Частицы случайности

Она подняла руку и посмотрела на ладонь в сером свете, просачивающемся сквозь щель в шторах. Пальцы дрожали. Побочный эффект препаратов, с которым она так и не научилась справляться. Но сейчас это дрожание казалось другим. Не нервозность, а предчувствие. Как дрожь перед выходом на сцену.

Сцена. Когда она в последний раз была в центре внимания? На последней выставке, которую курировала пять лет назад – «Новая геометрия пространства». Четырнадцать художников, полгода подготовки, открытие с фуршетом на двести человек. Она тогда надела черное платье от Cos, которое теперь висело в шкафу с отрезанными бирками – купленное для тех случаев, которые больше не наступали.

В гостиной послышались осторожные шаги. Голос сына: «Мама еще спит, тихо». Маленький диспетчер чужой жизни.

Она знала, что должна встать, проверить, завтракали ли они. Старший кормил младшую, следил, чтобы та поела. Ребенок, который невольно становился маленьким взрослым по необходимости.

Какая я мать? – вопрос всплыл из глубины сознания, как пузырь болотного газа. Она знала ответ, но не хотела его формулировать. Знала, что дети адаптировались к ее болезни лучше, чем она сама. Что они изобрели собственные ритуалы выживания в доме с неработающей матерью. Что младшая уже почти не просила почитать на ночь, а старший перестал рассказывать о школьных событиях.

Телефон вибрировал. Сообщение от неизвестного номера.

«Привет! Это Альбина. Высылаю работы Николь. Посмотри и скажи, что думаешь. Она очень ждет твоего мнения».

Сдержанно. Без эмодзи и восклицательных знаков. Это уже обнадеживало.

Следующее сообщение содержало ссылку на облачное хранилище. Она кликнула, не особо надеясь увидеть что-то стоящее.

Фотографии загружались медленно, строчка за строчкой. Первый кадр – женское лицо крупным планом, половина в тени, половина освещена мягким светом из окна. Не гламур, не красота для журналов. Что-то другое. Но что? Правда?

Следующий кадр – руки на фоне старой кирпичной стены. Не маникюрные руки модели, а обычные, с венами, с мелкими шрамами, с историей. Но сняты так, что эти несовершенства стали поэзией.

Она листала дальше, и что-то в груди начало оттаивать. Женские тела в городской среде – но не как объекты, а как субъекты. Женщина на фоне конструктивистского здания, где геометрия архитектуры вступала в диалог с изгибами человеческого силуэта. Ню, снятое с такой деликатностью, что обнаженность казалась естественной, как дыхание.

Она понимала! Автор понимала женское тело не как декорацию, а как территорию переживаний. Каждый кадр говорил о том, что значит быть женщиной в этом городе, в этом времени, в этой коже. Никакой пошлости, никакого мужского взгляда. Взгляд изнутри.

Профессиональные рефлексы, которые она считала погребенными под завалами депрессии, заработали с неожиданной четкостью. Композиция – смелая, но продуманная. Свет – мягкий, естественный, создающий объем без драматизма. Смысл – вот он, главное открытие. У этих фотографий была душа.

«Я все еще умею видеть красоту. Просто разучилась ее чувствовать», – мысль пришла не как откровение, а как тихое узнавание. Депрессия отняла всё, кроме профессионального зрения. Оказалось, умение видеть красоту устойчивее к химии мозга, чем способность любить или радоваться. Депрессия – это не отсутствие чувств. Это их переизбыток, заморозка от перегрева.

Она села на кровати, впервые за утро не чувствуя головокружения. Достала с тумбочки блокнот, в котором раньше записывала идеи для выставок. Нашла ручку.

Написала: «Николь. Фотопроект. Сильные стороны: понимание женской природы, деликатность, работа со светом. Архитектура как контрапункт к телу. Потенциал – высокий».

Остановилась. Рука не дрожала. Почерк был таким же четким, как раньше.

Продолжила: «Концепция: женщина и город. Диалог тела и пространства. Интимность в публичном. Название: «Территории»? Или «Женщина. Город. Время»?

Она писала и чувствовала, как в голове выстраивается структура будущей выставки. Большие принты на белых стенах. Группировка по темам: портреты, городские ню, архитектурные сюжеты. Открытие вечером, когда искусственный мягкий свет подчеркнет настроение работ.

