Путь к Белой Веже. Сказание о Ратиборе

Печенеги остановились на холме, о чем-то переговариваясь и указывая в сторону реки. Один из них, очевидно, старший, достал из-за пояса плеть и лениво указал ею на лощину. Возможно, он заметил волков и решал, стоит ли развлечься охотой. Для Ратибора и его людей это был самый страшный момент. Если печенеги решат спуститься, они наткнутся прямо на них.

Сердце колотилось в горле. Ратибор сжал рукоять меча, готовясь продать свою жизнь как можно дороже. Рогволод рядом с ним замер, как камень, его лицо было непроницаемо.

Но, видимо, у степняков были дела поважнее. Старший что-то коротко крикнул, и разъезд, развернув коней, поскакал дальше, вдоль реки, скрывшись за следующим холмом.

Прошла минута, другая. Тишина.

– Ушли, – выдохнул Ставр, и по его лицу скатилась капля пота.

Ратибор осторожно приподнял голову. Лощина была пуста. Волки, напуганные появлением всадников, бесшумно растворились в степи. Охота сорвалась.

– Возвращаемся, – тихо скомандовал он.

Они шли назад в полном молчании. Без добычи, но живые. Этот случай показал им со всей ясностью, на какой тонкой нити висела их жизнь. Они были не охотниками в этой степи. Они были дичью. Такой же дичью, как и волки. И на них охотились куда более опасные хищники.

Глава 33. Гроза Перуна

После неудачной охоты и встречи с печенегами отряд шел с удвоенной осторожностью, не рискуя больше покидать спасительную реку. Настроение было подавленным. Бескрайняя степь и постоянное напряжение выматывали.

На третий день небо начало меняться. Утром оно было ясным, но к полудню с юга на горизонте появилась темная, сине-черная полоса. Она росла с пугающей скоростью, пожирая лазурь. Ветер, до этого ленивый и теплый, стих. Наступила зловещая, душная тишина, какая бывает только перед большой грозой.

– Идет, – глухо сказал Ставр, глядя на приближающуюся тучу. – Перун гневается.

– Надо к берегу, – предложил Милослав.

– Поздно, – покачал головой Ратибор. – На берегу нас деревьями поубивает, если они там есть. А в чистом поле молния найдет. На воде безопаснее всего. Если выдержим.

Он отдал приказ: убрать все лишнее с палуб, закрепить груз, проверить уключины. Люди работали быстро и молча. Никто не сомневался в правоте командира. Вид надвигающейся черной стены вызывал первобытный ужас.

И она пришла.

Первым ударил ветер. Не порыв, а сплошной, упругий удар, который заставил ладьи накрениться и сорвал с голов шапки. Река, до этого гладкая, как стекло, мгновенно покрылась белыми барашками волн. Небо потемнело так, что казалось, наступили сумерки.

А потом хлынул ливень. Это был не дождь, а сплошная стена воды, отвесно падающая с небес. Он бил по лицам, по плечам, мгновенно промочив всех до нитки. Видимость упала до нескольких десятков шагов. Ладьи соседнего строя превратились в размытые, качающиеся силуэты.

Грянул первый удар грома. Он не прогремел где-то вдали. Он расколол небо прямо над их головами. Оглушительный треск, от которого заложило уши и, казалось, задрожали кости. Одновременно с ним ослепительная, фиолетовая вспышка молнии на мгновение осветила весь мир, превратив реку в кипящее молоко, а лица людей – в искаженные ужасом белые маски.

Начался настоящий шторм на реке. Ветер нагонял короткую, злую волну. Ладьи, построенные для речного хода, а не для морских бурь, бросало, как щепки. Их то вздымало на гребень волны, то проваливало в водяную яму. Вода перехлестывала через борта, заливая трюмы.

– Вычерпывать! – ревел Ратибор, пытаясь перекричать ветер и грозу.

Женщины и те, кто не был на веслах, схватили ведра и котлы, лихорадочно выплескивая воду за борт. Гребцы, ослепленные дождем, из последних сил пытались удержать ладьи носом к волне, чтобы их не развернуло бортом и не перевернуло.

В этом хаосе стихии человеческие распри и верования смешались и потеряли всякий смысл.

Веремей, книжник-христианин, упав на колени, громко читал молитвы, обращаясь к пророку Илье и Святому Николаю. Рядом с ним, вцепившись в борт побелевшими пальцами, бывший бродник Рогволод шептал древние, языческие слова, обращаясь к Перуну-громовержцу. Любава обнимала своих детей, укрывая их своим телом и просто плакала, зовя на помощь всех богов, которых знала.

