Пророческий этюд

Окажись Рональд в иной ситуации, он бы мог назвать пряху красивой. Лёгкое, едва доходящее до колен синее платьице практически не скрывало ладную миниатюрную фигурку. Немного пухлые губы, вздёрнутый вверх носик, непослушная копна чёрных волос. Веринея выглядела так, будто едва перешагнула порог совершеннолетия, который на Ратосе приходился на шестнадцать лет. Широкая кобальтового цвета шёлковая лента полностью скрывала глаза ведьмы, добавляя её образу некую загадочность. Но Шуст-младший без труда ощущал её озорной любопытный взгляд сокрытых материей глаз.

Довершали образ хрупкие на вид руки, изящные пальцы и длинные, не меньше шести дюймов, обсидиановые когти.

Пряха неспешно обошла всех по кругу, остановилась возле смотрителя, и один из её острейших когтей коснулся его подбородка.

– Время течёт, эпохи сменяются, миры погибают и вновь восстают из пепла хаоса. Но не меняетесь лишь вы. Глупцы! – веринея слегка надавила рукой, и по шее вира тут же побежали крупные капли, расплываясь алым пятном на его белоснежной сорочке. – Вы безо всякой жалости убили одну из моих сестёр. За что?! Мы лишь вестницы воли Великого. Мы не желаем вам зла! Ты стар, червь. Я вижу в твоей душе лишь усталость и слепую ненависть. Но подумай и ответь себе честно: что именно ты ненавидишь больше всего? Что заставляет тебя влачить своё жалкое существование уже несколько сотен лет? Твои властители использовали тебя и выкинули, как грязную тряпку!

Ведьма оставила замершего вира, широко улыбнулась, явив всем свои жемчужные заострённые зубки, провела неестественно длинным языком по повязке и направилась к гверо.

Прикосновение трёх длинных когтей оставило на его щеке алые дорожки.

– Хм! Раб, что уже давно забыл, как пахнет родной горный воздух. Сколько ты уже служишь им? Сколько ты пресмыкаешься перед теми, кто отнял у тебя гордость? Три сотни лет? Четыре? – пряха потянула носом воздух, смахнула змеиным языком каплю крови с щеки Ниро и довольно фыркнула. – О! Древняя кровь! Она ещё помнит упоительную ярость схватки, которая заставляла её кипеть! Она помнит звон клинков и грохот магии, когда тысячу лет назад ты был ещё свободным и рубился плечом к плечу со своими родичами, отстаивая свободу. Она всё помнит. А ты забыл. Или, быть может, тебе помогли забыть, раб?

Сердце Рона предательски ухнуло, когда веринея направилась точно к нему. Каждый её шажок вызывал у молодого вира едва ли не приступ паники. Слог контроля ещё не исчерпал себя, и молодой вир видел истинную суть, заключённую в эту миниатюрную оболочку. Нет, она не являлась таким же ослепительно ярким костром, как гверо. Она не была сгустком белёсого тумана, как остальные одарённые истые. На Рональда надвигалась сама пустота! Чернильное марево, которое, казалось, поглощает в себя весь окружающий свет. И только тени вольготно чувствовали себя рядом с ведьмой. Они вились у её ног, растворялись в её чреве и вновь вылетали из мрака. Впрочем, молодой вир заметил, что они тщательно избегают мерцающих всеми цветами когтей пряхи.

Когда его щеку обожгло, Рональд раскрыл глаза. Пахло фиалками и морем. Касание длинного языка оказалось ледяным. Ведьма же, распробовав вкус крови Шуста, довольно заурчала.

– Такой молодой. Такой горячий. Тобой тоже движет ненависть. Но, в отличие от старика, твоя ненависть не имеет вкуса древнего праха. – Рон почувствовал холодное дыхание пряхи на своей щеке, а следом услышал яростный шёпот: – Тебя не должно было тут быть, но кто я такая, чтобы спорить с самим кузнецом судеб? Ведь правда? Так прими же мой дар!

