Отпусти меня

Опустошив бокал до дна, Надишь испытала разочарование. Вероятно, Ясень перестарался с водой – хотя Надишь едва ли представляла, каких признаков опьянения следует ожидать, она совершенно точно не ощущала никаких признаков. Стоило Ясеню отвернуться к банкам со специями, как она суетливо схватила бутылку и заполнила свой бокал…

В неразбавленном виде вкус вина нравился ей куда больше. Какое-то время Надишь пила молча, наблюдая за Ясенем. Он поставил овощи в духовку, затем, периодически отпивая вино, принялся обжаривать мясо на сковороде. Кухня заполнилась шкварчанием. К тому моменту, как вторая порция вина оказалась выпита, Надишь уже достаточно взбодрилась, чтобы задать давно мучивший ее вопрос:

– Что сталось с моей предшественницей? Не то чтобы мне так интересны подробности твоей личной жизни. Я просто хочу знать, что меня ожидает.

– Предшественницей? – Ясень повернул к ней голову.

– Да, предыдущей. Думаешь, я поверила в твою брехню про четыре года воздержания? Не в нашей клинике, где столько беззащитных женщин. Уверена, у тебя отработанная схема.

– А… ну, конечно… как я мог забыть… Я же массово усыпляю девиц. Потом насилую. Конвейер практически. Как меня вообще хватает на вас всех, не знаю. Я работаю минимум двенадцать часов в сутки.

– Не жди, что я начну восхищаться твоей выносливостью. Так куда она делась? Покончила с собой? Не выдержала такой жизни?

– Нет, просто постарела. Ей двадцатник стукнул. Я решил от нее избавиться.

– То есть мне недолго с тобой мучиться…

– Если тебе повезет, станешь моей любимицей. Может, сможешь наслаждаться моим вниманием аж до двадцати двух, – Ясень перевернул мясо на другую сторону.

Надишь даже перекосило от такой перспективы. Ясень добавил мясо к овощам, закрыл духовку, поставил сковороду в раковину и включил воду. С Надишь действительно что-то происходило. Ее ступни согрелись и потяжелели, от кончика носа к щекам расходилось тепло. Она все еще оставалась напряженной и подавленной, но в то же время чувствовала нарастающее нахальство и желание поговорить.

– Надо же, белый господин сам моет посуду, – неловко съязвила она, когда Ясень, отмыв сковороду, начал собирать со стойки миски. – А где же твои слуги?

– Домработница прибирается в понедельник и пятницу – у нее есть ключи от моей квартиры. В остальные дни она только готовит мне ужин. В субботу и воскресенье у нее выходной.

– Разумеется, – Надишь старалась не показать, что впечатлена. – Не будет же знать опускаться до вульгарной уборки. Это только для нас, черни.

– Пока я жил в Ровенне, я был в состоянии поддерживать чистоту в своей квартире самостоятельно. Но там я не проводил по десять операций в день, – поставив посуду в сушилку и прихватив свой опустевший бокал, Ясень вернулся к стойке.

При его приближении сердечный ритм Надишь чуть усилился.

– Все ровеннцы так роскошно живут в Кшаане? – спросила она.

– Не все… но многие. Это один из способов нашего правительства заманить нас сюда. Как по мне, так стратегия провальная и деньги тратятся зря. Если люди решают все бросить и махнуть в Кшаан, то точно не ради домработницы и этого избыточного пространства. В одну из комнат я едва ли вообще захожу… – Ясень потянулся к бутылке. – По-моему, вина было больше.

Надишь красноречиво придвинула к нему свой пустой бокал – наливай, гаденыш.

– Да ладно? Люди на что только не пойдут ради такой квартиры…

Ясень снова разбавил ее вино водой. Если он продолжит в таком духе, то действительно подвергнется физическому насилию, хотя едва ли Надишь решится на тот вариант, который он так выпрашивал.

– Все эти финансовые стимулы цепляют только до тех пор, пока ты не имеешь достаточно. Но я-то вполне хорошо жил и в Ровенне. У меня были квартира, машина. Да, там я и близко не получал таких денег, как здесь, но мне хватало. А в Кшаане зарплату даже и потратить негде, – Ясень выдвинул стул и сел. – И эти высокие стулья, – он закатил глаза. – Как же они меня раздражают.

– Бедняжечка, – ядовито посочувствовала Надишь. – Его стильные стулья такие неудобные. Квартира слишком просторная. Зарплата до сих пор не потрачена. Куда нам с нашими мелкими проблемками.

