Отпусти меня

Надишь совсем скисла.

– Может быть, поговорим о чем-то более приятном? – предложил Ясень. – Ты прочитала ту книгу, которую брала у меня?

– Да… – Надишь сбегала в коридор, достала книгу из сумки и принесла ее в кухню. – У меня есть несколько вопросов. Ты сможешь на них ответить?

– Это далеко от моей специальности, но я постараюсь. Один момент… только заброшу рыбу в духовку.

Он действительно оказался очень полезен, терпеливо разъясняя непонятные моменты. Наедине, в спокойной обстановке, он расслабился и смягчился, и Надишь вдруг обнаружила, что весьма неплохо себя рядом с ним чувствует. Это было безумное осознание, учитывая, через что Ясень заставил ее пройти. И тем не менее сложно ощущать напряженность с кем-то после того, как вы неделю напряженно проработали бок о бок, подхватывая и дополняя действия друг друга… Они продолжили обсуждать книгу даже за ужином. Розовая, жирно поблескивающая рыба, разложенная по тарелкам в окружении овощей и зелени, потрясающе смотрелась и была великолепной на вкус. Все-то у Ясеня было красивым и аккуратным. Сын ректора, и как она сразу не догадалась.

– Почему ты выбрала эту книгу? – спросил Ясень и отпил глоток воды из стакана.

– Я женщина. Было логично побольше разузнать о том направлении медицины, которое помогает именно женщинам. А почему ты из всех специальностей предпочел хирургию?

– Потому что в большинстве случаев ты получаешь результат мгновенно. Стоит лигировать верный сосуд – и опасное кровотечение прекратилось.

– Это дает ощущение контроля над ситуацией.

– В том числе.

– То, что я прочла… там, в книге. Все эти медицинские манипуляции требуют знаний, но не кажутся чем-то неосуществимым.

– Разумеется. Ведь врачи выполняют их регулярно.

– Я бы справилась? Если бы меня обучили, я имею в виду.

– Конечно. А что, ты хочешь попробовать?

– Какое это имеет значение? – горько усмехнулась Надишь. – Кшаанки не становятся врачами. Твое добренькое ровеннское правительство не разрешает нам получать высшее образование, помнишь? Так что вопрос закрыт.

– Если только кшаанка не станет ровеннкой.

– Как ты это себе представляешь? Я вмиг побелею или что? Мои глаза посветлеют? Волосы окрасятся в рыжий?

– Не побелеешь. Но способ есть.

Надишь не собиралась обсуждать все эти глупости. Несбыточные мечты – развлечение не для нее, так что она встала и направилась к шкафчику с вином – в поисках более реальных наслаждений.

– Опять?

– Намерен препираться со мной и дальше или предпочтешь, чтобы мы провели приятный вечер?

Обычно глаза Ясеня были непроницаемы, словно оконные стекла, подернутые инеем, но сейчас она смогла увидеть все его колебания, а затем – как воспоминание о предыдущей ночи затмило сомнения. Он достал штопор.

В этот раз он не пытался разбавлять ее вино водой, и опьянение начало проявлять себя гораздо быстрее. Теперь Надишь могла откинуться на груду подушек на диване и позволить себе свободно думать о том, о чем так или иначе думала всю неделю.

– Я уже тебя не пугаю? – Ясень провел кончиками пальцев вверх по ее ноге.

Нога была идеально гладкой. Как и большинство женщин в Кшаане, Надишь использовала гушмун. При регулярном втирании в кожу масляная вытяжка этого растения повреждала волосяные луковицы, со временем разрушая их полностью. Однако избыточное его применение приводило к тяжелому хроническому отравлению.

Надишь ощутила возбуждение, мягко покачивающееся в животе.

– Нет. У меня есть еще вопрос.

– По книге?

– Не по книге.

– Какой вопрос?

– Способны ли женщины достичь кульминации, как мужчины?

– Да. Но одних только фрикций для этого, как правило, недостаточно. Впрочем, есть и простой способ.

– Какой?

– Я тебе покажу. Прямо сейчас, – он небрежно развязал поясок ее халата и раздвинул ее ноги.

– Что ты делаешь?! – взвизгнула от ужаса Надишь. – Перестань!

Она попыталась сопротивляться, но мягкие движения его языка быстро зафиксировали ее на месте.

На следующее утро Ясеню снова пришлось делать ей укол. Ее мучили головная боль, тошнота и дискомфорт в желудке. Все что угодно, кроме сожалений.

