Отпусти меня

– Как всегда, – Надишь вытянула из-под столешницы ящик и принялась копаться среди столовых приборов в поисках штопора.

– Ты даже руки не помыла, явившись с улицы, но уже хватаешься за пойло.

– Я иначе расставила приоритеты.

– Отдай мне бутылку.

– Ни за что, – отчеканила Надишь. Да где же проклятый штопор? Она могла бы извлечь пробку ножом, но и ножей на месте не оказалось. Она захлопнула ящик с такой силой, что он громыхнул, а вилки и ложки в нем зазвенели. – Куда ты запрятал штопор? И где все ножи?

– Штопор тебе сегодня не понадобится. А где теперь лежат ножи, я уведомлю тебя позднее. Когда ты будешь в лучшем настроении.

– Ладно, – пожала плечами Надишь. – Я уверена, есть и другие способы откупорить бутылку.

– Ты не будешь откупоривать эту бутылку, потому что сейчас же отдашь ее мне.

Надишь только открыла рот, чтобы объяснить, что она думает об этом предложении и кем считает Ясеня, когда он подскочил к ней и просто выдернул бутылку из ее рук.

– Я тебя ненавижу! – Надишь даже ногой топнула от досады.

– Это куда меньше меня ранит, чем зрелище, как ты спиваешься, – Ясень спрятал бутылку за спину, ожидая, что Надишь попытается отбить ее.

– Да какая тебе разница?!

– Я не для того начал все это, чтобы ты алкоголизировалась.

– А для чего ты все это начал?!

Ясень бросил на нее настороженный взгляд.

– Я не знаю, – произнес он медленно. – Может быть для того, чтобы завязать с тобой нормальные отношения.

– Это был очень странный способ завязать со мной нормальные отношения, ты не считаешь?! – сорвалась Надишь.

– Да, пожалуй, – признал Ясень, отступив на шаг.

Надишь глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Ей будет легче добиться от него своего, если она прикинется паинькой.

– Но раз все уже случилось, не ты ли говорил, что мне стоит просто принять ситуацию и попытаться сделать ее приятнее для себя? – напомнила она. – И это мой способ получать от нее удовольствие. Я пью и трахаюсь.

– А ты можешь просто трахаться, без пьянства? Меня бы это полностью устроило.

– Без пьянства – не могу, – призналась она и разъяснила с нескрываемым удовольствием: – Потому что меня от тебя воротит.

– Ясно, – сказал Ясень, и Надишь поняла: зацепило. – Я долго пытался тебя вразумить. Достучаться до твоего чувства самосохранения, до твоего здравого смысла. Бесполезно. Ну что ж… я хирург. Если консервативные методы лечения не сработали, у меня есть более радикальные. Отойди вон туда, пожалуйста, – он указал ей за барную стойку.

Надишь пытливо всмотрелась в него. Глаза у Ясеня были ледяные, совершенно непроницаемые, но Надишь догадалась: там, внутри, бушуют эмоции. Вероятно, бушевали все это время.

– Что ты задумал? – ее голос внезапно стал тонким, словно мышиный писк.

– Отойди. Мне бы не хотелось провести вечер, выковыривая осколки у тебя из лица.

– Что ты задумал? – снова пропищала Надишь, но все-таки метнулась за стойку.

Отступив на несколько шагов, Ясень спокойно поднял бутылку за горлышко и, так же неспешно размахнувшись, с силой метнул ее в раковину. Ударившись о стальную поверхность, бутылка разлетелась на осколки, полетели красные брызги содержимого – кровь и бриллианты.

– Ты псих, – Надишь в ужасе зажала рот руками. – Полный псих.

– Это первая, – невозмутимо заявил Ясень. Он потянулся к шкафчику. – Вторая… третья… четвертая… – извлекая бутылки, он одну за другой швырял их в раковину.

Грохот стекла, разлетающегося о сталь, был таким пронзительным, что Надишь зажала уши ладонями, зажмурилась и закричала.

– Пятая… шестая… – отсчитывал Ясень. – Девятая… Мы закончили.

Робко приоткрыв глаза, Надишь опустила руки, все еще слыша отголоски грохота и звона. Кухня походила на поле боя, вся забросанная острыми, ярко сверкающими осколками и обильно залитая красным. И в центре всего этого безумия стоял Ясень, упорный, непреклонный, эгоистичный до кончиков ногтей Ясень, который даже маечку не забрызгал.

Надишь почувствовала, как огненный шар ненависти поднимается в ее груди, чтобы затем взорваться.

