Частицы случайности

Через лобовое стекло кабины пилотов командир воздушного судна видел, как в далеке показались характерные вышки курсо-глиссадной системы – автоматики, контролирующей заход на посадку. Створ огней приближающейся взлетно-посадочной полосы становился все шире. "One thousand,"– произнес синтетический голос системы предупреждения.

Капитан мягко скорректировал положение сайдстика, выравнивая самолет ровно по полосе. Легкая болтанка заставила лайнер слегка покачнуться, но опытная рука пилота тут же парировала возмущение воздушного потока. "Stabilized,"– произнес командир, подтверждая стабилизацию захода на посадку.

Вдалеке на полосе можно было отчетливо различить две огромные цифры «25».

Альтиметр продолжал отсчитывать расстояние до земли: 500… 400… «Cheсk» – командир подтвердил контроль скорости снижения. 300… «Hundred above» – объявила система о подходе к точке принятия решения. Сейчас автопилот был отключен, и командир полностью контролировал снижение, едва заметными движениями сайдстика удерживая самолет на глиссаде. После этой команды нужно было принимать решения – продолжать снижения в штатном режиме или уходить на второй круг. «Minimum» – прозвучало в тот момент, когда в иллюминаторе промелькнули огни подхода. Командир полностью взял управление на себя.

«100… 50… 40… 20…» – методично отсчитывала система. Первый пилот начал плавно выравнивать самолет, чуть приподнимая нос для погашения вертикальной скорости. Угол тангажа медленно увеличивался – два градуса… три градуса… Кир знал, что сейчас пилот контролирует одновременно несколько параметров: высоту, вертикальную скорость, положение относительно полосы, снос и крен.

Кир мысленно отсчитывал высоту вместе с системой, буквально видя, как капитан мягко тянет сайдстик на себя, выдерживает самолет над полосой, балансируя на грани срыва потока, плавно уменьшая тягу двигателей готовясь к касанию.

«Retard, retard, retard» – потребовала система, и пилоты синхронно перевели рычаги управления двигателями в положение малого газа.

Легкий толчок. Основные стойки шасси коснулись бетона точно по осевой линии. Нос самолета плавно опустился, и передняя стойка мягко прикоснулась к полосе. «Spoilers» – скомандовал командир, поднимая панели интерсепторов, гасящих скорость. «Reverse» – прозвучала следующая команда. В этот момент капитан решительным движением поднял рычаги реверса. Турбины взревели, переключая тягу в обратном направлении, и поток воздуха ударил в тормозные створки. Лайнер ощутимо задрожал, начиная интенсивное торможение.

В салоне раздались привычные аплодисменты – традиция, над которой посмеивались профессиональные пилоты, но которая неизменно поднимала настроение обычным пассажирам. Кирилл услышал, как кто-то позади облегченно выдохнул.

На индикаторе скорости цифры теперь уменьшались стремительно: 140… 120… 100… «70 knots» – произнес командир воздушного судна и отключил реверс. Его использование на малой скорости могло привести к попаданию пыли и мусора в двигатели. Створки двигателей закрылись, убирая реверс, и рев моторов сменился привычным гулом малого газа. Автоматика продолжала помогать экипажу: "Decel… Decel…"– напоминала она о необходимости контролировать замедление. Передняя стойка шасси продолжала гулко отмерять температурные швы на полосе.

«Дамы и господа, говорит капитан. Наш полет завершен. Температура воздуха + 17 градусов местное время 10 часов 15 минут. Для вашей безопасности оставайтесь пристегнутыми до выключения светового табло «Пристегните ремни». После полной остановки просим вас выходить по очереди не создавать скопление в проходе. Благодарим вас за то, что воспользовались услугами нашей авиакомпании. Будем рады новой встрече. Благодарю за внимание» – произнес первый пилот. Его голос звучал спокойно и уверенно, как голос человека, для которого такая посадка была всего лишь одной из тысяч.

Наконец, лайнер замер на перроне. "Parking position,"– скомандовал капитан, и стоящий на тормозах самолет чуть качнулся, когда включили стояночный тормоз. Пассажиры, словно очнувшись от оцепенения, принялись торопливо расстегивать ремни и доставать вещи с багажных полок.

«Внимание кабинному экипажу, приготовиться к переводу дверей. Двери в положение Disarmed» – раздался голос старшей бортпроводницы.