Тени взметнулись, и ведьма едва уловимым движением вонзила когти обеих рук в живот молодого вира. Если бы он мог закричать, то наверняка бы не сдержался. Но язык не слушался Рона, поэтому от боли и чудовищного холода у него лишь расширились зрачки и помутилось зрение.

– Три капли серебра уже упали в тигель кузнеца судеб! И выкует демиург из них клинок! И вложит он его в белые ножны! Да опоясает чёрной перевязью! – проревела совершенно иным голосом пряха. Тени замерли, внимая её словам. – Древняя кровь проснулась! И те, кто имеют право, вышли из забвения! И грянет война, какой ещё не видели эти земли! И падут от её поступи великие Мосты! И канет Троемирье в небытие! Расцветёт серебряное древо, и будет это знамением заката белого солнца. И разлетится чёрный молот на тысячи осколков. И вновь воссоединится то, что некогда было разорвано на части!

Тени закружили хоровод и разом влетели в заполнившую собой всю пещеру фигуру ведьмы. Вспыхнул нестерпимый радужный свет, и, когда Рон вновь обрёл возможность видеть, перед ним стояла та же хрупкая девушка. Вот только шёлковая повязка осыпалась пеплом, и на молодого вира смотрели два антрацитово-чёрных глаза. Не было в них ни радости, ни веселья. Одна лишь нечеловеческая усталость.

– Я выполнила своё предназначение и теперь свободна, – тихо и немного печально сказала пряха. Сейчас она никак не походила на прежнюю себя. Веринея посмотрела на свою руку, изучила обломанные под корень когти, совершенно по-человечески вздохнула и утёрла ладонью алые дорожки слёз на своей щеке. – Выполни и ты своё. Теперь всё зависит лишь от вас.

Рон не мог оторваться от бездны её глаз, настолько завораживающей она была. Он не думал о том, почему до сих пор не умер. Он не видел десять исходящих чёрным дымом жутких ран на своём животе. Он не обращал внимания на вкрадчивый шёпот сотен голосов в своей голове. Молодой вир купался в жидком обсидиане ведьминых глаз и не желал оттуда выныривать.

– Воля Великого обрела свою суть. Не подведи его. Вы его дети. Он любит всех вас и никогда не оставит без присмотра. Прощай, юный вир! Прощай и прости…

Веринея улыбнулась, но улыбка получилась несколько вымученной. И тут Рональд ощутил, что вновь контролирует своё тело. А ещё он неожиданно понял, что та боль, которую он чувствовал прежде, была лишь жалким подобием того, что он испытывал сейчас. Молодой вир зашипел и рухнул как подкошенный.

– Ду’эр’то!

Эфир с рёвом горной реки устремился к смотрителю маяка. Слоги сложились в плетение, ведьма вскрикнула и схватилась за опоясавший её шею туманный шнур.

– Глупая старая карга! – Нил резко сжал ладонь в кулак, петля на шее веринеи сжалась и та захрипела. – И чего тебе не сиделось в своей норе ещё лет двести? Теперь подохнешь, как помойная шукша, и никто об этом даже не узнает.

Тени пытались освободиться из тела пряхи, но магический барьер, созданный арканом, не позволял им покинуть эту реальность. Они бились о невидимую стену, словно о бычий пузырь, но не могли преодолеть её.

– Коэр`ро! В`итэл! Онр`иэ`с! – певуче выкрикнул старый вир.

Сноп белых искр устремился к пряхе, но та закрылась от них сложенными крест-накрест руками. Яркая вспышка, грохот, дым. Тени встали на пути плетения и разлетелись рваными ошмётками.

– Могильный червь! Я не чувствую всепрощающей пустоты, но ты всё равно умрёшь! Те, о ком все давно забыли, уже гораздо ближе, чем ты думаешь! – ярилась опутанная пряха. Отражение атаки не прошло для неё бесследно, и на лице веринеи появился свежий кровоподтёк.