– Нет, – придушенно возразила она. – Не закончили.

Она схватила со стойки стакан и запустила его Ясеню в голову. Только проворство спасло Ясеня от черепно-мозговой травмы. Он увернулся, а стакан с оглушительным звоном разлетелся о дверцу кухонного шкафчика, окатив Ясеня осколками. Один из них полоснул его прямо под глазом, оставив красную полосу. Ошеломленный, Ясень потрогал порез и посмотрел на окровавленные пальцы. Надишь было плевать, что у него показалась кровь. Ей было бы плевать, даже если бы она действительно попала ему в голову. Схватив с барной стойки блюдо для фруктов, она швырнула его вслед за стаканом. Ясень снова увернулся, и блюдо раскололось о кафельную плитку, покрывающую стену под шкафчиками. Пока Надишь выглядывала, что бы еще зашвырнуть, Ясень уже подскочил к ней.

– Драться я с тобой не буду, – произнес он с холодной яростью. – Но и швырять в меня предметы не позволю.

В этот момент он был по-настоящему страшен с его подернутыми морозом радужками и бледным, застывшим лицом. Надишь развернулась, чтобы бежать от него, но уже в следующее мгновение оказалась в захвате, руки тесно прижаты к телу. Она бешено заизвивалась, пытаясь укусить Ясеня, но он, продолжая удерживать ее одной рукой, второй зафиксировал ее голову. Надишь забилась – яростно, но тщетно.

– Перестань дергаться. Это бесполезно. Я предпочитаю не подвергать руки опасности, но скручивать буйных я умею. Уж тем более я справлюсь с тобой.

И тогда Надишь завопила. Вместе с воплями из ее глотки вырвался поток самых грязных, самых мерзких оскорблений.

– Прекрати орать, – прошипел ей на ухо Ясень.

Но она была уже не в состоянии уняться, продолжая поливать его дерьмом. Она сама не понимала, что выкрикивает. Только чувствовала: стоит ей умолкнуть, и ее буквально разорвет от переполняющей ее злобы.

– Прекрати орать! – гаркнул Ясень.

Не добившись эффекта, он отволок визжащую Надишь в ванную и, сунув ее головой под кран над ванной, включил воду. Когда ей на затылок хлынула холодная вода, сознание Надишь продемонстрировало признаки просветления и вопли стали более осмысленными.

– Аааа! Псих! Хватит!

– Прекрати орать.

– Холодно! Скотина!

– Прекрати орать, и тогда я отпущу тебя.

– Чтоб ты сдох, убью, тварь!

– Да заткнись ты, наконец!

Прошло несколько минут, прежде чем до нее дошло, что он действительно не намерен отпускать ее вплоть до момента, когда она утихнет. И все это время ей на голову лилась вода, которая постепенно из холодной стала ледяной. Стоило Надишь умолкнуть, как руки Ясеня разжались. Обессиленная, Надишь сползла по краю ванны на пол и, развернувшись, прижалась к ванне спиной. От сочетания шока и холода ее била сильнейшая дрожь. С волос потоком текла вода, черные от кайала капли бежали по щекам, падая на платье.

– Как же я тебя ненавижу, – она больше не орала – боялась, поэтому говорила свистящим шепотом, сопровождаемым бешеным стуком зубов. – Всегда буду ненавидеть. Подкрадусь к тебе ночью с ножом. Выколю твои зеленые глазки. Очки больше не понадобятся. Даже не надейся, что я позволю тебе прикоснуться ко мне!

– У меня тоже никакого желания трахать тебя после той омерзительной истерики, которую ты устроила, – сухо бросил Ясень. Он развернулся и вышел из ванной.

Надишь просидела на кафельном полу несколько часов, ощущая тотальное изнеможение. Ясень не показывался. Кайал высох на ее платье, оставив черные пятна. Надишь встала, отмыла лицо. Приоткрыла дверь и выглянула наружу. Ясеня нигде не было видно.

На цыпочках она подкралась к входной двери, по пути сдернув с крючка свою сумку. Если она уедет сейчас, то еще успеет повидаться с Джамалом – если только ей удастся как-то его разыскать. Он возьмет ей за руку, и весь этот ужас, что она пережила сегодня, перестанет иметь значение. Но сколько бы Надишь ни пыталась открыть дверь, та не поддавалась. Кроме основного замка, который Ясень использовал обычно, на двери был еще и дополнительный, с замочной скважиной, и Надишь поняла, что ее заперли.