Где-то в носовой части самолета раздался характерный звук открывающейся двери. Началась обычная процедура высадки: нетерпеливые пассажиры толпились в проходе, пытаясь как можно быстрее покинуть борт, бортпроводники с неизменными улыбками прощались с каждым. Кир продолжал сидеть, привычно отмечая, как постепенно затихают системы самолета, как медленно останавливаются турбины двигателей, как щелкают переключатели в кабине пилотов, отключая один за другим различные контуры бортовых систем.

Только когда основной поток схлынул, он неторопливо поднялся с кресла. Еще один полет в его коллекции авиапутешественника. «В конце концов, – подумал он, – есть что-то завораживающее в том, как это громадное творение инженерной мысли раз за разом покоряет небо и возвращается на землю».

Зайдя в здание аэропорта, Кирилл буквально ахнул: «Если так выглядит зал выдачи багажа то, как же выглядит главный зал!» Он впервые оказался здесь после реконструкции. Стремительными линиями от пола и до потолка вздымались большие черные колонны и заканчивалась на потолке такими же гигантскими круглыми светильниками с белыми лопастями. Они были похожи на декорации к какому-то научно-фантастическому фильму. Между ними чешуёй резиновой ленты вился транспортер, на котором неторопливо двигался багаж уже прибывших рейсов. В конце зала сразу на два этажа вверх взлетал огромный эскалатор для транзитных пассажиров унося их отражения в стеклах куда-то за пределы видимости.

– Предложение такое: вызываем такси, едем на вокзал, берем билеты до пункта назначения, кидаем вещи в камеру хранения и идем гулять по городу. Как тебе план? – спросил он?

– Все классно, но без гулять. Жарко. Я лучше на вокзале посижу, – отозвался Борис, озираясь по сторонам.

Кир достал телефон, чтобы сфотографировать архитектуру аэропорта, и замер. Когда путешествие превратилось в погоню за контентом? Раньше люди просто смотрели на красоту. Теперь мы сначала снимаем, потом обрабатываем, потом выкладываем, и только в конце – если останется время – любуемся.

Он вспомнил командировки десятилетней давности. Тогда, оказавшись в другом городе, ты действительно исчезал. Никто не мог тебя найти до возвращения. Это было свободой. Сейчас расстояние – всего лишь иллюзия. Ты везде и нигде одновременно. Физически в Сибири, ментально – в московском офисе, эмоционально – в ленте Instagram.

Самолет стал не средством перемещения, а мобильным офисом с видом на облака. Гостиничный номер – продолжением рабочего места. Командировка – просто сменой декораций для того же самого спектакля.

Смартфон в кармане пульсировал уведомлениями. Рабочие чаты, которые не знают часовых поясов. Социальные сети, которые требуют постоянного присутствия. Мессенджеры с вечными «срочно».

И все же одно сообщение было действительно срочным: «В мемкойне появилась активность. Что делаем». Кир нахмурился и набрал сообщение: «Берем паузу. Маскируемся». Он убрал телефон и отыскал взглядом Бориса. Тот шел к нему неся в руках свой потрепанный рюкзак.

– Кир, ну ты идешь? Я уже курить хочу! – сказал Борис тяжело дыша. Его лицо покраснело, а на лбу выступила испарина.

– Боря, покурить ты вряд ли успеешь. Я уже такси заказал. Забочусь о компании и ее сотрудниках, – весело ответил Кир и направился к выходу, – будем тормозить, нашу машину кто-нибуль уведет и будем здесь до вечера торчать. По выходным здесь с такси проблемы? Пришлось вызывать бизнес.

– Бизнес? – в голосе Бориса послышалась удивление, смешанное с каким-то первобытным животным страхом, – директор нас точно убьет!

– Если ты не проболтаешься, он даже не узнает, – ответил Кир спокойно, – а если проболтаешься, я скажу, что это была твоя идея и все следующие командировки ты будешь ездить на общественном транспорте.

– Ну я же не трепло, – буркнул Борис обиженно.

– Вот и посмотрим, – ответил Кир и поспешил к выходу.

Откуда-то доносился запах свежего кофе, смешанный с металлическим привкусом кондиционированного воздуха, авиационного топлива и гидравлического масла. Вдалеке слышалась английская речь и детский смех. Шорох колесиков чемоданов по полированному полу смешивался со звуками объявлений по интеркому дополняя симфонию современного аэропорта.

