинаются состязания. Они бегают наперегонки. Ты хорошо помнишь этот частый в мифологии образ взрыва и сжатия. Бег вперёд как символ первого большого взрыва, и возвращение назад как символ схлопывания. В первой части этой книги мы рассматривали историю о состязаниях в беге между Ганешей и Картикеей, и историю о скачке Одина. В процессе состязаний, мальчик поубивал всех «громов», кроме одного; что поделать, индейцы древней мезоамерики были склонны к суровым образам.

Хотя громы и символизируют здесь пустоту пространства, в этом моменте они скорее являются символами первого большого взрыва. То, что их несколько, напоминает нам о составляющих первого большого взрыва и составляющих его схлопывания, а то, что в итоге, все кроме одного гибнут, ясно указывает нам на завершающее сжатие всего этого в точку. Подобное смещение ролей и смыслов часто встречается в мифологии. Здесь его можно оправдать ещё и тем, что описанная ситуация является образом первого круга творения, но мальчик, как мы уже выяснили, символизирует «первое Я» вышедшее на второе творение, состоящее из множества первых кругов. И судя по последнему эпизоду, участников этих первых кругов здесь играют сами «громы».

Мальчик бежит с оставшимся «громом» наперегонки через море. И в этом мы вновь видим указание на расширяющийся в бездне пространства взрыв. Мальчик просит крысу, тайком вырыть в дне моря ямку, и «гром», попадая ногой в эту ямку, застревает в ней и остаётся там навсегда. И эта ямка, и застревание в ней ногой, тем более навсегда, и даже сама крыса, – всё ясно указывает на схлопывание первого большого взрыва в точку. Если ты помнишь историю Ганеши из первой части этой книги, ты помнишь, что его ваханом, символом, спутником, транспортным средством была крыса. Причём, обратил он в эту крысу какого-то огромного страшного демона, в чём также несложно увидеть переход первого большого взрыва от расширения к сжатию в точку. Соответственно, и в этом эпизоде мы видим образ первого круга творения, творцом и жертвой которого вновь является «гром», на этот раз один. То, что мальчик в этих эпизодах побеждает «громов», указывает на него как на силу большую, силу внешнюю, что совершенно правильно, ведь он символизирует изначальное «первое Я» выходящее на второе, настоящее и бесконечное, творение вселенной. А оно, как мы уже с тобой поняли, осуществляется благодаря бесконечно умножающимся новым первым кругам творения, и, несмотря на то, что каждый из них завершается сжатием в точку, все они в сумме, являются шагами неостановимого разворачивания вселенной в пространстве.

Помимо прочего, мальчик здесь говорит матери, что воскресит своего отца, чтобы люди были бессмертны и не умирали. Пройдя уже несколько вариантов подобного, мы поняли, что воскресение умершего отца, это выход из, казалось бы, безвыходного положения, в котором «первое Я» оказалось после схлопывания первого большого взрыва в точку. Второе, уже настоящее творение, по неоднократно уже описанным выше причинам, оказалось бесконечно долгим, ведь оно продолжается до сих пор. И выход на это творение, выход из состояния испуганной, обожжённой сжатости и был тем воскресением отца, что дало бессмертие всем «людям», дало бессмертие вселенной.

Кстати, здесь нужно упомянуть, что обычное для людей, начиная с древнейших времён, опускание космогонического мифа до мифа календарного, описывающего годовой цикл, на деле ничего не меняет, ведь в сути символики мифа остаётся тот же космогонический смысл. То есть, когда воскресший Осирис египтян, молодой «Бог маиса» мезоамериканцев, Персефона, жена Аида эллинов, периодически отпускаемая им на землю, или шумерский Таммуз-Думузи в близкой ситуации, якобы устанавливают смену времен года обещая каждый год весеннее воскресение всей природы, на деле речь идёт о том, что из многочисленных и разномасштабных циклов расширения и сжатия, рождения и смерти и состоит бесконечное расширение вселенной, то есть – её и наше общее бессмертие.