– Катись в бездну! Л`укр`ио! Ваэ… Что?!

Аркан, как и любое плетение, основанное на пяти слогах, пожирал просто чудовищное количество эфира. Но всё же того городка должно было хватить на то, чтобы подпитывать его достаточно длительное время. Вот только сейчас поток энергии иссяк, и якорь отдавал последние крохи. Скорчившийся на полу ученик точно не мог ничего напутать, Нил приглядывал за его искусством, так что…

Смотритель потянул эфир из ближайшего гверо, использовал слог контроля и скользнул по построенному конструкту из плетений, и практически сразу наткнулся на преграду. Кто-то попросту отрезал маяк от внешних источников. И, судя по тому, как по языку старого вира растеклась горечь полыни, этот кто-то владел дрянной магией порков.

– Иные! Ну куда же без них! – сплюнул Нил ставшую тягучей слюну и вновь зачерпнул эфир из Ниро. – Но это тебе не поможет, ведьма. Ты всё равно подохнешь в своей стылой норе!

Белёсые путы тем временем исчерпали себя полностью, и веринея исторгла из себя целый сонм теней. Пряха торжествующе вскрикнула, сделала шаг, вздрогнула и, резко крутанувшись на месте, ударила наотмашь подобравшегося к ней со спины Коро.

Рональд не находил в себе сил, чтобы даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы попытаться встать. От скрутившей его боли сбоило зрение, но он отчётливо видел, как пряха лёгким движением снесла голову с плеч одному из гверо. Как, разбрызгивая кровь, скакала по полу его голова. Как рухнуло уже мёртвое тело.

Пряха же сделала ещё один шаг к смотрителю, остановилась, потянулась рукой себе за спину и упала. Между её лопаток торчала рукоять «саурского жала», и янтарь на её навершии стремительно тускнел.

– Подохла, тварь! – снова сплюнул Нил. – Ниро! Кончай юнца, и уходим!

Рону сперва показалось, что он ослышался.

– Прости, парень! Но тебе действительно не повезло, – произнёс смотритель. Гверо тем временем извлёк копию клинка, которым убили веринею. – Нельзя допустить того, чтобы пророчество покинуло эти стены. На твоём месте должен был оказаться я. И гверо были обязаны прикончить меня, а потом и подохнуть сами, так как их поводки завязаны на смотрителе маяка, но… Случилось, как случилось!

И Нил рассмеялся булькающим смехом. Можно было заметить, как его настроение стремительно улучшалось.

– Чего ты там возишься, шукшу тебе в зад! Мне уже опостылело это подземелье! Тем более наверху гуляет магия дрянных Иных, и я не хочу разделить судьбу пряхи и твоего тупоголового братца.

Ниро провёл пальцем по острию клинка, посмотрел на тело Коро и бросил взгляд на смотрителя.

– Он не тупоголовый! – голос гверо напоминал скрип металла по стеклу. – И ведьма соврала. Я не раб! Я помню!

Стремительное, отточенное движение опытного воина, и «саурское жало» вошло в подбородок Нила по самую рукоять. Коро дёрнул рукой, ломая тонкий клинок, вскрикнул, тело его выгнуло дугой, лицо перекосило, а с губ начали срываться хлопья пены.

– Серебрушки всегда… – прошипел сквозь стиснутые зубы гверо и упал.

Рядом с остекленевшим взглядом и какой-то гримасой детской обиды на лице рухнул мастер Нил.

Раздался грохот, под сводом пещеры замерцали серебристые мотыльки, в воздухе одуряюще запахло скошенной травой и мёртвой плотью, и сознание Рона окончательно спасовало, уступив место забвению.

Свет. Боль. Молодой вир ощутил, как нечто подняло его в воздух. Тьма.

Свет. Боль. Раскрыв глаза, Рон увидел того, кто с лёгкостью нёс его на своих руках. Бычья голова и глаза, которые напоминали жидкое серебро. Монстр сказал ему что-то, но Шуст-младший его не услышал. Тьма.

