Отпусти меня

– Добавь в ведро марганцовку. Вода должна стать бледно-розового цвета.

Присоединив к зонду воронку, он опустил ее ниже уровня желудка Ками, наполнил водой, а затем приподнял воронку выше уровня желудка. Розоватая вода устремилась в устье воронки. Когда воронка почти опустела, Ясень низко опустил ее, и теперь в воронку хлынуло мутное содержимое желудка. Ясень выплеснул его в таз. Он снова наполнил воронку и поднял ее, вливая воду в желудок. Они повторили это много раз до тех пор, пока вода из желудка не уровнялась в прозрачности с той, что еще оставалась на дне ведра. Растворив в воде активированный уголь, Ясень ввел его через зонд. Он вытащил зонд, затем, на выдохе, извлек интубационную трубку.

– Скажи им, что мы забираем ее в больницу. И прихватим с собой одеяло.

– Она будет жить?

– Скажем так – сейчас у нее значительно меньше причин, чтобы умереть.

Услышав, что Ками не останется дома, женщины подняли уже привычный галдеж. Надишь тщетно пыталась их образумить, а затем вышел Ясень и, чеканя слова, уведомил, что решение принято. Они были так подавлены его авторитетом, что позволили поднять Ками и унести. Надишь одной рукой волокла тяжеленный чемодан, а другой поддерживала за локоть несущего Камижу Ясеня, направляя его в темноте. В машине они осторожно уложили Ками на заднее сиденье, зафиксировали ее ремнями безопасности, чтобы не слетела, когда машина запрыгает на ухабах, и накрыли одеялом. Хотя Ками все еще не пришла в сознание, дышала она теперь ровно и спокойно, как будто просто спала.

***

– Тебе следует завести аптечку первой помощи, – Ясень неотрывно смотрел на дорогу. Вождение по разбитым кшаанским дорогам требовало особой бдительности. – Я не предлагаю тебе в любой момент быть готовой к срочной интубации. Но какой-то элементарный набор медикаментов, шприцы, бинты, марля у тебя всегда должны быть. Запомни: если ты медсестра, то ты везде медсестра и обязана в случае чего прийти на помощь.

– Ты прав, – сказала Надишь. В чемодане Ясеня отыскался тонкий пледик. Сейчас Надишь куталась в него, тщетно пытаясь согреться.

– Ты живешь в таких же условиях? – помолчав, спросил Ясень.

– Я живу в еще худших условиях. Разве что я там одна и у меня чисто, – бросила Надишь, не задумываясь.

– Почему? По местным меркам у тебя неплохая зарплата. Ты можешь найти место получше.

– У меня есть крыша над головой. И мне не надо платить за нее каждый месяц, – отмахнулась Надишь, лишь бы он отстал.

– Если ты так не хочешь тратиться, я оплачу тебе аренду. Хотя бы на первые полгода.

Это было столь нелепое предложение, что Надишь рассмеялась.

– Ты с ума сошел? Не нужны мне твои деньги. Если с Ками… ничего не случится, мне в любом случае лучше оставаться поблизости и приглядывать за ней.

– Как знаешь.

– Это странно, – пробормотала она чуть позже.

– Что странно?

– Человек, который намеревался вышвырнуть меня с работы, если я не уступлю его домогательствам, сейчас переживает, что мои жизненные условия недостаточно хороши.

– Если бы я тебя уволил, то никогда бы больше тебя не увидел, – Ясень бросил на нее осторожный взгляд. – Как ты думаешь, поступил бы я так?

– А если бы я отказалась? Собственно, я и отказалась, но ты не дал мне возможность уйти… И все-таки: если бы я отказалась приехать к тебе, что бы ты сделал?

– Есть множество способов отравить тебе жизнь на работе так, что ты будешь жалеть о том, что я тебя не уволил.

– Какие же?

– Я пока не думал об этом, – Ясень сосредоточенно смотрел на дорогу.

