Частицы случайности

– Какая неожиданная цитата, – еле слышно заметил Кир. – А самое главное – очень своевременная.

Директор лениво повернул голову в сторону Виктора и нахмурился, словно увидел царапину на своей новой машине.

– Позвольте представить господина Фариса Аль-Малика, – директор перешел в режим официальных представлений. – Наш новый партнер, инвестор и поставщик решений.

Аль-Малик встал из-за стола и слегка поклонился, элегантно соединив современную деловую учтивость с вежливостью.

– Господин Аль-Малик, познакомьтесь с нашими коллегами. Василий – начальник отдела продаж, наш главный охотник за контрактами. Виктор – начальник инженерного отдела. С Кириллом Александровичем вы уже знакомы. А теперь к делу, – продолжил директор, переходя в боевой режим. – Так, что у нас по предстоящим проектам? Какая готовность? Кирилл Александрович, докладывайте. Логистика проработана?

– Да, Василий уже согласовал с транспортной компанией, – начал Кир, листая записи. – В Сибирь отправляем первую партию серверных стоек, системы хранения данных и сетевое оборудование. Все по спецификации тендера. Команда монтажников уже три месяца работает на объекте, провели все подготовительные и ведут черновые работы…

– А что с сертификацией оборудования? – перебил Виктор, откидываясь на стуле с видом эксперта. – Я слышал, что у таможни вопросы к документам.

Кирилл медленно поднял взгляд. В этом взгляде было что-то от снайпера, выбирающего мишень.

– Все документы подписаны. ФСТЭК, силовики, Минкомсвязи – полный комплект разрешительных документов для работы с госсектором. Даже с оригинальными синими печатями.

– Забавно, – Виктор входил во вкус. – Вчера мне говорили про дополнительные справки по криптозащите. Директор в курсе этих… нюансов?

– Это улажено, – ответил Кир. – Но спасибо за беспокойство. Ценю твою заботу.

– Улажено или надеешься, что само рассосется? – Виктор бросил взгляд на директора. – Госзаказчик же, там все строго…

– Если бы у тебя были сомнения в моей компетентности… ты бы, конечно, пробежался по ним на репетиции, – спокойно добавил Кир. – Но, видимо, ты человек спонтанный.

– Кстати, я тут проработал свои варианты на случай, если твоя схема не сработает, – Виктор явно наслаждался моментом. – План Б, так сказать.

– План Б? – Кир поднял бровь. – У меня аллергия на глупость. И мы уже на критическом уровне. Когда ты успел его проработать – между решением очередного кошачьего вопроса и опозданием на планерку?

В комнате повисло напряженное молчание, плотное как туман. Даже кондиционер словно притих из вежливости.

– Мне нужны результаты, а не споры, – директор нервно постучал ручкой, – вы оба занимаетесь одним делом, и это дело должно быть сделано.

– Именно, – Виктор ухмыльнулся. – Пока некоторые устраивают шоу, приходится решать реальные проблемы.

– Витя, в отличии от тебя, я предпочитаю думать, прежде чем говорить. Тебе стоит как-нибудь попробовать, – Кирилл с трудом удержался от смеха.

Этот спектакль был настолько предсказуем, что ему хотелось аплодировать. Он бросил взгляд на Аль-Малика. Тот спокойно пил свою воду, но в темных глазах читался живой интерес к этой корпоративной драме.

«Он изучает нас, – отметил про себя Кирилл, – Анализирует, как мы работаем под давлением».

Это была игра на публику, и Виктор играл свою роль виртуозно, но слишком предсказуемо.

Кир взял папку с документами и спокойно открыл ее, словно разворачивал карту перед боем.

– Если хочешь поговорить о реальных проблемах, – Кир достал документы, – предлагаю перейти от театра к фактам.

Он разложил листы с методичностью профессионального игрока в покер.

Виктор замолчал. Аль-Малик впервые за встречу чуть заметно улыбнулся.

– Представление закончено? – Кир повернулся к директору. – Сибирь – базовая конфигурация ЦОД. Центральная Россия – расширенная, с резервированием и отказоустойчивостью. В центре инженеры так же на местах, готовят площадки.

– Безопасность? – голос директора был подчеркнуто деловым.

– Все по 152-ФЗ, приказам ФСТЭК, стандартам заказчика. Документы подписаны, разрешения получены.