Ясень рассмеялся.

– Да, я понимаю, как это для тебя выглядит. С моей стороны картина менее радужная. Я живу в ровеннском анклаве, увешанном камерами, и полицией, дежурящей круглосуточно, чтобы нас не вырезали к чертовой матери. Сколько бы мне удалось продержаться, забреди я в один из отдаленных грязных райончиков, вроде того, где ты ходишь ежедневно? Из желающих пнуть светлокожего по почкам выстроилась бы очередь. В Ровенне я был любителем прогулок. А здесь я просто меняю стены квартиры на стены больницы и обратно. Порой я чувствую себя так, как будто отбываю тюремный срок.

«Не нравится – вали отсюда!» – хотела было сказать Надишь, но прикусила язык. Она осознавала, что Ясень на его позиции перерабатывает вне всякой нормы. Если он уедет, никто не встанет на его место, во всяком случае сразу. А это значит, что люди будут страдать и умирать.

– Наши пациенты… особое удовольствие, – продолжил Ясень. – Вот, например, тот парень, которому мы ампутировали руку в прошлую пятницу… даже загибаясь от боли, он жег меня глазами. С какой детской, незамутненной радостью он пустил бы меня под нож. Но все получилось как раз наоборот – это я его порезал, – Ясень хмыкнул, как будто находил данное обстоятельство забавным. – Врачи скорой помощи вооружены огнестрельным оружием – и все равно их периодически убивают. В случае ровеннских женщин опасность пребывания в этой стране возрастает в несколько раз – их воспринимают как добычу. Поэтому едут сюда только самые безрассудные.

Надишь было странно слышать о безрассудстве применительно к тем сдержанным, отстраненным ровеннским женщинам, которых она встречала в Кшаане. Вот Астра, например. Неужели Астра – безрассудная?

– Если дело не в деньгах и ровеннцам в Кшаане плохо, зачем же ты приехал?

Ясень отпил вино и криво усмехнулся.

– Наверное, десять ампутаций в неделю имеют к этому какое-то отношение… К тому же я всегда был немного сумасшедшим. Единственный на курсе, кто регулярно выкидывал что-то из ряда вон. Узнав о моих планах, коллеги нисколько не удивились, хоть и заявили, что я спятил окончательно. Видишь ли, даже если кто-то из них теоретически был бы готов смириться с ненормальным рабочим графиком и опасностью для жизни, то желающих пообщаться с крикливыми истеричными кшаанцами не нашлось бы в принципе.

Надишь нахмурилась.

– Сколько пренебрежения.

– К тебе это не относится. Ты не такая. Тебя воспитывали ровеннцы, ты говоришь на нашем языке. Ты похожа на нас.

– Последнее, чего я хочу, так это быть похожей на вас.

– Тогда разучись читать, заведи пятеро детей и воспитывай их в грязи.

– Не смей так говорить о моем народе! – Надишь с такой силой стукнула кулаком по столешнице, что ее бокал подпрыгнул. Это была чрезмерная экспрессия, и Надишь осознала, что действительно ощущает себя несколько разболтанной.

– А я неправ? Ты сама не осознаешь, как далека ты от «твоего» народа.

– Но и такой, как вы, я не стала.

– Да. Застряла где-то посередине. Некомфортная позиция, верно? – Ясень просверлил ее взглядом.

Пряча растерянность, Надишь жадно отпила вина.

– Мы говорим не обо мне, – буркнула она.

– О нет, теперь мы говорим именно о тебе. Каждая прочитанная книга отдаляет тебя от них. И приближает ко мне.

– О каком сближении с тобой может идти речь? Я никогда не прощу тебя. Как вообще можно простить тебя после того, что ты со мной сделал?

– Иди поговори с мамашками, которые прячут своих отпрысков от якобы злобных ровеннских учителей, а то, что отпрыск подрастает дебилом, не способным и слово прочесть, их нисколечко не заботит. Поговори с мужчинами, которые возненавидят тебя лишь за то, что ты, женщина, посмела получить образование и стать умнее, чем они. А потом возвращайся ко мне. И ты обнаружишь, как сильно я тебе нравлюсь.

– Ты ненормальный, – бросила Надишь и отпила большой глоток. – Даже если и так. С чего бы мне возвращаться к тебе? Почему обязательно к тебе? Я уверена, есть ровеннцы попривлекательнее и попорядочнее. Вот, например, Лесь. Он милый.

