Частицы случайности

– Если бы мир был справедлив, таланты не умирали бы молодыми. Справедливость и искусство – разные вещи, – она отчеканила каждое слово, чувствуя, как сжимаются губы.

– Нет, не разные. – Альбина подалась вперед, готовая спорить. Кольцо крутилось быстрее, нервно. На шее проступили красные пятна, – ты не понимаешь. Она моя лучшая подруга.

– Понимаю. Именно поэтому ты не можешь быть объективной.

– А ты можешь?

– Пытаюсь, – она почувствовала, как в горле пересохло.

– И не больно? – В голосе появилась злость. Руки Альбины сжались в кулаки, – Тебе не больно думать, что человек может умереть, не увидев результат всей своей жизни?

Она замолчала. Ей было больно. Так больно, что иногда просыпалась от этой боли. Но она знала: если начнет принимать решения сердцем, выставка станет другой. Станет историей о том, как жалко умирающую девочку с фотоаппаратом. А Ника заслуживала большего.

– Больно. Очень больно. Но если я начну принимать решения сердцем, выставка превратится в поминки. А работы Николь этого не заслуживают.

– Заслуживают чего? – Аля нахмурилась.

– Снисхождения. Жалости. «Посмотрите, как трогательно – умирающая девушка фотографировала», – она говорила, но каждое слово давалось с трудом.

Альбина побледнела. Кровь отхлынула от лица, оставив бледные пятна под глазами. Кольцо замерло.

– Ты думаешь, люди будут так думать?

– Некоторые будут. И тогда они не увидят главного.

– Чего главного?

– Что Николь была настоящим художником. Не больной девочкой с фотоаппаратом, а художником.

Альбина допила кофе и долго сидела молча. Крутила пустую чашку в руках. Керамика тихо скрипела о блюдце. Кольцо поворачивалось медленно, задумчиво. Веки опустились, будто она пыталась рассмотреть что-то внутри себя.

– Знаешь, что она мне вчера сказала? – спросила наконец, поднимая глаза.

– Что?

– «Я не хочу, чтобы люди жалели мои фотографии. Хочу, чтобы видели». – Альбина подняла глаза. Кольцо остановилось. – Дословно так и сказала.

В ее груди что-то дрогнуло.

– Видишь. Она понимает разницу.

– Понимает. Но все равно хочет увидеть выставку, – Альбина потерла висок пальцами, – И знаешь, что еще она сказала?

– Что?

– «Если я умру до открытия, не отменяй. Обещай, что не отменишь», – голос стал глуше, словно пробиваясь сквозь вакуум.

– Она это сказала?

– Вчера вечером. Когда ей стало совсем плохо и она думала, что не доживет до утра, – я уже хотела вызывать скорую.

– Но дожила.

– Дожила. И утром спросила, согласилась ли я, – она попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в кривую гримасу.

– И что ты ответила?

– Что согласилась. Но все равно хочу, чтобы она увидела. – Альбина встала и взяла сумочку дрожащими пальцами. – Не как подруга хочу. Как человек.

– Альбина…

– Иногда я думаю, что ты слишком холодная для этой работы. – Она надела легкую куртку, не поднимая глаз. Кольцо снова на месте.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – ее слова прозвучали с каким-то хрустом.

– Может быть. – Альбина остановилась у двери приоткрыв ее. – Но знаешь, в чем разница между нами?

В кафе потянуло свежим воздухом и запахом дождя. Официантка подняла голову от телефона, почувствовав сквозняк.

– В чем?

– Ты боишься, что люди не поймут искусство. А я боюсь, что искусство забудет о людях, – выходя из кафе Аля обернулась дверях. На ее глазах блестели слезы, – но мы же сделаем все, чтобы она увидела?

– Все, что в наших силах.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Альбина ушла. Дверь закрылась. Она осталась сидеть за столиком. Пальцы машинально скользили по керамике. Она, смотреть на две пустые чашки и думать о том, что иногда любовь к человеку и любовь к искусству – вещи не противоположные, а дополняющие друг друга. Что искусство без любви к людям, возможно, вообще не искусство.

За окном женщина в джинсовой куртке докурила и пошла дальше. Первые капли дождя ударили по стеклу. По проспекту медленно проехал троллейбус, почти пустой в этот прохладный летний день.