Глава 5

Надишь затягивало все глубже в дыру. Ниже и ниже, пока однажды не ударит о дно. Пресная, хотя и питательная еда в приюте не готовила ее к этому. Строгий распорядок дня не готовил ее к этому. Скучная зубрежка не готовила ее к этому. Изнурительная работа и постоянные самоограничения не готовили ее к тому, что она может просто выпить вина, лечь и позволить мужчине взрывать в ее теле фейерверки. Сочетание опьянения и секса было самым сильным переживанием в ее жизни. Чистый гедонизм на фоне тотального его отсутствия во всем остальном. Это превратилось в паттерн: она приходила к Ясеню, напивалась, они разговаривали, а затем занимались сексом, не успокаиваясь порой под утро. Ясень знал ее анатомию лучше, чем она сама, и использовал каждое ее нервное окончание, если только счел его пригодным для его целей. После того первого оргазма было множество других, порой чередой за ночь, пока она не чувствовала себя абсолютно выжатой.

Лишь когда похмелье начинало подступать, Надишь засыпала. Просыпалась она в середине дня. Ясень отрывался от своих бумаг, приносил ей таблетки, делал укол. К вечеру ей становилось лучше, она выбирала себе очередную книгу на неделю и уезжала.

В будние дни, все еще озаряемые отблесками ночи с субботы на воскресенье, Надишь работала с исступлением, на износ. Только теперь она осознала, какой ограниченный спектр операций был доступен ей ранее. Поведение Ясеня во время операций изменилось. Если раньше он отмалчивался, то теперь предоставлял ей множество пояснений: что он делает сейчас, зачем, на что обратить внимание. Надишь вбирала все эти сведения с жадностью. Практически ежедневно они делали что-то новое. Они прооперировали ущемленную грыжу брюшной полости, мезентериальный тромбоз, заворот кишок, сделали трепанацию черепа, удалили обширную опухоль в паху и – в качестве десерта – провели еще одну пункцию, в процессе которой Ясень откачал из плевральной полости пациентки почти полтора литра прозрачного желтоватого транссудата. Кроме того что в ней по какой-то неясной причине скапливалась жидкость, пациентка не демонстрировала никаких нарушений и даже заулыбалась, стоило легкому расправиться и восстановить свои функции. Ясень был озадачен и отправил транссудат на лабораторный анализ.

Добираясь к ночи до дома, Надишь была настолько измождена, что падала вниз лицом на одеяло и просто лежала какое-то время, не способная даже подняться, завести себе будильник на утро, а потом раздеться и улечься как положено. К счастью, ей больше не приходилось принимать холодный душ, потому что в хирургическом отделении были отдельные душевые для персонала – с горячей водой, зеркалами и белоснежными кафельными стенами. Если у нее каким-то чудом оставались силы, она открывала книгу и читала. Книги позволяли ей забыться. Не думать о том, что происходит в ее жизни или жизни Ками, тревога за которую теперь тяготила ее постоянно. Выгадав наименее загруженный вечер, Надишь сбегала к Ками поговорить, пересказав те рекомендации, что услышала от Ясеня. Разумеется, Ками восприняла эту затею как совершенно безумную. Шариф все еще собирал деньги на выкуп и пока что держался на дистанции.

Медсестра Алесиуса так и не вернулась. Какое-то время она отделывалась придумками и невнятными оправданиями, но затем правда выплыла на поверхность. Когда Надишь увидела Леся в коридоре, он показался ей расстроенным, и она остановилась расспросить его, в чем дело.

– Моя медсестра забеременела и вышла замуж. Не было никакой кишечной инфекции. Все это время она собиралась с духом сказать, что увольняется. Она могла бы остаться при больнице, поработать еще несколько месяцев, а потом выйти в декрет и получать пособие. Но нет, ее новый муж настоял, чтобы она ушла прямо сейчас. Что не так с вашими мужчинами? Почему они не предоставляют женщинам хоть какую-то независимость? – Лесь выглядел по-настоящему раздосадованным.

– Я не знаю.

– Надеюсь, ты не повторишь ее ошибки.

– Я не собираюсь замуж. Никогда.

Теперь Лесь работал с Нанежей. Та следовала за ним тенью. Стоило Надишь перекинуться с Лесем хотя бы парой слов, как Нанежа сверлила ее злобным взглядом.