– Приемка и запуск?

– Я контролирую архитектуру и интеграцию, Сергеев – настройку и тестирование. Плюс развернем демонстрационную зону.

– Демонстрационную? – Аль-Малик оторвался от воды.

– Живые демонстрации технологий, – объяснил Кир. – Не схемы на бумаге, а работающие системы. Клиенты увидят балансировку нагрузки в реальном времени.

– Смелое решение, – Аль-Малик кивнул и посмотрел на директора. – Может дать хорошие результаты.

– Да, но это дополнительные расходы… и опять же, логистика… – пробормотал Игорь Викторович.

– Вы правы, – согласился Кир. – Зачем инвестировать в будущее, когда можно экономить на настоящем? Получаем возможность дополнительных заказов, – продолжил он. – Но это, конечно, если нас интересует развитие, а не только выживание.

– Амбициозный подход, – Аль-Малик пересмотрел свою оценку. – Мне нравится.

– Пусть будет так, – вздохнул директор. – Только не превращайте все в очередную TED-конференцию.

– Конечно, – ответил Кир с легкой улыбкой. – Мы же не хотим случайно кого-то вдохновить.

Пока обсуждали логистику, Аль-Малик что-то отмечал в планшете. Он запоминал каждую реакцию, каждое слово, каждый нюанс. В этой партии он тоже был игроком.

Хотя Игорь Викторович неплохо говорил по-английски, господину Аль-Малику все же постоянно приходилось что-то уточнять и переспрашивать – технические термины плохо переводились, особенности российского законодательства требовали пояснений. Видя это, Кир поневоле вмешивался, стараясь помочь с переводом, пытаясь наладить понимание между сторонами. Каждый раз, как он включался в диалог, между ним и директором проходил безмолвный поединок взглядов. В эти моменты Игорь Викторович, стискивая желваки и сильнее сжимая пальцами смартфон, буквально физически сдерживался, чтобы не прервать его.

Аль-Малик вежливо улыбался, когда Василий с энтузиазмом неофита рассказывал о российском ИТ-рынке и особенностях работы с госсектором, но его глаза оставались непроницаемыми, как поверхность черного мрамора. Восток встречался с российским цифровым капитализмом, и Кирилл невольно становился мостом между этими двумя вселенными.

– Слушайте, – внезапно включился Виктор, – у меня кот… Не с кем оставить. Две недели командировок! Британец, породистый, особый уход нужен…

Щенячьи глаза этого альфа-самца вызвали почти физическое отторжение всех присутствующих. Василий закатил глаза, директор барабанил пальцами по столу, а Кир почувствовал, как внутри поднимается волна какого-то странного чувства, на границе между раздражением и жалостью. Это было даже не презрение, а что-то похожее на сочувствие к человеку, который уже не может остановить свою деградацию.

– Какая трогательная история, – заметил Кир. – Почти как «Хатико», только наоборот.

– Зоогостиница? Нет? – предложил Василий с плохо скрываемым раздражением.

– Да, специальные сервисы, – поддержал директор.

– Кота, может, и сдам, – не унимался Виктор. – А кто будет следить за техническими деталями? Кто, если не я?

– Мне нравится твоя уверенность. В ней столько отчаяния, – устало заметил Кир слегка зевая.

В этот момент актерскому таланту Константинова мог позавидовать любой выпускник Щукинского театрального училища. Виктор отлынивал от поездки с грацией профессионального саботажника, чьи «щенячьи глаза» были отточены годами уклонения от сложных заданий.

– Прекращаем балаган, – резюмировал директор. – Прилетишь на второй объект, точка.

Во время всего этого диалога Аль-Малик с достоинством успешного бизнесмена и вежливым интересом этнографа, изучающего любопытные ритуалы восточноевропейской деловой культуры, наблюдал за русским корпоративным театром.

– Ваша команда напоминает мне арабские скачки, – улыбаясь произнёс Аль-Малик на арабском, но глядя при этом только на Кирилла. – На старте много шума. Но выигрывает тот, кто молчит до финиша.

Повисла неловкая тишина. Остальные в комнате не поняли ни слова, но по интонации догадались – это была не просто шутка. Кир слегка кивнул, не отводя взгляда.

– А можно перевести? – Константинов пересел с ноги на ногу, явно пытаясь как-то разрядить обстановку.