Звонок из типографии пришел в четверг утром. Она ждала его три дня, и каждый раз, когда телефон молчал, пальцы сами собой сжимались в кулаки.

– Первая партия готова, – сказал директор. Его голос звучал устало, но в нем слышалось удовлетворение. – Можете забирать.

У нее перехватило дыхание.

– Точка черного правильная?

– Приезжайте, сами увидите. Но думаю, останетесь довольны.

– Думаете или знаете? – ее голос прозвучал резко.

– Знаю. Работаю в этом деле двадцать лет.

Она взяла такси. В машине сидела молча, смотрела в окно и пыталась не думать о том, что, если отпечатки опять окажутся бракованными, времени на третью попытку не будет. Совсем не будет. От этой мысли по спине пробежал легкий холодок.

– Нервничаете? – спросил таксист, глядя в зеркало заднего вида.

– Немного, – ее голос дрогнул.

– Работа?

– Работа.

– Понимаю. У меня жена тоже нервничает, когда что-то важное, – сказал таксист, ткнув пальцем в экран навигатора подтверждая следующий заказ.

Типография пахла краской и химикатами. Обычно этот аромат казался удушающим, но сегодня этот запах показался ей почти приятным и обнадеживающим. Директор встретил ее у входа – мужчина с руками в краске и усталыми, но довольными глазами.

– Вот, – сказал он, показывая на стопку готовых работ, прислоненную к стене. – Первые десять.

Сердце забилось быстрее. Верхняя фотография – портрет женщины средних лет на фоне конструктивистского здания. Та самая, которая должна была открывать архитектурную серию. Руки слегка дрожали, когда она подошла ближе.

Цвет был правильным. Не просто правильным – черный пел. Несмотря на монохромность, кожа женщины на портрете дышала, глаза смотрели живо, бетон здания за спиной был не серым, а серебристым, с каким-то внутренним свечением и теплыми отблесками утреннего света.

– Хорошо? – спросил директор, и в его голосе слышалась профессиональная гордость.

Она кивнула, не в силах говорить. Горло перехватило от облегчения. Пальцы перебирали другие работы. Каждая фотография звучала так, как задумала Николь. Женские лица не теряли достоинства под искусственным светом типографии. Тела сохраняли естественность и силу.

– Когда будут готовы все сто двадцать?

– К следующей субботе. Как и обещали. – Директор вытер руки тряпкой. – Мы почти перешли на круглосуточной режим, но понимаете, нам нужно делать и другие заказы.

– Спасибо.

– Да не за что. Редко попадается такой материал. Видно, что человек душу вкладывал.

– Вкладывал. – Она снова посмотрела на портреты. – А подрамники?

– Столярная мастерская уже работает. Сделаем с крестовиной. К воскресенью натянем все на рамы. Иван Петрович у нас мастер своего дела.

Ей вдруг захотелось убедиться, что и здесь все пройдет без сбоев.

– Можно посмотреть, как это делается?

– Конечно. Иван Петрович! – крикнул директор.

Из глубины мастерской вышел мужчина лет шестидесяти в рабочем халате. Руки у него были в опилках, но двигался очень аккуратно.

– Это заказчица, – представил директор. – Выставка для той девушки фотографа, о которой я рассказывал.

– Знаю, – кивнул Иван Петрович и добавил с какой-то неподдельной грустью в голосе мечтательно разглядывая отпечаток фото на холсте. – Хорошие работы. Настоящие. Сейчас такое редко снимают. Да и редко показывают.

Он закашлялся.

– NFT убили галереи быстрее, чем ковид, а виртуальные выставки убили магию присутствия. Теперь живое искусство это ностальгия. Передайте автору, талант у нее большой, – добавил он. – Она будет на открытии?

– Надеюсь.

– Дай бог. А то обидно – человек всю жизнь создавал, а результат не увидел.

Она стояла посреди типографии, окруженная фотографиями Николь, и чувствовала, как напряжение последних недель наконец отпускает. Плечи расправились. Дыхание стало свободнее. Впервые за долгое время она позволила себе поверить, что все получится.

– Мне нужно позвонить, – сказала она.

– Звоните.

Альбина ответила с первого гудка.

– Я в типографии. Все в порядке.

– Серьезно? – В голосе подруги слышалась затаенная надежда.

– Очень серьезно. Цвета идеальные.

В трубке было слышно, как Альбина плачет.

– Что с Николь? – спросила она.

