Путь к Белой Веже. Сказание о Ратиборе

Это был человек лет пятидесяти, сухой, поджарый, с седой, аккуратно подстриженной бородой и пронзительными, умными глазами. Он не был похож ни на хмельных киевских бояр, ни на грубых вояк вроде Ставра. В нем чувствовалась порода и власть, закаленная не в кабацких драках, а в больших битвах и сложных политических интригах. На его лице виднелся длинный, тонкий шрам, пересекавший бровь – память о половецкой сабле.

– Воевода Борислав? – спросил Ратибор, склоняя голову. – Я Ратибор, дружинник князя Всеволода. У меня послание от него.

Борислав медленно поднял голову, его взгляд был острым и оценивающим. Он не спеша оглядел Ратибора с ног до головы, отмечая и молодость, и дорогую одежду, и уверенную осанку.

– Слушаю тебя, дружинник.

Ратибор достал из-за пазухи вощеный тубус с княжеской печатью и протянул его воеводе. Борислав аккуратно сломал печать и развернул пергамент. Он читал долго, в полной тишине, и по мере чтения его суровое лицо менялось. Брови сошлись на переносице, потом уголки губ чуть дрогнули.

Дочитав, он отложил грамоту и посмотрел на Ратибора уже совсем другим взглядом. Не как на юнца, а как на человека, посвященного в важное государственное дело.

– Великое дело затеял князь, – сказал он задумчиво. – Рискованное. Хазары не простят нам такой занозы у себя под боком. Укрепить Белую Вежу – значит бросить им перчатку. А вести такой отряд, да еще с семьями… – он покачал головой. – На это нужна либо великая отвага, либо великая глупость. Надеюсь, в твоем случае, это первое.

– Я исполняю приказ, воевода, – просто ответил Ратибор.

– Приказ можно исполнять по-разному, – усмехнулся Борислав. – Я вижу, ты уже прошел немалый путь. Долго идете?

– Почитай, третий седьмица пошла.

– И как Днепр? Спокоен?

– Не всегда, – Ратибор не стал вдаваться в подробности, но его тон сказал о многом.

Борислав все понял. Он встал, подошел к Ратибору и положил ему руку на плечо.

– В грамоте князь просит оказать тебе всяческое содействие. И я его окажу. Что тебе нужно?

– Моим людям нужен отдых. Ладьям – мелкий ремонт. А нам – свежее мясо, зерно и соль. И еще… мне нужны стрелы. Как можно больше.

– Будет сделано, – твердо сказал Борислав. – Располагайтесь у Малых ворот. Я велю выделить вам место и припасы. Мои люди помогут с починкой. А что до стрел – возьмешь, сколько сможешь увезти. У нас этого добра хватает. Мы тут не в шахматы со степью играем.

Он отошел к столу и налил в две серебряные чаши вина.

– Выпей со мной, Ратибор. Ты теперь не просто дружинник. Ты – рука князя на дальнем рубеже. Твой поход – это не просто переселение. Это – политика. Большая и кровавая.

Ратибор принял чашу. Вино было терпким и крепким.

Прием в Переяславе был для него поворотным моментом. Здесь его впервые приняли не как "княжьего любимчика", а как равного, как воеводу, выполняющего важную государственную миссию. Уважение Борислава, человека, чье имя гремело по всему южному пограничью, значило для него больше, чем любая похвала киевского князя.

Это придало ему сил и уверенности. Его поход обрел новый смысл. Это было не просто спасение кучки "лишних" людей. Это был длинный клинок, который Киев вонзал в самое сердце степи. И он, Ратибор, был острием этого клинка. И он не должен был сломаться.

Глава 22. Тень на Воде

Два дня в Переяславе пролетели незаметно. Отряд отдохнул, окреп и пополнил запасы. Воевода Борислав сдержал свое слово: ладьи были осмотрены и проконопачены, трюмы загружены мешками с зерном, солью и копченым мясом. Колчаны ломились от новых стрел с гранеными наконечниками, способными пробить кожаный доспех. Прощаясь, Борислав крепко пожал Ратибору руку.

– Дальше начинаются дикие земли, – сказал он напутственно. – До Олешья городов больше не будет. Только редкие рыбацкие деревни и степь. Ухо держи востро. Удачи тебе, воевода. Она тебе понадобится.

Подгоняемый попутным ветром, отряд покинул гостеприимный город. Настроение у людей было приподнятое. После оказанного им почета, после сытной еды и спокойного сна, они почувствовали себя не просто беглецами, а важной миссией, настоящей княжеской силой.

