Отпусти меня

Когда Ясень отстранился на минуту, чтобы надеть презерватив, и перестал трогать ее, Надишь ощутила досаду и поток холодного воздуха, дующий от кондиционера. Ясень накрыл ее собой, и желанное ощущение тепла вернулось.

– Больно… – поморщилась Надишь.

Проникновения пальца не подготовили ее к гораздо большему диаметру.

– Это с непривычки, – пробормотал Ясень. – Скоро пройдет.

Боль действительно прекратилась. Надишь положила ладони ему на поясницу, ощущая его мерные, глубокие движения. Пожалуй, ей это даже нравилось.

***

С утра сожаления пришли к Надишь сразу вместе с сознанием.

– Ооо, – простонала она. – Ауу.

Путаясь одной ногой о другую, она бросилась в ванную, где ее вырвало четыре раза подряд. В полном изнеможении Надишь нажала на кнопку смыва, накрыла унитаз крышкой и положила сверху свою раскалывающуюся на куски голову.

– А я предупреждал, – напомнил Ясень, заглянув в дверь.

– Плохо предупреждал, – буркнула Надишь. – Это не сработало.

– Мы все кузнецы своего счастья.

Надишь прыснула, но смех моментально сменился стоном.

– Вперед, добей меня своим чувством юмора.

– Давай-ка я доведу тебя до ванной, – Ясень помог ей подняться.

– Нет, оставь меня здесь. И вызови скорую.

– Да ладно, не драматизируй. Это еще так, репетиция. Поверь мне, ты не узнаешь, что такое настоящее похмелье, пока тебе не исполнится тридцать.

– Я не доживу до тридцати, я сегодня сдохну. А ты еще и ухмыляешься издевательски!

– Это сочувственная ухмылка.

Ясень подхватил ее под мышки и бережно отволок в ванную.

Надишь почистила зубы желтой щеткой, ополоснула лицо и почувствовала себя если не лучше, то несколько менее плохо. Только тут она заметила, что стоит совершенно голая перед одетым Ясенем, который встал раньше и не испытывал ее затруднений.

– Мне надо ехать домой, – сказала она, прикрыв грудь дрожащими от перепоя руками.

– Зачем?

– Потому что надо.

– Что тебе действительно сейчас нужно, так это вернуться в кроватку и выпить таблетку обезболивающего и что-нибудь для коррекции потери электролитов.

Надишь была не в состоянии с ним спорить – ни физически, ни морально.

Она приняла все предложенные лекарства и даже согласилась на укол, не интересуясь, что конкретно он ей вкалывает.

– Спи, – Ясень протер место укола проспиртованной ваткой, а затем, не удержавшись, погладил ее по ягодице. – Когда проснешься, тебе будет значительно лучше.

Тут он не обманул. Надишь проснулась в середине дня и действительно в куда лучшем состоянии, чем до этого. Она даже сумела натянуть на себя платье и добрести до Ясеня, засевшего в гостиной с грудой притащенных с работы бумаг, которые ему предстояло разобрать до понедельника.

– Я еду домой.

– Не раньше чем я приготовлю обед и ты его съешь. А пока займи себя чем-нибудь. Почитай книжку.

– У тебя есть книги?

– У меня много книг.

– Насколько много? – поспешила уточнить Надишь.

Выбравшись из-под бумаг, Ясень отвел ее в комнату, в которой Надишь не бывала ранее. В комнате почти не было мебели, только единственное кресло и несколько высоких книжных стеллажей, установленных вдоль стен. Все они были под завязку, в два ряда, набиты книгами. Надишь замерла в восхищении.

– Как это вообще возможно? – поразилась она. В Кшаане книги стоили дорого. Не говоря уж о том, что их было сложно достать.

– Это моя домашняя коллекция. Сюда ее доставили водным транспортом.

Надишь внимательно рассматривала полки. Здесь были книги про медицину, много, много книг про медицину (в основном про хирургию, но и по другим направлениям тоже), плюс книги на прочие самые разные темы.

– Я хочу прочитать их все.

– Тогда давай договоримся: если ты остаешься у меня до вечера воскресенья, то я позволяю тебе взять книгу с собой.

– Договорились, – Надишь подцепила один корешок.

– Из расчета одна книга в неделю… это позволит мне задержать тебя… примерно на две тысячи недель.

Надишь прикинула в уме.

– Это ж около сорока лет… – сказала она с недоумением.