– Лучше. Вчера даже встала, поела немного. Спрашивает про выставку.

– Скажи ей, что открываем, как планировали.

– Скажу.

– И… Альбина?

– Да?

– Скажи, что черный получился таким, какими она его видела. Именно такими.

После разговора она прошла в мастерскую. Столяр, работал медленно и аккуратно. Брал холст, расправлял на подрамнике, натягивал так, чтобы не было ни морщинки, ни складок.

Она смотрела, как рождается выставка. Каждая фотография, натянутая на подрамник, превращалась из просто изображения в произведение искусства. Становилась частью большого рассказа женщинах, о жизни, о том, что значит видеть красоту там, где ее не ищут.

Выходя из типографии, она ощутила легкость. В кармане завибрировал телефон. Сообщение от Альбины:

«Николь сказала спасибо. И еще сказала, что теперь не страшно».

Она не успела ответить, как пришло следующее сообщение.

«Ника хочет, чтобы ты была на выставке».

Она остановилась посреди пустой улицы и перечитала сообщение несколько раз. Потом написала ответ:

«Что это значит?»

Альбина ответила сразу: «Она хочет тебя снимать. Говорит, что это очень важно. Сможешь завтра?»

Пальцы замерли над экраном. Она набрала сообщение: «Давай обсудим это завтра, хорошо?»

Она шла по проспекту и думала о том, зачем Николь захотела снять ее. Зачем хочет включить эти снимки в выставку. Из благодарности? Скажет что-то про честность, про то, что выставка – это не только ее работы, но и люди, которые сделали это возможным. Или про то, что куратор тоже часть истории.

Но концепция уже выстроена. Сто двадцать работ, разбитые на пять тематических блоков. Каждый снимок на своем месте, каждый работает на общую идею. Добавить что-то новое – значит разрушить баланс. Зачем там портреты куратора? Это превратило бы выставку в личную историю, в рассказ о дружбе. А не о творчестве художника.

Работы отобраны по принципу внутренней логики. Не по хронологии, не по техническому качеству, а по тому, как они говорят друг с другом. Как создают единое высказывание. И вот теперь Николь хочет все изменить.

Нужно будет уговорить ее оставить все как есть. Объяснить, что выставка – это не просто фотоальбом. Что у нее свои законы. Что нельзя в последний момент добавлять то, что кажется важным лично тебе.

Работы Николь сами расскажут о ней больше, чем любые портреты кураторов и друзей. В них есть ее взгляд, ее мироощущение, ее боль и радость. Зачем добавлять к этому что-то еще?

Она повернула за угол дома на узкую дорожку во дворах. Впереди показался детский сад. Разноцветные пятная яркого забора, скрытые за аккуратно постриженным кустарником, качели, голоса детей в беседках рядом с воспитателями. Обычная жизнь, далекая от споров об искусстве и смерти. Она шла к площадке, привычно ускоряя шаг на последних метрах, как будто это хоть что-то меняло.

Дочь увидела ее раньше. Выскочила навстречу в летних детских сандаликах, в тонкой ветровочке поверх лёгкого платья, запыхавшаяся, с растрепанными волосами.

Девочка бежала навстречу с рисунком в руках. Что-то яркое, наивное, искреннее. Может быть, именно такой и должна быть выставка – без лишних объяснений, без попыток что-то доказать или оправдать.

– Мам, смотри!

Листок в её руках был помят и немного расплылся от влажных пальцев. Она взяла его, опустилась на корточки и замерла. На рисунке – четыре фигурки. Простые, но узнаваемые. Женщина в длинном платье и с длинными, как у неё, волосами. Рядом – девочка с бантом и мальчик в футболке. И мужчина почти рядом.

– Это кто?

– Это мы. Все. Вот я, – девочка ткнула пальцем, – вот братик, а это ты.

– А это папа?

– Угу, – кивнула девочка. – Он же всё равно с нами, да? Только пока на работе. Но он скоро приедет и будет с нами, ведь правда? Голос у неё был тихий, с лёгкой мольбой, как будто она еще не понимала, но продолжала верить и надеяться, что все временно, что скоро все станет как раньше.

Она сглотнула. Краешек рисунка чуть дрожал в её руках, внутри что-то сжалось. Не от боли – от неожиданности того, насколько точно детская рука может отразить реальность.

– У него лицо какое-то грустное, – заметила она, чтобы отвлечь себя.