– Надо же. Уже три недели прошло с тех пор, как я чуть глаз тебе не вышибла. А ты до сих пор не придумал для меня наказание? – Надишь говорила насмешливо, но в действительности нервно ожидала его ответа.

– Ты сорвалась, – пожал плечами Ясень. – Тебе было плохо. Я не могу винить тебя за это.

– Правда? – удивилась Надишь. – Вот уж не надеялась на такое твое понимание.

– Методы принуждения мне были нужны, чтобы удержать тебя при себе. А сейчас я пытаюсь тебя отпустить.

– Отпустить?

– Разве ты не рада?

– Да. Рада, – Надишь отвернулась и посмотрела в окно.

Она вдруг почувствовала себя невероятно вымотанной. Стояла середина ночи. Через несколько часов ей придется выйти на работу.

– У меня осталась твоя книга, – мстительно уведомила она.

– Вернешь, когда дочитаешь, – спокойно ответил Ясень.

– Не верну!

– Ладно, оставь себе, – разрешил Ясень, и Надишь плотно стиснула челюсти.

Машину перестало трясти – они выехали на хороший асфальт.

– Еще пять минут пути, – сказал Ясень. – А затем мы сдадим ее в реанимационное отделение. Реаниматолог на месте. Ей поставят капельницу, проведут форсированный диурез. Она будет в порядке.

– Хорошо, – сказала Надишь и прижалась головой к стеклу.

– Ох уж эта ваша отрава, – бросил Ясень, и в его скрытном, редко выдающем эмоции голосе послышался гнев. – Каждый год из-за нее столько смертей. Я сам наблюдал несколько раз. Я вообще истребил бы ее всю, но как это сделать, когда вы под каждым кустом ее выращиваете? Даже животным хватает мозгов не жрать эту дрянь, а вы ее в кожу втираете, в том числе рядом со слизистыми.

– Гушмун не опасен при наружном применении, если не злоупотреблять и не применять его на участках с поврежденным кожным покровом, – апатично напомнила Надишь.

– А насколько не опасно в любой момент иметь доступ к высокотоксичной жидкости? Особенно для эмоциональных кшаанских женщин, для которых самоубийство подчас единственный способ получить контроль над своей жизнью?

К счастью, они приехали, и Надишь не пришлось отвечать на этот вопрос.

***

На выходе из реанимационного отделения Ясень посмотрел на часы на стойке постовой медсестры. Четыре утра.

– Уже поздно. Нет смысла ехать домой. Ты можешь поспать в моем кабинете при ординаторской.

– Я боюсь проспать, – возразила Надишь.

– Утром я приду и разбужу тебя.

– А ты?

– Мне здесь всегда найдется работа.

В ординаторской он отпер дверь своего маленького кабинета, впустил Надишь внутрь и сам вошел следом.

– Я запру дверь снаружи, чтобы тебя никто не побеспокоил. Если тебе потребуется выйти, замок открывается изнутри.

– Спасибо, – сказала Надишь. – Ты бросился мне помогать среди ночи… несмотря ни на что.

Может, ее тоже настиг злополучный вирус? Стоя здесь, наедине с Ясенем в уединенности маленького кабинета, Надишь отчетливо почувствовала, как у нее поднимается температура. Ей вдруг отчаянно захотелось положить ладони ему на предплечья, ощутить тепло его кожи, но это был бы жест одновременно нелогичный и неприемлемый.

– Не благодари, – сухо произнес Ясень. – Это просто моя работа.

Надишь сама не поняла, что на нее нашло, но, даже не дождавшись, когда Ясень направится к выходу, она подцепила подол и сдернула платье через голову. Ясень проигнорировал ее хулиганскую выходку, развернулся и вышел. В замочной скважине повернулся ключ.