Пополь-Вух

Говоря о космогонических мифах индейцев мезоамерики, было бы странным не сказать о Пополь-Вух, о самом пожалуй ярком, самом богатом образами каноне, может быть даже всей древней Америки, обоих Америк. Его название переводят как «народная книга» или «книга советов». Версия, с которой смогли ознакомиться европейцы, была написана на языке киче неизвестным индейцем в середине шестнадцатого века. Образы «пополь-вух» имеют очевидную параллель с кодексами Майя, самые древние из которых, датируются шестым веком нашей эры. Язык киче принадлежит к группе майянских языков. В устной же традиции индейцев этот канон передавался, как минимум, со второго века до нашей эры.

Шпияйок и Шмуканэ

Начинается книга с эпизодов, о которых мы уже говорили ранее. Шпияйок, «великий отец» – «зачинатель сыновей» и Шмуканэ, «великая мать» – «рождающая сыновей на свет» вместе с Кукумацем живут в «холодном море». Кукумац, это всё тот же Кецалькоатль, «перистые змей», здесь же, он назван ещё и «владыкой», или «триумфатором». Во всём мире на тот момент, существует только «великое небо» и «холодное море». Они спокойно живут, освещая мир своим светом.

Образ «холодного моря», как мне кажется, может говорить только о в пустоте пространства материального мира. Не думаю, что так могло бы называться что-то на более раннем этапе, на этапе «божественного мира». Конечно, это ещё не та пустота, что была названа таковой, что была определена «первым Я» как «не Я», но это та пустота Хаоса Гесиода, то полное «ничто» в котором постепенно проявляется «мировое яйцо». А вот на «божественный мир», как мне кажется, нам прямо указывает образ «великого неба».

«Великий отец» и «великая мать» – это вполне узнаваемый символ составляющих двуполого состояния, ещё не пробудившегося, не разделившегося «мирового яйца». «Зачинатель сыновей», хотя и не совсем ясное, но, как мне кажется, достаточное указание на «первое Я», что скоро пробудится здесь. Конечно, если его «сыновьями» считать первый большой взрыв и его составляющие, то расценивать его как «зачинателя» довольно сложно, он в таком случае скорее «породитель», а вот, если сам первый большой взрыв рассматривать как акт зачатия, тогда всё гораздо более правдоподобно. Такой взгляд на первый большой взрыв совершенно оправдан, к тому же, мы имеем примеры в мифологии Египта например. В первой части этой книги мы рассматривали миф об Осирисе, который спутал свою сестру Нефтиду со своей женой и сестрой Исидой и вошёл в неё. Те события также описывали этапы первого круга творения.

«Великая мать» – «рождающая сыновей на свет», таким образом, предстаёт перед нами пустотой окружающего «первое Я» пространства. Чтобы оправдать этот её статус, нам нужно принять идею первого большого взрыва как зачатия и его схлопывания как рождения, как выход чего-то из этой пустоты, выход чего-то созревшего в ней. К тому же, именно входя в неё, то есть – проявляясь вовне, разливаясь в пространстве, первый большой взрыв становится чем-то, что впервые действительно существует, имеет вещественность и, предположительно, имеет облик, несмотря на то, что смотреть на него там некому. Так что, титул «великой матери» – «рождающая сыновей на свет», также кажется понятным и оправданным, ведь именно в ней первый большой взрыв появляется «на свет». Думаю, что о «сыновьях» во множественном числе речь здесь идёт в связи с составляющими этого взрыва.

Ты задаёшь правильный вопрос. А причём же здесь третье действующее лицо? Причём здесь какой-то Кукумац? Мы уже поняли, что он является тем самым знаменитым Кецалькоатлем и, что он здесь «владыка» и «триумфатор». Полагаю, что он символизирует частицу «божественного мира», ту самую «искру», о которой я так много говорил в первой части книги. Точнее, на данном этапе он символизирует контакт «первого Я» в состоянии цельности «мирового яйца» с «божественным миром». Ведь мы помним, что этот контакт будет потерян «первым Я» только при пробуждении.

Конечно, титул «владыки» мы уже встречали и в отношении символа пустоты пространства, но там речь шла о «владыках смерти». Здесь же, Кукумац назван просто «владыкой» и, на мой взгляд, это вполне соответствует его, предполагаемой мною, связи с «божественным миром».