– Ты права, маловато. Но я ведь накуплю еще книг.

Надишь уехала ближе к вечеру, проведя большую часть времени в кресле, где, поджав под себя ноги, читала справочник по акушерству и гинекологии. Ясень, занятый своей работой, ее не беспокоил, разве что приносил ей еду или чай.

– А у тебя есть пижмиш? – спросила Надишь после третьей чашки чая.

– Нет. Я вообще не представляю, как вы пьете эту гадость. Она кислая и горькая одновременно.

Сказал ровеннец, который пьет пресную бурду, называемую «чаем»… Надишь пожала плечами и продолжила читать. К тому моменту, как она опомнилась, стояла тьма-тьмущая – в Кшаане темнело рано.

– Я тебя подвезу, – заявил Ясень.

– Сама доберусь.

– Уже поздно.

– По будням я возвращаюсь с работы еще позднее.

– И это причина создавать себе трудности по воскресеньям?

– Я умру, если кто-то в моем районе увидит меня выходящей из твоей машины, – призналась Надишь.

– Потому что я ровеннец?

– Потому что это непристойно. И да, потому что ты ровеннец.

– Тогда я провезу тебя часть пути. И высажу возле той автобусной остановки, которую ты мне укажешь.

В коридоре, когда Надишь уже надела сандалии, Ясень что-то протянул ей. Коробочка с таблетками внутри, но название ей было не знакомо.

– Что это?

– Противозачаточные. Они вполне безопасны. В Ровенне их широко применяют. Прежде чем принимать, прочитай инструкцию. Если возникнут какие-то побочные эффекты, скажешь.

Надишь не собиралась скандалить лишь ради того, чтобы выбить сомнительную перспективу залететь от неприятного ей человека, а потому молча кивнула и убрала таблетки в сумку.

Машина Ясеня была того же бледно-голубого цвета, что, кажется, сопровождал его по жизни. Во время поездки Надишь молчала и смотрела в окно. Она даже не могла сосчитать, сколько раз за последние сутки нарушила нормы своей страны. Сама эта книга, что сейчас лежала у нее на коленях, с сотнями предельно откровенных цветных иллюстраций, была способна скандализировать всю округу.

– Останови вот тут.

Ясень тревожно присмотрелся к слабо освещенной единственным фонарем остановке.

– Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?

– Я живу здесь всю жизнь, – Надишь вышла из машины и, крепко прижимая книгу к груди, посмотрела на Ясеня. В салоне автомобиля горел свет, так что она могла видеть лицо докторишки довольно отчетливо. – Знай: между нами ничего не изменилось. Ты совершил против меня преступление. Не думай, что я забуду об этом. Даже если я действительно ничего не помню… – добавила она, чтобы избежать фактической неточности. – Это отношения по принуждению. Они ненормальные. Мы можем готовить вместе ужин, разговаривать и пить вино. Я все равно буду тебя ненавидеть.

– Если бы меня хоть в малейшей степени колыхали кровь, гной и ненависть, я бы не работал там, где работаю, – Ясень послал ей свою типичную надменную улыбочку.

Это была эффектная фраза, но не совсем правдивая. Ведь в прошлую субботу Надишь видела, как он взвился, когда она отвергла его.

– Однажды я пробьюсь сквозь твой панцирь. Я причиню тебе боль, – пообещала она. – Такую сильную, что ты взвоешь.

– У нас много времени, – нейтральным тоном отозвался Ясень. – Будет масса возможностей продемонстрировать, на что мы способны.

Он нажал на кнопку, и его лицо постепенно скрылось за поднимающимся стеклом. Машина отъехала лишь после того, как Надишь села в автобус.

Глава 4

Автобус пришел с опозданием и тащился как черепаха. В результате Надишь вся издергалась по дороге и влетела в раздевалку уже впритык к пятиминутке. Все уже разошлись, раздевалка была пуста. Надишь сдернула платье, утешая себя тем, что у нее еще остается шанс успеть и избежать взбучки от Ясеня, как вдруг услышала скрип распахнувшейся двери и затем глумливое:

– Явилась, не запылилась.

Это было слишком странное приветствие, чтобы принять его на свой счет, однако к кому еще оно могло относиться? Одетая лишь в черный лифчик и того же цвета трусики, Надишь обернулась и увидела Нанежу. Вид у Нанежи был совершенно ненормальный.

– Что-то случилось? – недоуменно спросила Надишь.

– А ты не знаешь? Ты не знаешь, сучка?!