– Это ищешь? – появившийся Ясень поднял руку, тряхнул связкой ключей, а затем сжал связку в кулаке. – Но пока не найдешь.

– Я хочу уехать.

– Не пущу я тебя два часа добираться в такую темень, – его взгляд опустился к темным пятнам на ее лифе. – Ты испачкалась. Я могу забросить твое платье в стиральную машину.

Ясень и его ненавистная, удушающая забота. Надишь расколола бы его череп надвое со всей благодарностью, на какую только способна.

– А ты хладнокровный ублюдок, да? – бросила она и как призрак скользнула мимо него в гостиную.

Свет в гостиной не горел. Надишь плотно прикрыла за собой дверь и легла на диван, пристроив усталую голову в груде подушек. В квартире было тихо, только гул кондиционера нарушал тишину. Из-за кондиционера было холодно, а Надишь не знала, где пульт от него. Она зарылась в подушки, но это не помогло, и вскоре она ужасно промерзла. Все же ей как-то удалось уснуть.

Ее разбудил тихий звук открывающейся двери. Она была укрыта одеялом, сквозь занавески проникал яркий солнечный свет. Вошедший Ясень поставил на столик возле дивана тарелку и чашку. При его появлении Надишь вжалась в подлокотник, слишком напуганная, чтобы что-то сказать.

– Твой завтрак. И… – он вытащил что-то из кармана шорт и положил на столик рядом с тарелкой, – …ключи.

Надишь посмотрела на ключи, затем на Ясеня.

– Ты выпустишь меня? Вот так просто позволишь мне уйти?

– Иногда я размышляю, до чего еще дойду с тобой. И меня пугает, что я не вижу пределов.

Когда она встала с дивана и схватила ключи, он только проследил за ней взглядом, не пытаясь ее остановить. На пути к выходу Надишь заглянула в кухню. Там царил идеальный порядок. Словно и не было никогда осколков, кроваво-красных луж и воплей. Только вмятина на дверце шкафчика убеждала, что скандал имел место быть.

Она подумала о тех вечерах, когда они обсуждали работу, книги или просто дружелюбно общались. Со стороны их можно было принять за нормальную пару, да чего уж там – они выглядели отлично, прямо как эта чистая, красивая кухня со стильным декором. Проблема в том, что вмятина всегда оставалась. Глубокая, уродливая, напоминающая о том, что происходит в действительности.

Глава 6

«Когда напряженно ждешь кары, а тебя все никак не покарают, это напоминает пытку само по себе», – подумала Надишь. Ее взгляд так и цеплялся за полоску бежевого пластыря, закрывающего порез под глазом Ясеня. Учитывая подбитую скулу Джамала, она умудрилась поранить двух мужчин с разницей менее суток. Успех.

Пациенту было четырнадцать лет. Рослый мальчик, уже почти с Ясеня, сейчас он весь съежился и тяжело дышал от боли. Когда игла воткнулась в углубление, где еще утром располагалась головка его плечевой кости, мальчик отвернулся и зажмурился. Ясень потянул за поршень, и жидкость в шприце сразу порозовела. Придерживая канюлю, Ясень выдернул шприц.

– Подай мне новый.

Аспирировав кровь из травмированного сустава, Ясень снова заменил шприц и на этот раз ввел в сустав лидокаин. Затем он приказал мальчику лечь.

– Мне нужно отлучиться в стационар на пятнадцать минут. Поговори с пациентом, успокой его, – приказал он Надишь по-ровеннски. – Я не вправлю ему вывих, пока он в таком зажатом состоянии.

Надишь кивнула. Она придвинула стул ближе к пациенту и села.

– Сейчас укол подействует и боль прекратится, – пообещала она мальчику и принялась объяснять ему предстоящую процедуру – ведь она на собственной шкуре прочувствовала, как пугает тревожное ожидание неизвестно чего.

Повернув голову в ее сторону, мальчик смущенно поглядывал на нее и кивал. Несмотря на весь стресс ситуации, его щеки порозовели, а вскоре стали и вовсе красными. Кажется, Надишь не очень способствовала успокоению подростков мужского пола.

Впрочем, сегодня она была не в состоянии успокоить даже саму себя. Что сделает Ясень? Как отомстит за ее срыв в субботу? Вышвырнет ее из больницы? Ограничится дисциплинарным взысканием по надуманному поводу? Отправит ее в палаты мыть судна? Публично отлупит ее на пятиминутке? Она знала только, чего он точно не сделает: не переведет ее в педиатрическое.