Позже, эта «искра» очень понадобится нам при новом контакте «Я» с «божественным», при том контакте, который, против воли «первого Я», обернётся воспламенением первого большого взрыва. И этому, прямо соответствует ещё один титул Кукумаца – «триумфатор». Трудно представить себе больший триумф чем первый большой взрыв, а для его воспламенения «искра» необходима. Мало того, мы уже говорили о том, что, в каком-то смысле, первый большой взрыв является проекцией «искры» в материальном мире также, как любое творчество в принципе является материализацией «божественного».

Полагаю, что это их, а точнее, его пробуждение и описывается как – «поднятие ими земли со дна великого холодного моря». Формально, это описывается как их действие с чем-то другим, но мы понимаем, что поднятие «земли» со дна «холодного моря» – это и есть пробуждение «первого Я», появление его среди «ничто».

Мы помним египетского Геба, так же символизирующего «первое Я» и так же названного там «землёй». Это не странно, ведь это единственное «что-то» здесь в «нигде», единственная точка зрения, единственная точка отсчета, то есть – твердь.

Также нам указывается на участие вышнего, незримого и непроявленного, «божественного мира» в творении вселенной. Живущий в «великом небе» Хуракан – «сердце небес», по некоторым версиям, состоящий из трёх божеств, посылает нашим богам «слово». Хуракан состоит из бога – «громовой ураган», бога – «новорождённый гром» и бога – «нежданный гром». «Слово» же – достаточно ясный символ толчка к дальнейшему творению, то есть – прикосновения «искры», которую, как кажется, и так символизирует Кукумац. Боги «великого неба» спускаются вниз, у них происходит совет и, в итоге, они творят землю, свет, и человека. То есть, мотив, как кажется, повторяется. Схождение вниз самих «небесных богов» выглядит тем же самым пробуждающим толчком «небесного мира», что и «слово».

Мы можем уверенно предполагать что «земля» – это пробудившееся среди нигде «первое Я», «свет» – это окружающая его пустота «не Я» созданная прикосновением его внимания, а «человек» – это первый большой взрыв. Думаю, что ты помнишь Паньгу, китайских мифов, Имира, мифов германцев и прочие сходные образы, что мы уже проходили. Многочисленные и разнообразные существа, также сотворённые ими, вполне соответствуют идее составляющих первого большого взрыва. Мы с тобой неоднократно встречали подобные символы ранее.

При всём желании связать это «слово» Хуракана с первым словом пробуждающегося «первого Я», с тем словом, которым оно невольно определяет и создает пустоту окружающего пространства, оснований для этого здесь я не вижу. Похоже, что «слово» Хуракана, как и нисхождение всех его трёх ипостасей, – это тот необходимый импульс «божественного мира», который толкнул «мировое яйцо» к пробуждению и всему дальнейшему, импульс, символическое описание которого не часто встретишь в мифологии.

А как мы с тобой могли бы объяснить «триединство» Хуракана, этого «сердца небес»? Давай попробуем. Во-первых, этот образ может быть ещё одним вариантом «триединства» нижних богов живущих в «холодном море», богов, которые и начнут творение. Очередной собиратель-сказитель, не понимая, что это образ того же творящего мир «триединства», просто мог найти для него другое место ещё и на «великом небе».

Так же, могла иметь место другая ошибка. Из идеи «искры божественного мира», идеи начала дополняющего творцов первого большого взрыва до тройки, до «триединства», вполне могли сделать вывод о её собственной троичности в принципе, и соответственно, о троичности того непроявленного «божественного мира», частицей которого она является.

Также мы с тобой могли бы вспомнить образы мужского и женского начал присутствующих в «божественном мире» и активно участвующих, в появлении из него «мирового яйца». Мы разбирали эти эпизоды в паре историй о рождении «бога кукурузы». Ты помнишь, что мы там говорили о долгом, постепенном формировании «чего-то» из полного «ничто», о женском начале воспринимающем оплодотворяющее воздействие мужского начала, воздействие его краткого проявления «из ниоткуда». В итоге взаимодействия этих малопонятных субстанций появлялось, яйцо или другой символ «мирового яйца», то есть – «первое Я», своим сознанием ещё находящееся в единении с «божественным миром». Что могло бы быть третьей субстанцией рядом с этой парой? Резонно предположить что-то двуполое или бесполое, ещё более высокое и неопределимое чем они сами, что-то проявляющееся через них. Или же, это могло бы быть что-то более определённое, возникающее в результате их взаимодействия и постепенно преобразующееся в это самое «мировое яйцо». Можем ли мы в этих именах – «громовой ураган», «новорождённый гром» и «нежданный гром», найти какие-то зримые соответствия нашим предположениям? Сложно сказать. Суди сам.