Свет. Боль. Тяжёлые струи холодной воды падают прямо с неба на его лицо. И вновь тот гигант с серебром вместо глаз. Он что-то говорит старику, а старик молча слушает и кивает. Бычья голова знакома… Точно знакома. Вот только нужная мысль никак не хочет быть пойманной за хвост. Тьма.

Свет. Боли почти нет. Живот кажется онемевшим. Всё та же вода хлещет с небес. Лицо старика-порка. Судя по характерному виду, он из местного городка.

– Вставай, парень! – голос аборигена оказался неожиданно глубоким. – Пойдём. Не время лежать. Он будет гневаться. Вставай, забери тебя морское пугало!

Старик протянул ему ладонь. Рональд отметил, что вместо второй руки у старого порка лишь короткая культя.

Шуст-младший усмехнулся. Он сейчас не то что куда-то идти, встать-то вряд ли сможет! Но всё же он ухватился за мозолистую ладонь и, к своему удивлению, поднялся на ноги. Боль прострелила его живот, но, немного побушевав, утихла, свернувшись клубком где-то в груди. На её место пришёл холод.

– Пойдём! Пойдём, забери тебя морское пугало! – абориген аккуратно, но настойчиво потянул Рональда прочь от маяка.

Вир хотел было поставить зарвавшегося порка на место, но вспомнил того гиганта с бычьей головой и плещущимся серебром в глазах.

«Талер. Кишкодёр», – услужливо подсказала память.

– Действительно. Пойдём, старик.

Рон опёрся о сухое, костлявое плечо, и они медленно зашагали по раскисшей дороге на север. А за их спинами чадил потухший маяк.

Глава 5

«Доводилось ли Вам побродить по Сумиру в месяц Стрижа, дорогой друг? Наверняка, если в вашем багаже и есть такой опыт, то я могу дать свою голову на отсечение, что Вы хотели бы о нём позабыть. Более унылого зрелища сложно и представить!

Мало того что сам город представляет собой Падший пойми что, так ещё эти проклятые Троими дожди буквально сводят с ума! И у кого-то ещё хватает смелости сравнивать эту клоаку с Риной! С Риной! Вы представляете?!

Нет, по своим размерам Сумир, конечно же, не уступает нашей сияющей столице, а то и превосходит её, но и только! Что-то собой представляет лишь район Золотого Пика да с пяток кварталов, прилегающих к нему. Здесь хотя бы есть приличные заведения, и шансы столкнуться с вездесущими порками да грязными пуэро минимальны. Но всё остальное – руины. Бесконечный лабиринт хаотично настроенных лачуг, грязь, вонь и помойные шукши, которые раскинулись на много лиг вокруг. В общем, всё как любят порки.

И ещё этот нескончаемый дождь!

Нет, друг мой, я решительно не понимаю, как ЭТО можно сравнивать с Риной. С её воздушными башнями, уютными улочками, прекрасными садами и милыми домиками.

И если Вам когда-нибудь предложат посетить Сумир, избегайте этой возможности как огня! Уж поверьте моему богатому опыту в этом вопросе!»

Отрывок из переписки двух преподавателей Ринийского университета

Эпоха Белого солнца

– Эй, Птенец! – раздался звонкий задиристый голос из-под крыши давно заброшенного двухэтажного дома. Таковым его можно было назвать с большой оговоркой, так как от второго этажа остались лишь полторы стены, закопчённый оконный проём да куцый огрызок листа прохудившегося металла, который гордо именовался крышей.

В целом, вполне обычное для Чернокамья жилище. Не лучше и не хуже других.

Кир помянул Пятерых, но всё же остановился. Сверху на него взирала рыжая конопатая физиономия, выражение которой не сулило ему ничего хорошего.

– Чего тебе, Пёс?