Откинув колючее шерстяное одеяло, Надишь обнаружила второе, мягкое, более тонкое. Свернувшись под ним, она обессиленно закрыла глаза. Подушка пахла шампунем, бутылка с которым стояла у Ясеня в ванной. Странно, но ей вдруг стало уютно. Она моментально уснула.

Ясень разбудил ее в половине восьмого. Он принес ей завтрак и стакан воды.

– Поешь. И не опаздывай на пятиминутку, иначе взгрею.

В течение дня все было как обычно. Ясень даже не смотрел в ее сторону. Ширма, невидимая, но плотная, заняла свое обычное место.

***

Через сутки Ками перевели из реанимации в обычную палату, и Надишь пришла навестить ее. Выглядела Ками весьма прилично, да и чувствовала себя неплохо – судя по тому, как энергично она начала жаловаться. Надишь не понимала, как место, где есть простор, чистота, вполне пристойная пища и горячая вода, можно называть ужасным – особенно когда это исходит от человека, в жилище которого не было ничего из перечисленных вещей.

– Ну и напугала же ты меня, дурочка. Как можно было такое вытворить?

– А я ведь пожалела, – призналась Ками. – Хотела позвать маму, но сил уже не хватило. Только успела подумать: зря.

– То есть ты больше не будешь?

– Никогда, – клятвенно пообещала Ками.

Пять минут спустя в палату заглянул Ясень. Вместе они попытались убедить Ками все-таки написать заявление.

– Да пойми ты, – внушал ей Ясень. – Как только ты вернешься туда, тебя будет куда сложнее вытащить. Ты окажешься в ловушке.

– Все равно. Там мой дом, там моя мама, – настаивала Ками.

Та самая мама, которая не хотела вызывать скорую, потому что муж будет злиться, а соседи – судачить.

– Так ведь после свадьбы муж заберет тебя из дома. А дальше ты с ним останешься один на один. Никто не придет к тебе на помощь – ни мать, ни сестры, – резонно возразил Ясень. – Если ты боишься полиции, я схожу с тобой. Может быть, тебе и не придется уходить из дома. Может, твой благоверный при виде властей испугается и сбежит в закат.

Это было поразительно великодушное для Ясеня предложение, но Ками его не оценила.

– Нет, не хочу, нет.

– Это же просто абсурд, – взорвалась Надишь. – Ты намеревалась умереть, лишь бы не жить с Шарифом, и все равно не готова написать заявление и избавиться от него!

Однако все увещевания падали на бесплодную землю. Устав спорить, Ками просто перестала их слушать и тупо мотала головой в ответ на каждую реплику.

– Можно он уйдет? – попросила она шепотом, скосив глаза на Ясеня.

– Пожалуйста, – пожал плечами Ясень, который для себя уже обозначил разговор как тщетный.

– Они воткнули мне штуку… прямо туда, – возмущенно зашептала Ками, как только они остались вдвоем. – Ни дня не хочу тут оставаться!

– Ками, ну что ты несешь, – чуть не зарыдала Надишь. – Он тебе в брачную ночь такое устроит, что ты этот мочевой катетер будешь вспоминать с ностальгией. Одумайся, пожалуйста!

Губы Ками скривились, глаза наполнились слезами. Она напоминала красивую маленькую умственно отсталую девочку.

– Я хочу домой! – пропищала она.

И Надишь поняла, что проиграла.

***

В воскресенье, девятого декабря, Ками вышла замуж. Надишь на свадьбу не пригласили. Соседи обсуждали, что жених вел себя несдержанно, невеста всхлипывала, а мать невесты щеголяла фингалом – вероятно, соседи разболтали о ночном эпизоде, и старик, осерчав, накостылял ей. Надишь не стремилась узнать детали. Меньше знаешь – крепче спишь. Когда она сообщила о свадьбе Ясеню, тот только пожал плечами и бросил, даже не взглянув на нее:

– Мы сделали что могли.

Надишь вдруг припомнилась картинка из приютской книжки: комета, одиноко летящая в черном-пречерном космосе.