– Он просто так вышел… Грустный… – неуверенно сказала она и опустила глаза, будто испугалась, что ошиблась.

Слёзы пришли без предупреждения. Не рыдания. Не истерика. Просто тёплые дорожки по щекам. Она не вытирала их. Пусть текут. Мир треснул, но она не заметила звука. Только тепло на щеках и дыхание дочки, уткнувшейся в её плечо.

– Мамочка, ты чего?

– Всё хорошо, моя принцесса – сказала она, обняв дочку крепче, чем обычно. – Просто я радуюсь, что ты есть у меня.

Дочка положила голову ей на плечо, и в этот момент она почувствовала: может быть, еще не всё разрушено.

Очередная проблема летела со скоростью реактивного лайнера. В буквальном смысле.

За две недели до вылета переводчика не было. Не было его и через неделю. Не помогали ни знакомства, ни доски объявлений, ни сайты в сети, на которых он оставлял заявки. Телефоны молчали. Люди отказывались. Заявки растворялись в узлах и проводах всемирной сети исчезая без следа как заряд батареи.

«Вечно с этой Сибирью что-то не так! Магнитная аномалия какая-то!» – он очередной раз нажал кнопку «отправить» уже без надежды на ответ, мысленно готовясь к неминуемому провалу.

Тишину кабинета нарушал легкий шелест кондиционера и равномерный гул компьютера под столом. «Зачем делать сайты, давать объявления, если потом не отвечать на звонки? Им деньги не нужны? Нормальный заказ. Что сложного то? Всего-лишь нужен переводчик», – думал он, качаясь в кресле и разглядывая белые пыльные квадраты подвесного потолка.

Через два часа раздался телефонный звонок. Незнакомый номер с кодом сибирского региона.

– Слушаю вас, – машинально ответил он.

Приятный женский голос на другом конце линии буквально пропел:

– Здравствуйте! Вы оставляли заявку на нашем сайте. Меня зовут Ирина. Расскажите подробнее, что вам нужно? Какой язык? Какой объем?

– Добрый день! Да, все верно. Нам нужен переводчик на два дня. Языки русский–английский, английский–русский. Устный технический перевод, перевод деловых переговоров. Помощь в проведении запуска и настройки оборудования. У нас партнеры из Эмиратов приезжают. Нужно для них переводить, – торопливо сказал он в трубку, как будто читая рэп.

– Так может быть вам лучше арабский? – поинтересовалась Ирина.

– Было бы неплохо, но наш руководитель почему-то попросил именно английский.

– Слушайте, давайте мы подберем вам специалиста, который говорит и на том, и на том языке, а по месту уже решите. Цена от этого не изменится. Хорошо?

Это предложение вернуло на его лицо улыбку. В нем звучал одновременно вызов и элемент игры. Очередное решение, требующее проявление инициативы и выходящее за рамки четкого задания. Он колебался. С одной стороны, действовать четко по инструкции – означало большую вероятность снова наступить на грабли, с другой стороны «арабский» мог сильно спасти положение в случае, если все пойдет не по плану. Тогда вопрос, а что что он, собственно, терял?

– Да, давайте так и сделаем, – сказал он после секундной паузы.

– Отлично! Нам нужны реквизиты для выставления счета. Сможете на этот номер скинуть?

– Да, конечно, – ответил он, чувствуя, как с плеч падает тяжелый груз.

– Хорошо. Тогда ждем от вас реквизиты и ответным сообщением пришлем счет. До свидания! – Ирина положила трубку.

«Вот и еще одна проблема решилась», – только подумал он, как его телефон снова зазвонил.

«Директор? Ой не до тебя сейчас директор…», – подумал он, натянул наигранную улыбку и произнес:

– Слушаю вас, Игорь Викторович.

– Здравствуйте! А скажите, переводчик-то у нас все-таки будет? – нарочито весело обратился к нему директор. Голос звучал так, словно Игорь Викторович читал вслух инструкцию «Как мотивировать сотрудников за пять минут».

– Будет. Все в порядке. Я нашел специалиста, все как вы просили, – ответил он, пытаясь убедить себя, что ситуация под контролем.

– Смотрите, не разочаруйте меня, – сказал директор и повесил трубку.

«Не разочаруйте меня…, – он хмыкнул, – интересно, а с каких пор ты мной очарован, Игорь Викторович? И главное – чем именно? Моим талантом тушить пожары или умением делать вид, что твои звонки имеют смысл?».