Она закрыла блокнот и посмотрела на свое отражение в черном экране телефона. Та же размытая женщина-призрак, но в глазах появилось что-то новое. Не надежда – до надежды было еще далеко. Но любопытство. Профессиональный интерес.

Желание понять, как лучше показать эти работы. Как создать пространство, где каждая фотография зазвучит в полную силу.

Это было не просто начало. Это было возвращение. Не к прежней жизни – она понимала, что той жизни больше не существует. Но к себе. К той части личности, которая могла видеть красоту в несовершенстве, находить смысл в хаосе, создавать порядок из разрозненных произведений искусства.

Она встала с кровати.

Дневной свет едва проникал сквозь прикрытые жалюзи. За окном простирался внутренний двор, отгороженный от города бетонными стенами. Он предпочитал работать в тишине. Полумрак кабинета нарушал лишь свет мониторов. Он сидел, откинувшись в кресле и положив ногу на ногу. Правая рука опиралась о стол. График на экране упрямо стремился вверх. Каждый тик уводил его от цели. Каждый тик означал потерю прибыли и «оборотки». Завтра нужно было платить арабам за оборудование. Пока еще в долларах…

Средств на счетах хватит на два года безбедной жизни, хорошая подушка безопасности для компании, которую он так успешно оптимизировал, но вот дальше… Он нашел новых поставщиков, но валютная логистики и обменный курс – это новый налог на бизнес. Он склонил голову и посмотрел в сторону окна. Кто бы только знал, как он мечтал о том, чтобы все стало как раньше! Но как раньше уже не станет. Он это тоже знал. Прошлый год сломал все планы на выход из операционки. Ему придется снова работать. От этой мысли было не по себе. Она раздражала его. Раздражала больше, чем этот самонадеянный выскочка Кир, больше, чем этот вечно заглядывающий в рот питекантроп-переросток Константинов.

В дверь постучали. В открывшейся двери возник силуэт Виктора. «Легок на помине!» – он оторвал взгляд от графиков.

– Игорь Викторович, можно? – по-детски робко спросил Константинов.

– Да, Виктор, заходи, садись, – директор снисходительно посмотрел на него.

Константинов пересек кабинет, сел на стул и огляделся по сторонам. Его всегда пугал этот кабинет.

Темные стены давили, словно сжимая пространство до размеров исповедальни. Стеклянный стол, испещренный почти невидимыми отпечатками чужих желаний и амбиций, отражал приглушенный свет мониторов. Здесь слова застывали в воздухе, как насекомые в янтаре, становясь вечными свидетелями принятых решений.

Виктор ерзал на кресле. Он чувствовал, как потеют ладони. Ему было не по себе. Ворот футболки давил шею как удавка. Он нервничал и почти жалел о том, что пришел. В сущности, он пришел с простой просьбой, но в этом кабинете она вдруг показалась ему постыдно мелкой. Где-то в глубине души шевельнулось смутное беспокойство – как у человека, который, спасаясь от дождя, забежал в подворотню и вдруг осознал, что в темноте его окружают неясные тени.

– Что у тебя? – директор посмотрел на него равнодушно, как будто делая одолжение.

– Игорь Викторович, – промямлил Константинов неуверенно, – у меня есть просьба. Точнее не просьба, а это… Мне помощь нужна… Это, ну короче, я тут это…

– Виктор, ты так и будешь тянуть или все-таки скажешь что-то членораздельное?

– Это, короче, я денег хочу занять у вас. Мне на ипотеку на первый взнос надо, – собравшись с силами выпалил он, буквально зажмурив глаза.

Директор смотрел на него молча. Как будто изучал. Виктор заерзал на стуле и еще сильнее покраснел. Прошло больше минуты, прежде чем директор спросил:

– О чем ты мечтаешь? – голос директора был тих и вкрадчив, как звук купюр в счетной машинке. В нем слышалась интонация психоаналитика, готового вскрыть самые потаенные желания пациента.

Виктор вздрогнул и растерялся. Ему был знаком этот тихий шелестящий голос, который обычно ничем хорошим не заканчивался, но на этот раз это был голос директора. От этой мысли его лицо искривилось и передернуло. Игорь Викторович посмотрел на него удивленно.

– Мечтаю…? – он остановился, чувствуя, как в голове проносятся все его амбициозные планы. – «Гелик», – слово вырвалось помимо воли, словно кто-то другой произнес его.