Главврач заехал проведать их больницу. Надишь так давно не видела его, что не узнала в лицо и не поздоровалась, и он сделал ей замечание. В палатах случилась вспышка госпитальной инфекции, все хирургическое отделение стояло на ушах, пока вспышку не удалось погасить. У Надишь взяли мазки на золотистый стафилококк из носа и гортани – обязательная процедура для всего персонала хирургического отделения. Мазки оказались отрицательными. В первых числах октября ей выдали чек с зарплатой. Это была пока не полная сумма, потому что Надишь вступила в должность только в середине сентября, но Надишь так напугалась хранить такое количество денег в бараке, что немедленно решила положить их на счет.

В октябре температура снизилась, начало темнеть на час раньше, погружая город во тьму уже к пяти вечера.

– Ты выглядишь странно, – говорил Лесь каждый раз, как встречал Надишь в коридоре, и прикладывал ладонь ей ко лбу, проверяя, не поднялась ли температура.

Они прооперировали спайки брюшной полости, кишечную непроходимость, язву желудка и внематочную беременность.

Пациентке с внематочной беременностью было пятнадцать лет, и к тому моменту, как она добралась до больницы, в ее брюшной полости уже бултыхалось не менее литра крови. Едва живая, она сидела на полу перед кабинетом Ясеня, держась за живот и не издавая ни звука. Ясень, вышедший на обход, резко передумал ходить по палатам, помог пациентке подняться и повел ее на осмотр. Живот девушки выглядел вздутым, артериальное давление было низким и продолжало падать. В отличие от прочих, она не возражала обнажиться и отвечала на вопросы прямо.

– Когда были месячные? – спросил Ясень.

– Да с тех пор, как замуж вышла, ни разу не были, – ответила девушка, тяжело дыша от боли. – А что это значит-то вообще?

Обычно таких пациенток перенаправляли в перинатальный центр. Однако в данном случае был риск, что живой пациентку до перинатального центра просто не довезут, и Ясень решил прооперировать ее самостоятельно. Он удалил разорванную под давлением зародыша маточную трубу, черпачком собрал из брюшной полости кровь, профильтровал ее сквозь слои марли и, компенсируя кровопотерю, перелил в вену пациентки.

Судя по виду, зародышу было примерно восемь недель. Лежа на обтянутой перчаткой ладони Надишь, он выглядел таким крошкой, не более полутора сантиметров в длину, однако крошечные отростки уже походили на ручки и ножки, а черты лица уже начали оформляться. Маленькая жизнь, которой так и не дано осуществиться, потому что он умудрился оказаться в неправильном месте еще до того, как вообще успел родиться. Надишь смотрела на него как зачарованная, пока все не начало расплываться. Она сама не знала, почему один вид этого уязвимого, почти прозрачного существа причиняет ей столь острую боль.

Позже в тот день она улизнула в кабинет педиатра. После того, что регулярно проделывал с ней Ясень, она больше не считала постыдным обратиться к Лесю, если чувствовала в нем потребность. Лесь уже успел заметить, что между Надишь и Нанежей существует напряженность, так что быстренько сплавил Нанежу обходить палаты, а сам принес Надишь чашку так любимого ровеннцами отвратного пресного чая.

– Что происходит?

– Ничего. Я не знаю.

Пока она допивала чай, он просто посидел с ней рядом, поглаживая ее руку. Надишь стало значительно легче.

Пару раз Надишь поддалась соблазну и уехала к Ясеню вечером пятницы. Он действительно не трогал ее, позволяя ей отдохнуть после изнуряющей рабочей недели. Поделив поровну, они съедали обильный ужин, оставленный ему домработницей, а затем Надишь отправлялась в ванную и нежилась в теплой воде с книжкой. Ясень входил к ней лишь за тем, чтобы принести чашку с пижмишем, который он все-таки купил для Надишь, но сам пить отказывался. Затем наступала суббота, и все шло по обычному сценарию. В какие-то субботние дни Надишь была дружелюбной и разговорчивой, в другие – угрюмой и замкнутой, но стоило ей напиться, как она позволяла Ясеню делать с собой практически все.