Удар оказался болезненным, и лицо Ясеня резко вытянулось.

Надишь вдруг громко, преувеличенно рассмеялась и собственным ушам не поверила. Смеяться здесь, в этой квартире, прекрасно осознавая, что ее ожидает далее? У нее крепкие нервы. Она гордится собой! Она придвинула к себе бутылку и, не дожидаясь разрешения Ясеня, налила еще, с разочарованием отметив, что после этого бутылка опустела.

Ясень наблюдал за ней очень внимательно.

– Если ты немедленно не поешь, то вскоре пожалеешь, что родилась.

– О чем ты вообще?

– Ты пьяна.

Серьезно? Уже? Надишь больше не ощущала озноба от кондиционера, напротив: ей стало жарковато. В воздухе витала золотистая пыльца. Но и только то. Если это опьянение, то оно не впечатляет.

Ясень поставил перед ней тарелку. Еда пахла замечательно. Если пару часов назад Надишь могла бы поклясться, что никогда и кусочка не сумеет проглотить в присутствии Ясеня, то сейчас незамедлительно схватила вилку.

– Для такой аморальной мрази ты весьма прилично готовишь, – выдала она с набитым ртом.

– Спасибо. Так меня еще никто не хвалил, – Ясень был сама пристойность, держал вилку в левой, а нож – в правой. И только голый торс вносил дисгармонию.

С наслаждением пережевывая и периодически отпивая из бокала, Надишь в открытую рассматривала Ясеня. Какие же обманчиво мягкие черты лица, эти пушистые пряди, падающие на лоб, светлые глаза, чуть припухлые губы… Если бы она не знала, что он собой представляет, она бы даже могла счесть его овальное лицо привлекательным.

Стоило им доесть ужин, как диалог возобновился. Ясень успел наговорить достаточно, чтобы Надишь чувствовала себя уязвленной, и ей хотелось реванша.

– Итак, мои сограждане невежественны, крикливы и норовят прирезать хорошего белого человека совершенно ни за что. Но кто же виноват, что они оказались в животном состоянии? Уж не вы ли, которые заправляете здесь всем?

– Что-то не припомню, чтобы мы, ровеннцы, прививали местным их дикие архаичные порядки.

– Если бы Кшаан остался свободной страной, он развивался бы так же, как и все остальные, – пожала плечами Надишь. – В цивилизованной манере.

– Мне довольно забавно это слышать. Ведь сам тот факт, что Кшаан никогда не развивался в цивилизованной манере, и привел его к потере независимости.

– Полагаю, что история была куда как менее однозначна.

– Решила поговорить со мной об истории? – усмехнулся Ясень и поставил на стол локти. – Я поговорю с тобой об истории. В отличие от Кшаана, в Ровенне все дети ходят в школу, и там преподают историю – как и полтора десятка других предметов. Так вот: вы истязали нашу страну. Грабили ее, угоняли моих соотечественников в рабство, и длилось это десятки, сотни лет, пока не нашелся человек, который положил этому конец и разнес вашу столицу, вот этот самый прекрасный город, где мы сейчас находимся, до основания. Чтобы моя страна смогла вздохнуть свободно и восстановить численность населения.

– Что мне твои уроки истории? В ваших школах история преподается так, как вам нужно. Все факты подтасовываются, искажаются в вашу пользу. Может, никто и не атаковал вас вовсе. Может, вы сами все придумали, чтобы объяснить ваши захватнические действия.

– А у вас что? Порази меня объективным академическим подходом.

Надишь несколько стушевалась.

– У нас история передается устно из поколения в поколение.

– Уверен, подача материала максимально нейтральна. Ведь только циничные государственные учреждения способны к расчетливой, систематической лжи. Люди на индивидуальном уровне являются образцом честности и беспристрастности.

– Да даже если бы ваша версия событий была правдивой, то разве это оправдание? Моя страна была жестока к вашей стране паршивую прорву лет назад, и это дает вам основания делать то, что вы делаете сейчас?

– А что, по-твоему, мы должны с вами сделать? Отпустить? Ежегодно десятки террористов получают заслуженную пулю в затылок, однако желающих продолжить их дело не становится меньше. Если мы уйдем из этой страны, поднимем сеть контроля, снимем запрет на выезд, куда же денутся все эти приятные люди? Уедут в Роану, что сейчас так озабочена правами кшаанцев, что трубит об этом на каждом углу? Наберутся там ценных и практичных знаний – как провезти через границу оружие, как делать взрывчатку, как минировать машины… Или же они сразу хлынут в Ровенну, всеми возможными нелегальными методами, чтобы устраивать теракты непосредственно у нас?