– Гелик? – морщины на лбу директора стали похожими на школьные прописи.

– Чисто мужская пацанская тачка. Мощь, брутальность… – он говорил и сам не узнавал свой голос, будто озвучивал чужой сценарий, в который сам не до конца верил. – Она мне подходит. Ну и ипотека, конечно. Это в первую очередь.

Директор слушал с легкой полуулыбкой, как ученый, наблюдающий за подопытным животным, выбирающим между двумя дорожками в лабиринте. Его рука скользнула к ящику стола – размеренно, словно в замедленной съемке. Виктор почувствовал, как учащается пульс, как предательски сжимается желудок.

На стекле тускло блеснули ключи от Porsche Panamera – словно чешуя змея-искусителя. Виктор почувствовал, как внутри что-то надломилось. Все мечты и мысли растворились в холодном блеске металла. Мозг начал рисовать новые картины: взгляды коллег, полные зависти, шепот за спиной, восторженные взгляды на дорогах, уважение в глазах тех, кто раньше едва замечал его существование и девочки, делающие селфи рядом с машиной. Его машиной.

– Всё возможно, если усердно работать, – произнес директор с интонацией опытного каталы, показывающего новичку простой карточный фокус. – И быть лояльным не только к компании. Ты понимаешь, о чем я, – в его голосе не было ни обещания, ни одобрения – только констатация неизбежного.

Виктор сглотнул. Во рту пересохло, словно он несколько дней блуждал по пустыне. Ключи лежали так близко, что он мог различить каждую царапину на брелоке. Сердце колотилось где-то в горле, заглушая голос разума, шептавший о слишком серьезной ставке.

Рука дернулась вперед – едва уловимый жест, который он не смог подавить. Но что-то остановило его – может быть, последний барьер совести, а может, страх перед той пропастью, что открывалась за этим простым движением.

– Я… – он поднял глаза на директора, чувствуя себя человеком, продающим душу за призрачное обещание счастья. – Буду работать. Буду работать еще усерднее.

Директор кивнул с удовлетворением кукловода, чья марионетка исполнила особенно сложное па. Ключи исчезли в ящике так же медленно, как появились – словно приманка, которую прячут до следующего раза.

– Хорошо. Тогда всё у тебя будет, – эти слова прозвучали как констатация факта.

Виктор улыбался. В глубине души он был очень горд и доволен собой. Еще вчера, все, о чем он только мечтал было похожим на маленькую проселочную дорогу, но сегодня… Сегодня у него появилась не просто надежда, а практически прямая магистраль в шесть полос ко всему, чего он захочет.

Директор наблюдал за ним с легким наклоном головы, как наблюдают за бабочкой, неизбежно летящей на огонь. Ему не нужно было ничего говорить – эта сцена разыгрывалась в его кабинете сотни раз, и финал всегда был одним и тем же.

– Что-то еще? – директор прервал мечты Константинова.

– Ну это, я пошел работать, – ответил Константинов.

– Подождите минуточку, – директор взял в руки смартфон и набрал номер. – Кирилл Александрович, зайдите ко мне.

Виктор поморщился. Улыбка слезла с его лица.

Директор посмотрел на него с сожалением.

– Виктор, – медленно начал директор, – вот именно об этом я хотел с тобой поговорить. Твоя дисциплина. Такое поведение как сегодня – недопустимо. Я сейчас не про планерку, а про твое опоздание.

– Ну я же объяснял, что были…

– Виктор, мне это не надо знать. Надо исправиться. Я надеюсь мотивации у тебя теперь достаточно. И еще, нам приходится работать с разными людьми. Мне тоже многие не нравятся. Я бы с удовольствием некоторых уволил, но заменить их пока не кем. Поэтому, раз уж мы все в одной лодке, хочешь или нет – надо грести и присматривать за коллегами, чтобы не расслаблялись. У тебя сейчас есть все шансы сплотить коллектив. Я в тебя верю. Не все же тебе начальником отдела быть. Может быть, станешь директором филиала. А теперь иди работай.

Глаза Константинова вспыхнули. Его лицо расплылось в широкой расслабленной улыбке.

Он встал, пожал руку директору и направился к двери.

В приемной, он столкнулся с Кириллом.

– Привет, спортсмен! – Кир протянул руку. – Сколько жмешь от груди сейчас?