Рядом с рыжей нечесаной копной материализовалась ещё одна, но на этот раз каштановая, под которой виднелось чумазое осунувшееся лицо.

Кир непроизвольно отметил, что, запусти он себя до такого вида, Старик бы ему точно всыпал палок и гонял, как последнюю шукшу. Даром что он был слепым.

– Чего шляешься по нашей земле, Птенец? – тот, кого назвали Псом, нехорошо прищурился. – Промышляешь чем? И что ты там несёшь?

Кир Босяк прижал к себе многострадальный свёрток и помрачнел. Он, конечно же, уже находился в родных Чёрных камнях, но тут тоже всё не было так просто. Дело в том, что эта часть трущоб фактически принадлежала Топору, а Пёс был одним из его прихвостней и собирался «выбиться в люди», сколачивая вокруг себя шайку из менее инициативных беспризорников.

– А это не твоё собачье дело! Я работал на земле легавыхи тут то лишь мимоходом. Или ты решил поживиться за мой счёт? – зло поинтересовался Кир. – Так однажды уже пытался. Может, тебе напомнить, что из этого вышло?

Пёс нахмурился и сплюнул на землю.

Однажды он действительно решил подмять под себя Птенца, и тот, несмотря на свою субтильность, умудрился накостылять и ему, и его дружку. Самому босяку тоже, конечно, изрядно досталось, да и имело место быть банальное везение. Но история, как говорится, не любит сослагательного склонения, и Кир заработал себе репутацию того, с кем без острой нужды лучше было не связываться.

– Не лезь в бутылку, Птенец! Тобой Большой Бо интересовался. Перетереть с тобой кое-чего хотел, – рыжий важно надул щёки, чем изрядно развеселил Кира.

– С каких это пор ты на побегушках у Большого Бо, Пёс? Помнится, ты же ходил под Топором.

– Тебя это не касается! Меня попросили, я передал. Так что не нарывайся и тащи свою задницу к Бо! Не заставляй серьёзных людей тебя ждать.

– Без тебя уж как-нибудь разберусь!

Кир одарил рыжего тяжёлым взглядом, сплюнул на дорогу, развернулся и направился дальше. Пёс что-то зло прошипел ему вслед, но Птенец уже его не слушал. Настроение стремительно катилось шукше под хвост. Большой Бо был не тем человеком, чьё приглашение можно вот так запросто проигнорировать. Ему принадлежало несколько кварталов в трущобах, пяток игорных домов, пара борделей, небольшой стихийный рынок и один притон. Это из того, что знал каждый житель Чернокамья. Какие же ещё делишки проворачивал пригласивший его человек, босяк не знал и совершенно точно знать не хотел. Ведь многие знания могут изрядно укоротить жизнь, чему Птенец не раз был свидетелем. По слухам, этот самый Бо был не столь жёсткий, как тот же Топор, методы которого были более кровавы, но всё же совсем уж паиньки в бедной части Сумира таких высот не достигают.

Кир пытался понять, какого чёрта вообще понадобилось Большому Бо от какого-то босяка? Перебрав в голове все варианты, он помянул Пятерых. В голову ничего толкового не приходило. Птенец совершенно точно никак не мог перейти ему дорогу. Он на его «земле»-то даже не был уже как минимум пару месяцев. Да и не «работал» там никогда.

В итоге Кир махнул на всё это рукой и решил заскочить домой, оставить трофей в своей комнате и уже отправиться к влиятельному серебрушке. Влиятельного по меркам Чернокамья, конечно же.

Тот же отец Тома имел куда большие возможности и вес в Сумире, чем любой из криминальных элементов трущоб. Но то было в верхнем городе, а вот Кир жил в одном из самых незавидных районов. И с криминалом тут следовало дружить.

Босые ноги сами по себе несли Птенца по знакомым узким улочкам Чернокамья, ловко перепрыгивали неприглядного вида лужи, которые были тут повсеместно, оттого что никто особо не заботился о гигиене и все отходы выливались прямо на дорогу. Взгляд привычно скользил по полуразрушенным домам и лачугам, а слух сканировал пространство на предмет неприятностей.