Надишь встала, обошла стойку и захлопала шкафчиками.

– Я рад, что ты так освоилась у меня, – заметил Ясень. – Это гораздо лучше, чем твой полумертвый от страха вид. Но если ты ищешь еще одну бутылку, то я строго не рекомендую это делать.

Но Надишь уже обнаружила не только еще одну бутылку, но и пару десятков других.

– Ничего себе у тебя винный склад, – присвистнула она.

– Да. Когда кто-то из нас, ровеннцев, едет в отпуск, он считает необходимым по возвращении подбодрить соотечественников напитком, который здесь купить невозможно. Вот только я почти не пью. И тебе тоже не стоит.

Но Надишь уже выхватила бутылку.

– Даже не спрашивай, где у меня штопор, – заявил Ясень.

Подумав, Надишь решительно воткнула в пробку нож. Обернув лезвие ножа полотенцем, она прокрутила его несколько раз и триумфально вытащила пробку.

– Это просто страшно, что ты уже умеешь делать, – сказал Ясень. – Это я еще не предоставил тебе полную свободу. Дальше начнется полный беспредел.

Надишь вернулась за стойку и села на свое место. Перехватив у нее бутылку, Ясень опять попытался провернуть свой гнусный трюк, налив себе полный бокал и попытавшись разбавить ее вино водой из расчета одна молекула вина на бокал воды.

– Иди ты в жопу, сволочь, – заявила Надишь, яростно выхватив у него бутылку.

Заяви она такое кшаанцу, ей уже прилетело бы по лицу, потому что ни один кшаанский мужчина не станет терпеть грубость от женщины, но Ясень был ровеннцем, поэтому счел ее выпад забавным.

– А ты по пьяни буйная, я смотрю, – усмехнулся он.

О да, вот теперь Надишь осознавала, что основательно пьяна. Вокруг предметов и даже Ясеня появился слабо сияющий ореол. Однако же, несмотря на ухудшающуюся координацию, Надишь не собиралась останавливаться. Наконец-то она чувствовала себя хорошо. Странно, но хорошо. К ней пришло осознание, что всю эту неделю Ясень разрастался у нее в голове, пока не вырос до чудовищных размеров – монстр, скала, способная погрести ее под собой. Она жила, изнемогая от страха. Сейчас же она увидела перед собой человека – да, он был мерзким и циничным, однако же его размеры лишь ненамного превышали ее собственные. Он не собирался бить или увольнять ее. Худшее, что он мог сделать: это заняться с ней сексом, неприятным, унизительным, возможно, болезненным, но не смертельным. И если она хотела с ним поспорить, то вполне могла себе это позволить.

Они переместились в гостиную, где продолжили обсуждать враждебные отношения двух стран с периодическим вплетением их личного конфликта.

– У меня другое мнение, почему вам так важно продолжать удерживать нас за глотку, – заявила Надишь, удобно разместившись на диване. Том самом диване, что одним своим видом должен был вызвать у нее приступ рыданий, но почему-то не вызвал. – Сколько золота вы ежегодно выкачиваете из нашей страны, загоняя его за большие деньги той же Роане? И ты будешь мне рассказывать, что весь этот беспредел, который вы тут устроили, объясняется лишь стремлением обезопаситься от моих кровожадных сограждан?

– То есть все из-за денег?

– Разумеется. Это и козе ясно, – самодовольно заявила Надишь, взболтав вино в бокале.

– Что ж, козочка моя, давай-ка я объясню тебе некоторые очевидные вещи. В Ровенне множество своих полезных ресурсов и острой необходимости грабить твою страну у нее нет. Жесткое квотирование на добычу поддерживает высокие цены на рынке, отчего соседняя Роана, как наш основной покупатель, орет благим матом и начинает переживать за права кшаанцев особенно сильно – ведь если скинуть с Кшаана Ровенну, на него вполне могла бы взгромоздиться Роана. И именно это ваши лучшие друзья попытаются сделать в тот самый день, как Ровенна объявит Кшаан независимым, после чего вывоз из страны золота возрастет в десятикратном объеме. Однако то самое квотирование, что обеспечивает Ровенне неплохую прибыль и стабильное будущее, не позволяет нашей стране безумно обогатиться в настоящем. Как следствие, возникает вопрос: за чей счет финансировать те структуры, что функционируют в Кшаане? Это при том, что население Кшаана, при несколько меньшей территории, значительно превосходит по численности население Ровенны. Это у вас тут по десять детей рожают, у нас там трое – потолок. Тут-то ваше золотишко, алмазы, кобальт и прочее становится уместным. Значительный процент всего этого тратится на вас же самих. Школы, больницы, полиция.