– Мне нужно выйти, – сказала она.

Она ушла в туалет и заперлась в кабинке. Она действительно сделала для Ками все что могла, кроме разве что похищения, и не считала себя виноватой в финальном исходе. Ясень оставил ее в покое, Джамал вернулся. Ей дали очередную зарплату, и она положила ее на счет, уже весьма солидный. Она должна была ощущать себя счастливой девушкой, а вместо этого сидела на крышке унитаза и плакала.

Глава 7

Сезон ветров стартовал, и порывы едва не сбивали с ног. Днем, когда ярко светило солнце и температура воздуха держалась на уровне 25 градусов, ветер не доставлял проблем, разве что трепал волосы. Однако по вечерам, стоя на остановке, Надишь промерзала до костей – и это несмотря на ее теплую красную кофту.

В последующую за свадьбой Ками неделю Ясень едва ли взглянул на нее, хотя и проблем не создавал, и Надишь наконец-то поверила: он был искренен как относительно нежелания ей мстить, так и касательно намерения прервать их предосудительные отношения. Она попыталась убедить себя, что радуется этим двум несомненно правильным решениям, однако стоило ей избавиться от тревоги по поводу потенциальной расправы, как пустующее место занял разбухающий, булькающий гнев.

Ясень начал все это, наплевав на мораль, профессиональную этику и уголовный кодекс. Он наградил Надишь воспоминаниями, которые будут преследовать ее до конца жизни, и приучил ее проделывать вещи, которые порядочные девушки не делают даже в воображении непорядочных парней. А потом, после всего, он решил «отпустить» ее и забыл о ней начисто. Ну не сволочь ли? У Надишь кровь закипала от ярости. В то же время, стоило ей только задуматься о Ками, от которой не было никаких вестей, как на нее словно ведро ледяной воды выплескивали – кожа покрывалась мурашками, начинало знобить. К концу недели, зажатая между жаром и холодом, Надишь чувствовала себя совершенно выжатой.

Утром в пятницу она встала на час раньше и с хмурым видом зашагала к дому Ками, надеясь не застать там старика. Еще одного разговора с жадным мерзавцем ей не вынести. По вечерам он был дома, но сейчас должен был быть на пути к рынку.

Когда она постучала в дверь, за оконным стеклом мелькнуло женское лицо, а затем в доме начались громкие перешептывания. Надишь не могла разобрать ни слова, но ей хватило взвинченных, с подвизгом, интонаций, чтобы понять – конструктивности ждать не стоит. Впрочем, она и не надеялась.

Скрипнув, дверь растворилась, и во двор, подметая землю юбкой, шагнула самая высокая из сестер.

– Ох, не следовало тебе приходить сюда, Надишь, после того, что ты сделала.

– Что же я сделала? – хладнокровно поинтересовалась Надишь.

– Ты привела в наш дом этого белокожего доктора… Он видел Камижу неодетой, прикасался к ней, оставался с ней наедине в комнате…

– Не наедине. Все это время с ними была я.

– Ты не можешь гарантировать чью-либо порядочность, Надишь, – заявила сестра Ками. Надишь вдруг вспомнила, что ее зовут Шахрат. Значит, это Сахрош была та, что прибегала повопить у нее под дверью. – Ты слишком много времени проводишь с этими ровеннцами, у тебя у самой плохая репутация. Шариф был в бешенстве, когда прослышал о случившемся. Он снизил размер выкупа вдвое. Отец в таком гневе, что тебе лучше бы обходить его по дуге на рынке.

– Если бы я не позвала этого белокожего доктора, Ками бы умерла.

– Но она умерла бы как приличная женщина.

Надишь уже не пыталась себя сдерживать, потому что понимала – это последний раз, когда она общается с этими приятными разумными людьми.

– Да плевать врачам на ваши сиськи-письки! – запальчиво заявила она. – Они немного заняты тем, что пытаются помешать вам сдохнуть!