Зоряна стояла на носу головной ладьи, вцепившись в резную голову тура. Она не молилась. Ее волосы, мокрые и тяжелые, хлестали ее по лицу. Она смотрела прямо в сердце грозы, в кипящие тучи, и кричала. Но это были не слова, а какой-то протяжный, гортанный зов. Она не просила пощады. Она приветствовала ярость стихии, признавала ее силу, становилась ее частью.

Очередная молния ударила совсем близко, в воду, и воздух наполнился едким запахом озона. Одна из мачт на кормовой ладье не выдержала порыва ветра и с оглушительным треском рухнула, едва не придавив людей.

Страх достиг своего пика. Это было испытание не врагом, которого можно было убить, а безликой, всемогущей силой природы. Перед ней все были равны – воевода и простолюдин, язычник и христианин. Все они были лишь песчинками, застигнутыми бурей.

Ратибор уже не кричал приказов. Он сам, как и все, боролся за жизнь. Он стоял у рулевого весла вместе с рулевым, вдвоем они едва удерживали ладью от разворота. Мышцы горели, дождь сек лицо, а грохот стоял такой, что казалось, мир рушится.

В какой-то момент он поймал взгляд Ставра. Старый гридень, весь мокрый, с прилипшей к лицу бородой, просто усмехнулся ему одними глазами. Во взгляде его не было страха. Только усталое принятие. Такова жизнь, воевода. Сегодня ты бьешь врага, завтра тебя бьет небо. И все, что ты можешь – это держаться.

И этот безмолвный урок придал Ратибору больше сил, чем любой приказ. Он перестал бороться со штормом. Он просто делал то, что должен был делать. Держал руль. Держал ладью. Держал жизнь своих людей в своих руках. Сколько хватит сил.

Глава 34. Рев Порогов

Гроза ушла так же внезапно, как и пришла. Стена дождя сместилась на восток, и через прореху в тучах пробился луч солнца, превратив мокрый мир в сверкающее, умытое царство. Отряд, выживший в объятиях бури, медленно приходил в себя. Люди, обессиленные и продрогшие, лежали на палубах, сидели, привалившись к бортам. Радости не было. Была лишь тупая усталость и облегчение от того, что они все еще живы.

Они дрейфовали вниз по течению, восстанавливая силы, осушая одежду, подсчитывая ущерб. Поломанная мачта, несколько порванных парусов, унесенные за борт ведра и мелкий скарб – цена оказалась не такой уж и высокой.

К вечеру, когда река снова успокоилась, а над степью раскинулся умиротворяющий закат, они начали слышать его.

Сначала это был лишь едва уловимый гул, вибрация, которая шла будто из-под воды. Можно было подумать, что это отголоски недавней грозы. Но гул не стихал. Он медленно, но неуклонно нарастал, становясь все ниже и отчетливее. Это был не рокот грома. Это был постоянный, монотонный, низкий рев. Словно где-то впереди, за поворотом реки, спал и тяжело дышал во сне гигантский, невиданный зверь.

– Что это? – спросил молодой дружинник, с тревогой вглядываясь вперед.

Ратибор посмотрел на Ставра. Лицо старого гридня, обычно непроницаемое, как дубовая кора, изменилось. Он помрачнел, его единственный глаз сузился, а морщины на лбу залегли глубже. Он прислушивался к нарастающему гулу, и в его взгляде читалась не просто осторожность, а застарелая, глубоко сидящая неприязнь.

– Пороги, – выдохнул он, и одно это слово прозвучало, как приговор.

Весь отряд замер. Все слышали о Днепровских порогах. Купцы и воины, ходившие "из варяг в греки", рассказывали о них страшные истории. Девять каменных гряд, перегораживающих реку на протяжении десятков верст. Место, где могучий Днепр превращался в кипящий, ревущий ад.

– Это они, – продолжал Ставр, не отрывая взгляда от горизонта, откуда шел гул. – Великий Ненасытец и его восемь меньших братьев. Готовьтесь, воевода. Все, что было до этого – гроза, бродники, печенеги, – это были детские забавы. Настоящая работа начинается сейчас.

Он отошел от борта и присел, начав проверять крепления на своем щите.

– Разве это не просто быстрое течение и камни? – спросил Ратибор, подойдя к нему. – Мы пойдем осторожно. Проведем ладьи у самого берега.