Пройдя через турникет и миновав просторный коридор, Кирилл и Борис оказались в центральном атриуме терминала внутренних авиалиний.

Кир резко замедлил шаг, быстро достал телефон и буквально замер в изумлении. Это невозможно было не снимать!

Четыре огромные, нет, просто гигантские колонны, похожие на турбины реактивных двигателей, ровными белыми лентами спрятанных в молочном пластике светодиодов уходили в потолок и плавно изгибаясь раскрывались под потолком аэропорта, словно футуристические цветы из стекла и металла. Их прозрачные купола, собранные из треугольных граней, впускали внутрь здания потоки естественного света, создавая иллюзию, будто само небо проникало в помещение. Лучи солнца, преломляясь в геометрическом узоре стеклянной кровли, рисовали на белоснежном полу причудливые тени, напоминающие гигантские солнечные часы.

Двухуровневое пространство терминала рассекали плавные линии галерей и переходов. Стерильная белизна стен и колонн контрастировала с графитовой строгостью потолка, прорезанного аккуратными рядами встроенных светильников. Архитектор словно играл с пространством: массивные конструкции, поддерживающие своды, казались невесомыми, а монументальные колонны, расширяясь кверху в ажурные купола, создавали ощущение бесконечного простора.

Огромный прозрачный фасад, выходивший на парковку перед зданием, пропускал лучи полуденного солнца, буквально стирая невидимую границу между внутренним залом и остальным миром. Общий контраст и цвета материалов создавали гармоничное сочетание светлых и темных линий, рисуя в пространстве один огромный геометрический узор, на котором держалось все здание.

На стенах висели электронные табло с расписанием рейсов. Их мерцающие строки отражались в глянцевой поверхности пола, расчерченного темными линиями, словно взлетно-посадочная полоса в миниатюре. Тут и там виднелись указатели с пиктограммами, направляющие пассажиров к нужным сервисам, а в воздухе витал особый запах больших аэропортов – все та же смесь ожиданий и надежд.

Внизу, у основания колонн, непрерывно двигался людской поток: кто-то спешил на регистрацию, держа наготове документы, кто-то прощался с близкими, а кто-то просто стоял, задрав голову, рассматривая стерильную красоту современного аэропорта.

Выйдя из терминала, Кирилл, немного растерялся. В приложении было видно, что такси подъезжает к столбу номер четыре. Вибрация смартфона подсказала, что машина подъехала и водитель скоро включит платное ожидание. Нужно было срочно найти этот четвертый столб. Кир поднял глаза в поисках хоть чего-то, где можно было увидеть цифру четыре. Он посмотрел перед собой еще раз. «Где же этот столб!», – он уже было начал выходить из себя, как вдруг слева увидел черный прямоугольник с жёлтой надписью «4».

– Да ладно! – обратился он куда-то в пустоту, – И как это я тебя сразу не заметил?

– А? – услышав голос Кира, отозвался Борис.

Цифра «четыре» находилась буквально в двадцати метрах левее выхода. Кирилл еще раз глянул в приложение и двигаясь к точке ожидания глазами начал высматривать нужный номер машины.

Нетерпеливо поглядывая по сторонам, водитель новенького китайского седана ожидал пассажиров. Кир с Борисом направились к машине, сверяясь с номером в приложении.

– Простите, это ваше такси? – окликнул их мужчина в дорогом костюме с чемоданом на колесиках.

– Да, наше, – ответил Кир, не останавливаясь.

– Послушайте, – мужчина преследовал их, – у меня очень срочно! Совещание через полчаса! Уступите поездку, я доплачу!

– Заказывайте свое, – буркнул Борис.

– Да нет же свободных! – в голосе мужчины послышались нотки паники. – Весь город забит из-за праздника!

Кир остановился и обернулся. Костюм действительно дорогой, неброские, но дорогие часы и в глазах неприкрытый страх опоздать на встречу.

– Совещание в воскресенье? – спросил Кир с легкой усмешкой.

Мужчина заморгал:

– Ну… это… срочная встреча! Форс-мажор!

– Ага, – кивнул Борис. – Я слышал о таких «совещаниях» в выходные. Обычно с женой о том, кто выносит мусор.