Его план был ей очевиден и вызывал презрение, но где-то в глубине души Надишь признавала: все уже сработало так или почти так, как он хотел. Она была с ним. Ее привязывали к нему работа, книги, алкоголь и секс, и, несмотря на все ее попытки сопротивляться, эти связи с каждым днем упрочнялись. Вместе с тем когда она заглядывала себе в душу, она не находила и призрака тепла. Только недоверие, только враждебность, только мучительное сексуальное возбуждение и лихорадочный интерес. Иногда она ловила себя на том, что хочет просто успокоиться. Но уже не могла. Ее психика разматывалась, как клубок ниток, катящийся с лестницы.

Способствовал этому и Ясень. Теперь каждую субботу он затевал разговор, в котором она не желала участвовать.

– Почему ты все время нудишь? – возмутилась Надишь во время очередного из них.

– Потому что я беспокоюсь о тебе. Нельзя же каждую неделю упиваться вусмерть.

– Глупости, – Надишь потянулась к бокалу. – Ты тоже пьешь. Беспокойся за себя.

– Для меня это незначительная доза, и она быстро перерабатывается организмом. Тебя же уносит полностью. А наутро тебе так плохо, как будто ты выпила литры вина. Это ненормальная реакция организма, и зависимость может выработаться очень быстро.

– Все это глупости, – отмахнулась Надишь. – Нет у меня никакой зависимости. Я просто пытаюсь подбодрить себя.

Просыпаясь в понедельник, она говорила себе: «Пройдет пять дней, и я напьюсь». Просыпаясь во вторник: «Пройдет четыре дня, и я напьюсь». Но она не намеревалась делиться этим с Ясенем.

Он скрестил руки на груди, и Надишь впервые увидела на его лице выражение растерянности.

– В этот раз я не буду облегчать твое утреннее состояние, – предупредил он. – Если ты настаиваешь на том, чтобы продолжать пьянствовать, неси всю тяжесть последствий.

– Да пожалуйста, – отмахнулась Надишь и отпила большой глоток.

В тот вечер они долго целовались на диване в гостиной, затем перебрались на кровать в спальне. В отличие от кшаанцев, ровеннцы не были одержимы борьбой с каждым волоском на теле, и когда Надишь скользнула ладонью вниз по животу Ясеня, она ощутила приятную пушистость.

– Я… хочу его потрогать.

– Можешь даже облизать.

– Не будь отвратительным.

– Это как сказать рыбке не плавать.

Надишь все же потянулась и обхватила его член пальцами. Это был такой очаровательный орган, твердый, но бархатистый. Надишь не винила его за доставленные ей в ту злосчастную ночь страдания. Только того, кому он принадлежал. Она провела несколько раз вверх-вниз, и дыхание Ясеня участилось. Надишь понравился произведенный эффект. Усмехнувшись, она наклонилась и обхватила член губами. Ясень подался ей навстречу.

Она гладила и массировала член до тех пор, пока Ясень не извергся ей в рот. Приподнявшись над Ясенем, Надишь положила ему на грудь ладони и почувствовала, как под ними часто-часто бьется сердце. В этот момент Надишь была главной. Это Ясень был уязвим перед ней, это он зависел от нее, это он принадлежал ей. Затем момент ушел.

Утром Ясень действительно отказался делать ей укол. И даже не принес таблетку от головной боли. Ей было так плохо, что оставалось только мечтать о смерти.

– Мне самой пойти искать себе лекарство? Перерыть всю твою квартиру? – прохныкала она, отчаянно морщась.

– Начинай сейчас. Учитывая твое состояние, тебе потребуется много времени.

Позже она попыталась выяснить, что конкретно он ей вкалывал (она надеялась каким-то образом добыть этот препарат самостоятельно), но Ясень уперся так, что с места не сдвинешь. Тем не менее она твердо решила продолжать веселиться по субботам, даже если ей придется страдать по воскресеньям.

Второго ноября, в пятницу, Надишь получила очередную зарплату, теперь уже полную. Она все еще не знала, что делать с такой суммой, поэтому положила ее на счет. У нее были два платья, нижнее белье, которое пока не развалилось, пара относительно новых сандалий и неисчерпаемый запас книг в квартире Ясеня. Что еще ей могло понадобиться?

В течение следующей недели они прооперировали свищ поджелудочной железы. В последний рабочий день, возвращаясь домой примерно в десять вечера, в свете единственного горящего фонаря Надишь разглядела очертания мужчины, сидящего на корточках возле ее секции барака. При появлении Надишь он встал и выпрямился, явив огромный рост – на голову выше Ясеня. Не размышляя и секунды, Надишь развернулась и бросилась бежать.