Весла мерно били по воде, ладьи шли ровным, уверенным строем. Но к полудню Ратибор начал ощущать смутное беспокойство. Ему казалось, что за ними наблюдают. Он обернулся. Далеко позади, почти на самом горизонте, он заметил крошечную темную точку. Она была слишком далеко, чтобы разобрать детали, но было ясно – это лодка.

Он не придал этому значения. Днепр был оживленной артерией. Мало ли кто мог плыть следом? Но спустя час точка не исчезла. Она не приближалась, но и не отставала, упорно держась на том же расстоянии.

– Ставр, посмотри, – тихо сказал Ратибор.

Старый гридень приложил ладонь козырьком к своему единственному глазу, долго и пристально вглядываясь вдаль.

– Вижу, – наконец сказал он. – Одна. Маленькая. Либо рыбак, либо… тот, кто не хочет, чтобы его заметили.

– Она держится на одном расстоянии. Это странно.

– Хуже, чем странно, – проворчал Ставр. – Это подозрительно. Рыбак бы уже отстал или свернул к берегу. А этот висит на хвосте, как репей на собаке.

Напряжение начало возвращаться. Ратибор приказал немного сбавить ход. Точка на горизонте тоже замедлилась. Он приказал ускорить – лодка тоже прибавила скорости, сохраняя дистанцию. Сомнений не оставалось: за ними следили.

– Кто это может быть? – спросил Милослав, услышавший их разговор.

– Кто угодно, – мрачно ответил Ставр. – Разведчик бродников. Или печенежский дозор. Или просто тать, высматривающий, чем мы богаты. В любом случае, ничего хорошего это не сулит. Он сейчас нас посчитает, посмотрит, сколько у нас воинов, сколько женщин, а потом пошлет весть своим.

– Мы должны ее догнать, – решил Ратибор.

Он приказал головной ладье, самой быстрой и легкой, развернуться и идти на перехват. Восемнадцать мощных гребцов, лучшие воины, навалились на весла. Струг, словно хищная щука, рванулся назад, рассекая волны.

Но таинственная лодка, казалось, только этого и ждала. Как только они развернулись, она молниеносно скользнула в узкую протоку, скрытую в стене прибрежного камыша, и исчезла.

Погоня была бессмысленной. Ратибор понимал, что в лабиринте речных проток они, на своих тяжелых ладьях, будут беспомощны против маленькой, юркой долбленки, знающей все мели и проходы.

Они вернулись к остальному отряду.

– Ушел, – коротко бросил Ратибор.

День был ясным и солнечным, но на душе у всех стало пасмурно. Чувство безопасности, обретенное в Переяславе, испарилось. Они снова были одни в диком, враждебном мире. И теперь они знали, что они не одни. За ними идет тень. Тень, которая наблюдает, выжидает и, возможно, готовит удар.

Вечером, когда разбили лагерь, Ратибор удвоил караулы. Разговоры у костров были тихими и тревожными. Все понимали, что значит эта таинственная лодка. Это было предупреждение. Спокойный этап их путешествия закончился. Впереди их ждал враг. Невидимый, но упорный. И теперь каждый шорох в камышах, каждый всплеск воды в темноте заставлял сердца сжиматься в тревожном ожидании.

Глава 23. Засада Бродников

Тревога, поселившаяся в лагере, не отпускала всю ночь. Костры горели ярче обычного, часовые всматривались в темноту с удвоенным вниманием. Ратибор почти не спал, прислушиваясь к каждому звуку, но ночь была обманчиво тихой. Таинственная лодка больше не появлялась. К полуночи, когда усталость взяла свое, лагерь наконец погрузился в беспокойный сон.

Они напали в самый темный, предутренний час.

Не было ни боевого клича, ни свиста стрел. Они появились из воды и прибрежных зарослей, как призраки. Бесшумные, темные фигуры, скользившие в тени. Это были не печенеги в своих островерхих шапках. На их лицах, грубо вымазанных грязью и сажей, были те же славянские черты. В их руках были те же топоры и короткие мечи. Это были бродники. Свои. И от этого их нападение было вдвойне страшнее.

Первым погиб часовой у самой воды. Ему не дали даже вскрикнуть – короткий, точный удар ножа в спину, и он беззвучно рухнул на песок.

Атака была стремительной и яростной. Бродники не собирались вступать в долгий бой. Их целью был хаос, паника и грабеж. Они неслись к кострам, опрокидывая котлы с едой, рубя веревки палаток, чтобы те обрушились на спящих внутри.