– Ты о моем переводе в хирургическое отделение? – уточнила Надишь, проигнорировав оскорбление. Она не собиралась вступать в словесную баталию с коллегой. Особенно когда коллега разозлена, расстроена и плачет так, что кайал ручьями стекает у нее по щекам.

– Это было мое место, это я работала с Ясенем! Что ты сделала, чтобы заполучить эту должность?

«Вероятно то же, что и ты», – подумала Надишь.

– Нани, я ничего не делала, – сказала она вслух.

– Почему ты? Разве ты лучше меня? – Нанежа вдруг перестала всхлипывать и окинула Надишь пристальным изучающим взглядом.

Все больше раскаляясь, взгляд Нанежи коснулся груди, живота… Ощутив острую неловкость, Надишь схватила свою форму и начала торопливо одеваться. Когда она снова посмотрела на Нанежу, то увидела на заляпанной кайалом физиономии выражение чистой ненависти. Это совершенно ее поразило.

– Я не знаю, что ты себе придумала, но он мне даже не нравится, – честно сказала она. – Я не стремилась в хирургическое отделение. Он просто назначил меня, и все.

– Врешь, стерва. Я видела, как ты на него смотрела!

Надишь смотрела на Ясеня разве что когда размышляла, опасный он или же просто жуткий. Дальнейшие события показали, что он и то, и другое.

– Мы опаздываем. И если мы помедлим еще хотя бы минуту, Ясень вздернет нас обеих, вне зависимости от его предпочтений, – отчеканила она, направившись к выходу.

Когда она миновала Нанежу, та дернулась в ее сторону, как будто с намерением испугать или ударить.

– Только попробуй, – предупредила Надишь. – И я тебе так накостыляю, что мало не покажется.

Хлопнув дверью раздевалки, она бросилась в ординаторскую.

При ее появлении Ясень ткнул пальцем в часы.

– 8:10. Удосужься являться на работу вовремя.

Этим бы он, конечно, не ограничился и уже открыл рот, чтобы продолжить, но вслед за Надишь в ординаторскую ворвалась тяжело дышащая после бега, отмывшая кайал, но все еще основательно зареванная Нанежа, и Ясень, что было ему крайне несвойственно, воздержался от комментариев. Подавив порыв публично послать его подальше, Надишь шмыгнула в шеренгу остальных медсестер.

На протяжении всей пятиминутки Надишь тихо кипела от бешенства. Увели его, надо же. Да кому в целом мире, кроме тебя, придурочной, твой ненаглядный мог понадобиться? Хирургия влекла Надишь, это Ясень подметил верно, но даже хирургия не стоит того, чтобы терпеть его надменную рожу и выслушивать его ехидные замечания. Забирай его, идиотка! А Надишь отлично поработает с педиатром.

Пятиминутка закончилась. Выдерживая дистанцию, Надишь последовала за Ясенем. Хотя она часто ассистировала Ясеню на типовых операциях, ей еще никогда не доводилось провести целый день в хирургическом отделении, так что сегодня предстояло узнать много нового. Перед дверью в хирургический кабинет уже собралась крепко пахнущая потом и немытыми волосами похныкивающая, подвывающая толпа. Счастливчики успели занять скамьи, остальные жались к стенам. При виде Ясеня очередь приободрилась, однако стоило ему пронестись мимо, как вслед полетели проклятия.

– Мы просто оставим их там? – спросила Надишь, когда Ясень решительно захлопнул дверь перед пациентами, пытающимися прорваться внутрь.

– Ничего страшного, – заявил Ясень, сдвинув щеколду. – Прием начинается в 9.00. Они всегда тянут до последнего. Вот пусть потерпят еще полчаса. А у меня обход. Я не могу приступить к лечению следующих пациентов, не убедившись перед этим, что у меня не окочурились предыдущие.

Все же она заметила, как он прочесал очередь взглядом, но никого нуждающегося в неотлагательной помощи, видимо, не заметил. Это ее несколько успокоило.

В отличие от тесного кабинетика при ординаторской, куда Ясень перебирался чтобы разгрести административные дела или просто спрятаться ото всех, кабинет в хирургическом отделении был просторен и светел. Здесь были два стола – для врача и медсестры, установленные напротив друг друга, так что они соприкасались по длинной стороне; белые металлические шкафы с матовым стеклом в дверцах; негатоскоп, обвешанный рентгеновскими снимками; ростомер; весы; кушетка для пациентов и зеленая ширма, за которой пациенты могли раздеться. К хирургическому кабинету прилегала смежная перевязочная. Меньшая по размеру, она была плотно заставлена оборудованием и всегда крепко пахла спиртом. Здесь осуществлялись простейшие процедуры и даже небольшие операции, не требующие стерильной обстановки операционной. Операционная находилась дальше по коридору, после технических помещений.