– Ах, как вы благородны, – скривилась Надишь. Ей надоело заморачиваться с хрупким, неустойчивым, выскальзывающим из рук бокалом, поэтому она просто схватила бутылку и начала ходить с ней туда-сюда, периодически прикладываясь к горлышку.

– Фу, пить из горла, – осудил Ясень. – Я со средней школы этого не делал.

– Куда нам до вас, цивилизованных, – отмахнулась Надишь. – Я вот до девятнадцати лет ни разу не напивалась. И занялась анальным сексом только потому, что пришел благородный белый человек и меня изнасиловал.

Ясень вскинул ладони в оборонительном жесте.

– Мне стыдно.

– Ему стыдно! – экспрессивно восхитилась Надишь. – Какой высоконравственный мужчина!

На секунду она задумалась о том, чтобы запустить бутылкой Ясеню в голову, но не решилась поступить с вином так жестоко.

– И, раз уж зашла речь об изнасилованиях… – продолжил Ясень.

– Я в недоумении, почему между нами постоянно возникает эта тема…

Ясень подошел, вырвал у Надишь бутылку и наполнил свой бокал.

– Если я не помогу тебе, ты умрешь от алкогольного отравления, – пояснил он. – Так вот, мое проклятое правительство приложило усилия, чтобы приюты в Кшаане не стали пастбищем для педофилов и садистов, а дети действительно получали уход и воспитание. Посмотри на себя: ты умеешь себя вести, у тебя поставлена речь, у тебя прекрасные зубы – какой процент твоих соотечественников может похвастаться такой улыбкой?

– А то, что меня изнасиловали позже, на работе, это нормально, да? – возмутилась Надишь.

– Но ты хотя бы была уже половозрелая…

– О, – простонала Надишь, жадно отхлебнув вино из бутылки. – Этот разговор уже становится откровенно гротескным.

– Нади, сам тот факт, что тебе известно слово «гротескный», уже демонстрирует, что в приюте тебе дали весьма пристойное образование…

Дискуссия накалялась. В какой-то момент в Надишь взыграла кшаанская кровь, и она начала срываться на крик.

– Ты не стесняйся, – успокоил ее Ясень. – Продолжай орать. Здесь отличная звукоизоляция. Я ни разу не слышал, чтобы мои соседи выли по ночам. А ведь если учесть, в каком паршивом местечке мы находимся, они наверняка это делают.

Бутылка опустела. Надишь поставила ее на мраморный пол, но бутылка опрокинулась на бок и громко звякнула. Пошатнувшись, Надишь выпрямилась. Ясень поддержал ее за предплечье.

– Думаю, достаточно на сегодня, – мягко сказал он. – Все ясно: наши страны враги и останутся врагами. Но нам с тобой быть врагами вовсе не обязательно.

– Мы уже враги.

– Это ты так считаешь.

– Ты нанес мне ущерб, – Надишь пошатнулась и ткнулась лбом ему в плечо.

– Я попытаюсь это как-то компенсировать.

– Ты правда веришь, что столь сильную боль можно компенсировать?

– Если бы это было не так, ни одна женщина не родила бы по собственной воле второго ребенка. А я считаю, что, при каких условиях мы бы ни сошлись, это уже случилось. Все эти социальные установки, объясняющие нам, что простительно, а за что только смерть – искупление, мне совершенно неинтересны. Мы наедине. Только мы решаем, что мы сможем друг другу простить, а что нет.

– Ты циник.

– Нет, цинизм – это от глупости. А я прагматик, – он ухватил ее за подбородок кончиками пальцев и приподнял ее голову, заставив посмотреть себе в глаза. – Если не можешь победить, сдайся. Попытайся сделать ситуацию несколько комфортнее для себя, раз уж ты все равно в нее попала.

– Но я пытаюсь, – сказала Надишь, захлопав глазами. – Я весь вечер пью вино. Еще одна бутылка, и все станет лучше некуда.

– Не настолько комфортнее… – Ясень сдернул с ее косы резинку с деревянными бусинами и начал расплетать ее волосы. Когда Надишь попыталась отстраниться, он обхватил ее одной рукой и притянул к себе.