– Что именно? – уточнил Кир, – арабский или подтекст? Не думаю, что в этом есть необходимость, – добавил он тише глядя на араба.

Аль-Малик поймал его взгляд, перевел глаза на директора и произнес:

– Вашей команде не хватает дисциплины, – сказал он по-английски, – Но есть потенциал. Особенно у некоторых.

Его взгляд остановился на Кире.

Директор сжал челюсти и натянуто улыбнулся.

– Арабский звучит гораздо мелодичнее английского, – сказал он задумчиво потирая руки, – кстати, мы решили вопрос с оплатой и нашли схему как платить в долларах.

В голосе директора слышалась гордость.

– Доллары? – Араб усмехнулся, – теперь все хотят стейблкоины или юани. Добро пожаловать в новый дивный мир. Но я рад, что вы креативно подходите к финансовым вопросам.

Лицо директора осунулось, и он вопросительно посмотрел на Кира.

Еще через полчаса обсуждений решили, что в Сибирь летят Кир, директор и Сергеев. Контроль качества, запуск, переговоры о партнерстве. Затем второй объект – с Виктором, после решения вопроса с котом.

– Кирилл Александрович, нам бы надо что-то решить с переводчиком, – сказал директор, и в его голосе прозвучали нотки, которые трудно было интерпретировать однозначно. – Ваш английский, конечно, очень хорош, порой даже… впечатляет… – он сделал многозначительную паузу, внимательно следя за выражением лица Кира. – Но дело очень важное, нам нужен профессионал с профильным образованием. Озадачьтесь этим вопросом, будьте добры. И забронируйте размещение для всех нас.

В том, как директор произносил «Кирилл Александрович», слышалась целая палитра эмоций: от плохо скрываемого раздражения до вынужденного признания его экспертизы. Каждый слог был пропитан сложными чувствами начальника, который зависит от подчиненного больше, чем хотел бы признать.

– Понимаю, – улыбнулся Кир. – Вероятно мне все еще нужно поработать над произношением. Вам русский-английский или русский-арабский?

– Русский-английский предпочтительнее, – ответил директор. – Вы же специалист высокого уровня, я на вас рассчитываю.

– Конечно, – Кир смотрел сквозь стену переговорной. – Специалист по поиску переводчиков и бронированию номеров. Именно для этого я и проходил стажировку в Хофсте.

Планерка закончилась.

«Не было печали, – подумал он, возвращаясь в кабинет. – С другой стороны, довольно интересно. В нашей шахматной партии появился еще один ферзь неизвестного цвета. Такой козырь нужно разыграть грамотно».

Кир поднимался на лифте, смотрел на отражение в полированных дверях и думал о том, что неделя между запусками казалась одновременно пропастью и мгновением. Слишком мало времени для синхронизации серверного оборудования, слишком много для того, чтобы что-то пошло катастрофически не так. Он чувствовал себя канатоходцем, балансирующим между профессионализмом и самонадеянностью. Один неверный шаг – и падение будет коротким и зрелищным.

Все оборудование требовало срочной транспортировки – серверы хоть и не такие хрупкие, но их было много. Ошибка в логистике – и все усилия на подготовку могли рассыпаться как карточный домик, а вместе с этим и надежды на укрепление позиций в госсекторе, не говоря уже о том, что расходы на организацию всего этого предприятия из-за очередного плана Константинова давно вышли за все разумные пределы.

В кармане завибрировал телефон. Кир глянул на экран и усмехнулся: «Мужчина без войны – это пустой костюм, ищущий повод стать броней». Жизнь продолжалась, пора было делать следующий шаг. Но сейчас впереди его ждали две недели приключений, которые либо сделают его легендой, либо… Впрочем, альтернативы он предпочитал не рассматривать.

Игра продолжалась.

В отражении лифта он видел мужчину, который выходил на поле не тем, кем был прошлый раз.

#3

Не открывая глаз, она нехотя начала водить ладонями по простыням. Назойливая как сверло дантиста мелодия настойчиво разрывала тишину ее спальни. Сознание, затуманенное остатками седативного, медленно выплывало из тяжелого забытья. Каждое движение давалось с трудом, будто все тело сопротивлялось самой идее возвращения в реальность. Во рту – металлический привкус, на языке – пленка от вчерашнего чая. Кончики пальцев онемели и покалывали. «Боже, который час! Кто в такую рань может звонить?!» – мысль возникла медленно, прорываясь сквозь вязкое марево сна. Нащупав холодными пальцами телефон, она с усилием приподняла отяжелевшую голову и открыла глаза.