Ясень вернулся ровно через пятнадцать минут. К тому времени плечо мальчика онемело. Ясень переместил его руку так, чтобы она оказалась вытянута и прижата к телу, а затем аккуратно согнул ее в локте. Одной рукой Ясень зафиксировал локоть, а другой обхватил запястье мальчика и медленно, очень медленно начал разворачивать его руку наружу, делая паузу каждый раз, когда ощущал сопротивление. Потребовалось десять минут, чтобы плечевая кость легко и беззвучно встала на место. Надишь не могла рассчитывать, что с ней Ясень будет столь же терпелив.

– Ну вот, зря ты, парень, боялся, – сказал Ясень по-кшаански. Он проверил функциональность руки. Все было в порядке, контур плеча принял нормальные очертания, пальцы пациента потеплели. – Наложи бандаж и дай ему противовоспалительное, – бросил он Надишь и вышел из перевязочной.

Настороженность не покидала Надишь до конца недели. Стоило Ясеню отвернуться, как она принималась его разглядывать, пытаясь понять, что же в этой рыжеволосой голове происходит. В поведении Ясеня как будто ничего не поменялось. В среду он так же, как и всегда, вздрючил ее за незначительное опоздание на пятиминутку (как будто это Надишь виновата в том, что проклятый автобус сломался и ей пришлось добираться полубегом!). Во время приема он так же отдавал указания все тем же ровным голосом. И все же он как будто закрылся от нее ширмой. Не было ни фразы от него, что не относилась бы к работе. Ясень окончательно превратился из человека в функцию.

– Можешь идти, остальное я доделаю сам, – бросил он в пятницу вечером.

Надишь встала и направилась к выходу. У двери она остановилась и обернулась к Ясеню в смутном ожидании чего-то.

Он молчал.

– Это все? – спросила Надишь. – Больше ты ничего не хочешь мне сказать?

– Не опаздывай в понедельник, – бесцветно произнес Ясень.

Ошеломленная, Надишь переоделась в раздевалке, в потрясении дождалась автобуса и в состоянии тотальной растерянности поехала домой.

В субботу неожиданно объявился Джамал – он надеялся застать ее перед работой и был рад узнать, что все отменилось и теперь они вольны прогулять весь вечер.

– А как же ваши проблемы с персоналом?

– Они сказали, что я так изнуряю себя в будни, что в субботу они постараются управиться без меня.

– Значит, ты теперь свободна по выходным?

– Я не знаю. Наверное…

Он был так мил, что ее сердце таяло как масло. Глядя в его темные глаза, она почти забывала о Ясене. Они вспоминали детство и обсуждали настоящее. Джамал рассказал ей об автомастерской, где сейчас работал, и похвастался заработком. Надишь не стала говорить ему, что в своей больнице получает в два раза больше. Вечером они катались в его старой разбитой машине по тряским кшаанским дорогам, где лишь свет фар разбавлял кромешную тьму. Надишь было так весело, как будто она снова напилась. Джамал вел себя с ней сдержанно. Даже наедине в машине он разве что осмеливался коснуться ее руки. И все же Надишь не могла отделаться от мысли, что тот давний эпизод все еще мелькает в его памяти каждый раз, когда он смотрит на нее. В тот раз она дала слабину. Она уже показала, что не является приличной девушкой.

***

В понедельник у них действительно возникли проблемы с персоналом. В контексте их больницы это означало, что все стало еще хуже, чем обычно. Два врача не вышли на работу. К среде стало ясно, что по больнице распространяется вирус. Кшаанские медсестры оказались перед ним практически неуязвимы, видимо, в силу местного иммунитета, тогда как ровеннские врачи падали к его ногам один за другим. Среди симптоматики были высокая температура и сильнейшая головная боль. Все это укладывало человека в постель без перспективы встать в ближайшее время.

До конца недели жертвами вируса стали пять врачей. Как человек, проведший в Кшаане рекордно долгое время, Ясень не поддался вирусу, однако же от головной боли его это не уберегло. Причем основным провоцирующим мигрень фактором стало не затрудненное функционирование больницы днем, а ситуация с ночными дежурствами, которая с началом эпидемии перешла из плачевной в катастрофическую.