Лагерь взорвался криками. Но это были не боевые кличи, а панические вопли разбуженных женщин и плач детей. Мужчины, выхватив спросонья оружие, спросонья же и пытались понять, откуда пришла смерть.

Ратибор очнулся от дикого визга и рева Ставра рядом: "К оружию! Просыпайтесь, скоты!". Он выкатился из-под своего плаща, выхватывая меч. Прямо на него неслась бородатая фигура с занесенным топором. Ратибор, действуя на чистых инстинктах, выставил вперед щит. Топор с глухим стуком впился в дерево. Не теряя ни мгновения, Ратибор нанес короткий, колющий удар мечом снизу вверх.

Лезвие вошло в незащищенный живот нападавшего с тошнотворным, влажным хрустом. Бородач захрипел, его глаза расширились от удивления и боли, и он осел на землю, зажимая руками рану, из которой хлестала горячая кровь.

Вокруг царил ад. В неверном свете догорающих костров мелькали тени. Слышался лязг стали, глухие удары, предсмертные хрипы и яростная ругань. Несколько бродников прорвались к ладьям, пытаясь перерезать швартовы и угнать одну из них вместе со всем скарбом.

– К лодкам! – прорычал Ратибор, отбрасывая ногой тело убитого им врага.

Он и еще несколько очнувшихся дружинников бросились наперерез. Милослав, вооруженный своим огромным кузнечным молотом, был похож на разъяренного медведя. Он не рубил, а крушил. Один удар его молота обрушился на голову бродника, и та лопнула, как перезрелый арбуз, обрызгав песок мозгами и осколками черепа.

Но паника была главным оружием нападавших. Женщины и дети сбились в визжащую кучу в центре лагеря. Один из бродников схватил старшего сына Милослава, Светорада, приставив к его горлу нож.

– Бросай оружие, или зарежу щенка! – прорычал он.

Милослав замер, его лицо исказилось от ужаса и ярости. Он был готов отдать все, что угодно.

Но в этот момент сзади раздался сухой, трескучий звук. Это была Зоряна. В ее руке была простая праща, которую она раскрутила с неимоверной скоростью. Камень, размером с голубиное яйцо, с силой ударил бродника точно в висок. Тот охнул, его хватка ослабла, и он рухнул на землю, как подкошенный. Любава тут же кинулась к сыну, утаскивая его в безопасное место.

Бой был коротким, но невероятно жестоким. Дружинники Ратибора, придя в себя, начали теснить нападавших. Они были лучше организованы и дрались не за добычу, а за свои семьи, за свою жизнь. Это придавало им ярости.

Бродники, поняв, что молниеносный налет провалился и они столкнулись с ожесточенным сопротивлением, начали отступать. Они не собирались умирать здесь. Скользнув обратно к воде, они запрыгнули в свои притаившиеся в камышах лодки-долбленки и растворились в темноте так же быстро, как и появились.

Все стихло. Остался лишь плач детей и стоны раненых. Воздух был пропитан запахом пота, крови и смерти. Ратибор стоял, тяжело дыша, сжимая в руке меч, с которого стекала кровь. Его руки дрожали от пережитого адреналина.

Лагерь был спасен. Но цена была высока. Двое его воинов лежали мертвыми, еще пятеро были ранены. И почти на каждого жителя лагеря теперь смотрели мертвые глаза убитых бродников – их соплеменников, русичей, ставших дикими зверями. Это была их первая настоящая кровь в походе. И она была самой горькой.

Глава 24. Первый Убитый

Время сжалось, а потом и вовсе остановилось. Для Ратибора вся битва, весь хаос ночного нападения свелся к нескольким мгновениям, выжженным в его памяти огнем.

Вот он катится по земле, уходя от сна. Вот рев Ставра, вырвавший его из объятий дремы. Вот темная, бородатая фигура, несущаяся на него из мрака – не дух, не леший, а человек из плоти и крови, чьи глаза горят животной яростью. В этих глазах не было ничего, кроме желания убить.

Инстинкт. Все решили доли секунды, чистый, незамутненный мыслью животный инстинкт, вбитый в его тело сотнями часов тренировок на княжеском дворе. Щит вверх. Принять удар. Тело само, без приказа, скручивается в пружину, и рука с мечом выстреливает вперед и вверх.

Он не целился. Он просто бил. Бил в темную массу, которая хотела его смерти.