Код местный. Номер – незнакомый. «Наверное, спам», – подумала она с привычной апатией, но какой-то слабый импульс любопытства заставил все-таки ответить.

– Да, слушаю вас, – почти шепотом медленно сказала она. Голос прозвучал как у человека с простудой. Горло пересохло, каждое слово царапало. Она едва разжимала губы.

– Привет! Это Альбина! Помнишь меня? Мы встречались на выставке несколько лет назад.

Альбина… Имя отозвалось глухим эхом где-то в затуманенной памяти. Она попыталась сосредоточиться, но мысли путались.

– Альбина? На выставке? – повторила механически, надеясь, что время сыграет за нее, и собеседница сама все объяснит. В ее голосе не было эмоций, чистая вежливость, отработанная годами профессионального общения.

– Да. Ну ты должна помнить. Там еще файер шоу было и файерщики работу повредили. Помнишь?

Файер шоу? В голове мелькнули обрывки: искры, дым, чей-то крик. Или это приснилось?

– Если честно, то нет… – призналась она с облегчением. Притворяться дальше было выше ее сил. – Ладно, не важно. Альбина, у тебя какой-то вопрос?

«Пожалуйста, пусть это будет быстро. Пусть она не станет расспрашивать, как дела, что нового. Пусть просто скажет, что нужно» – быстро промелькнуло в голове

– Уверена, когда мы увидимся ты вспомнишь, но не суть. Слушай, мне нужна помощь. Никто кроме тебя не справится, потому что в этом ты лучшая. Выручай.

Лучшая. Слово одним точным ударом раскроило черепную коробку, из которой хлынул селевой поток обрывков из воспоминаний. Когда-то она действительно была хороша в своем деле. Могла за час составить концепцию выставки, за день найти спонсоров, за неделю организовать мероприятие, которое потом обсуждали месяцами. Теперь ей было сложно выбрать, какую футболку надеть.

Она попыталась сесть, но головокружение накрыло волной. Тело отказывалось подчиняться, суставы ныли, словно перед дождем.

– Что конкретно нужно, – выговорила по слогам, цепляясь за остатки профессионализма.

– Моя подружка хочет сделать персоналку своих фоторабот. Нужно организовать выставку. Хотим сделать здесь, а потом по всей стране. Ну или хотя бы по крупным городам каким-то… Для начала… Если… Если получится… Ну как, поможешь? – спросила она не уверенно, но с надеждой в голосе.

Фотовыставка. В прошлой жизни она бы уже прикидывала площадки, составляла списки контактов, оценивала бюджет. Сейчас мысль о том, что придется выходить из дома, общаться с людьми, принимать решения, вызывала тошноту.

– Подружка? Фотовыставка? – переспросила она, выигрывая время. В голосе слышалась едва заметная растерянность, которую она пыталась скрыть за показным равнодушием.

– Ну да! Слушай, там такие работы, закачаешься!

«Закачаешься». Альбина говорила таким восторженным тоном, каким она сама когда-то говорила об искусстве. Этот энтузиазм сейчас звучал как язык с другой планеты. Планеты, где люди все еще способны чувствовать восторг, где они не боятся лишний раз выйти из дома.

– А от меня что нужно?

– Полная организация и курирование всего проекта. Хотя бы не первом этапе.

Она представила бесконечные звонки, встречи, презентации, людей, которые будут ждать от нее решений, энергии, блеска. Всего того, что она оставила в прошлом.

– Мне надо подумать… – начала она осторожно, нащупывая слова, как слепая. – Ты же знаешь, что я фотопроектами не занималась.

Она знала, что это неправда. Занималась. Несколько лет назад курировала выставку молодых фотографов. Помнила каждый кадр, каждый угол освещения. Тогда еще могла чувствовать искусство, а не просто анализировать его.

– Без тебя никак. Ну пожалуйста, – взмолилась Альбина.