Обычно ночью в больнице дежурили всего два врача (кроме реанимационного отделения, где действовал свой распорядок). Вне зависимости от их специализации, даже если они были, например, окулистом и отоларингологом, они были обязаны принять любого пациента с любой проблемой и оказать ему помощь. Все остальные врачи в это время считались дежурящими дома, то есть в любую минуту им могли позвонить за советом, либо же, в острых случаях, потребовать их немедленной явки в больницу. Это была неудобная для всех, вызывающая массу проблем и со всех сторон неправильная система, но одновременно единственная возможная в имеющихся условиях.

И без того будучи самым загруженным врачом в больнице, в нормальной ситуации Ясень не оставался на ночные дежурства. Хотя в будни его регулярно срывали из дома, в ночь с субботы на воскресенье ему обычно везло и приходилось разве что отвечать на звонки. Надишь много раз наблюдала или же слышала сквозь сон, как он консультирует, стоя голышом у телефона в гостиной. Двери в его квартире никогда не закрывались, чтобы не заглушить возможный звонок. Начало эпидемии ознаменовало конец его легкой и беззаботной жизни. Теперь он дежурил, как все остальные.

В пятницу утром, после отработанного дежурства, Ясень сделал обход и уехал домой, чтобы хоть немного поспать перед вечерними операциями. В его отсутствие Надишь пришлось вести прием с врачом на замену – им оказался, за неимением лучшего, гастроэнтеролог. Ей хватило одного приема с гастроэнтерологом, чтобы понять, что в работе с Ясенем куда больше плюсов, чем минусов.

В субботу Надишь попыталась пожаловаться на сложившуюся ситуацию Джамалу. Он, к ее удивлению, счел происходящее забавным.

– Нам бы побольше такой заразы. Чтобы эти бледные передохли, а новые боялись приезжать.

– Ничего ты не понял, – нахмурилась Надишь. – Наши же кшаанцы от этого и страдают. Кто их лечить будет?

– А нечего им шляться к бледным и просить их милости.

Уловив, что ее покоробило его замечание, Джамал больше не пытался развивать тему, переключившись на клиентов его автомастерской. Истории были одна нелепее другой, а Надишь-то считала, что такой абсурд только у них в больнице творится. Она начала смеяться и забыла о минутной неловкости. Расстались они уже поздней ночью. Небо все было усеяно крупными мерцающими звездами. На прощание Джамал притянул к себе ее руку и поцеловал в ладонь. Это был такой невинный жест. Скорее смущающий, чем возбуждающий.

В течение следующей недели заболели еще семь врачей, притом что предыдущие страдальцы еще не все успели восстановиться. Ясеню предстояло пережить три дежурства с интервалом в сутки – понедельник, среда, пятница, а затем еще четвертое в субботу, которое в качестве бонуса шло непосредственно за третьим. Практика быстро показала, что даже самый трудоспособный человек быстро приобретает измочаленный вид, стоит его круглосуточно погонять в хвост и гриву.

У Надишь были свои проблемы в лице гастроэнтеролога. На приеме он был совершенно бесполезен, и только советы Надишь, которая уже успела набить руку в хирургическом отделении, как-то спасали ситуацию. К тому же гастроэнтеролог не знал ни слова по-кшаански, а Надишь уже настолько привыкла к работе с Ясенем, без усилия переключающимся с языка на язык, что не переводила автоматически. Только панические взгляды гастроэнтеролога напоминали ей о ее обязанности.

– Что она говорит? – спросил гастроэнтеролог, опасливо отодвинувшись от что-то ажитированно объясняющей ему кшаанской старушенции.

Зубов у старушки было ровно два, отчего слюна не держалась во рту и разлеталась во все стороны. Хорошей дикции ее дентальные проблемы тоже не способствовали. Даже Надишь пришлось поднапрячься, чтобы разобрать слова. К счастью, старуха была еще и глуховата, поэтому разговаривала громко. И даже громче, чем надо.

– Жалуется, что у нее под кожей ползают жуки. Она прямо чувствует, как они там внутри копошатся. Просит разрезать ей руки и вытащить их, – невозмутимо пересказала Надишь.

– Это что значит? – напугался гастроэнтеролог и отодвинулся от старушенции еще дальше.

– Не знаю. Давайте я посмотрю.

Пальцы и ладони пациентки вспухли и были усыпаны пузырями.

– Зуд, отек, пузыри… Очень похоже на аллергическую реакцию. Да и локализация наводит на эту мысль, – сказала Надишь. – Она что-то трогала.

– Тогда это не к нам, – облегченно вздохнул гастроэнтеролог.

– Дерматолог болеет. А она уже сколько отсидела в очереди. Не можем же мы просто отправить ее восвояси.