А потом было это чувство. Ощущение, которое он не забудет до конца своих дней.

Меч вошел в тело не так, как в соломенное чучело или деревянный щит. Лезвие встретило сопротивление – сначала плотной ткани, потом упругой кожи, а затем прошло сквозь что-то мягкое, податливое, с отвратительным, влажным хрустом. Словно нож мясника вошел в тушу парного мяса. От этого ощущения, переданного через рукоять в его ладонь, по всему телу Ратибора прошла волна тошноты.

Он убивал до этого. На охоте. Зверя. Но это было совсем другое. Он только что проткнул насквозь живого, дышащего человека.

Человек захрипел. Этот звук – не крик боли, а булькающий, предсмертный хрип, когда воздух смешивается с кровью в пробитых легких, – навсегда застрял у Ратибора в ушах. Ратибор выдернул меч. Раздался мокрый, чмокающий звук. Горячая, липкая жидкость хлынула ему на руку. Он не сразу понял, что это кровь. Она была теплой, почти горячей. Как живая.

Враг упал к его ногам. Глаза бородача, еще мгновение назад горевшие яростью, теперь смотрели в ночное небо с выражением детского удивления. Рот был приоткрыт, и из него тоже текла кровь. Он еще дышал, коротко, судорожно, как выброшенная на берег рыба. Потом его тело вздрогнуло в последний раз и обмякло. И все. Жизнь ушла. Осталась лишь пустая оболочка, которая очень быстро начала остывать.

Ратибор стоял над ним, не в силах пошевелиться. Адреналин, заставлявший его сердце биться как боевой бубен, начал отступать, сменяясь ледяным, всепоглощающим шоком. Руки его дрожали так, что меч стучал по краю щита. В ушах звенело. Запахи вокруг – озон после схватки, медь пролитой крови, смрад испражнений, которые непроизвольно покинули тело убитого в момент смерти, – все это обрушилось на него, вызывая приступ рвоты.

Он отвернулся и согнулся пополам, и его вырвало желчью и остатками ужина. Его трясло. Это была не слава и не доблесть, о которых пели в былинах. Это была грязная, кровавая, вонючая работа. Он, Ратибор, сын боярский, княжий дружинник, только что отнял человеческую жизнь. Выпустил ее из тела, как выпускают воздух из меха. И обратного пути не было. На его руках, на его мече, на его душе теперь была кровь. Первая.

– Воевода! Ты ранен? – подбежал к нему один из дружинников.

Ратибор только помотал головой, не в силах говорить. Он выпрямился, вытер рот тыльной стороной ладони, на которой уже засыхала чужая кровь.

Вокруг продолжался бой, но он его не слышал. Он смотрел на свои руки. На свой меч. Они больше не были его. Они принадлежали воину. Убийце. Он переступил черту. Ту самую, которая отделяет мальчика, играющего в войну, от мужчины, который ее ведет.

И вместе с ужасом и отвращением, где-то в самой глубине его души, начало зарождаться новое, страшное чувство. Чувство силы. Он выжил. Тот, другой, хотел его убить, но он оказался быстрее. Сильнее. Он смог. Он убил и остался стоять на ногах.

Это была его инициация. Крещение кровью. Горькое, страшное, но необходимое. Романтический флер похода окончательно слетел с него, как сгоревшая кожа. Он больше не был "надеждой князя". Он был хищником, который только что почувствовал вкус крови. И он ненавидел себя за это. И в то же время понимал, что только это чувство поможет ему и его людям выжить в этом диком, беспощадном мире.

Глава 25. Пленники

Когда рассеялся боевой угар и забрезжил рассвет, перед отрядом предстала полная картина ночной бойни. На песке лежали тела – семеро убитых бродников и двое павших дружинников Ратибора. Их молча отнесли в сторону и накрыли плащами. Но это были не все итоги схватки.

В стороне, под охраной нескольких воинов, на коленях стояли трое. Это были бродники, которых удалось взять живыми. Один был ранен в плечо, и его лицо было искажено от боли. Двое других были целы, но смотрели на своих победителей с волчьей ненавистью и затаенным страхом. Руки их были крепко связаны за спиной.

Весь лагерь собрался вокруг них. Но на этот раз в глазах людей не было ни страха, ни жалости. Была только холодная, тихая ярость. Эти люди, их соплеменники, только что пытались их убить, ограбить, похитить их детей.

Возник вопрос, тяжелый и неумолимый, как камень: что с ними делать?