Во всей этой фразе была такая искренность, от которой что-то дрогнуло в груди. Когда в последний раз ее о чем-то просили? Дети просили каждый день – поиграть, почитать, включить мультики. Но это были ее дети, хотя иногда их просьбы и отскакивали от нее, как мячики от стены. Муж перестал просить еще до того, как решил пожить отдельно. Когда ее профессиональное мнение было кому-то нужно?

– Хорошо… – слово вырвалось неожиданно для нее самой. – Но я все равно подумаю. Мне надо посмотреть работы. Прикинуть масштаб трагедии, – добавила она с тенью старой иронии, которая прорезалась сквозь туман. – Мне нужно понимать с чем я буду иметь дело.

– Да, конечно. Сейчас все подготовлю и отправлю. Тебе на этот номер?

– Да. Буду ждать, – ответила она и завершила звонок.

Буду ждать. Единственное, что она научилась делать за эти месяцы. Ждать, когда подействуют таблетки. Ждать, когда нужно будет забирать детей. Ждать, когда что-то изменится само собой и жизнь станет другой. Или хотя бы такой, как раньше.

Она снова рухнула на подушку, и знакомая тяжесть накрыла ее, как одеяло.

Она лежала на большой двуспальной кровати. Они заказали ее вместе с мужем, когда переезжали в новую квартиру и заканчивали ремонт. Она из последних сил цеплялась за остатки счастья пока обустраивала их новое жилище и с любовью подбирала каждую деталь интерьера.

Теперь она смотрела сквозь черноту комнаты на темный матовый потолок. В потолке она едва различала контуры своего отражения. Он было смазанное, нечеткое, размытое, такое же, какое оставляли таблетки в ее жизни – полустертый набросок когда-то яркой картины. Женщина-призрак в собственной постели.

Комната тонула в искусственных сумерках. Свет практически не проникал в ее спальню сквозь плотно задернутые темные шторы. Солнце стало врагом. Его лучи казались слишком яркими, слишком настойчивыми, требующими энергии, которой у нее не было. Здесь, в этом коконе из темной ткани, можно было притвориться, что мира снаружи не существует. Что нет детского сада, куда нужно отводить младшую. Что нет школы, где старший получает замечания за невыполненные домашние задания.

Из соседней комнаты доносился едва слышный звук. Дети тихонько смотрели телевизор. Сидели спокойно, даже не ссорились. Они привыкли к тишине дома, к маминым долгим снам, к тому, что папа теперь забирает их иногда и только по выходным. Сын учился быть осторожным с маминым сном. «Мама устала», – объяснял им папа, когда еще жил с ними. «Маме нужно отдыхать». Дети приняли это как данность, как другие семьи принимают аллергию кота или бабушкины проблемы с сердцем. Двое маленьких свидетелей предстоящих перемен. Они еще не понимали, что происходит, но уже чувствовали тревогу в воздухе, как животные перед землетрясением.

Она снова посмотрела на экран телефона. Белые цифры на экране показывали 11.11. Заставка на фоне с земным шаром и желтая точка геолокации казались горькой иронией. Они вместе с ней словно застыли во времени и пространстве, как будто находясь в черной дыре, где время течет иначе и где настоящее и прошлое перемешалось в вязкой массе разочарований и несбывшихся надежд шатко балансируя на грани между жизнью и существованием.

Она уже несколько лет жила в таком состоянии. Ее резиновые дни тянулись бесконечной цепочкой одинаковых событий, действий, мыслей, переживаний – каждый день был точной копией предыдущего.

«Почему это происходит со мной? Что я сделала? Что я не сделала?» – эти вопросы преследовали ее, как назойливые призраки.

На тумбочке рядом с постелью стоял ее арсенал выживания: пластиковый контейнер с таблетками, помеченный днями недели, широкая керамическая кружка с остатками ромашкового чая, тюбик витаминов группы «B» и магний, которые посоветовал психотерапевт.

Она начала пить таблетки через месяц после того, как муж в первый раз остался ночевать у друзей. «Временно», – сказал он тогда. «Пока ты не придешь в себя». Прийти в себя… Словно она где-то потерялась и нужно просто найти дорогу домой.

Доктор, выписывая рецепт, с дрожью в голосе спросила: «Почему вы пришли так… так поздно?» В этом вопросе читалось профессиональное сочувствие, смешанное с упреком. «Так поздно…» – когда уже простые разговоры с психологом не помогали.