Всё это происходило непроизвольно и было привычкой, выработанной за годы беспризорной жизни.

Невольно вспомнив об отце Тома, Птенец унёсся мыслями в утреннее приключение. Это было, пожалуй, самым необычным событием в его жизни. По крайней мере, ни во что, связанное с магией, он прежде не вляпывался. И очень хотел не оказываться в таких историях и впредь.

А ещё он достаточно близко познакомился с неплохими ребятами вне Чёрных камней. По крайней мере, после того, как они побили все рекорды скорости и, вопя от ужаса, удалились от того кладбища не меньше чем на лигу, они немного успокоились. Рассталась после этого троица если и не друзьями, то добрыми приятелями. Том рассказал Киру, как выйти к трущобам, и наказал ему найти его через пару дней, объяснив дорогу к лавке отца. Сью же привычно назвала парней пустоголовыми кретинами и сказала, что сама найдёт сына торговца антиквариатом при условии, если тот не будет таким же придурком, как и в склепе. Птенца звание идиота тоже не обошло стороной, но его пообещали пересмотреть, если Сьюзан получит собственный портрет.

На том и разошлись, условившись увидеться через два дня.

Путь Птенца к родным Чёрным камням оказался не близок, но, слава Синеокому, обошёлся без приключений. И вот, когда Кир считал, что он уже дома, ему встретился Пёс, свирта ему за пазуху!

С этими мыслями беспризорник миновал более-менее населённые кварталы и оказался в Серой пустоши, которая была, пожалуй, самой странной частью Чернокамья.

Окажись тут случайный путник, его наверняка бы впечатлило это место. Вот ты идёшь по грязным, но достаточно оживлённым улочкам, где тебя лениво зазывают незавидного вида продажные женщины, оценивающе рассматривают угрюмые вышибалы притонов и игорных домов, да клянчат пару медяков неопрятные кучи тряпья, которые неожиданно оживают, оказываясь местными забулдыгами, но за очередным поворотом ты внезапно оказываешься на границе жизни и смерти. Ноги отказываются делать следующий шаг, и нужно совершить над собой усилие, чтоб оказаться за идеально ровной чертой и ступить на серую пыль.

Эпоха войн не прошла бесследно. Её дыхание можно почувствовать в любом городе Ратоса, но в этом месте оно ощущалось особенно отчётливо. Вряд ли где ещё можно было найти идеально ровный круг в добрую половину лиги в диаметре, внутри которого находились лишь руины да серая пыль. Граница этой аномалии прослеживалась настолько чётко, что казалось, будто здесь порезвился какой-то великан. Сначала он огромным ножом очертил круг, разрезая десятки домов, некогда мощёные артерии улиц и попавшихся на пути клинка бедолаг, а потом принялся отплясывать в этой окружности накрийскую джигу, кроша всё, что попадётся под ноги.

Но нет. Никакого великана, конечно же, не было, а вот Пятеро тут бывали. По слухам, к созданию Серой пустоши приложила руку сама Мгла.

Кир прошёл пару сотен шагов по пыльной дорожке, после чего остановился возле неприметной кучи мусора и сплюнул: отчего-то сегодня привкус полыни и тления особенно сильно ощущались во рту. В прежние дни он его практически не замечал. Воровато оглядевшись, Птенец убедился в том, что поблизости нет лишних глаз, и ловко ввинтился в щель между двумя крупными каменными блоками. Скатившись на пятой точке по пологой горке, босяк чихнул и прислушался.

Тишина.

– Привет, приятель! Наши все дома? Так я и думал. Ну, бывай. Не скучай тут. Скоро свидимся! – Кир помахал своему собеседнику и бодрым шагом нырнул во мрак катакомб.

Оставшийся в пятне света скелет, казалось, с укоризной смотрел ему вслед.