– В петлю их, собак! – выкрикнул Ждан, чьего лучшего друга убили в этой схватке. Его лицо было багровым от гнева. – Всех троих! Чтобы другим неповадно было!

Его поддержал одобрительный гул. Женщины, чьи дети еще не отошли от ночного ужаса, смотрели на пленных с нескрываемым отвращением.

– Казнить! – кричали они. – Смерть разбойникам!

Ратибор молчал, глядя на пленников. Ему было легче убить в пылу боя, защищая свою жизнь. Но хладнокровно приказать повесить безоружных, связанных людей… это было совсем другое. Это был не бой. Это была казнь. Правосудие. Но кто он такой, чтобы вершить его здесь, на диком берегу Днепра?

– Может, допросить их сначала? – предложил Милослав. – Узнать, где их логово, кто их главарь.

– А что потом? – спросил Ставр, его единственный глаз внимательно изучал Ратибора. – Отпустим их, чтобы они привели за собой всю ватагу?

– Нет… не отпускать, конечно, – смутился кузнец.

Дилемма была очевидна. Отпустить их – значило подписать себе смертный приговор. Они бы вернулись с подкреплением, и следующая атака была бы куда более подготовленной. Убить их всех… рука не поднималась. Они были разбойниками, убийцами, но они были русичами.

Пленники молчали, но в их глазах метались разные чувства. Раненый смотрел с мольбой, ожидая быстрой смерти, чтобы прекратить мучения. Двое других – с упрямым вызовом.

Один из них, кривоносый, с вытатуированной на шее кривой руной, вдруг сплюнул кровью на песок.

– Чего ждете, княжеские выкормыши? – прохрипел он. – Думаете, мы каяться будем? Жизнь такая. Либо ты, либо тебя. Сегодня вы нас, завтра – мы вас. Вешайте, и дело с концом.

Эта дерзость всколыхнула новую волну гнева в толпе.

Ратибор поднял руку, призывая к тишине. Он подошел к кривоносому.

– Как тебя звать?

– А тебе какое дело? Смертником меня звать.

– У каждого смертника есть имя, – спокойно сказал Ратибор. – Я Ратибор. А ты?

Пленник помедлил, но что-то во взгляде воеводы заставило его ответить.

– Влас.

– Почему ты пошел в бродники, Влас? У тебя была деревня? Семья?

Влас криво усмехнулся.

– Была. Пока твой князь данью не обложил такой, что и штаны последние пришлось отдать. А потом пришел боярский тиун и за долги выгнал с земли. Жена с дочкой с голоду померли. А я ушел на реку. Здесь хотя бы сыт бываешь. И никто не указывает, как тебе жить.

В его голосе прозвучала такая застарелая, горькая обида, что гул толпы немного поутих. История Власа, пусть и рассказанная разбойником, была знакома многим.

Моральная дилемма стала еще сложнее. Перед ними были не просто чудовища. Это были люди, сломленные жизнью, доведенные до отчаяния несправедливостью той самой власти, которой служил Ратибор.

Он отошел от них, чувствуя на себе взгляды всего отряда. Все ждали его решения. От этого решения зависело не только будущее пленных, но и то, каким лидером он станет в глазах своих людей. Станет ли он безжалостным карателем, как требовал Ждан? Или проявит милосердие, рискуя всем отрядом?

Он посмотрел на два тела, накрытые плащами. Его люди. Убитые такими же, как Влас. А потом посмотрел на испуганное лицо маленького Годимира, который жался к отцу. И решение пришло. Жестокое, прагматичное, но, как ему казалось, единственно верное в этом проклятом мире.

Ему придется стать судьей.

Глава 26. Суд Ратибора

Рассветное солнце окрасило реку в кроваво-красный цвет. Ратибор стоял перед своим отрядом. Молчание было тяжелым, наполненным ожиданием. Трое пленных бродников стояли на коленях, их судьба висела на волоске.

– Я слушал вас, – начал Ратибор, его голос звучал ровно и твердо. – Слушал жаждущих мести. Слушал тех, кто говорит о милосердии. Но мы не в Киеве, где есть княжий суд. Мы здесь одни. И наш суд будет быстрым. Ибо нам нужно идти дальше.

Он обвел взглядом пленных. Его взгляд остановился на Власе, дерзком и кривоносом.

– Ты, Влас. Ты говорил, что у тебя была семья, что тебя обидела власть. Это горькая правда, и таких, как ты, много. Но твое горе не дало тебе права грабить и убивать других, таких же обездоленных. Вчера ночью ты пришел сюда не искать правды. Ты пришел убивать наших детей и насиловать наших жен ради мешка зерна.