Ясень быстро ввел Надишь в курс дела. На данный момент в стационаре числилось около пятидесяти пациентов, распределенных между «чистыми» и «гнойными» палатами на втором этаже, причем в любой отдельно взятый момент большинство пациентов сосредотачивалось в «гнойных». Стационар уже был перегружен, но больные, разумеется, прибывали ежедневно. К счастью, в палатах были свои медсестры. Хоть за что-то у Надишь голова болеть не будет.

– Зоны твоей ответственности – хирургический кабинет, перевязочная и операционная. Пока я занят обходом, изучи все в перевязочной, запомни, где что лежит. Позже у тебя не будет времени на поиски. Простерилизуй инструменты, продезинфицируй поверхности, все подготовь для приема.

Надишь послушно кивнула.

– Что у вас там было с Нанежей? – небрежно бросил Ясень в последний момент.

– Ничего, – ответила Надишь, внимательно заглянув в его светлые глаза. – А у вас?

– Ничего, – он подхватил стопку амбулаторных карт и вышел из кабинета.

Надишь проследила за ним тяжелым взглядом. Четыре года воздержания. Тварь.

***

Закончив в перевязочной, Надишь включила бактерицидные лампы и, пользуясь отлучкой Ясеня, улизнула в педиатрическое отделение. Лесь в кабинете отсутствовал, как и его медсестра – вероятно, она еще не выздоровела. Вместо нее за сестринским столом сидела Нанежа и торопливо заполняла какие-то бланки. При появлении Надишь лицо Нанежи приобрело столь яростное выражение, что Надишь поспешила ретироваться. Стоило ей пройти несколько метров по коридору, как Лесь нашелся.

– Привет, – сказал он из-за спины.

Надишь развернулась к нему и улыбнулась.

– Привет, – он был такой высокий, что ей приходилось задирать голову, говоря с ним. – Я пришла узнать насчет Кадижа.

– Ему гораздо лучше! – радостно уведомил Лесь. – Он почти освоился. Сегодня с утра я встретил его мать, она ждала меня у входа. Мы с ней поговорили, и на этот раз она была на удивление адекватна. Так что я отправил ее собирать вещи. Она скоро придет и останется с мальчиком. Не волнуйся за него.

– Поговорили? – уточнила Надишь.

– Ну, как… мне пришлось просить помощи, – смутился Лесь. – Ваш язык… он такой сложный. Мне его никогда не выучить. Кто из нас вообще его освоил? Только Ясень трещит как белка. Он даже послать умеет по-кшаански.

– Уверена, этому он научился в первую очередь, – буркнула Надишь, и Лесь прыснул.

От смеха в его карих глазах вспыхивали теплые огоньки. «Какой же он милый», – подумала Надишь, рассмеявшись просто за компанию. Вдруг Лесь представился ей абсолютно голым, и Надишь ошарашенно моргнула, удивляясь сама себе. Мужчины пользовались женщинами, что она воспринимала как данность, но никогда прежде она не задумывалась, что мужское тело тоже способно доставить женскому удовольствие. Вот Лесь, например… такой симпатичный, добрый мужчина мог бы оказаться весьма приятным в постели… У нее определенно что-то перевернулось в голове после той ночи. Надишь еще не успела к этому привыкнуть.

– Ты сегодня тоже выглядишь гораздо лучше… расслабилась в выходные?

– Да, расслабилась, – ответила Надишь, чувствуя, как стремительно краснеет.

– Я очень рад, – Лесь мягко похлопал ее по предплечью.

– Я тоже, – снова улыбнулась Надишь, остро чувствуя его прикосновение. – Пойду все-таки загляну к Кадижу. Я купила ему конфет.

Кадиж обрадовался ее приходу. Потрепав его волосы, Надишь развернула один леденец и вложила Кадижу в рот. Остальные мальчишки в палате, постарше, притворились, что сладкое их не интересует, но когда Надишь и им выдала по паре конфет, никто не отказался. Кулек с оставшимися леденцами Надишь припрятала Кадижу под подушку.