– Сто сорок. На подходе к полтиннику, – с гордостью ответил тот.

– Круто. А зарплату когда последний раз жал вверх? Или так и будешь протеиновыми батончиками на «авито» спекулировать?

–Это другое…, – загадочно протянул Виктор, как будто что-то не договаривая.

–Точно. Железо честнее, – Кир едва заметно улыбнулся, – но честнее всего крипта…

Константинов удивленно посмотрел на него и почесал затылок.

– Ладно, потом как ни будь расскажу. Надо же помогать коллегам повышать их благосостояние, раз премии не светят…

– Премии не светят только тем, кто не работает, – в голосе Константинова сквозила уверенность, – вот мне, например, светят!

– Кстати, главбух просила передать – документы по твоим клиентам готовы.

– Какие документы? – Виктор непонимающе смотрел на Кира.

– Не знаю. Что-то про расхождения. Сказала, ты поймешь.

Виктор напрягся.

– Я ничего не знаю про расхождения, – сказал он и сглотнул.

– Странно. Она говорила очень уверенно. Ну да ладно, наверное, ошиблась… Ладно Витя, я бы с тобой поболтал, но босс ждет, вызвал обсудить премию, – Кир засмеялся, – но, если будут вопросы по крипте, ты заходи, буду рад помочь. Вдруг однажды ты проснёшься миллиардером? Настоящие деньги делаются пока ты спишь, подумай над этим…

Кир постучал и открыл дверь кабинета.

– Лера, нужно забронировать авиабилеты и гостиницу на конец месяца, – сказал Кирилл секретарше, зайдя в ее кабинет. В его голосе звучала усталость человека, привыкшего к тому, что даже самые простые и элементарные задачи превращаются в сложные из-за чужой некомпетентности.

Кондиционер работал на полную мощность, жалюзи были наглухо задернуты, но в кабинете все равно висел воздух, в котором задыхались инициативы и как бактерии в чашке петри множились оправдания.

– А вы можете написать какую гостиницу, точные даты и на кого билеты? – начала Лера свою привычную арию избегания ответственности, попутно поправляя и без того идеально лежащую перед ней папку. Она исполняла этот ритуал так же охотно, как девушки поправляют волосы в баре при виде симпатичного парня.

– Ты сама гостиницу можешь выбрать? – спросил Кирилл, улыбаясь так, словно предлагал ей прыгнуть с крыши во имя компании или науки. – Предел – до четырех тысяч. Игорь Викторович дал добро, произнося каждое слово как эпитафию: «Времена сейчас не простые… Надо контролировать расходы… и по возможности экономить…» Многоточия звучали громче самих слов.

– Ну я так не могу, – её голос звучал так, будто она оказывает всему офису невероятную милость самим фактом своего присутствия. – Я сейчас забронирую, а потом кому-то что-то не понравится.

«Ах, священная мантра современного работника, – подумал Кирилл, – «А вдруг не понравится». Боязнь ответственности возведена в ранг искусства».

– Понимаю. Помню прошлый раз – Игорь Викторович был очень… выразителен…

– Это не я выбирала! – прокудахтала Лера.

– Знаю. Просто констатирую. Кстати, он так и не рассказал, почему вернулся на день раньше…

Лера побледнела.

– Ладно, я сам выберу гостиницу и напишу тебе подробный план операции: кто, куда, когда и в каком настроении летит, – сказал он, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. Не злости, а именно раздражения. Злость была бы слишком простым чувством для этой ситуации.

– Хорошо, спасибо, а я тогда все забронирую.

«Революционное решение», – мысленно отметил Кирилл, но вслух произнес:

– Только сделай сегодня, пожалуйста. Сегодня пятница, дальше бронь можем не поймать. Я не хочу, чтобы нам снова достались номера с видом на помойку и звукоизоляцией из картона?

– Ну, сегодня я не обещаю, – протянула Лера с интонацией капризного ребенка.

– Нет, Лера. Надо сделать именно сегодня. Это не просьба, это третий закон Ньютона офисного пространства, – сказал Кирилл тихо, почти шепотом, но голос его обрел плотность, от которой хрупкие оправдания начинают трескаться по швам.

Вернувшись в свой кабинет, он принялся составлять таблицу рейсов с методичностью налогового инспектора и фантазией архитектора.

Через два часа у Леры на почте лежала таблица, достойная кандидатской диссертации по логистике.