Надишь задала пациентке несколько вопросов.

– Что она говорит? – снова тревожно спросил гастроэнтеролог.

– Куст у нее на участке странный вырос. Ну она его ухватила, да и выдернула. Теперь я уверена, что это фитодерматит. Назначим глюкокортикостероиды для местного применения.

Надишь взяла чистую склянку и выдавила из тюбика необходимое количество мази.

– Резать не надо! – напрягая связки, крикнула она старухе. – Я вам мазь дам. Намазывать утром и вечером, тонким слоем. Вот таким, – она нанесла слой мази на кожу пациентки. – За неделю все должно пройти. Не пройдет, снова приходите.

Получив заветную мазь в красивой блестящей склянке, старушка резко успокоилась, но у нее все же оставались кое-какие вопросы.

– А жуки сами сдохнут, – пообещала Надишь, выслушав. – От мази.

Пациентка ушла очень довольная.

– Ты просто чудо, – сказал гастроэнтеролог. – Я бы без тебя уже рехнулся тут с ними.

Надишь временами была готова рехнуться с гастроэнтерологом, но вежливо улыбнулась. К сожалению, помочь ему с вывихами и переломами Надишь не могла. Хотя она много раз видела, как Ясень вправляет различные вывихи и знала технику, а все же попробовать проделать это самостоятельно она не решалась. Приходилось звать Леся, который давно наловчился ставить шины и вправлять тоненькие конечности его маленьких пациентов.

В совсем уже крайних случаях, когда не помогали ни интуиция Надишь, ни широкий врачебный опыт Леся, ни панические взгляды гастроэнтеролога, Надишь приходилось звонить Ясеню, чей домашний номер теперь лежал под стеклом у нее на столе. К сожалению, крайние случаи были отнюдь не редки, и Надишь скоро заучила комбинацию цифр наизусть. Ясень всегда отвечал на второй, максимум третий гудок – вероятно, он спал в гостиной, поближе к телефону. Его голос звучал так устало, что Надишь, при их-то сложной истории взаимоотношений и даже том, что она все еще ожидала от него удара, не испытывала морального удовлетворения, оторвав его от подушки.

К четвергу стало ясно, что скоро придется обходиться еще и без Леся. Забежав к ним на прием, он выглядел ослабшим и пожаловался на головную боль.

Дождавшись, когда очередь рассосалась, Надишь отправилась проведать его.

– Ты выглядишь ужасно, – категорично заявила она. – Возьми-ка градусник.

Вручив Лесю градусник, Надишь висела у него над душой, пока не дождалась результатов. Спину ей жгли злобные взгляды Нанежи, но Надишь их игнорировала. Градусник показал 39,2.

– Тебе нужно домой, – нахмурилась Надишь. – Лечь. И пить больше жидкости.

– А детишек на кого бросить? – скорбно скривился Лесь.

– Если ты героически помрешь прямо на рабочем месте, это не поможет детям, – возразила Надишь.

Но Лесь уперся рогом.

– Ладно, – сдалась Надишь. – Давай я хотя бы принесу тебе чашку чая – жаропонижающее запьешь.

– Я могу! – подскочила Нанежа.

– Пожалуйста, – пожала плечами Надишь. – Главное, чтоб это было сделано.

– Спасибо за заботу, – слабо улыбнулся Лесь.

Надишь отправилась к себе в хирургическое отделение, но недалеко ушла, как сзади в спину ей прилетел удар. Она обернулась и увидела разъяренную Нанежу.

– Ты в своем уме вообще? – спросила Надишь. – Я тебя сейчас не отделаю только потому, что не хочу, чтобы Лесь остался без медсестры. Ему и так тяжко.

– Ну и шлюха же ты! – зашипела Нанежа. – Одного захомутала, а тебе мало? Еще и второго пытаешься склеить?

– Кого второго? – не поняла Надишь. – Леся, что ли? Мы просто друзья.

– С каких это пор мужчины дружат с женщинами?

– Это в Кшаане не дружат. А он ровеннец.

– Потаскуха! Я еще выведу тебя на чистую воду, вот увидишь!

Надишь уже начала задаваться вопросом, зачем вообще разговаривает с этой чокнутой. Ей надо не в педиатрическом, а в психиатрическом. И не работать, а лежать.

– Если бы у тебя на лице реже возникало это перекошенное злобное выражение, Нани, возможно, ты бы больше нравилась мужчинам, – припечатала она и быстро зашагала в хирургическое отделение.