– Угостишь маму.

– Да! – он весь сиял.

Надишь рассмеялась и обняла его – осторожно, чтобы не задеть гипс. Она любила детей и мечтала когда-нибудь иметь собственных, хотя и не верила в реалистичность этой перспективы. Отношение к профессии медсестры в кшаанском обществе было противоречивым с уклоном в негативное. С одной стороны, по местным меркам медсестра считалась женщиной состоятельной. С другой стороны, приличной кшаанской жене не полагалось работать вовсе, так что достижение являлось сомнительным. Да и вообще не должна жена превосходить своего мужа – неважно, в заработке или знании. Ко всему прочему за медсестринским делом тянулся плотный шлейф непристойности, ведь медсестры видели множество в разной степени раздетых мужчин и даже прикасались к ним. Учитывая все это, Надишь сомневалась, что ей удастся найти мужа, который позволит ей сохранить работу, а ценность свободы и независимости явно превосходила маловероятную радость брака по-кшаански. Большинство медсестер рассуждали так же и оставались незамужними, если только не сходились с кем-то из санитаров. Однако санитаров было мало, и на всех их не хватало.

***

– Где тебя носит? – недовольно осведомился Ясень.

8:57. Он так и собирается ее все время шпынять? Надишь не намеревалась это терпеть.

– Остановилась на минуту поздороваться с Лесем.

– Ты слишком много общаешься с Лесем.

– Нет, – хладнокровно возразила Надишь. – С Лесем я общаюсь недостаточно. Слишком много я общаюсь с тобой.

– Давай не будем обсуждать личные дела на работе.

Надишь пожала плечами.

– Ты первый начал.

Они открыли прием. Ясень не был улыбчивым и добрым доктором как Лесь и вообще демонстрировал минимальные признаки человечности. Однако и нагрузки у него было значительно больше. Он работал как робот – переходил от действия к действию, не отвлекаясь на эмоции и не делая пауз. Понедельник был традиционно тяжелым днем по всей больнице, так как за выходные страдальцы накапливались. Но то, что происходило в хирургическом отделении, было очевидно за пределами нормы. После сорокового пациента Надишь сбилась и перестала считать. В целом впечатление было удручающее. Нанежа мечтала вернуться вот в это? Она точно сумасшедшая.

С легкими пациентами разбирались сразу же, в перевязочной. Сложных отправляли в стационар. Удивительно, но с пациентами Ясень полностью переходил на кшаанский, не пытаясь заставить их подстроиться под себя, как это делали некоторые ровеннские врачи, стоило им заметить, что пациент понимает их хотя бы частично. Кшаанский Ясеня был весьма беглый, хотя и с сильным акцентом, за счет которого все слова получались плавнее и округлее, чем должны были быть, а шипящие и жужжащие звуки, обильно наполняющие кшаанский язык – куда менее выраженными. Впрочем, Надишь по собственному опыту знала: даже говоря на языке пациента, объяснить ему что-то – большая проблема.

У пациентов хирургического отделения была своя специфика. Среди них было много молодых или относительно молодых сильно травмированных мужчин. Неважно, чем они занимались – строили дома, ремонтировали ирригационные каналы, работали на добыче – увечья были обычным делом. Удрученные потерей трудоспособности, втайне испуганные, к тому же взбешенные необходимостью обратиться за помощью к паскудному бледнолицему, они постоянно пытались как-то самоутвердиться. Они входили в кабинет шумно, смотрели подозрительно и с ходу начинали разговаривать на повышенных тонах – если только не предпочитали угрожающий рык. На случай физической угрозы у Ясеня была тревожная кнопка, но доходило до нее, судя по всему, редко. Ясень не был самым высоким или массивным из мужчин, но исходящая от него властность в большинстве случаев действовала охлаждающе. Оказавшись перед таким важным, ужасно занятым, одетым в белоснежный халат доктором, среди непривычной тревожащей обстановки и странных запахов хирургического кабинета, пациенты съеживались и притихали. Впрочем, на некоторых манеры Ясеня оказывали прямо противоположный эффект, вызывая желание с ним побороться. Тут Надишь обнаружила в себе неплохие качества миротворца. Красивая и изящная, она одаряла пациента очаровательной улыбкой, после чего даже самый буйный замолкал и покорно плелся за ширму раздеваться.