– Водитель, – обратился мужчина к таксисту, – возьмете меня вместо них? Заплачу в два раза больше.

Водитель замялся, переводя взгляд с одних пассажиров на других.

– У меня заказ оформлен, – неуверенно проговорил он. – Через приложение…

– Забудьте про приложение! – мужчина достал пачку купюр. – Наличными! Сейчас!

– Интересно, – сказал Кир спокойно. – А если бы вы опоздали на свою «срочную встречу», это была бы наша проблема?

– Что? – не понял мужчина.

– Я спрашиваю: планировали ли вы свое время с учетом того, что другие люди могут вам помочь? Или рассчитывали только на себя?

– Да какая разница! – взорвался мужчина. – У меня форс-мажор!

– У всех форс-мажор, – парировал Кир. – Но одни решают свои проблемы заранее, а другие придумывают несуществующие совещания и решают их за счет окружающих.

Борис дернул его за рукав: – Кир, может, уступим? Человек же просит…

– Человек не просит. Человек требует. И предлагает водителю нарушить договор.

Мужчина в костюме покраснел:

– Да кто вы такой, чтобы меня поучать?!

– Человек, – улыбнулся Кир. – Просто человек, который первым заказал машину.

Он открыл дверцу:

– Мы готовы ехать, – обратился Кир к водителю, – адрес у вас в заказе.

Таксист кивнул и завел двигатель. Мужчина в костюме остался стоять с деньгами в руке, глядя вслед уезжающей машине.

– Жестоко ты, – сказал Борис, устраиваясь на заднем сиденье.

– Нормально, – ответил Кир. – Ибо нефиг.

– Но ведь он действительно мог опоздать на встречу…

– Какую встречу, Боря? В воскресенье? – усмехнулся Кир. – Он просто хотел нагло отжать у нас машину. Как гопник. А мы должны были ему поверить и уступить.

Борис замолчал, но Кир видел, что тот явно с ним не согласен.

«Да.., – подумал Кир, – вот она, пропасть во взглядах. Он готов уступить ради мира. А я не хочу решать чужие проблемы за свой счет. И кто из нас прав?»

Через несколько минут, преодолев шлагбаум платной парковки и еще немного покружив по прилегающей к аэропорту территории, автомобиль плавно мчал по единственной дороге, ведущей от аэропорта в сторону города, лавируя между фурами и контейнеровозами. Кондиционер создавал приятную прохладу, а салон наполнял легкий запах новой кожи и пластика. Особый аромат автомобильных амбиций Поднебесной.

Кир на заднем сидении рассеянно наблюдал, как за окном сменяются вывески, перекрёстки, гаражные боксы, бесконечные складские комплексы, автосалоны, некогда заполненные европейскими брендами, а сейчас спешно сменившие названия на «Омоды», «Чанганы» и «Джили». Особняком стоял последний оплот уходящей эпохи глобализации и люкса – мотосалон «Harley Davidson».

Навигатор уверенно вел автомобиль к злополучной многополосной развязке.

– Это наша достопримечательность, – прокомментировал водитель, – «Кольцо ада», строят который год, а конца и края не видно.

Впереди, словно бетонный питон, завязывалась узлом недостроенная эстакада, которая выглядела как обычный заброшенный долгострой. Металлическая арматура торчала из недостроенных секций, напоминая застывший водопад ржавых струй.

Поток машин замедлился, потом остановился совсем. Их такси влилось в длинную вереницу автомобилей, застывших в узком бутылочном горлышке поворота, ведущего на проспект к центру города. Через открытые окна соседних машин доносились обрывки радиопередач и приглушенная ругань водителей.

– Да уж, – хмыкнул водитель, поглаживая матовые металлические накладки на панели, – Каждый день здесь стою. Говорят, к осени обещают закончить… Только вот к какой осени…

Кир невольно усмехнулся. Развязка давно стала чем-то большим, чем просто инфраструктурный объект – она превратилась в символ затянувшихся перемен, в негласный памятник всем несбывшимся обещаниям и сорванным срокам. Как и весь город, она застыла между эпохами, между советским наследием и новыми амбициями, между привычной стабильностью и требованиями времени.

«Как много все-таки зависит от того, насколько хорошо человек делает свою работу, – думал Кир, – и как сложно бороться с пресловутым человеческим фактором».