Ратибор указал мечом на два тела, накрытые плащами.

– Их убили твои люди. Возможно, ты сам. Я видел, как один из вас держал нож у горла ребенка. Это не бой. Это не защита. Это – подлость.

Он шагнул ближе.

– Я вижу на твоей руке татуировку. Знак Семипалого. Ты не просто бродник. Ты один из его атаманов. Ты вел этих людей. И кровь моих воинов – на твоих руках.

Влас смотрел на него исподлобья, но молчал. Он понял, что его участь решена.

– За убийство и разбой по закону Русской Правды положена смерть, – произнес Ратибор, и его слова упали в тишину, как камни. – Ты, Влас, как зачинщик и убийца, умрешь.

Ждан и его сторонники одобрительно загудели.

– Но, – продолжил Ратибор, поднимая руку, – я не дам тебе легкой смерти в петле. Ты умрешь как воин, которого ты так и не смог в себе сберечь. Ставр! Дай ему меч.

Ставр опешил на мгновение, но, уловив замысел воеводы, хищно улыбнулся. Он подошел к Власу, разрезал путы на его руках и вложил ему в ладонь старый, зазубренный меч.

– Сражайся, Влас, – сказал Ратибор. – Я даю тебе шанс умереть с оружием в руках. Защищай свою жизнь.

Это был не поединок чести. Это была публичная казнь, облеченная в форму боя. Влас, размяв затекшие руки, посмотрел на Ратибора, потом на стену щитов вокруг, и понял, что у него нет выбора. Он был один против всех. Но умереть в бою было лучше, чем в петле. Он издал яростный рев и бросился на Ратибора.

Бой был коротким. Влас был силен и отчаян, но Ратибор был быстрее, техничнее и, главное, холоднее. Он парировал два яростных удара, а потом, улучив момент, когда бродник раскрылся, нанес один-единственный, точный и смертельный удар прямо в сердце. Влас рухнул замертво.

Казнь свершилась.

Ратибор повернулся к оставшимся двум пленникам. Они дрожали, глядя на тело своего атамана, ожидая той же участи. Один был совсем молодой парень, не старше самого Ратибора, другой – тот, что был ранен в плечо.

– А теперь вы, – сказал Ратибор. – Вы пришли сюда как шакалы. И заслуживаете умереть как шакалы. Я мог бы повесить вас на этой же иве. И был бы прав.

Он сделал паузу, давая им в полной мере ощутить ледяное дыхание смерти.

– Но я дам вам выбор. Такого выбора вам не дал ни ваш атаман, ни киевский тиун. Вы можете умереть прямо сейчас. Или…

Он обвел взглядом свой поредевший отряд.

– Или вы можете жить. Но ваша жизнь больше не будет принадлежать вам. Вы пойдете с нами. В Белую Вежу. Вы будете грести на веслах до тех пор, пока с ваших рук не сойдет кожа. Вы будете выполнять самую грязную работу. Вы будете есть последними. А в бою вы будете стоять в первом ряду. Вы будете искупать свою вину кровью. Чужой. А если понадобится – своей. Если вы переживете этот поход и докажете, что в вас осталось хоть что-то от русича, а не от речного вурдалака, – вы получите свою землю и свою свободу. Если же вы попытаетесь сбежать или предать – я убью вас на месте, без суда. Выбирайте.

Пленники смотрели на него, не веря своим ушам. Шанс. Им давали шанс.

Раненый бродник первым рухнул на колени.

– Я пойду с тобой, воевода, – прохрипел он. – Я… я буду служить…

Молодой парень, помедлив секунду, сделал то же самое.

Решение было принято. Ратибор показал себя не только как безжалостный каратель, но и как мудрый вождь. Он не только свершил правосудие, но и пополнил свой отряд двумя парами крепких рук.

Ждан и другие жаждущие крови были недовольны, но большинство молча одобрили решение воеводы. Они увидели в нем не просто силу, но и справедливость. Справедливость жестокую, прагматичную, но дающую надежду. То, чего им всем так не хватало в старой жизни.

Тела убитых бродников, включая Власа, без почестей сбросили в быструю воду Днепра. Своих же павших воинов похоронили с почестями, насыпав над ними небольшой курган. А двое бывших разбойников, переодетые в простую одежду, уже сидели на веслах, гребя под надзором суровых дружинников. Суд Ратибора окончился. Поход продолжался.