Далее в тексте «пополь-вух» начинается речь о действительном создании человека, то есть – человека Земли. Но, после небольшой и вполне узнаваемой истории о нескольких попытках создания и уничтожения человека, о чём мы с тобой поговорим в следующей книге, далее в тексте вновь начинается явная космогония. Здесь мы встречаем образы, действительно – яркие, говорящие и совершенно ясные.

Надменная птица

Повествование говорит нам о появлении некой «надменной птицы Вукуб Какиш». Её даже называют предводителем «ложных богов». Её называют «огненным макао», «солнцеглазым макао», и даже, «семизвёздным макао». Макао – это красный попугай ара. Так вот, эта «чудовищная птица» хочет быть солнцем, луной, «светом для идущего», она красит себе веки серебром, вставляет зубы из драгоценного жадеита, делает себе тело из драгоценностей. Ты понимаешь о чём всё это? У неё есть два сына. Первый – это огромный кайман, жестокий и высокомерный, что зовётся – «создатель земли и гор», иногда его ещё называют «владыка подземного мира». Второй же сын зовётся – «разрушитель гор».

Думаю, что ты уже всё понял. Все характеристики этой птицы и её сыновей, сводятся к простым, понятным и, хорошо знакомым нам, образам. Это конечно же первый большой взрыв. Мало того, это ещё и его сжатие, возвращение к истоку. Задумайся. Она гигантская, она чудовищная. Она яркая, мало того, придаёт себе дополнительную, незаслуженную яркость искусственными средствами. Она хочет быть солнцем и луной. Конечно. Ведь первый большой взрыв хочет быть всем, хочет заполнить собой практически все. К тому же, образы солнца и луны ясно указывают на символы расширения и сжатия. Она хочет быть «светом для идущего». Правильно. Так и есть. Она и есть «идущий» – первое движение, самое первое. Она и есть «свет» – первый свет в этой тьме пустоты. И конечно же, она горделивая, она надменная, ведь она смеет, столь радикально менять сложившееся положение вещей. В неизменном покое пустоты и тьмы, она пытается стать движением, светом наполняющим всё вокруг. Нам вновь указывается на символ красного цвета. Ты помнишь красноволосого мальчика «бога кукурузы», красноволосого героя Кухулина ирландских мифов, ты помнишь, что господа Брахму связывают с гуной страсти по причине его состояния и настроений, а это – вновь красный цвет. Мы много говорили о ущербности «первого Я» и связанной с этим похотью.

Но, продолжим. Ты ведь обратил внимание на двух сыновей птицы и на их имена. «Создатель земли и гор» и «разрушитель гор». Совершенно очевидно, что речь идёт о двух основных фазах первого круга творения, о расширении взрыва и его схлопывании. «Создателя земли и гор» называют ещё и «владыкой подземного мира». «Владыкой подземного мира» он называется потому, что его мощное, победное, царственное проявление первым большим взрывом, происходит в пространстве материального мира. Это – не настоящий «подземный мир», не настоящий «мир мёртвых», но порой, его называют таковым в мифах. Мы с тобой уже говорили о том, что, в силу своей ограниченности, в силу того, что всё родившееся в нём обязательно умрёт, в сравнении с абсолютностью «божественного мира» он вполне может быть назван «миром мёртвых». Что же до настоящего «мира мёртвых», «мира потустороннего», то думаю, что ты уже понял, что так называется мир «тьмы за глазами».

Среди вариантов перевода имени горделивой птицы есть очень ясное, это – «семизвёздный макао». В общем же, для того чтобы связать Вукуб Какиш с идеей первого большого взрыва достаточно того факта, что «вукуб» – это «семь».

Уже одно это говорит обо всём. К тому же, в некоторых источниках упоминается головной убор из семи разноцветных перьев. Вряд ли нужно напоминать тебе о семи составляющих первого большого взрыва.