Он что-то выкрикивал ей вслед, неразборчивое сквозь бешеный стук ее сердца, но Надишь и не думала остановиться, охваченная ужасом. У нее не было знакомых мужчин вне больницы. По какой бы причине этот тип ни поджидал ее среди ночи, это не обещало ей ничего хорошего.

С его длинными ногами он быстро нагнал ее и схватил со спины. Надишь рванулась с такой силой, что нападающий потерял равновесие и рухнул. Надишь и сама не удержалась на ногах. Ударившись о землю, она мгновенно перекатилась на спину, готовая к бою. Вмиг нападающий оказался над ней. Было так темно, что Надишь едва могла что-либо различить. Вслепую она замахнулась и ударила туда, где должна была находиться голова. Удар попал в цель. Нападающий охнул и, перехватив ее кулак, пришпилил его к земле, одновременно прижимая Надишь массой своего тела. Надишь замахнулась вторым кулаком, но тот повторил судьбу первого. Надишь скрипнула зубами. Силы были настолько неравны, что ей не оставалось и шанса.

– Надишь, Надишь, – повторял нападающий ее имя. – Да успокойся ты!

Надишь вдруг притихла, различив в его голосе знакомые ноты.

– Джамал? – прошептала она в изумлении.

– Ну ты и рванула от меня. Я даже слова не успел сказать!

– Джамал… – всхлипнула Надишь.

Он помог ей подняться.

– Ты вроде маленькая такая, а дерешься как львица. Скулу мне своротила…

– Я тебя не узнала… ну ты и вымахал! – Надишь одновременно давилась слезами и смехом. – Напугал меня до смерти! Зачем ты сидишь под моей дверью в темноте?

– Тебя жду… часа три уже.

– Как ты вообще узнал, где я живу?

– Расспросил у людей в Радамунде, не видели ли они девушку, такую красивую, что раз взглянешь – до смерти не забудешь. Так и вышел на тебя.

– Джамал, – рассмеялась Надишь. Ей все еще не верилось, что он вернулся, он снова с ней! Ее тянуло обнять его, как она делала в детстве, но теперь, когда он был взрослым мужчиной, а она взрослой женщиной, такой жест казался неуместным. Еще ей очень хотелось рассмотреть его получше, но темнота не позволяла. – Что, так и будем разговаривать, стоя посреди дороги? Пойдем в мою комнату.

– Нет, в твоей комнате, наедине, среди ночи… это неприлично, – возразил Джамал, и Надишь отчетливо припомнилось их расставание. То отчаяние, которое ее охватило, когда Джамал объявил, что намерен сбежать из приюта, то жгучее желание сделать что-то, чтобы он запомнил ее навсегда.

Сейчас она была рада темноте – Джамал не увидит, как зарделось ее лицо.

– Пойдем фонарь поищем, – Джамал потянул ее за руку.

Они нашли фонарь и, как куры на насесте, пристроились на оградке из глиняного кирпича. Наконец-то Надишь могла полюбоваться на Джамала. Обхватив его щеки ладонями, она с минуту не могла оторвать от него взгляд. Он всегда был симпатичный, а теперь, возмужав, стал таким красавцем, что не насмотришься. Его жесткие кудрявые волосы, которые в приюте ему коротко обстригали, несмотря на все его возражения, теперь отросли и вились как бешеные, темной массой приподнимаясь надо лбом. На висках он укротил их, заплетя в тоненькие косички, кончики которых исчезали в плотном узле на затылке. Его скулы стали четче, а губы – полнее, глаза были темны, как кшаанская ночь, но Надишь помнила, что при дневном свете в них просматривается фиолетовый оттенок.

– Ты всегда так поздно возвращаешься домой?

– Почти всегда. Теперь я работаю медсестрой в больнице, – сидеть на оградке было крайне неудобно, но они не обращали внимания. Все это так напоминало их детство, когда они сбегали каждый из своего блока. Любое место годилось для разговора.

– Надо же! Так ты все-таки медициной занялась, как мечтала?

– Они ввели специальную программу…

– Я слышал об этом. Ну и как тебе работается с этими ровеннцами?

– Нормально. Большая их часть вовсе не обращает на меня внимания, – улыбнулась Надишь. Еще не ложь. Просто маленькая недоговоренность. – А где же ты был все это время, Джамал?

– Долгая история. Как-нибудь расскажу…

– Сколько лет мы не виделись?

– Пять? Шесть? Время летит. Ты хоть вспоминала обо мне?