Он продолжал смотреть по сторонам выискивая глазами силуэты знакомых зданий. «Сегодня воскресенье. По-хорошему, есть еще два дня, чтобы все решить с переводчиком. Очень хочется верить, что наши успеют все оплатить и не придется в случае чего опять краснеть. А в прочем, какая уже разница. Нужно постараться отключиться от всего, что связано с работой и попробовать расслабиться. Лето, выходной – время, когда нужно отдыхать, проводить время с семьей, на речке или просто гулять, но вместо этого сначала самолет, а сейчас еще и электричка, до которой времени – вагон! И это время надо куда-то с пользой деть. Не торчать же на вокзале, пусть и под кондиционерами» – продолжал он свой внутренний монолог.

Воскресное солнце медленно катилось к полудню, когда машина, миновав мост и покружив по узким улочкам подъехала к зданию главного железнодорожного вокзала.

– Поездка будет оплачена картой, – прозвучал привычный голос, оторвавший Кира от размышлений.

Выходя из машины, он с грустью посмотрел на здание вокзала: «Редкий человек мог бросить вызов огромной государственной машине, которая сметает на своем пути любое инакомыслие. И не важно, какое это время. Средние века с инквизицией или советское время с репрессиями. Инстинкт самосохранения диктует единственный путь – выжить, поэтому идеи часто предаются самими же авторами. Между борьбой за идею и выживанием – большинство выбирает жизнь, какой бы она ни была».

Кир помнил, что по первоначальному проекту зданием вокзала должен был стать огромный куб из стекла и бетона, символизирующий триумфом советского человека над предрассудками и его движение веред к победе, торжеству социализма и всеобщему равенству. Здание должно было стать вызовом всему тому, что отжило, истлело, ушло в прошлое. Но история распорядилась иначе. Индивидуализм был не в чести в эпоху коллективизации.

Бирюзовое здание железнодорожного вокзала, с триумфальной аркой главного входа словно привет из позапрошлого века, величественно возвышалось над привокзальной площадью. Его монументальный фасад в стиле сталинского ампира с высокими арочными окнами и характерными башенками казался декорацией к старому фильму о великих стройках, где судьбу проекта решал не вкус и красота, а приверженность партии. Время оставило на нем свой след, но не смогло поколебать следы многочисленных изменений и доработок архитекторов 1930-х годов.

Внутри было душно. Запах пота и еды смешивались с запахом табака и моющих средств. Из-за этой атмосферы парадный зал ожидания был каким-то чужим, не уютным. Здесь современность и следы эксплуатации уже вступили в реакцию и успели оставили след на истории интерьера в виде свежих трещин на штукатурке, потеков от газировки и следов жвачки на колоннах. Несмотря на это зал был по-своему красив, особенно для тех, кто любит старую эпоху. Под высокими потолками с лепниной и массивными люстрами-тарелками раскинулись ряды новых деревянных сидений. Их изогнутые спинки и медовый цвет дерева – как дань уважения советской эпохе, когда подобные кресла были визитной карточкой каждого вокзала страны.

Белоснежные колонны подпирали потолок с узорчатыми кессонами, создавая ощущение дворцового простора. По периметру зала, словно часовые, застыли старинные бра, заливающие пространство мягким, теплым светом. Кассовые окна, обрамленные классическими наличниками, выглядели порталами в прошлое.

В этом пространстве время, казалось, замедляло свой бег. Пассажиры располагались на новых сиденьях, которые, несмотря на современные материалы и технологии производства, сохранили тот самый, знакомый каждому изгиб спинки. Их теплое дерево контрастировало с прохладным мрамором пола, на котором после недавней реставрации и ремонта еще не успели отпечататься вытертостью и углублениями шаги миллионов путешественников.

Огромные хрустальные люстры под потолком добавляли пространству торжественности, превращая обычный зал ожидания в место, где каждый путник невольно ощущал себя причастным к чему-то большему – к непрерывному потоку истории, к бесконечному движению поездов и судеб, к великому железнодорожному пути, соединяющему края страны и эпохи.

Если бы не смартфоны, современная одежда ожидающих и электронные табло с расписаниями поездов, можно было бы подумать, что прямо отсюда эти молодые люди с веселыми песнями под гитару отправятся в составе студенческих стройотрядов на социалистические стройки века в погоне за длинным рублем.