Шахрат была глубоко шокирована.

– Что ты говоришь вообще! – прошептала она, панически озираясь по сторонам. К счастью, в столь ранний час желающих их подслушать не нашлось. – Ну и грязный же у тебя язык! Отец был прав, запрещая Камиже общаться с тобой. Он нам всегда говорил, что ты ненормальная, не такая, как мы…

– Ладно, Шахрат, – волевым усилием Надишь заставила свой голос звучать примирительно. – Я пришла сюда не ссориться с тобой, а узнать, как дела у Ками. Всю неделю тишина…

– Если тишина – значит все в порядке, – отрезала Шахрат и развернулась к дому.

Работая в больнице, Надишь вовсе не считала длительное молчание с чьей-либо стороны хорошим признаком. Схватив Шахрат за руку, она заговорила быстрым горячечным шепотом:

– Шахрат, просто скажи мне, где ее найти. Я всего лишь хочу убедиться, что с ней все в порядке. Я волнуюсь за нее!

– Камижа – отрезанный ломоть, – поджав губы, Шахрат стряхнула пальцы Надишь со своего запястья. – А я осталась жить в этом доме, с отцом. И если он узнает, что я проболталась тебе… мне головомойка ни к чему.

Она снова попыталась улизнуть, но Надишь схватила ее за локоть и рывком повернула к себе.

– Как ты можешь быть такой бессердечной? Это же твоя младшая сестра. Если бы у меня была сестра и она оказалась во власти такого человека, я бы билась за нее как львица!

– Но это не твоя сестра, а моя. И своим поведением она бросила тень на всех нас. Тебе не понять, Надишь. У тебя никого нет.

Отпустив Шахрат, Надишь отступила, сверля ее мрачным взглядом.

– Лучше бы он выбрал тебя, Шахрат. Вы бы стоили друг друга.

– А с твоим характером и работой, – Шахрат вложила в последнее слово максимальное презрение, – тебя не выберет ни один кшаанский мужчина.

– Это большая потеря для меня! – огрызнулась Надишь, но за Шахрат уже захлопнулась дверь.

На пути к автобусной остановке Надишь злобно пинала каждый встречный камень, хотя на ней были новые туфли, а она очень берегла новые вещи (считая их новыми первые года три). К тому же мысленно она постоянно бранилась по-ровеннски. В кшаанском языке ругательств было раз, два и обчелся. Их не хватало для того, чтобы выразить охватившие ее эмоции.

Поток ругательств стал плотнее, когда она увидела обшарпанную, затянутую дымкой выхлопных газов корму автобуса, отдаляющегося от остановки. Она опоздала. Надишь села на лавочку при остановке и прижала ладони к животу, чувствуя острую желудочную боль. Ей представилась Ками, такая маленькая, совершенно беззащитная перед этим уродом, которому ее отдали. Если бы изначально у Ками была нормальная семья, она никогда не попала бы в такую ситуацию. Сейчас на них нечего было рассчитывать. Единственной надеждой Ками была Надишь. Но как разыскать в скоплении многочисленных домишек без адреса тот, что принадлежит Шарифу? Попытайся она расспросить соседей, это будет скандальная ситуация: незамужняя женщина шляется по округе, разыскивая женатого мужчину. Скандал быстро дойдет до Шарифа и разъярит его еще больше, после чего он наверняка отыграется на Камиже. Надишь не представляла, что ей делать.

Когда, тяжело дыша, она вбежала в раздевалку, там было пусто – все ушли на пятиминутку. Что ж, раз она все равно огребет, можно не торопиться. Надишь спокойно переоделась, попила воды и, стараясь не замечать легкой тахикардии, потащилась в ординаторскую. Стоило ей войти, как Ясень сразу изготовился вцепиться ей в глотку. Надишь отбила его в прыжке.