Еще через час Лера появилась в его кабинете с лицом, предвещающим очередную порцию радостных новостей.

– С командировкой в Сибирь все хорошо, – начала она бодро, – а вот с западом… как бы это помягче… катастрофа. Все что вы написали – места закончились…

– Еще в прошлом веке? – спросил он, мысленно считая до десяти на трех языках. – Что ты предлагаешь?

– Ну… я не знаю, ну поищите еще что-нибудь сами, – предложила она голосом человека, рекомендующего другу заняться банджи-джампингом без веревки.

– А ты поискать не можешь? – он перешел на шепот, который обычно используют для объявлений войны.

– Нет, я не могу, там везде все занято, – таким же флегматичным голосом ответила секретарша.

Кирилл глубоко вздохнул. Где-то на краю сознания мелькнула знакомая картина: именно так начинал и Игорь Викторович – с тихого, вкрадчивого тона, за которым следовал ядерный взрыв. Нет, он не станет повторять этот сценарий. Он сделал глубокий выдох, словно готовился к сложной асане.

– Лера, послушай меня очень внимательно. Это не просто бронирование. Это четыре месяца подготовки, которые превратятся в тыкву. Это деньги, которые испарятся как скидки после черной пятницы. Это контракты, которые уплывут к конкурентам. И штрафы за срыв тендера, которые свалятся на нас как снег на голову в июле. Про июль я буквально. Понимаешь масштаб трагедии?

Лера пожала плечами, демонстрируя равнодушие космических масштабов – такое, которое обычно проявляют к судьбам далеких галактик.

– Ну я же не знала, что так все серьезно…

– Лера, это лето. Сезон отпусков. Люди рассыпаются по стране как тараканы от света. Кто на природу – дышать свежим воздухом и жаловаться на комаров. Кто в города – фотографировать достопримечательности и покупать магнитики. Это нормально, что мест нет. Люди бронируют все за год вперед, как билеты на концерт любимой группы.

Кирилл говорил вкрадчиво и тихо, стараясь сохранить остатки терпения. Но уже вот-вот готовый трансформироваться в какого-то офисного монстра и разнести все вокруг.

– Ха! Нашли куда ездить! Других мест что ли нет? – воскликнула Лера с таким удивлением, будто узнала о существовании гравитации.

– Нет, представь себе! – с горечью усмехнулся Кир осознавая абсурдность ситуации. – Заграница теперь не работает. Да здравствует внутренний туризм и экологическая катастрофа на родных пляжах! Давай ищи, где нам приткнуться. Я тоже подключусь к этому увлекательному квесту. Договорились?

– Хорошо, – ответила Лера и исчезла, оставив за собой лишь легкий аромат безразличия.

Через полчаса Кирилл заглянул к ней с надеждой, которая еще теплилась в его груди.

– Ну что, есть результаты?

– Нет… – протянула она с той же интонацией, которой обычно сообщают о том, что кончился сахар.

– А искала?

– Ну да…

– Точно? – задал он риторический вопрос, уже зная ответ и наслаждаясь этим моментом предсказуемости.

Он понимал, что в офисе все врут. Разница только в таланте

– Ну да… – повторила она, уставившись на него с видом обиженной невинности.

– Ладно, если бы искала по-настоящему, то нашла бы. Вот тебе готовое решение: название гостиницы, сайт и мейл. Подарок судьбы. Нужно шесть номеров.

– Хорошо, сейчас напишу им.

Когда Лера наконец сообщила об успешном бронировании, Кирилл поймал себя на том, что машинально массирует виски. Привычка, приобретенная за год работы с Игорем Викторовичем. Фантомная боль от предстоящего разговора уже начинала пульсировать в затылке – директор обязательно найдет повод для творческой критики.

Еще через час на экране смартфона вспыхнуло и погасло пуш-уведомление, как падающая звезда в цифровом небе. Он открыл приложение авиакомпании и проверил свою коллекцию предстоящих путешествий.

Одной брони не хватало. Кирилл открыл почтовый ящик и нашел письмо с дублем брони, лежащее там как подарок от доброй феи.

Он только собирался внести недостающий билет в приложение, как раздался звонок.

– Кирилл Александрович, зайдите ко мне.