Оставив вещи в камере хранения, Кир решил во второй раз испытать судьбу и отправился бродить по пыльным улочкам.

Выйдя из здания, он увидел бездомного, сидящего у входа.

Кир взгляну в его лицо и замер. В чертах лица было что-то очень знакомое. Он подошел поближе. Нет, этого просто не могло быть.

– Приятель, угости сигареткой, – протянул бродяга хриплым голосом и закашлялся. Он поднял на него тусклые покрасневшие глаза и с надеждой улыбнулся потрескавшимися кровоточащими губами.

– Не курю, – быстро скала Кир и резко отвернувшись пошел прочь.

Кир достал телефон, набрал номер старого знакомого: «Слушай, я походу совсем перегрелся на этой работе. Помнишь Стаса? Того, с телевидения…Ну который… Кажется я сейчас его видел…» Пауза на том конце. «Кир, у тебя все в порядке? Стаса похоронили. Я видел свидетельство о смерти… Дружище, тебе бы в отпуск… Я серьезно».

Шаги мягких кроссовок гулко отдавались по брусчатке. В памяти, как яд сочилось воспоминание из какого-то далекого прошлого. Он обернулся. Бездомный смотрел ему вслед и улыбался. Той самой улыбкой Стаса.

Кир только закончил университет и искал работу. Перебивался случайными заказами по написанию курсовых и контрольных, пил пиво с друзьями, собирал деньги на первый компьютер.

Стасу было под сорок. Высокий, сухощавый, с прямой спиной и глазами человека, который слишком много видел и ничего не забыл. За плечами военный ВУЗ, служба на ближнем востоке и умение выжить в 90-е. Он не рассказывал, как выжил. Просто выжил. И шёл дальше. В нём всё держалось – осанка, походка, движения рук – как будто он продолжал играть кого-то, кем был когда-то. Или кем хотел оставаться.

Он работал продюсером на региональном телевидении, вел собственную юмористическую программу. Тогда это значило почти всё. В начале двухтысячных, когда людей в телеке узнавали в магазинах, когда эфир был сильнее закона, когда ты мог не платить за кофе, просто потому что тебя знали по фамилии в титрах.

Имена тех, кто был близок к телевидению звучали рядом, но как-то косвенно – через знакомых, байки, пересуды. Проект Стаса назывался громко и чуть нарочито, но его действительно смотрели. Он ездил за границу. Знал нужных людей. Про него говорили как про одного из «тех». Сильных. Успешных. Недостижимых.

Однажды он позвонил сам. Голос был немного хриплым, но твёрдым. Спросил, не сможет ли Кир помочь на съёмке – «мелочь, камеру подержать».

Кир пришёл. Потом ещё раз. И ещё. Стас платил неровно. Иногда совсем не платил. Извинялся. Обещал наверстать. Но Кир возвращался. Не из-за денег. Там, на площадке, казалось, будто ты рядом с чем-то настоящим. Вся эта суета: съёмки, свет, штативы, монтаж, напоминала театр, в котором Кир был не зрителем, а частью действия.

Иногда Кир замечал запах алкоголя. Со временем это перестало быть случайностью. Сначала он был лёгким. Потом постоянным. Стас делал вид, что не замечает. Кир тоже.

Канал начал давить. Сначала намекнули. Потом отобрали монтажку. Затем сказали, что закроют проект.Он мог пропасть. Мог задержаться на день. Потом появлялся с глухой тенью под глазами, с извинениями, с конвертом, из которого торчала часть возвращённого гонорара.

Стас держался, как мог. Кир всё чаще ловил его взгляд, в котором было что-то очень знакомое – будто человек уже простился со своей жизнью, но продолжает делать шаг за шагом, потому что ещё не знает, где упасть.

Иногда они выпивали вместе. Не много. По бутылочке после съемок. Постепенно завязалась дружба. Стас давал советы, рассказывал внутреннюю кухню телевидения, делился опытом создания программ.

Однажды, когда они возвращались со съёмки поздним вечером, Стас молчал, отхлебывал из горла пиво, затягивался сигаретой, прикуривал следующую от еще тлевшей. Они шли по пустой улице, где от домов шёл сырой пар, а от асфальта пахло бензином и влажными листьями.