– Знаю-знаю, я опоздала, – злобно огрызнулась она. – Повесьте мое тело на входе, чтобы другие разгильдяи боялись.

Ясень стиснул челюсти.

– Я поговорю с тобой позже. А сейчас займи место среди остальных медсестер.

Вскоре пятиминутка закончилась, и, пропустив Ясеня далеко вперед, Надишь уныло поплелась в хирургическое отделение.

– У любовничков разлад? – донеслось до нее жизнерадостное шипение. – Быстро же ты ему надоела.

Нанежа. Как будто день начался недостаточно паршиво. Надишь подавила тяжелый вздох.

– Какие выводы ты делаешь из-за краткого обмена репликами. Бредовая фантазия как она есть, – ответила она шепотом, избегая смотреть на Нанежу.

– Да ладно, – хихикнула Нанежа. – Я давно замечаю, как мрачно ты глядишь на него на пятиминутках. В чем же причина его охлаждения? Ты подумай. Хорошенько подумай.

Надишь захотелось схватить Нанежу за длинную косу, а потом с садистской размеренностью запихнуть кончик этой косы поглубже ей в рот. Но она просто ускорила шаг.

Стоило ей войти в хирургический кабинет, как она – ожидаемо – уперлась в пылающий холодным гневом взгляд Ясеня.

– Что это было?

Надишь потупилась и скрестила руки на груди.

– Еще раз ты позволишь себе публично разговаривать со мной в таком тоне, и я напомню тебе о твоей подчиненной позиции посредством дисциплинарного взыскания. Ты меня услышала?

Надишь моргнула. Внутри нее определенно что-то надкололось.

– Услышала, – выдавила она и снова моргнула. – Извини. Я действительно перешла черту. Больше этого не повторится.

– Наедине можешь говорить мне что угодно, – голос Ясеня смягчился.

– А я теперь вообще ничего не хочу тебе говорить, – буркнула Надишь.

– Ну и не говори, – пожал плечами Ясень. – В чем проблема-то?

Он подхватил стопку амбулаторных карт и ушел в стационар.

Как он спокоен. На все-то ему плевать. Разговаривает с ней так, как будто уже начал забывать, кто она такая. Пройденный этап… Загружая в бикс медицинские инструменты, Надишь громыхала куда больше, чем следовало бы. Сдвинув на биксе поясок, она открыла отверстия для доступа пара внутрь, положила для контроля пробирку с порошкообразной серой и накрыла бикс крышкой. Установив бикс в автоклав, она залила в полость автоклава дистиллированную воду и включила его на основной режим. Стерилизация происходила под давлением, температура пара поднималась до 132 градусов. Применение автоклава требовало осторожности, иначе грозило ожогами и даже взрывом, но Надишь давно довела каждое действие до автоматизма, так что сейчас могла полностью сосредоточиться на негодовании.

Когда она доставала из шкафа еще один бикс, до нее вдруг дошло, на что ей глумливо намекала Нанежа: Ясень нашел другую. Надишь так и застыла с биксом в руках, внезапно забыв о нуждающихся в стерилизации перевязочных материалах. А ведь это объясняет, почему он столь резко потерял к ней всякий интерес. Это же Ясень. Он порочный и похотливый. Он не станет готовить ужин в одиночестве или держать член в штанах. Но кто бы это мог быть?

Все еще как родного прижимая к себе бикс, она растерянно опустилась на стул. Она вспомнила пятиминутку. Медсестер, выстроившихся вдоль стены в шеренгу. Надишь никогда не приходило в голову попытаться сосчитать их, но сейчас она осознала, что в больнице работают десятки девушек. У кшаанок была тенденция сильно дурнеть с возрастом, но в молодости почти все они отличались миловидностью. Учитывая, что образовательная программа для медсестер была запущена каких-то полдесятка лет назад, ни одна из них не была старше двадцати пяти. Ясеню представился большой выбор.