Он посмотрел, на потухший экран. Игорь Викторович явно перечитал какую-то книжку по работе со сложными подчиненными или посмотрел мотивирующий ролик на YouTube. В голове мелькнула мысль: «Главное, чтобы сейчас ничего не сорвалось с этими ребятами из агентства».

Через полчаса снова раздался телефонный звонок.

– Да, Ирина, говорите, – ответил он, увидев уже знакомый код города.

– Да, я только что поговорила с переводчиком… – Начала Ирина.

«Только не это…» – пронеслось в голове, хотя вслух он спросил:

– Все в порядке? Получилось найти специалиста?

– Да, все в порядке. Английский и арабский, только есть одно «но».

– Что такое? – произнес он с явным беспокойством в голосе.

– Меня просят прислать хоть какие-то материалы о компании. Сайт, презентации, хоть что-то? Переводчик хочет заранее иметь представление с чем будет иметь дело.

– Хорошо, – ответил он, – сейчас сделаю, материалы на этот же номер?

– Да, можно на этот номер, можно на почту, – ответила Ирина добавила, – и ждем реквизиты для счета.

«Вот это да!» – отметил он про себя. Все бы так работали – эффективность бизнеса выросла в разы. Хотя… Сколько таких энтузиастов он уже видел! Корпоративная система перемалывает всех одинаково. Сначала ты приходишь с идеями что-то улучить и изменить, потом учишься играть по уже существующим правилам, а потом становишься таким же, как и все остальные винтиком в круговой поруке офисного балагана, где не хватает только ряженых, цыган и медведей. Запрос данных о компании напомнил ему самого себя, когда перед важными переговорами он шерстил сеть в поисках информации не только о фирме, но и о руководстве, сотрудниках, их интересах, привычках, ценностях, вдоль и поперек изучая каждый факт, который мог стать козырем.

Он механически приложил файлы к сообщению, добавил ссылку на сайт компании. Очередной день, очередная задача, очередной пункт в чек листе предстоящей командировки. Когда-то он думал, что сможет изменить эту систему изнутри. Теперь просто делал то, что должен.

Почти к концу рабочего дня пятницы он получил файл со счетом и пояснением, что «счет выставлен из расчета двух рабочих дней и, если будут сверхурочные – их тоже нужно будет оплатить». Так же, Ирина просила уточнить, будет ли возможность осуществлять логистику до объекта, где будут переговоры.

«Транспорт организуем. Счет отдал на оплату. Сегодня или в понедельник деньги должны прийти» – отправил он сообщение. Распечатал и отнес счет на оплату.

Кир посмотрел на часы. 17.05. В такое врем вряд ли кто-то еще оставался в бухгалтерии, но попробовать отнести счет все же стоило. «На крайний случай, в понедельник перешлю по почте или в мессенджер» – думал он, выходя из кабинета и идя в сторону лифта.

Дверь в бухгалтерию оказалась открытой. В дальнем углу опенспейса из-за монитора выглядывала голова. Точнее не вся голова, а только край темных волос, собранных в тугой хвост.

«Юля…, – подумал Кир, – и кого же ты ждешь здесь? Ну не может быть, чтобы просто работала…»

Он подошел к столу, за которым сидела худенькая, невысокая миловидная девушка лет 25. Ее точеная фигура, пышная грудь и аккуратная подтянутая попка не оставляла равнодушным никого из мужского коллектива компании, а бебифейс и детский голосок подарили ей негласное прозвище «Мечта поэта». С тех пор, как она пришла в компанию, алфа-самцы буквально сражались за ее внимание. Дело доходило до кулачных дуэлей на корпоративах.

– Юленька, и что же вы домой то не идете… Пятница… Лето, – Кир неспеша подошел к девушке и улыбнулся, – все уже покинули корабль, лишь вы продолжаете нести вахту прикрывая тылы.

– Привет, Кирилл, – ее лицо залилась краской, – а может я тебя жду? Вдруг ты спустишься со своих небес и все-таки обратишь на меня внимание?

– Лесть… Но приятно, – Кир театрально нахмурился.

– Правда. Чистая правда, – сказала Юля, пытаясь придать голосу уверенность.

– Юленька, вы сможете передать счет на оплату для подписи главбуху? – Кир протянул распечатку, – она вообще сегодня была?