В приемной Кирилл столкнулся с Константиновым. Войдя в кабинет, он застал директора за привычным ритуалом гипнотизирования биржевых котировок. Повернув голову в сторону Кирилла, директор произнес:

– Кирилл, вы же человек разумный… Вам, надеюсь, понятно, что Виктор в компании не для красоты.

– Я бы с вами согласился, но тогда мы оба окажемся неправы, – ответил Кирилл, растягивая слова так, словно объяснял очевидные вещи особенно медленно соображающему ребенку.

– Как вам будет удобно. Вы, конечно, можете сколь угодно долго играть в профессиональную гордость. Или можете сразу делать все как надо. У меня нет времени разбираться в тонкостях вашей борьбы за справедливость.

Кирилл едва заметно улыбнулся.

– Вот и отлично. Умность всегда побеждает гордость. Кстати, – продолжил директор елейным голосом, – Кстати, Кирилл Александрович, я тут слышал, что вы неплохо разбираетесь в криптовалюте?

Кир удивлённо посмотрел на него, прекрасно понимая, на чьих ногах эта информация пришла к директору.

– Да так… Не сказать, чтобы очень хорошо… Знаю несколько токенов…

– А мне сказали, что вы прямо-таки профессионал и даже имеете свой портфель в крипте…, – директор внимательно смотрел на него анализируя каждое микродвижение мышц на лице.

– А к чему вопрос? – Кир вскинул брови.

– Вы же слышали, арабы хотят стейблкойны… Мне нужен кто-то, кто разбирается во всем этом. Я решил спросить у вас. Мне нужен помощник. Тот, кто снимет с меня часть работы. Поверьте, к своим людям я бываю очень щедр и никогда не забываю их заслуг. Во всяком случае, сможете рассчитывать не только на премию. Имейте это ввиду, – директор продолжал следит за его реакцией.

– Большая ответственность… Но я подумаю, как этот вопрос можно решит наиболее выгодным способом для компании.

– Отлично, значит договорились! – директор улыбнулся и хлопнул в ладоши. – Да, забронируйте, пожалуйста, еще один номер на мое имя.

– Только отель?

– Билетами займусь сам. Спасибо, Кирилл Александрович.

Кир встал с кресла и направился к выходу.

«Понедельник у Леры будет незабываемым, – подумал Кирилл, возвращаясь в свой кабинет, – Пожалуй, и у меня тоже. Жизнь превращается в увлекательный квест на выживание в корпоративных джунглях».

#4

«Почему она решила сдаться? Жажда жизни, инстинкт самосохранения… Природа создала человека слабым, эволюция максимально приспособила к жизни, но тогда почему? Почему она не стала бороться? Почему она замкнулась и выбрала такое бессмертие, вместо жизни?» – этот вопрос не давал ей покоя с тех пор, как она согласилась организовать эту выставку.

Последние две недели для нее начинались одинаково.

Она просыпалась от ужасающего чувства «дежавю», преследующего по утрам. В памяти всплывали образы, которые она тщетно пыталась отогнать от себя. Не думать об этом было выше ее сил. Каждый раз мысли возвращались к одному и тому же сценарию: больница, траурный зал, урна с прахом на следующий день. И воспоминания, от которых сердце сжималось и на глазах выступал молчаливые слезы.

Она отводила детей, возвращалась домой и садилась за кухонный стол. Если бы не следы детских пальчиков, то кухня пахла бы вчерашним ужином и одиночеством. Чай остывал в ее любимой кружке, пока она листала фотографии. Пятьсот снимков пролетали, как чужая жизнь, которую она пыталась понять. Каждый кадр завораживал. Каждый снимок говорил так громко, что хотелось закрыть глаза.

Из пятисот она отобрала сто восемьдесят. Потом сто пятьдесят. Дальше рука застывала над экраном. Убрать еще несколько значило предать что-то важное. Что-то, чего она не могла назвать.

Что-то ускользало от нее, словно она смотрела на мир через запотевшее стекло и никак не могла его протереть.

Она вспомнила, как Альбина позвонила на следующий день, когда солнце едва проглядывало сквозь летние тучи. В ее голосе было что-то сломанное – как у человека, который плакал всю ночь, но теперь слез больше не было.

– Она вчера спросила, помню ли я наш детский двор. Песочницу под тополем, где мы строили замки. Я сказала – конечно, помню. А она… она засмеялась таким странным смехом. Будто вспомнила что-то, чего я не знаю.