Ставр невесело усмехнулся.

– "Просто камни"… – прохрипел он. – Ты молод, воевода. Ты не слышал старых былей. Эти пороги – не просто камни, которые набросал здесь Велес в гневе. Это – гнилые зубы в пасти старой ведьмы, что зовется Днепром. Каждая гряда, каждый камень – проклят.

Он поднял на Ратибора свой тяжелый взгляд.

– Варяги называют их по-своему, греки – по-своему. А мы знаем их истинные имена. "Не спи", "Злой", "Волчий". И самый страшный – Ненасытец, который, по слухам, никогда не замерзает, потому что его греют души утопленников, которых он сожрал. Каждый год он берет свою дань – кораблями, товаром, жизнями. И дело не только в воде.

Ставр наклонился ближе, его голос стал тише, почти шепотом.

– Места эти нечистые. Здесь гнездятся злые духи, которых даже лешие и русалки боятся. Здесь вода кипит не только от течения. Она кипит от злобы. На скалах сидят лихие люди, поджидают тех, кто разобьется. А под водой… под водой живет сам Хозяин Порогов. Древний и могучий, как сама река. И он не любит чужаков. Он ненавидит, когда по его спине скребут днищами лодок. Чтобы пройти, с ним нужно договориться. А договариваться он любит только кровью.

Нарастающий рев, казалось, подтверждал его слова. Теперь он был отчетливо слышен всем. Низкий, угрожающий гул, от которого вибрировала палуба и неприятно щекотало в животе. Это был голос самой реки, и в нем не было ничего дружелюбного.

Люди сидели молча, придавленные этим звуком. Надежда и облегчение, пришедшие после грозы, улетучились без следа. Впереди их ждало главное испытание этого пути. Не битва с людьми, где все решал меч и отвага. А битва с самой рекой, с ее каменным хребтом и злой душой. И многие, слушая этот неотвратимый, нарастающий рев, уже понимали, что не все из них увидят спокойную воду за порогами.

Глава 35. Первый Порог "Кодак"

К утру рев стал оглушительным. Они увидели его издалека – первая из девяти смертельных преград. Порог Кодак. Варяги называли его "Эссупи", что означало "Не спи". И название было верным.

Река здесь сужалась, зажатая с обеих сторон высокими гранитными скалами. Вода, до этого плавно несшая их на юг, словно взбесилась. Она не текла, а неслась вперед, вскипая белой пеной и закручиваясь в водовороты. Посреди потока, словно клыки чудовища, из воды торчали огромные, мокрые и черные камни.

При виде этого зрелища даже у самых смелых воинов на лицах отразился страх. Это была стихия в ее самой яростной, неукротимой форме.

– Все по местам! – проревел Ратибор, и его голос едва пробивался сквозь рев воды. – Вспомнить все, чему учил Ставр! Женщин и детей – на дно, в середину! Гребцы, слушать только ритм! Рулевые, глаза – вперед!

Ставр встал на носу флагмана рядом с Ратибором. Он не командовал. Он был лоцманом. Его единственный глаз превратился в узкую щель, он читал воду, выискивая тот единственный, узкий проход между кипящими бурунами и скрытыми под водой камнями.

– Левее бери! – крикнул он рулевому. – Видишь ту струю? За ней – скрытый камень! Обходи!

Флотилия, повинуясь жестам Ратибора, перестроилась. Они шли гуськом, одна ладья за другой, повторяя маневры флагмана.

– Входим! – коротко бросил Ставр.

Как только первая ладья вошла в стремнину, ее подхватило и швырнуло вперед с неимоверной силой. Мир превратился в ревущий, несущийся мимо поток воды и камней. Ладью бросало из стороны в сторону, как щепку. Гребцы, оглушенные ревом, вцепились в весла, пытаясь удержать судно на курсе. Вода заливала борта, брызги летели в лицо, мешая видеть.

Ратибор понял, что отдавать приказы голосом бессмысленно. Он заранее поставил на каждую ладью по сигнальщику с бубном. Сейчас эти бубны задавали бешеный, лихорадочный ритм, и гребцы, подчиняясь ему, как единый механизм, гребли – не для того, чтобы ускориться, а чтобы не потерять управление, чтобы бороться с течением.