На полке в шкафу, пылились книги – разноцветные свидетели ее прежней жизни. Толстые альбомы по истории искусства на английском, тонкие каталоги выставок на испанском, несколько монографий об архитектуре на немецком. Тогда каждая страница была исчерчена ее аккуратными заметками, каждое изображение изучено под увеличительным стеклом. Гауди, Хадид, Кандинский, Ротко, Поллок – имена звучали как заклинания, открывающие двери в параллельные миры. Теперь эти двери захлопнулись, а книги превратились в памятники утраченного интереса к жизни.

Барселона… Это воспоминание еще могло вызвать что-то похожее на эмоцию. Не радость. На радость, у нее уже не хватало нейромедиаторов, – но теплое покалывание где-то в районе солнечного сплетения. Она вспомнила свой первый день в городе: как стояла на площади перед Собором Святого Семейства, задрав голову, пытаясь охватить взглядом немыслимые шпили Гауди. Воздух тогда пах жареным миндалем и морской солью, в ушах звенел незнакомый каталанский язык, а в груди распирало от предчувствия открытий.

А еще через три года – первая встреча с работами Захи Хадид в Музее дизайна. Эти изогнутые линии, которые казались невозможными, пока не видишь их воплощенными в металле и стекле. Архитектура будущего, которая заставляла пересмотреть все представления о пространстве. Тогда она могла часами стоять перед макетами, пытаясь понять логику этих форм, рождающихся будто из компьютерного алгоритма, но при этом органичных, как рост кристаллов.

Эти воспоминания были как старые фотографии девушки, которая когда-то носила ее имя. Амбициозная, любопытная, влюбленная в искусство. Она начинала карьеру как ассистент куратора в небольшой галерее, таскала кофе знаменитым критикам и составляла каталоги. Потом был первый самостоятельный проект – выставка молодых фотографов, которую посетили три тысячи человек за месяц. Потом консультации для частных коллекционеров, работа с аукционными домами, престижные назначения, учеба и стажировки за границей.

Она помнила острое чувство профессиональной гордости, когда впервые увидела свое имя на табличке рядом с входом в галерею: «Куратор выставки». Тогда казалось, что вся жизнь – впереди, что каждый новый проект откроет новые горизонты, что искусство способно изменить мир. И она, маленькая частица в этом безбрежном океане культуры, тоже способна на изменения.

Теперь же ее мир сузился до размеров темной спальни.

«Что со мной?» – звучал вопрос откуда-то с далеких границ сознания.

Сейчас девочка из воспоминаний казалась ей какой-то чужой, словно это было не с ней, словно это был персонаж из чужой биографии.

Этот звонок. Он прозвучал диссонансом в реквиеме апатии и буквально вытолкнул в другую реальность. Деньги? Нет, они были не причем. Муж молча обеспечивал все материальные потребности. Ее согласие было импульсивным, необъяснимым. Оно было похоже на слабый голос той прежней себя, жаждущей общения, вызова самой себе. Крошечный акт неповиновения укутавшей вязкой депрессии.

Она взяла телефон. Ее пальцы дрожали. Написала короткое сообщение: «Я согласна. Жду материалы на этот номер».

Нет, это был не страх. Чувство было больше похоже на прыжок с парашютом: когда, сделав шаг тебе еще страшно, но ты уже не можешь остановиться. Отправив сообщение, она почувствовала, легкое головокружение, словно сделала шаг в пропасть. Это было первое самостоятельное решение за долго время, не продиктованное рутиной или необходимостью.

Выбор, сделанный той частью ее личности, которую она считала окончательно погребенной под завалами разрушенного брака и химического дисбаланса в мозгу.

Где-то в глубине сознания, там, где еще теплились остатки прежней себя, шевельнулось что-то знакомое. Предвкушение? Любопытство? Или просто животный инстинкт выживания, который заставляет сделать шаг вперед, даже когда не знаешь, куда ведет дорога.

Она снова опустилась на подушку, но сон уже не приходил. Что-то изменилось в привычном ритме дня. Обычно после утренней дозы лекарств она проваливалась обратно в забытье до полудня, когда детские голоса за стеной становились слишком настойчивыми, чтобы их игнорировать. Сегодня же в теле появилось незнакомое напряжение – не тревога, к которой она привыкла, а что-то другое. Будто механизм, который месяцами работал на холостом ходу, неожиданно зацепился за шестеренку реальности.