С женщинами была другая проблема. Большинство из них наотрез отказывались не то что снять, но даже приподнять одежду. «Постыдитесь позже», – недовольно бурчал Ясень, начисто лишенный деликатности. Надишь понимала затруднение пациенток, но в целом была согласна с Ясенем – следует забыть на время о приличиях и вспомнить в каком-нибудь другом месте, не на осмотре у врача. Уж она сама, испытывая такую боль, точно в момент согласилась бы раздеться хоть догола. Спустя какое-то время мягких уговоров ей удавалось успокоить женщин, но одна из пациенток оказалась крепким орешком.

На вид пациентке было лет тридцать, хотя в ее черной косе уже блестели серебряные прожилки. Просто по тому, как она сидела, оседая на левый бок, и ее частому мелкому дыханию можно было заподозрить перелом ребер. Лицо пациентки намокло от пота, кожные покровы были выраженно бледными, однако она продолжала настаивать: осмотр только через одежду. Измерив давление, которое оказалось пугающе низким, Надишь попыталась ее вразумить, но успеха не добилась. Тогда Ясень не выдержал. Он подошел к пациентке, присел перед ней на корточки и посмотрел ей прямо в глаза.

– Хорошо, не раздевайся, – произнес он безразлично. – Иди в коридор, посиди там еще часа три, пока не загнешься. Губы у тебя синие, ну да это твоя проблема. С кровью для переливания у нас напряженка. Зато морг хороший, большой. Поместишься.

– Морг – это что? – спросила пациентка, поняв из его речи только то, что все у нее будет плохо.

– Приятное прохладное место, куда твой труп отнесут. Там еще таких бестолковых, как ты, десяток или два – и мужчин, и женщин. И кстати – лежать там будешь совершенно голая.

– Тогда я разденусь, – сказала пациентка.

– В перевязочную ее, сразу, – велел Ясень. – Размести полусидя. И слегка обезболь для осмотра.

Надишь помогла еле живой пациентке раздеться за ширмой, а затем проводила ее в перевязочную и сделала укол в травмированную область. С левой стороны ребра пациентки как будто осели вглубь, кожа над ними была вся в разводах массивного кровоизлияния.

– Как это случилось? – спросил Ясень.

– Дрались с мужем, он меня стулом треснул.

– А. Победил, значит. Но не голыми руками. Слабак.

– Он тоже получил. Там сидит, дальше в очереди. У него голова разбита, – сообщила пациентка, впервые продемонстрировав признаки оживления.

– А детей у вас сколько?

– Четверо.

– Вот ты щас помрешь, и станет он победителем по жизни. С четырьмя детьми и без жены.

– Помру все-таки? – всполошилась пациентка.

– Сиди не дергайся.

Ясень осторожно пальпировал. Послышался нежный костный хруст – обломки ребер перемещались относительно друг друга. Ясень поочередно постучал затянутым в перчатку пальцем по левой стороне грудной клетки, затем по правой, затем снова по левой. Перкуторный звук по левой стороне был приглушен; дыхание ослаблено.

– Гемоторакс, как я и думал. Подготовь ее к пункции.

Надишь протерла кожу пациентки хлоргексидиновым спиртом, затем обколола участок новокаином. Ясень ввел пункционную иглу в межреберный промежуток и потянул на себя поршень. В шприц засочилась кровь. Скапливаясь в плевральной полости, она сжимала легкое пациентки, уменьшая его в объеме. Зажав канюлю пункционной иглы пальцем во избежание попадания воздуха, Ясень выдавил первую порцию крови из шприца в пробирку.

– Засеки десять минут, – приказал он Надишь.

Вставив шприц обратно в канюлю, Ясень продолжил откачивать кровь. Емкость для сбора постепенно наполнялась. Пациентка притихла, уже едва ли переживая за свой непристойный вид.

Надишь посмотрела на пробирку. Спустя десять минут кровь свернулась. Значит, кровотечение продолжалось.

– В операционную, – решил Ясень. – Прямо сейчас.

Когда они увозили несчастную кровоточащую изнутри пациентку в операционную, со стороны очереди неслась отборная брань. Пациенты были не в курсе, насколько хорошо их доктор понимал кшаанскую речь. На то, чтобы дренировать пациентку, подлатать травмированные сосуды и извлечь все реберные отломки, ушло немало времени. По возвращении Ясеня ожидали горящие ненавистью взгляды. Судя по всему, его долгое отсутствие пациенты сочли намеренной и персональной обидой. Он же ровеннец – вот и издевается над больными людьми.