Все навыки, полученные в ходе недавних учений, подверглись жесточайшей проверке. Люди действовали на пределе своих сил и возможностей. Вот Милослав, напрягший свою медвежью спину, вместе с двумя другими воинами отталкивается длинным шестом от высунувшейся из воды скалы, едва избегая столкновения. Вот Ждан, забыв про обиды, работает веслом в одном ритме с бывшим бродником Рогволодом. Перед лицом общей смертельной опасности все распри были забыты.

Ратибор стоял на носу, вцепившись в борт, и чувствовал, как оживает под ногами его ладья. Дерево стонало, скрипело, изгибалось под ударами волн, но держало. Рулевые, в чьих руках была жизнь всего судна, вцепились в свои огромные весла, их лица были мокрыми от пота и брызг, а мышцы вздулись от чудовищного напряжения.

Порог казался бесконечным. Несколько раз они проходили в каком-то аршине от острых, как бритва, камней. Один раз ладью развернуло почти поперек течения, и только отчаянные, скоординированные усилия гребцов правого борта позволили выровнять ее за мгновение до того, как ее бы разнесло в щепки о скалу.

И вдруг, так же внезапно, как и началось, все кончилось.

Они вылетели из теснины на спокойную, широкую воду. Рев остался позади, превращаясь в удаляющийся гул. Ладья покачивалась на волнах, а люди сидели на своих местах, тяжело дыша, не в силах пошевелиться. Руки горели, спины ломило, все тело дрожало от пережитого напряжения.

Они сделали это. Они прошли.

Ратибор обернулся. Одна за другой, из кипящего ада Кодака вылетали остальные ладьи. Все семь. Мокрые, потрепанные, но целые.

На одной из них была сломана уключина, на другой – глубокая царапина на борту. Но все были на плаву. И все были живы.

Они причалили к ближайшему островку, чтобы перевести дух. Люди вываливались на берег, некоторые просто падали на песок, другие смеялись нервным, истерическим смехом. Они прошли первый порог. Они выжили.

Но Ставр, глядя на реку, не радовался.

– Это был самый легкий, – сказал он Ратибору, который подошел к нему. – Это была просто разминка. Река дала нам попробовать себя на вкус. Дальше будет только хуже. Восемь раз хуже.

Ратибор посмотрел вперед, туда, где за изгибом реки уже слышался гул следующего порога. Радость от первой победы мгновенно улетучилась, сменившись тяжелым, холодным осознанием. Это было только начало их спуска в ад.

Глава 36. Затонувший Корабль

Отдохнув и приведя в порядок снаряжение, отряд снова двинулся в путь. Уверенности у них поубавилось. После Кодака никто больше не питал иллюзий относительно порогов. Каждый теперь знал, какой бешеной силы и слаженности требует их прохождение.

Река некоторое время была спокойной, словно давая им передышку перед следующим испытанием. Но атмосфера тревоги не рассеивалась. Гул следующего порога, еще далекий, уже висел в воздухе.

Они шли, прижимаясь к правому берегу, где течение было чуть слабее. И именно там, в небольшой, тихой на вид заводи, они увидели его.

Сначала это было похоже на странное скопление бревен, выброшенных на камни. Но, подплыв ближе, они поняли, что это было. Останки корабля.

Это был не славянский струг и не купеческая ладья. Из воды торчал высокий, изогнутый форштевень, увенчанный почерневшей от времени и воды резной головой дракона. Рядом виднелись обломки мачты и куски обшивки, с которых свисали клочья порванного полосатого паруса. По всему было видно, что это был варяжский драккар – быстроходный и грозный боевой корабль, гордость северных мореходов.

Судя по состоянию дерева, он разбился здесь не так давно, возможно, этой весной.

Ратибор приказал пристать к берегу. Он, Ставр и еще несколько воинов сошли на берег и подошли к обломкам. Картина была удручающей. Могучий корабль, построенный для того, чтобы выдерживать шторма северных морей, был разбит в щепки о днепровские камни. Его киль был переломлен, борта разворочены, обнажая ребра шпангоутов, словно скелет огромного, мертвого зверя.

На прибрежных камнях и в воде валялись следы его последнего похода. Сломанные весла, расколотые щиты с выцветшими рунами, пробитый шлем, несколько проржавевших мечей. Но тел не было. Их либо унесло течением, либо обглодали рыбы и раки.

– Вот и вся гордость варяжская, – тихо сказал Ставр, ковыряя носком сапога застрявшую в песке рукоять секиры. – Думали, раз Балтику прошли, то и здесь проскочат. А река нашего брата не любит. Особенно чужаков. Особенно гордых.