Раз начав об этом думать, Надишь не могла перестать, хотя поток пациентов на приеме едва оставлял ей такую возможность. Каждый раз, когда Ясень снимал перчатки и небрежно бросал их в белый бак для отходов класса А, Надишь не могла удержаться от мысли, что с ней поступили так же. В конце концов, кто будет беречь перчатку, когда ты всегда можешь взять новую из пачки? Одна не отличается от другой, нужна только тогда, пока в ней есть потребность.

Если она правильно оценивает ситуацию, то ей следует ожидать, что спустя какое-то время ей придется уступить место в хирургическом отделении другой симпатичной молоденькой медсестре, как это ранее случилось с Нанежей. Морально Надишь уже давно готовила себя к такому исходу, считая его неизбежным – по множеству причин, и все же она не могла удержаться от мысли: неужели она ничего для него не значила, неужели вся та нежность, с которой он прикасался к ней, была настолько обезличена и относилась лишь к красивому женскому телу, вне зависимости от того, как обитающая в нем душа себя называла?

В операционной она как всегда полностью сосредоточилась на деле, получив передышку от терзаний, но вечером, когда они засели за писанину, подозрения обрушились на нее с новой силой. Горел только настольный свет, мерцая в очках Ясеня, за окном висела непроглядная тьма, в коридоре было тихо. Ясень вот уже час заполнял протоколы, ни разу не глянув в ее сторону, словно вовсе забыл о ее существовании. «Поразительно, как далеки друг от друга могут быть люди, сидящие на расстоянии полутора метров, разделенные лишь соприкасающимися столами», – подумалось Надишь, и ее сорвало.

– Кто она?

– Она – кто? – Ясень не понял вопроса, либо же сделал вид, что не понял.

Надишь склонялась к последнему.

– С кем ты сейчас?

– С чего бы тебя это беспокоило? Ты ненавидела меня черной ненавистью и мечтала, чтобы я оставил тебя в покое. Сейчас тебе какое дело до меня?

– На тебя мне плевать, – отрезала Надишь. – Я просто переживаю за твою новую жертву.

– Какая ты заботливая девушка. Но не тревожься за нее. Она очень оргазмичная. У нее все прекрасно.

– Ты издеваешься надо мной?

– А ты как думаешь? – Ясень посмотрел на часы. – Иди домой.

– Гонишь меня, чтобы отделаться от этого разговора?

– Нет. Я выгоняю тебя, потому что сейчас 8:10, и твой автобус прибывает через пятнадцать минут.

Надишь пытливо всмотрелась в его лицо.

– Теперь я точно знаю, что у тебя кто-то есть.

– Живи с этим, – флегматично пожал плечами Ясень и продолжил заполнять протоколы.

***

В субботу Джамал освободился из автомастерской пораньше и был у Надишь уже к полудню. Надишь была рада его видеть, тем более что книга по общей хирургии закончилась, и она уже не знала, чем занять себя. Они сели в машину Джамала и поехали в пустыню. Дорога заняла около трех часов. В машине Джамал угостил Надишь роанской жвачкой («Контрабандная», – похвастался он) и попытался научить ее надувать пузыри. У нее так и не получилось. Зато Джамала очень повеселили ее попытки.

Надишь никогда не была в пустыне ранее и была поражена большими пространствами, усыпанными мелким, подвижным песком. В городе едва ли можно было увидеть столько ровного незастроенного места – где не громоздились домишки, там возникал стихийный рынок. К счастью, ветер сегодня присмирел, к тому же от него прикрывали вздымающиеся по периметру высокие скалы из песчаника, и все же Джамал и Надишь обвязали лица платками, предохраняя дыхательные пути. Оставив машину, они зашагали к каньону. Надишь быстро устала от песчинок в обуви, поэтому сняла туфли, и Джамал убрал их себе в рюкзак. Идти босиком было гораздо легче, пусть даже не совсем приемлемо с точки зрения приличий.