Когда-то Сумир был очень развитым городом. Истые, как нынешние хозяева империи, всегда отрицали этот факт, но шила, как говорится, в мешке не утаить. По одной лишь канализации становилось понятно, что в каком-то захолустье не стали бы строить столь сложную и монументальную сеть. Высота потолка в некоторых галереях этой подземной паутины доходила местами до восьми ярдов, а ширина – до пятнадцати.

Но Кир всего этого не видел. Двигаясь в абсолютном мраке, он полагался на мышечную память и лишь одному ему известные ориентиры. Лево, право, право, лево. Птенец безошибочно выбирал нужные отнорки, перешагивал препятствия и прогибался в низких проходах, пока, наконец, не оказался у тяжёлой стальной решётки. Потянув за один из толстенных ржавых прутьев, босяк открыл небольшую скрипучую калитку и оказался на той стороне. Спустя пару десятков шагов он остановился перед куда более свежей, чем сами катакомбы, кладкой, нащупал в темноте железное кольцо, потянул на себя и прищурился, привыкая к достаточно яркому свету.

– О Кир! Привет! Ты где пропадал? – раздался весёлый девичий голос.

Птенец улыбнулся и затворил за собой дверь.

– Здравствуй, Лисс! Долгая история! А чем так вкусно пахнет?

Глаза босяка немного привыкли, и он увидел юную девушку, творящую самую настоящую магию у печи. Не вот эту далёкую, зловещую и призрачную, о которой говорят в старых сказках, а самую-пресамую настоящую. Эта волшба доступна лишь женщинам при наличии таких ингредиентов, как морковка, пара картофелин, шепотки пряных специй и… – Кир жадно принюхался – и рыба.

Лисс, невысокая хрупкая девушка с простоватым, но красивым лицом, носом с лёгкой горбинкой, пышным хвостом непослушных рыжих волос и большими грустными глазами, закрыла крышкой котелок, ловко подхватила его ухватом и отправила в жерло печи.

– Пусть ещё немного потомится. Иди умывайся, как раз и ужин подоспеет. Что? – Лисичка, как называли её Кир и ребятня, удивлённо подняла брови вверх и улыбнулась. – А, ты про рыбу. Её малышня принесла. Говорят, их угостили.

– Угостили? Кто? – нахмурился Птенец. Он уже давно потерял веру в человеческую доброту и к подобному относился с большой осторожностью.

– Не переживай, Кир. Их угостила тётушка Рина. Она часто подкармливает ребятню, – поспешила успокоить друга Лисс. Слишком уж хорошо она его знала.

– Да? Ну ладно. При случае отблагодарю её, – в голосе Птенца ещё были слышны нотки недоверия. – Кстати, где они?

Его не переставала удивлять эта черта Лисички. Она всегда хотела видеть в людях только хорошее, порой напрочь игнорируя всю их внутреннюю грязь. И Кир этого решительно не понимал. Тем более он не мог понять подобного человеколюбия в своей подруге, которую он лично выкрал из одного дешёвого борделя, куда её продал собственный дядюшка за пару серебряных грэнтов. Спасибо хоть Старик подсобил с наводкой, иначе Лисс бы наложила на себя руки.

После того случая она была всё той же неунывающей Лисичкой, вот только из её глаз навсегда пропали непоседливые бесенята. И теперь она практически не покидала их дома.

Да. Дома.

Кир обвёл взглядом кухню и взъерошил свои волосы. А ведь неплохо они устроились! Вот так, находясь внутри, и не скажешь, что живут в канализации. Кухня как кухня: серые стены, добротный стол и печь да несколько лавок. В соседней каморке за стеной бьёт небольшой родник с чистой ключевой водой. Чуть дальше и выше расположились их личные комнаты, причём у каждого своя! С кроватями и набитыми свежей соломой матрасами. Разве что братья делили одну большую комнату на двоих. Но им и исполнилось-то всего по девять зим.