– Хорошо, передам, – ответила она, хлопая длинными ресницами и поправляя волосы, – у нее там что-то с ребенком. Она же еще как будто бы в декрете.

– В декрете, но подписи ставит исправно. Удивительная работоспособность для мамы с маленьким ребенком, – Кир повернулся и сделал шаг к выходу.

– Кирилл, а ты уже уходишь? – Юля вопросительно подняла на него огромные глаза, слегка наклонилась в его сторону и прикусила нижнюю губу.

– Юленька, я смотрю на вас и никак не могу понять… Как с такой красотой вы умудряетесь выживать в таком дружном женском коллективе? – Кир слегка прищурился.

Она опустила глаза и еле слышно вздохнула.

– Кир…, – сказала она едва слышно, – я очень хорошо умею ладить с людьми… Почти со всеми…

– Редкий талант… Сколько я здесь работаю, вы – первая девушка с такими внешними данными, кто продержался в компании дольше двух месяцев. Первая среди равных к вам очень благосклонна…

– Я просто не трогаю то, что не мое, – она сделала паузу и многозначительно улыбнулась, – и хорошо делаю свою работу.

– Юленька, дипломатия у вас в крови! – Кир улыбнулся.

– Спасибо… – она смущенно улыбнулась, – Кир, а ты можешь меня до дому отвезти? Мы могли ко мне зайти…

– Юленька, – сказал Кир почти шепотом, – У меня рейс в воскресенье… И, позволю напомнить, я – женат и предпочитаю не заводить романы ни на работе, ни вне работы.

– Жаль… а могли бы…, – она поджала губки и мечтательно посмотрела куда-то в сторону, – хорошей командировки.

– Спасибо, – сказал Кир направляясь к выходу, – приятного вечера.

Она вздохнула и мечтательно проводила его взглядом.

Вернувшись в кабинет Кир достал старый кнопочный мобильник и подключил шнуром к ноутбуку. Включил VPN, который последнее время стал важнее паспорта, запустил консоль и ввел команду.

«Привет, магистрам черной и белой бухгалтерии», – подумал он, заходя на корпоративный сервер, который находился девятью этажами ниже.

До рейса оставалось менее 48 часов.

#5

Из состояния полусна его вывел шипящий над головой динамик интеркома: «Дамы и господа, говорит капитан корабля. Наш полет проходит на высоте десять тысяч метров, температура за бортом минус пятьдесят пять градусов. Наш экипаж желает Вам приятного полета».

Раздался щелчок и салон самолета снова заполнился равномерным гулом реактивных двигателей.

Буквально через секунду динамик снова щелкнул и из него раздался приятный женский голос старшей бортпроводницы: «Дамы и господа, через несколько минут Вам будут предложены прохладительные напитки, чай, кофе, сэндвичи. На время обслуживания просим вас привести спинки кресел в вертикальное положение и приготовить столики. Благодарим за внимание».

Народ в салоне заметно оживился.

Кир достал бортовой журнал авиакомпании из кармана в сиденье на против. Сколько тысяч миль налетали эти страницы за месяц? Потертая обложка, потрепанные и кое-где загнутые страницы – спасение для тех, кто не знает, чем заняться в полете. Способ убить время? Возможность найти вдохновение?

«Займитесь счастьем» – было написано на обложке. Странная фраза. Как будто счастье – это проект, который можно внести в ежедневник между встречей с клиентом и походом в спортзал. Или может быть, именно так оно и работает?

Кир смотрел через проход на пожилую женщину, которая уже час разгадывала судоку. Ее очки с толстыми линзами в роговой оправе со шнурком на концах дужек покоились на самом кончике носа. В её движениях была какая-то отчаянная методичность. Будто каждая решенная головоломка приближала её к чему-то важному. К чему? К пониманию закономерностей жизни? Или просто к следующему номеру журнала?

За стеклом иллюминатора в белом безмолвии минус пятидесяти пяти градусов мелькали редкие всполохи слишком высоко поднявшихся ледяных облаков. Как долго они здесь?

Интересно, а какие облака видели те, кто ушел из его жизни в поисках новой мечты? Забавно, но такие мысли всегда приходят на высоте десяти тысяч метров. Может быть, потому что здесь легче дышать? Или потому, что на авиатрассах мы как будто встречаем призраки тех, кого потеряли?