Все молчали. Этот затонувший корабль был самым красноречивым напоминанием об опасности. Он был наглядным, материальным доказательством всех страшных историй, которые они слышали. Эти варяги, что плыли на этом драккаре, наверняка были такими же, как те, которых они видели в Любече, – самоуверенными, сильными профессионалами войны. И где они теперь? На дне, вместе со своей добычей и своей славой. Стихия оказалась сильнее их стали и их отваги.

Ратибор представил себе эту картину: крики людей, треск ломающегося дерева, рев воды… Он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Их собственные ладьи, по сравнению с этим драккаром, казались скорлупками. Если уж такой корабль не выдержал, то что ждало их?

Милослав подошел и поднял с земли пробитый стальной шлем. Он долго вертел его в руках, оценивая работу неведомого кузнеца.

– Хорошая работа была, – наконец сказал он с уважением. – Крепкий шлем. Да только от речного камня не спас.

Это было мрачное напоминание. О том, что их враг здесь – не человек, которого можно победить лучшим оружием или тактикой. Их враг – сама река, равнодушная и безжалостная.

Рогволод, бывший бродник, подошел к воде и что-то поднял. Это был небольшой кожаный кошель, разбухший и отяжелевший от воды. Он развязал его, и на его ладонь высыпалось несколько позеленевших византийских монет и маленький оберег – вырезанный из кости молот Тора. Он молча протянул его Ратибору.

Ратибор взял оберег. Он был гладким и холодным. Чья-то последняя надежда. Она не помогла.

– Уходим отсюда, – сказал он. – Нечего нам здесь делать.

Они вернулись к своим лодкам. Никто не взял с места крушения ничего, кроме этого маленького оберега. Забирать что-то у мертвых, тем более погибших такой смертью, считалось дурной приметой. Это было все равно что примерять на себя их судьбу.

Когда ладьи отчалили, все еще долго смотрели на остов варяжского корабля. Теперь это было не просто место крушения. Это был памятник. Мрачный памятник человеческой гордыне. И грозное предупреждение для тех, кто шел следом. Предупреждение о том, что пороги не прощают ошибок. Никому

Глава 37. Духи Порогов

Мрачное зрелище затонувшего драккара надолго лишило всех дара речи. Отряд двигался в подавленном молчании, и даже непрекращающийся гул следующего порога не мог заглушить звенящую в ушах тишину. Мысли каждого были там, у обломков, у безымянной могилы варяжской гордыни.

Вечером, когда они причалили к небольшому каменистому острову, чтобы переждать ночь перед следующим испытанием, Ратибор подозвал к себе Зоряну. Ведунья сидела в стороне от всех, у самой воды, и, казалось, не смотрела на реку, а слушала ее.

– Что это было, Зоряна? – спросил он, кивнув в ту сторону, где остались обломки. – Неужели они были просто неосторожны?

Зоряна медленно повернула к нему голову. Ее серые глаза в свете заката казались темными, как речные омуты.

– Осторожность здесь ни при чем, воевода. Можно быть самым искусным кормчим на свете и все равно найти свою смерть в этих водах. Варяги – сильные воины, но они чужаки. Они не знают и не чтут эту землю. Они думают, что река – это просто вода, а камни – просто камни. Они приходят, берут то, что хотят, и уходят. А река этого не прощает.

Она провела рукой по поверхности воды, и та покрылась легкой рябью.

– У каждого места есть свой дух. Ты уже встречался с Дедом Лесным. Но он – ребенок по сравнению с тем, кто живет здесь. У порогов есть свой Хозяин. Древний, как сама эта земля. Он старше и Перуна, и Велеса, и вашего христианского бога. Он был здесь, когда на этом месте было теплое море, и он будет здесь, когда все города превратятся в пыль.

Ее голос стал тише, почти гипнотическим.

– Он – дух воды и камня. Дух вечного движения и вечной неподвижности. И он ненавидит все живое, что приходит и уходит. Он ненавидит шум, суету, крики. Он любит тишину и покой. И он ревнив. Он считает каждую лодку, что проходит по его спине, каждого человека, что мутит его воду веслами. Он не злой и не добрый. Он – сила. Как гроза или зимняя стужа. И он требует уважения.

– Мы почтили Днепр у Киева, – возразил Ратибор.