– Прямо здесь? – Надишь опустила глаза и испуганно покосилась на диван.

– Что ты, диван – это слишком скучно, – злодейски осклабился Ясень. – Давай в прихожей, на мраморном полу. Это мое любимое место для изнасилований. В прошлый раз я сделал тебе скидку, как новичку, но теперь намерен вернуться к моим обычным привычкам.

У Надишь стал такой перепуганный вид, что он быстро пошел на попятную.

– Ладно, уговорила. Пойдем в душ.

Выражение страха на лице Надишь не исчезло.

– Пока просто в душ… – добавил Ясень.

В ванной, когда он стягивал с нее одежду, Надишь не предприняла попыток сопротивляться. После всего выпитого она так обмякла, что ее конечности были словно сделаны из ваты. К тому же ее гнев иссяк. В конце концов, человек может ругаться и злиться только ограниченный период времени. На этот вечер она приняла действительность. Хотя бы потому, что уже не могла ни убежать от нее, ни драться с ней.

Ясень встал в ванну и затем потянул Надишь за руку, заставив забраться к нему. Он включил душ и отрегулировал его так, чтобы вода летела на них сверху. Надишь ощутила теплые капли, легко постукивающие по ее голове и плечам. Это было приятно. Надишь пошатнулась и для поддержания равновесия уперлась в грудь Ясеня ладонями.

– Ты нарочно это сделал, – пробормотала она. – Вывел меня на эмоции, позволил бранить тебя, спорить с тобой – чтобы я выкричалась и успокоилась, чтобы я стала немного меньше тебя ненавидеть. Ты манипулируешь моими чувствами.

– Кто знает, – улыбнулся Ясень. По его лицу сбегали капли воды. – И потом, я ведь тоже напился.

– Но не так сильно, как я.

– Нет, не так сильно, – Ясень наклонился и легонько поцеловал ее в губы.

Надишь не отшатнулась, завороженная волшебным действием алкоголя. Она еще помнила те чувства, что терзали ее раньше – страх, неприязнь, унижение, однако в состоянии опьянения они потеряли значение. Прошлая обида затянулась туманом, тревога за будущее отодвинулась за горизонт, осталось только это настоящее, в котором Ясень смотрел на нее сквозь падающие капли. Глаза Ясеня затуманились, губы приоткрылись. Сейчас он совсем не походил на того желчного докторишку, которого она видела на работе.

Надишь вдруг осознала, что ей глубоко наплевать, насколько плохой он человек. После их словесной баталии она все еще чувствовала пульсирующее внутри возбуждение. Она столько раз видела разверстые раны, и Ясень погружал в них хирургические инструменты, один за другим. Человеческое тело не святыня, не крепость. Врачи проникают в него и трогают его постоянно. Сейчас Надишь испытывала скорее любопытство, чем опасение. Это не принесет ей вреда. Ясень позаботится, чтобы не было последствий. Она не заболеет и не забеременеет. Никто не узнает, как она вела себя здесь. Даже если она оказалась во власти чудовища, почему бы не получить немного удовольствия, пока это удается?

Ясень притянул ее к себе и поцеловал затяжным, подчеркнуто неспешным поцелуем. Надишь снова ощущала его член, прижимающийся к ее животу, но на этот раз это не вызывало отторжения.

Прежнюю скованность она припомнила только когда они уже переместились в постель, и, сжавшись в комок, отвернулась от Ясеня. Ясень сдвинул ее мокрые волосы, провел кончиками пальцев по ее коже – от шеи к плечу, а затем захватил губами мочку ее уха, обнаружив чувствительность, которую Надишь никак не ожидала застать в таком странном месте. Потрясенная, она позволила перевернуть себя на спину.

В этот раз Ясень действительно не торопился. Он гладил ее, пока каждая мышца в ее теле не стала мягкой. «Это все не может происходить со мной, – подумала Надишь, взглянув в потолок широко раскрытыми глазами. – Это сон». Люстра в комнате не горела, но из коридора в приоткрытую дверь проникал мягкий приглушенный свет. Надишь казалось, что кровать мягко покачивается, словно плывет по волнам. Когда Ясень, аккуратно сдвинув ее бедро, начал поглаживать ее в самом интимном месте, Надишь даже не попыталась сдвинуть ноги обратно. Ощущение было приятное. Нарастающе приятное. Особенно когда его палец проскользнул внутрь.