Все эти годы Надишь вспоминала о Джамале каждый месяц, каждую неделю, каждый день. А потом Ясень вломился в ее жизнь, не оставив камня на камне, и она забыла о Джамале начисто.

– Постоянно, – ответила Надишь, и этим положила лжи начало.

Они проговорили несколько часов. Надишь рассказала ему про приют, про училище, про больницу, ни разу не упомянув имя того, с кем она ежедневно работала в одном кабинете.

– Мы больше не потеряемся, – сказал Джамал. – Никогда. Всегда будем рядом.

Надишь улыбнулась, отгоняя от себя мысль, что и в прошлый раз они не потерялись, это Джамал ушел. Но сейчас она была слишком счастлива, чтобы упрекать его. На самом деле она вообще не могла припомнить, когда была так счастлива. Разве что когда узнала, что ее направляют на стажировку в больницу.

– Давай встретимся завтра? – предложил Джамал.

– Конечно! – обрадовалась Надишь. – Я… – она вдруг осеклась, – я свободна утром. Но в четыре мне придется уехать.

– Ну вот, как раз утром и днем я занят в мастерской, – опечалился Джамал. – В какое время ты освободишься?

– Боюсь, я вообще не смогу в выходные, – горестно призналась Надишь. – Я проработаю всю ночь и в воскресенье буду крайне усталая.

– Что это за работа такая безумная?

– Обычное дежурство. У нас не хватает персонала…

На самом деле она ни разу не выходила на ночное дежурство с тех пор, как ее перевели в хирургическое отделение. Ясень решил, что она слишком утомляется в течение дня.

– Вот же дрянь…

– Да, – Надишь часто заморгала.

– Не расстраивайся, – Джамал притянул к себе ее голову и нежно поцеловал в лоб. – Друг на друга мы как-нибудь да найдем время.

Надишь не выдержала и все-таки прильнула к нему. На долю секунды она ощутила то чувство, что так тщетно искала все эти недели. Безмятежность.

***

«Не хочу быть с тобой. Не хочу готовить с тобой ужин. Не хочу слышать твой голос. Не хочу видеть твое лицо. Не хочу, чтобы ты касался меня. Не хочу знать тебя вовсе», – стучало у нее в голове на пути к Ясеню. Солнце было такое красное, как будто из кого-то выдернули сердце и закинули в небо, где оно и осталось висеть, истекая кровью. В ноябре уже не было такой жары – столбик термометра не поднимался выше двадцати пяти градусов. Вероятно, поэтому Надишь знобило. Она пожалела, что не взяла с собой шаль.

Автобус дернулся и скорбно застонал, напоровшись на колдобину. Вдруг откуда-то из недр памяти Надишь всплыл тот момент, когда Ясень увидел ее впервые. Его пристальный, до костей проникающий взгляд, который уже тогда подсказал ей: этот человек будет ее преследовать, пусть в то время она еще не решилась четко сформулировать свои опасения.

– Я не буду смывать стрелки, – рявкнула она, как только Ясень открыл ей дверь.

– Ладно, ладно… – бросив на нее недоуменный взгляд, пробормотал Ясень. – Хотя кондиционер я все равно убавлю.

Кто вообще включает кондиционер, когда на улице двадцать пять градусов? Что за кретин.

На кухне Надишь уселась за барную стойку, угрюмо наблюдая, как Ясень что-то готовит.

– Я вижу, ты сегодня немножко не в духе, – пробормотал он.

– Я сегодня множко не в духе.

– Что-то произошло?

– Да. Уже давно. И с тех пор продолжается.

– Возможно, мы могли бы обсудить текущую ситуацию…

Что обсудить? Что она могла бы быть сейчас со своим единственным другом, которого она не видела столько лет, а вместо этого сидит здесь с человеком, которому никогда добровольно не составила бы компанию? Что, может быть, она бы даже осмелилась проявить к Джамалу романтический интерес, если бы ощущала себя в меньшей степени потаскухой и в большей – приличной девушкой? И почему же все так сложилось? Потому что Ясень хотел ее себе. И взял ее, не интересуясь, какие у нее могут быть желания, какой она представляет свою жизнь.

– Не хочу я ничего с тобой обсуждать, – она встала и решительно направилась к шкафчикам.

– Опять? – нахмурился Ясень, когда, приподнявшись на цыпочки, она выхватила с верхней полки бутылку.