– То был Дед Днепровский, дух верхнего течения. Здесь его власть кончается, – покачала головой Зоряна. – Здесь начинается царство Хозяина Порогов. И у него свои законы. И своя цена за проход. Варяги плыли, гордясь своей силой. Они не просили, не приносили даров. Они думали прорваться силой. И Хозяин просто смахнул их, как крошки со стола.

Ратибор посмотрел на кипящую вдалеке воду. Теперь, после слов Зоряны, рев порогов казался ему не просто шумом воды. В нем слышался недовольный, старческий ропот.

– Чего же он хочет? – спросил Ратибор. – Золота? Жертвы?

– Он презирает золото, – ответила Зоряна. – Оно для него – лишь желтые камни. А жертву… да, он любит жертву. Но не ту, которую приносят по доброй воле. Он любит брать сам. Он любит страх. Он питается отчаянием утопающих, их последним вздохом. Он собирает их души и строит из них свои подводные чертоги.

Она встала и подошла к самому краю острова.

– Но с ним можно договориться. Не силой, не мольбой. А хитростью. И уважением. Нужно показать ему, что ты не просто хочешь проскочить через его владения. Нужно показать, что ты понимаешь его суть. Понимаешь, что жизнь – это вечная борьба, а смерть – лишь покой.

– И как мы это сделаем? – спросил Ратибор.

Зоряна долго молчала, глядя на темнеющую реку.

– Пока не знаю. У каждого порога свой нрав. У каждой гряды камней – свой норов. Нужно слушать. Смотреть. Когда придет время самого страшного из них, Ненасытца, тогда и придет ответ. Главное – помни, воевода. Мы здесь не хозяева. Мы – лишь гости в доме могущественного и капризного старика. И если мы не хотим остаться здесь навсегда, как те варяги, мы должны вести себя подобающе.

Она ушла, оставив Ратибора наедине с этой новой, пугающей реальностью. Теперь он понимал, что им предстоит не просто навигационное испытание. Им предстоял сложный и опасный ритуал. Диалог с древней, равнодушной силой. И цена ошибки в этом диалоге была не просто смертью. Это было вечное забвение в холодных, подводных чертогах Хозяина Порогов.

Глава 38. Пасть Дракона

После нескольких дней изматывающей борьбы с меньшими порогами, они подошли к нему. К Ненасытцу. Само его имя вызывало суеверный ужас.

Рев воды, который сопровождал их последние дни, здесь превратился в оглушительный грохот, от которого дрожала земля. Весь могучий Днепр, на протяжении версты, был перегорожен хаотичным нагромождением гигантских гранитных валунов и скал. Река не текла здесь. Она падала, ревела, билась в агонии, вздымаясь пенными валами высотой в человеческий рост. Туман из водяной пыли стоял над порогом, и солнце преломлялось в нем, создавая тусклые, болезненные радуги.

Это была не река. Это была открытая, яростная рана на теле земли.

– Вот он, – прохрипел Ставр, и его лицо было серым. – Ненасытец. Проклятие всех, кто ходит по этой воде.

Ратибор приказал пристать к берегу задолго до начала порога. Отряд собрался на скале, глядя на это буйство стихии. Паника была бы слишком мягким словом, чтобы описать их состояние. Это был священный, первобытный ужас. Многие женщины плакали. Мужчины стояли с каменными лицами, но их побелевшие костяшки, сжимавшие рукояти мечей, выдавали их страх.

– Пройти здесь невозможно, – сказал Милослав. Его голос, обычно гулкий и уверенный, был едва слышен за ревом воды. – Нас разнесет в щепки в первую же минуту.

– Купцы обычно обходят его по берегу, – сказал Ставр. – Перетаскивают товар и лодки на руках. Но это занимает недели. А у нас – семь тяжелых ладей, женщины, дети, и степь, кишащая печенегами. Обходить – самоубийство. Нужно прорываться.

Но как? Прохода не было видно. Вся река была кипящим котлом.

Зоряна стояла на краю скалы, ее волосы развевал ветер, насыщенный водяной пылью. Она не смотрела на воду, ее глаза были закрыты. Она слушала.

– Он зол, – сказала она. – Он голоден. Он чувствует нас.

Весь день они изучали порог, пытаясь найти хоть какой-то путь, хоть малейшую лазейку. Ставр и самые опытные воины ползали по прибрежным скалам, высматривая скрытые течения, пытаясь нарисовать на песке карту этого ада. Они наметили один, самый безумный и самый, на их взгляд, возможный путь: узкая змеящаяся протока у самого левого берега, где поток казался чуть менее яростным.